Может, она была на воздушной подушке, не знаю… Трава под ней чуть заметно пригибалась, но ничего больше. Но любое техническое приспособление, в общем-то, было мне не в новинку, а вот те, кто управлял этой штукой… Матерь Божия, никогда я такого не видела. Эти существа — их было трое — ростом были не больше десятилетнего ребенка, голая кожа их матово отсвечивала серо-зеленым, вытянутые вперед головы заканчивались роговыми челюстями, а выше двух темных, непроницаемых глаз на покатом черепе явно располагался еще один — теменной. Руки у них были хрупкие, с подвижными гибкими пальцами, а еще имелся хвост — мощный, явно служащий опорой и балансиром при передвижении.
— Это еще кто? — изумленно спросила я. Я уже готова была поверить и в неведомую кочующую болотную живность, и в живущих в лесах сульпов, но это уже ни в какие ворота не лезло.
— Это леммы, — тихонько объяснил Хаарт. — и веди себя с ними прилично. Они чувствуют мысли, или что-то вроде.
Я уже собиралась поинтересоваться, что значит прилично, но тут один из леммов поднял тонкую руку, кожа на шее у него задергалась и он сказал:
— Мы, привет.
Голос у него был глухой и невыразительный.
— Привет, — спокойно ответил Хаарт. Он держался так, словно ничего из ряда вон выходящего в такой встрече нет.
— Мы в город. — лемм недоброжелательно оглядел меня и сообщил:
— Это кейя с той стороны.
— Ну да, — сказал Хаарт. — Но она живет здесь какое-то время. И наш язык она тоже понимает.
— В лесу есть и другие люди с той стороны, — продолжал лемм все так же недовольно. — Они делают больно.
Я видела, что ему неприятно говорить об этом, — кожа у него из зеленоватой сделалась темно-серой, а горловой мешок мелко задрожал.
Почему-то я почувствовала себя виноватой.
— Сама знаю, — пробормотала я, — я и сама от них пряталась.
Будь лемм человеком, он, наверное, пожал бы плечами, но на это они просто не были способны физически. Плечевой пояс у него был как у ящерицы-переростка. Зато он, наверное, мог вращать головой на все стороны света.
— Там были сульпы, — сказал лемм невыразительно, — их больше нет. Очень плохо. Проход закрылся. Этих, с той стороны — их тоже скоро больше нет. Еще до кочевья.
На этом беседа закончилась. Платформа плавно двинулась с места, проплыла над колеей и вскоре потерялась в зеленом сыром пространстве.
— Это что же такое? — спросила я, без особого, впрочем, удивления.
У меня уже выработалась привычка принимать все новые явления этого мира с какой-то тихой покорностью. И верно, ведь какой-нибудь древний грек не удивился бы, встретив в оливковой роще Пана, или там, кентавра, например. Так почему бы тут не резвиться явным пресмыкающимся, да еще на каком-то летательном аппарате?
— Люди, — сказал Хаарт.
— Вот это?
— Ну, понимаешь, это все — люди. И леммы, и сульпы. У леммов всегда здорово получались всякие технические штуки. Мой дом — его леммы строили.
Я представила себе дом Хаарта — с его изящными линиями, светильниками, наполненными биолюминисцентным газом, с его системой отопления и канализацией — явно на основе каких-то биологических приспособлений.
— Для того, чтобы они построили мне этот дом. — продолжал Хаарт — я работал на них лет пять — в их фактории. Так обычно это и делается — если ты хочешь что-то получить от леммов, то просто приходишь туда и работаешь на них — леммы сами назначают срок, в зависимости от того, что тебе нужно. Они могут делать все, кроме оружия, поэтому за оружием и приходилось ходить на ту сторону, через проход. Но теперь, похоже, этому пришел конец. Проход закрыт, слышала, что он сказал?
— Что значит Проход закрыт?
— Ну, тот тоннель, через который ты сюда попала. Теперь через него пройти нельзя. Те, кто попал сюда — эти отряды, банды эти они не смогут выйти обратно. Останутся здесь. Но леммы, вроде, говорят, что они долго не протянут.
— Почему?
Он не ответил.
— Кто закрыл проход?
На этот вопрос он тоже не ответил. Вместо этого он продолжал:
— Они очень мирный народ, леммы. Понимаешь, у них так устроены головы, что они чувствуют все, о чем думают другие люди. Так что, если кому-нибудь поблизости плохо или больно…
— Им тоже делается плохо?
