Что случилось и с Лео де Граном. Герцог Кармелид застыл на месте, задыхаясь от возмущения и гнева при виде этой свадьбы, устроенной вопреки всем обычаям, благодаря которой, однако, герцог Горлуа стал регентом королевства. Его собственные мечты развеялись в прах, но, однако, было еще рано хоронить последнюю надежду. Больше всего его задевало то, что Игрейна решилась повторно выйти замуж, даже не посоветовавшись с ним – старшим братом, главой семьи после смерти родителей! Он продолжал стоять возле церкви, кипя от гнева под жарким полуденным солнцем, пока паперть не опустела. Солдаты, раньше стоявшие вдоль пути следования кортежа, теперь собрались вокруг церкви, предоставив горожанам толпиться на улицах и обсуждать события, о которых каждый толковал на свой лад, судя по тому, что увидел сам или услышал от других. И среди всего этого шума и толчеи Кармелид остался один среди солдат, одетых в белые туники с красным крестом, которые не давали простому люду приблизиться к церкви. На какое-то мгновение он почувствовал угрозу и даже невольно потянулся к рукоятке меча. Однако никто из солдат не обращал на него внимания.
Горлуа и королева, укрытые венчальным покровом, стояли на коленях напротив алтаря. А позади них, словно для того, чтобы вызвать еще большее негодование собравшихся, встали рыцари, облаченные в сверкающие доспехи, с мечами на поясе, создав прочную преграду между новобрачными и знатными приглашенными.
Большинство из них впервые присутствовали на мессе и поэтому не замечали, как сильно Бедвин сокращает обряд, словно торопится побыстрее отделаться от происходящего. Латынь понимали и вовсе немногие, но даже если бы было иначе – епископ довольствовался лишь тем, что быстро что-то бормотал, опустив глаза, в то время как вокруг него теснилась целая толпа монахов и послушников – певчие из хора держали сосуды с елеем или дароносицы, служки медленно раскачивали кадильницы, откуда поднимались клубы синеватого дыма с дурманящим запахом ладана, или стояли на коленях, держа в руках огромные восковые свечи, образующие яркую корону света в полумраке абсиды… Это была месса во славу Святой Троицы, не имевшая отношения к венчальному обряду, который завершился еще на паперти. Она проводилась без особого рвения, даже как-то стыдливо-поспешно, и была настолько лишена смысла, что это почувствовали даже наименее набожные из присутствующих. Мало-помалу среди них начались разговоры, иногда сопровождаемые приглушенным смехом или урчанием голодных желудков. Горлуа, у которого в висках стучала кровь, смотрел невидящими глазами на епископа, механически произносящего положенные слова, и думал о короне Пеллегуна. Его старый друг… Сам он сможет взойти на трон, если только будет избран равными себе, герцогами и графами королевства Логр, но это будет позже – всему свое время… Сейчас нужно их улестить, вознаградить за заслуги или купить их преданность. В соответствии с их титулами и доходами. Может быть, даже отменить налоги, чтобы снискать всеобщую любовь подданных… Золота гномов надолго хватит на то, чтобы покрывать государственные расходы… А когда в королевстве вновь воцарятся мир и покой и каждый барон, каждый наемный рыцарь получат свою долю от его щедрот – вот тогда можно будет подумать и о выборах…
Кто-то из священников ударил в пол железным посохом, прервав его мысли. Все встали, чтобы прочесть «Отче наш». Горлуа сдержал улыбку и забормотал себе под нос, стараясь попадать в ритм с остальными – слов молитвы он не знал.
Возможно, из всех собравшихся одна лишь королева молилась на самом деле. Трепеща, как пламя свечи на ветру, и обливаясь слезами, она поверяла свою душу Богу. Поведение брата Илльтуда повергло ее в смятение. Она напрасно искала его глазами с самого начала литургии. Был ли он еще здесь, присутствовал ли при этой позорной свадебной церемонии, на которой, однако, сам так настаивал? Усмешка епископа Бедвина еще раньше, чем пылающий от гнева взгляд аббата, заронила в ее сердце сомнение. Теперь, в этой церкви, переполненной, словно хлев, и столь далекой от Бога, перед этим жалким подобием мессы, она понимала, что Илльтуд был обманут, как и она сама: никогда Горлуа не станет христианским королем, на что она так надеялась. Самое большое, на что он согласился, – внешнее смирение и несколько дней изучения катехизиса, ради того чтобы устроить эту свадьбу на глазах у первых вельмож королевства. Ей хотелось сбросить ненавистный венчальный покров, словно отъединявший их обоих от всех остальных и представлявший пред осуждающий взор Бога; сбросить его и остаться одной, погруженной в молитвы до конца своих дней. Но ей мешали остатки сомнения и благостное спокойствие ее нового супруга, который, сложив руки и опустив глаза, молился рядом с ней.
Бедвин отошел от алтаря и с торжественным видом подошел к лепному аналою, где лежала Библия в роскошном переплете с золотыми застежками – настоящее сокровище, которое епископ всюду возил с собой. Он воздел руки, призывая собравшихся к тишине, и заговорил необыкновенно сильным голосом, слышным даже в боковых приделах:
– Бог сказал: сотворим человека по образу и подобию Нашему, и пусть владычествует он над рыбами морскими, над птицами небесными, и над всеми тварями земными…
Епископ прервался и заботливо поправил свое облачение. Он говорил обычным языком, чтобы все его понимали, хотя его Библия была написана на латыни,– и теперь, сделав паузу, он со значением взглянул на нее, чтобы никто не сомневался, что он произносит слово Божие.
– Бог создал человека по образу и подобию Своему, – повторил он. – Сотворил мужчину и женщину, благословил их и сказал им: плодитесь и размножайтесь, населите эту землю и правьте ею, владычествуйте над рыбами морскими, и птицами небесными, и всякой тварью земной… Надо всеми живыми существами, вы понимаете?.. Ибо сказано: Бог сокрушит их силу и сотрет их с лица земли, и их боги не помогут им… Но мы, Его слуги, сокрушим их как одного человека, и они не устоят перед мощью наших колесниц. Мы сожжем их дома; их горы напитаются их кровью, их долины заполнятся мертвецами, и следа их не останется на этой земле, но все они погибнут навеки!
Горлуа невольно приподнял голову и выпятил грудь; глаза его возбужденно сверкнули. Не только на него подействовали эти слова. Игрейна различила лязг оружия и доспехов рыцарей из королевской стражи и горделивые перешептывания баронов.
– Вы ведете священную войну, братья мои во Христе! Справедливую войну, благодаря которой слово Божие наконец укоренится на этой земле! Земле, которая принадлежит вам и которую никакие другие народы не смогут у вас оспорить во веки веков – ибо вы, только вы одни созданы по образу и подобию Божию!
Под конец Бедвин еще возвысил голос. Затем, остановившись, придал своему лицу елейное выражение и продолжал, указывая на пару, стоявшую на коленях перед ним:
– Герцог Горлуа привел вас к победе над язычниками, поклонявшимися золотому мечу, который, однако, не смог спасти их от бесславного поражения. Именно этого человека королева Игрейна сегодня избрала себе в мужья перед Богом. Помолимся о том, чтобы они продолжили святое дело короля Пеллегуна, и чтобы вера Господа нашего установилась на этой земле! Братья мои! Господь сказал: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею!» Итак, повинуйтесь воле Божией!
Игрейна больше не слушала. Эта проповедь, по сути, подтверждала основной смысл сегодняшней церемонии: договор между сенешалем и епископом о союзе и взаимной поддержке, чтобы еще больше усилить свое могущество… Объединение людей под властью единого Бога и единственного короля было бы достойным деянием, благородным и святым – если бы при этом совершалось с честными намерениями…
Юная королева вздрогнула, ощутив на себе настойчивый взгляд епископа Бедвина. Горлуа тоже смотрел на нее, стоя так близко к ней под укрывающим их обоих покровом, обернув к ней суровое лицо с ужасным шрамом… Он улыбнулся ей, но она отстранилась и вновь стала слушать проповедь епископа.
– Плодитесь и размножайтесь, – повторил Бедвин, на сей раз обращаясь прямо к ней. – Пусть дети ваши во множестве населят эту землю, ибо в этом священная миссия женщины. «Умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей, – говорится в Писании, – в болезни будешь рождать детей, и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою».