— Да. И они разговаривают с нами, но между собой — нет. Думаю, они и нас понимают независимо от того, отвечаем мы им или нет. Это просто так, для удобства. И никогда не говорят о себе я, всегда мы. Может…Может, они вообще не знают, что такое Я.
Я задумалась.
— Уж не знаю, хорошо это или плохо.
— Не то и не другое. Это так и есть.
— А что из себя представляет город?
— Просто такое торговое место.
Они, видимо, существа общественные, эти леммы, настолько связанные друг с другом, что каждый из них просто не может воспринимать себя, как отдельную личность. А, раз так, они, скорее всего, не любят путешествовать поодиночке — поодиночке им страшно и неприятно и всегда подстерегает опасность эмоционального удара со стороны. И поселения их, наверное, что-то вроде улья или муравейника — по сути своей, я имею в виду. А путешествующие поодиночке люди — другие люди, кейяр, как подчеркнул Хаарт, должны казаться леммам Так что, действительно, это был странный мир. В нашем, агрессивном, раздробленном, напористом, леммы просто не выжили бы — минуты не выдержали. Уж слишком тяжким был бы для них психологический фон. А тут они прекрасно уживаются. Если три настолько разных племени могут существовать бок о бок, должно быть что-то, что удерживает их в равновесии — какой-то стабилизирующий фактор.
Меня убаюкала не столько дорога, — я вообще-то, люблю ездить, особенно, когда к этому не надо прилагать никаких усилий, сколько унылое однообразие ландшафта. Когда глазу не за что зацепиться, поневоле впадаешь в какой-то причудливый ступор. В голове крутилась какая-то мешанина — обрывки чужого языка, невероятные догадки — все то, что тут же забываешь, проснувшись. Хаарт разбудил меня, сказав:
— Проснись, подъезжаем к городу.
Это и вправду было такое торговое место.
Больше всего оно напоминало базарную площадь. По бокам ее тянулись длинные унылые строения — то ли склады, то ли постоялые дворы. Самое высокое из этих зданий гордо вздымало целых два этажа.
Земля на площади была хорошо утоптана и на этой земле рядами сидели люди — не только люди, как я потом разглядела, а рядом были навалены кучи всякого барахла. Хаарт привязал лошадь у коновязи — лошадей по периметру площади топталось довольно много, — и мы отправились на рынок за покупками. Я брела следом за Хаартом, то и дел натыкаясь на всякую всячину, разложенную на земле, и попутно пыталась понять, что из себя представляет местная публика. Народ тут был самый разный — я увидела нескольких сульпов, но они ничего не продавали, а рылись в грудах вещей, выискивая что-то нужное для своей лесной жизни, но людей — настоящих людей — огромное большинство.
Все неуловимо похожи друг на друга — один народ — темноволосые, скуластые, в ярких домотканных одеждах. Женщин среди них было очень мало, да и те — в основном старухи, сидящие на корточках с отсутствующим видом. Самой распространенной одеждой тут были шерстяные пончо со сложными геометрическими узорами. Уже потом Хаарт сказал мне, что по расцветке и узору можно узнать, откуда этот человек родом — я имею в виду, из какой деревни или местности. У нас, кажется, у каких-то народов тоже что-то в этом роде бывает, верно?
Но интереснее всего было рассматривать не людей — в большинстве своем они казались какими-то заторможенными, словно сонными, — а то, что они продавали. Какой-то фантастический склад барахла! Тут были какие-то рюкзаки из лоскутов чешуйчатой кожи, ножи с резными костяными ручками, всяческая хозяйственная утварь, седла, упряжь, и, неожиданно — фонарик на батарейках, болотные резиновые сапоги, капроновые рыболовные сети — все явно нашего производства, все — с той стороны. Похоже, через проход шел налаженный товарообмен — до того, как он закрылся, проход этот. Интересно, как они будут теперь менять батарейки? Я даже обнаружила в куче вещей вполне приличный портативный радиоприемник, а это означало, что где-то есть и передатчики.
Хаарт уже продал то, что он там продавал, я так и не поняла, что это было, и теперь прятал в поясную сумку деньги — если эти серебристые квадратики с дыркой в одном углу можно назвать деньгами.
Я подошла к нему и спросила:
— А покупать мы тут что-то будем?
Мне очень понравился нож с костяной ручкой.
— Тебе нужна какая-то приличная одежда, — сказал он. — Правда, это без толку. Все равно по тебе видно, что ты с той стороны.
— Какая приличная одежда? Это одеяло?
— Чем плохо одеяло? На самом деле, это очень удобная штука.