Он снова замолчал, словно ожидая ответа. Но что тут можно было ответить?
Глава 11
Турнир
Занимался хмурый день. Небо заволокли тяжелые тучи, грозившие вот-вот пролиться обильным дождем. Гроза, несомненно, должна была разразиться еще до полудня. Сильные порывы ветра трепали шелковые и бархатные полотнища, которыми были обтянуты трибуны вокруг поля для рыцарских состязаний, развевали знамена и хоругви. Лошади нервно ржали, когда ветер швырял в них горсти пыли и уносил пучки соломы, а заодно и тучи мошкары. Этим утром было почти холодно, но такая погода была к лучшему – у многих баронов и знатных дам болела голова после чрезмерных возлияний на вчерашнем пиру. Он продолжался целый день, с окончания мессы до наступления ночи, – некоторые гости, рухнув головой на стол, захрапели прямо у своих тарелок, вызвав веселье и насмешки соседей. Еще один день, похожий на вчерашний, с его палящим зноем, стал бы для них настоящим бедствием.
Лео де Гран де Кармелид не задержался на пиру. Он ушел очень скоро, еще до вечера, но не вернулся в отведенные ему покои, а провел ночь в своем походном шатре, разбитом недалеко от турнирного поля очень удобным образом: в небольшом перелеске, рядом с которым протекал ручеек, где можно было напоить лошадей. Наутро он проснулся первым, в дурном расположении духа и с тяжестью на сердце, оставшейся со вчерашнего дня. Его слуги и охранники еще спали, завернувшись в плащи, прямо на земле. На ночь герцог снял куртку и теперь вздрагивал от холода этого пасмурного дня, обводя мрачным взглядом огромный палаточный лагерь, расположившийся у подножия крепостных стен Лота.
Равнина была усеяна шатрами и палатками всех форм и цветов – начиная от остроконечных полотняных башен, расшитых золотом, принадлежащих знатным сеньорам, до простых тентов, под которыми укрывались дворяне победнее, которые иногда спали, тесно прижавшись к своим оруженосцам, чтобы не так сильно мерзнуть, и привязав коня к собственной щиколотке. Лео де Гран поднял глаза на центральный конический купол своего шатра (по бокам было два других), укрепленный на высокой мачте и казавшийся парусом корабля. Он был украшен гербом Кармелидов, и герцог слегка улыбнулся. Все-таки лев, чье имя он носил, был готов сражаться: он обнажил клыки и выпустил когти, а рев ветра казался его рычанием.
От внезапного приступа тошноты во рту появился отвратительный привкус, и герцог сплюнул на землю, нечаянно угодив в одного из своих слуг, который проснулся и ошалело заморгал, потом вытер щеку.
– Вставай, – велел Кармелид, после того как пробормотал что-то, похожее на извинение. – Завтракать пора!
И направился к ручью, расположенному совсем близко, яростно почесывая шею и спину.
– Разбуди остальных, – добавил он, обернувшись.
Но в этом не было необходимости – полотняные двери шатра так сильно захлопали на ветру, что от этого звука, похожего на щелканье кнута, проснулись и другие слуги. Впрочем, и остальной лагерь понемногу пробуждался – тут и там люди выходили из палаток, мрачно поглядывая на затянутое тучами небо.
Герцог Лео де Гран прошел мимо нескольких шатров на пути к ручью, рассеянно улыбаясь и иногда приветствуя знакомых – с тем снисходительно-благодушным видом, с которым человек, уже давно пробудившийся ото сна, смотрит на тех, кто едва открыл глаза. По летнему времени свежая вода была бы настоящим удовольствием, но оказалась слишком холодной, чтобы окунуться, – даже несмотря на одолевающих герцога блох. Он ограничился тем, что вылил на себя несколько пригоршней воды, отряхнулся, словно вылезший из воды пес, и ополоснул лицо, заросшее пятидневной щетиной. Затем расстегнул штаны и помочился в ручей, потешаясь про себя над молчаливым возмущением тех бедолаг, кто расположился ниже но течению, но был недостаточно знатен или храбр, чтобы упрекнуть его.