В общем, мы купили такое пончо, я, правда, хотела синее с белыми и коричневыми узорами просто потому, что мне понравилось сочетание цветов, но Хаарт сказал, что такое нельзя, потому что такие, видите ли, носят на болотах, и пришлось мне напялить красно-коричневое, а это сочетание цветов я терпеть не могу с детства. Купили мы кожаные штаны — вот это, как раз было то, что надо, потому что, похоже, конный транспорт тут — единственное средство передвижения (не считая летающих платформ леммов) и верхом придется ездить много. Еще был куплен нож с костяной ручкой, потому что Хаарт сказал, что нож мне пригодится.
— Может, мне пригодится ружье? — спросила я.
— В кого ты хочешь стрелять? — раздраженно отозвался Хаарт.
Я, в общем-то, ни в кого не хотела стрелять, но, исходя из всякой приключенческой литературы у меня составилось представление, что иметь при себе оружие в полудикой местности вроде как положено.
— Ну, хотя бы, в этих твоих, в хаэд, — неуверенно сказала я.
— И не надейся, что сможешь справиться с хаэдой, хоть с ружьем, хоть без, — резонно возразил Хаарт, — а больше стрелять тут не в кого. Если не хочешь напороться на них, держись подальше от Кочевья, вот и все.
В этом мире, где не в кого было стрелять, сумерки были такими же долгими и заторможенными, как и рассвет — небо продолжало мерцать, словно возмещая живущим под ним тот свет, на который поскупилось днем, но, наконец, все же и оно погасло. Я так и не видела тут ни луны ни звезд. Понятно, что сквозь такую плотную облачность звезд не разглядеть, а вот с луной сложнее — ее вообще могло не быть. Может, ее отстуствие и послужило причиной тому, что этот мир стал таким, каким он стал — без приливов и отливов, без резких изменений климата, без глобальных катаклизмов. А если тут, все же, и есть луна, то на что она, интересно, похожа? Вообще-то, чтобы выяснить, есть тут луна, или нет, достаточно побывать на побережье — Хаарт сказал, что от дома до моря всего лишь сутки езды. Но на побережье, говорил он, всегда небезопасно — хаэды там встречаются задолго до начала Кочевья. В сущности говоря, Кочевье это — просто какая-то массовая сезонная миграция — может, на дальних болотах, которые находятся в тысячах километров отсюда, просто наступают холода и те существа, — пресмыкающиеся, скорее всего, — которые на закапываются в ил, не засыпают на зиму, толпами валят сюда, к более теплым местам… не знаю. Скорее всего, так. Их гонит с места на место то же, что в нашем мире швыряет толпы людей из страны в страну, то, что погнало в невероятные здешние леса вооруженные банды с той стороны — голод и страх.
Народ на торговом месте стал потихоньку рассеиваться, кто куда, часть телег отъехала, я сначала думала, что мы тоже поедем, но Хаарт повел лошадь к тому двухэтажному небоскребу. Он, действительно, оказался постоялым двором — назвать это заведение гостиницей у меня язык не повернется. Стойла для лошадей были за серой высокой оградой, сделанной из того же странного материала, что и ограда в доме у Хаарта — пористое, похожее на пемзу вещество, но цельное, точно бетон — ни швов, ни стыков. Я дожидалась во дворе, пока Хаарт распрягал лошадь — окна в доме были освещены, но снаружи сквозь них можно было разглядеть лишь темные бревенчатые стены да потолок — так высоко они располагались.
— Вперед! — сказал Хаарт и мы вошли в дом.
Там было неуютно. В незнакомом помещении, да еще в присутственном, всегда неуютно, а тут и подавно. Свет здесь был тусклый и какой-то мутный, что ли. Он исходил от висящих на стене ламп — природный газ, по-моему. В углу располагалось громоздкое сооружение, видимо, представляющее собой буфетную стойку, а посредине комнаты, параллельно друг другу, стояли два длиных дощатых стола. Когда мы вошли, сидящие за столами люди повернулись к нам — те же ничего не выражающие лица, что и на базаре.
— Иди наверх — сказал Хаарт.
Я пробормотала что-то насчет того, что неплохо бы выпить чего-нибудь горячего, если уж поесть тут нельзя.
— Иди наверх и закрой за собой дверь, — повторил Хаарт, — я принесу тебе поесть.
Я поднялась по деревянной стертой лестнице, по-прежнему чувствуя спиной внимательные взгляды. На втором этаже имелось несколько комнат — все они сейчас были пусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18