Вернувшись к своему шатру, он подумал о вчерашнем пиршестве и снова нахмурился. Золото гномов позволило герцогу-сенешалю устроить праздник с размахом. Было подано не меньше дюжины перемен блюд, в перерывах между которыми устраивались различные увеселения, брошено немало вызовов на предстоящий турнир, а также произнесено ложных клятв в верности. Ни один зал не был достаточно большим, чтобы вместить всех приглашенных, и часть столов вынесли на широкую каменную площадку, к которой вела наружная лестница замка. Над ней были натянуты широкие балдахины, защищавшие гостей от солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Горлуа и королева, укрытые венчальным покровом, стояли на коленях напротив алтаря. А позади них, словно для того, чтобы вызвать еще большее негодование собравшихся, встали рыцари, облаченные в сверкающие доспехи, с мечами на поясе, создав прочную преграду между новобрачными и знатными приглашенными.
Большинство из них впервые присутствовали на мессе и поэтому не замечали, как сильно Бедвин сокращает обряд, словно торопится побыстрее отделаться от происходящего. Латынь понимали и вовсе немногие, но даже если бы было иначе – епископ довольствовался лишь тем, что быстро что-то бормотал, опустив глаза, в то время как вокруг него теснилась целая толпа монахов и послушников – певчие из хора держали сосуды с елеем или дароносицы, служки медленно раскачивали кадильницы, откуда поднимались клубы синеватого дыма с дурманящим запахом ладана, или стояли на коленях, держа в руках огромные восковые свечи, образующие яркую корону света в полумраке абсиды… Это была месса во славу Святой Троицы, не имевшая отношения к венчальному обряду, который завершился еще на паперти. Она проводилась без особого рвения, даже как-то стыдливо-поспешно, и была настолько лишена смысла, что это почувствовали даже наименее набожные из присутствующих. Мало-помалу среди них начались разговоры, иногда сопровождаемые приглушенным смехом или урчанием голодных желудков. Горлуа, у которого в висках стучала кровь, смотрел невидящими глазами на епископа, механически произносящего положенные слова, и думал о короне Пеллегуна. Его старый друг… Сам он сможет взойти на трон, если только будет избран равными себе, герцогами и графами королевства Логр, но это будет позже – всему свое время… Сейчас нужно их улестить, вознаградить за заслуги или купить их преданность. В соответствии с их титулами и доходами. Может быть, даже отменить налоги, чтобы снискать всеобщую любовь подданных… Золота гномов надолго хватит на то, чтобы покрывать государственные расходы… А когда в королевстве вновь воцарятся мир и покой и каждый барон, каждый наемный рыцарь получат свою долю от его щедрот – вот тогда можно будет подумать и о выборах…
Кто-то из священников ударил в пол железным посохом, прервав его мысли. Все встали, чтобы прочесть «Отче наш». Горлуа сдержал улыбку и забормотал себе под нос, стараясь попадать в ритм с остальными – слов молитвы он не знал.
Возможно, из всех собравшихся одна лишь королева молилась на самом деле. Трепеща, как пламя свечи на ветру, и обливаясь слезами, она поверяла свою душу Богу. Поведение брата Илльтуда повергло ее в смятение. Она напрасно искала его глазами с самого начала литургии. Был ли он еще здесь, присутствовал ли при этой позорной свадебной церемонии, на которой, однако, сам так настаивал? Усмешка епископа Бедвина еще раньше, чем пылающий от гнева взгляд аббата, заронила в ее сердце сомнение. Теперь, в этой церкви, переполненной, словно хлев, и столь далекой от Бога, перед этим жалким подобием мессы, она понимала, что Илльтуд был обманут, как и она сама: никогда Горлуа не станет христианским королем, на что она так надеялась. Самое большое, на что он согласился, – внешнее смирение и несколько дней изучения катехизиса, ради того чтобы устроить эту свадьбу на глазах у первых вельмож королевства. Ей хотелось сбросить ненавистный венчальный покров, словно отъединявший их обоих от всех остальных и представлявший пред осуждающий взор Бога; сбросить его и остаться одной, погруженной в молитвы до конца своих дней. Но ей мешали остатки сомнения и благостное спокойствие ее нового супруга, который, сложив руки и опустив глаза, молился рядом с ней.
Бедвин отошел от алтаря и с торжественным видом подошел к лепному аналою, где лежала Библия в роскошном переплете с золотыми застежками – настоящее сокровище, которое епископ всюду возил с собой. Он воздел руки, призывая собравшихся к тишине, и заговорил необыкновенно сильным голосом, слышным даже в боковых приделах:
– Бог сказал: сотворим человека по образу и подобию Нашему, и пусть владычествует он над рыбами морскими, над птицами небесными, и над всеми тварями земными…
Епископ прервался и заботливо поправил свое облачение. Он говорил обычным языком, чтобы все его понимали, хотя его Библия была написана на латыни,– и теперь, сделав паузу, он со значением взглянул на нее, чтобы никто не сомневался, что он произносит слово Божие.
– Бог создал человека по образу и подобию Своему, – повторил он. – Сотворил мужчину и женщину, благословил их и сказал им: плодитесь и размножайтесь, населите эту землю и правьте ею, владычествуйте над рыбами морскими, и птицами небесными, и всякой тварью земной… Надо всеми живыми существами, вы понимаете?.. Ибо сказано: Бог сокрушит их силу и сотрет их с лица земли, и их боги не помогут им… Но мы, Его слуги, сокрушим их как одного человека, и они не устоят перед мощью наших колесниц. Мы сожжем их дома; их горы напитаются их кровью, их долины заполнятся мертвецами, и следа их не останется на этой земле, но все они погибнут навеки!
Горлуа невольно приподнял голову и выпятил грудь; глаза его возбужденно сверкнули. Не только на него подействовали эти слова. Игрейна различила лязг оружия и доспехов рыцарей из королевской стражи и горделивые перешептывания баронов.
– Вы ведете священную войну, братья мои во Христе! Справедливую войну, благодаря которой слово Божие наконец укоренится на этой земле! Земле, которая принадлежит вам и которую никакие другие народы не смогут у вас оспорить во веки веков – ибо вы, только вы одни созданы по образу и подобию Божию!
Под конец Бедвин еще возвысил голос. Затем, остановившись, придал своему лицу елейное выражение и продолжал, указывая на пару, стоявшую на коленях перед ним:
– Герцог Горлуа привел вас к победе над язычниками, поклонявшимися золотому мечу, который, однако, не смог спасти их от бесславного поражения. Именно этого человека королева Игрейна сегодня избрала себе в мужья перед Богом. Помолимся о том, чтобы они продолжили святое дело короля Пеллегуна, и чтобы вера Господа нашего установилась на этой земле! Братья мои! Господь сказал: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею!» Итак, повинуйтесь воле Божией!
Игрейна больше не слушала. Эта проповедь, по сути, подтверждала основной смысл сегодняшней церемонии: договор между сенешалем и епископом о союзе и взаимной поддержке, чтобы еще больше усилить свое могущество… Объединение людей под властью единого Бога и единственного короля было бы достойным деянием, благородным и святым – если бы при этом совершалось с честными намерениями…
Юная королева вздрогнула, ощутив на себе настойчивый взгляд епископа Бедвина. Горлуа тоже смотрел на нее, стоя так близко к ней под укрывающим их обоих покровом, обернув к ней суровое лицо с ужасным шрамом… Он улыбнулся ей, но она отстранилась и вновь стала слушать проповедь епископа.
– Плодитесь и размножайтесь, – повторил Бедвин, на сей раз обращаясь прямо к ней. – Пусть дети ваши во множестве населят эту землю, ибо в этом священная миссия женщины. «Умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей, – говорится в Писании, – в болезни будешь рождать детей, и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою».
Он снова замолчал, словно ожидая ответа. Но что тут можно было ответить?
Глава 11
Турнир
Занимался хмурый день. Небо заволокли тяжелые тучи, грозившие вот-вот пролиться обильным дождем. Гроза, несомненно, должна была разразиться еще до полудня. Сильные порывы ветра трепали шелковые и бархатные полотнища, которыми были обтянуты трибуны вокруг поля для рыцарских состязаний, развевали знамена и хоругви. Лошади нервно ржали, когда ветер швырял в них горсти пыли и уносил пучки соломы, а заодно и тучи мошкары. Этим утром было почти холодно, но такая погода была к лучшему – у многих баронов и знатных дам болела голова после чрезмерных возлияний на вчерашнем пиру. Он продолжался целый день, с окончания мессы до наступления ночи, – некоторые гости, рухнув головой на стол, захрапели прямо у своих тарелок, вызвав веселье и насмешки соседей. Еще один день, похожий на вчерашний, с его палящим зноем, стал бы для них настоящим бедствием.
Лео де Гран де Кармелид не задержался на пиру. Он ушел очень скоро, еще до вечера, но не вернулся в отведенные ему покои, а провел ночь в своем походном шатре, разбитом недалеко от турнирного поля очень удобным образом: в небольшом перелеске, рядом с которым протекал ручеек, где можно было напоить лошадей. Наутро он проснулся первым, в дурном расположении духа и с тяжестью на сердце, оставшейся со вчерашнего дня. Его слуги и охранники еще спали, завернувшись в плащи, прямо на земле. На ночь герцог снял куртку и теперь вздрагивал от холода этого пасмурного дня, обводя мрачным взглядом огромный палаточный лагерь, расположившийся у подножия крепостных стен Лота.
Равнина была усеяна шатрами и палатками всех форм и цветов – начиная от остроконечных полотняных башен, расшитых золотом, принадлежащих знатным сеньорам, до простых тентов, под которыми укрывались дворяне победнее, которые иногда спали, тесно прижавшись к своим оруженосцам, чтобы не так сильно мерзнуть, и привязав коня к собственной щиколотке. Лео де Гран поднял глаза на центральный конический купол своего шатра (по бокам было два других), укрепленный на высокой мачте и казавшийся парусом корабля. Он был украшен гербом Кармелидов, и герцог слегка улыбнулся. Все-таки лев, чье имя он носил, был готов сражаться: он обнажил клыки и выпустил когти, а рев ветра казался его рычанием.
От внезапного приступа тошноты во рту появился отвратительный привкус, и герцог сплюнул на землю, нечаянно угодив в одного из своих слуг, который проснулся и ошалело заморгал, потом вытер щеку.
– Вставай, – велел Кармелид, после того как пробормотал что-то, похожее на извинение. – Завтракать пора!
И направился к ручью, расположенному совсем близко, яростно почесывая шею и спину.
– Разбуди остальных, – добавил он, обернувшись.
Но в этом не было необходимости – полотняные двери шатра так сильно захлопали на ветру, что от этого звука, похожего на щелканье кнута, проснулись и другие слуги. Впрочем, и остальной лагерь понемногу пробуждался – тут и там люди выходили из палаток, мрачно поглядывая на затянутое тучами небо.
Герцог Лео де Гран прошел мимо нескольких шатров на пути к ручью, рассеянно улыбаясь и иногда приветствуя знакомых – с тем снисходительно-благодушным видом, с которым человек, уже давно пробудившийся ото сна, смотрит на тех, кто едва открыл глаза. По летнему времени свежая вода была бы настоящим удовольствием, но оказалась слишком холодной, чтобы окунуться, – даже несмотря на одолевающих герцога блох. Он ограничился тем, что вылил на себя несколько пригоршней воды, отряхнулся, словно вылезший из воды пес, и ополоснул лицо, заросшее пятидневной щетиной. Затем расстегнул штаны и помочился в ручей, потешаясь про себя над молчаливым возмущением тех бедолаг, кто расположился ниже но течению, но был недостаточно знатен или храбр, чтобы упрекнуть его.
Вернувшись к своему шатру, он подумал о вчерашнем пиршестве и снова нахмурился. Золото гномов позволило герцогу-сенешалю устроить праздник с размахом. Было подано не меньше дюжины перемен блюд, в перерывах между которыми устраивались различные увеселения, брошено немало вызовов на предстоящий турнир, а также произнесено ложных клятв в верности. Ни один зал не был достаточно большим, чтобы вместить всех приглашенных, и часть столов вынесли на широкую каменную площадку, к которой вела наружная лестница замка. Над ней были натянуты широкие балдахины, защищавшие гостей от солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31