Я оставила хижины за спиной — это было очень спокойное место, если только вам нравится жить на болоте, а по ночам бить багром рыбу, — и двинулась дальше в обход топей. Я старалась не углубляться в лес — от него меня отделяли густые заросли кустарников непонятного происхождения — потому что боялась натолкнуться на какой-нибудь обезумевший от ярости и страха отряд. Я до сих пор не переставала гадать — как и когда военные обнаружили Проход? Как умудрились протащить через него столько всякой техники? И что они вообще намеревались здесь делать? Как надеялись прожить в чужом мире не зная ни языка, ни обычаев?
Я не голодала, даже когда подъела все, что запасла у болотного племени — теперь я научилась разыскивать съедобные грибы и клубни.
Я больше не чувствовала себя чужой в лесу — сжилась с ним, как сживаешься с незнакомым городом после какого-то времени. Я старалась пореже жечь костры, чтобы не привлекать к себе внимания — и всегда засыпала землей и забрасывала ветками угли. Любой из местных легко догадался бы, что тут кто-то прошел, но я боялась не местных, а солдат, а среди них вряд ли бы нашелся такой уж Кожаный Чулок.
Так я пробиралась в обход болота в надежде, что рано или поздно выйду на край леса и увижу горы. Не знаю, почему это казалось мне таким важным — но до сих пор, сколько я себя помнила на этой стороне, темная гряда всегда маячила на горизонте — то у меня за спиной, то перед глазами. Река, которая бежала с гор, тоже была хорошим ориентиром — если я буду следовать речному руслу, я, рано или поздно, выйду на знакомую равнину. Я надеялась, что Кочевье уже прокатилось по ней — Хаарт говорил, что оно движется по равнине месяца три — эти три месяца уже подходили к концу. Я должна была выйти на равнину к самому началу нового сезона дождей.
Так оно и произошло. Дней через десять после того, как я оставила деревню болотных людей, я услышала ровный настойчивый гул — где-то поблизости шумела речка. Еще позавчера я поняла, что болота, наконец, кончаются — вернее, не кончаются — они будут так и тянуться до края света, — просто я обогнула их и вышла на твердую землю.
Идти стало легче, почва не поддавалась под ногами при каждом шаге, зато труднее стало отыскивать съедобные грибы и корни. Теперь оставалось надеяться только на реку — на ее текучую воду, которая прокормит. К полудню я оставила полосу кустарника, который укрывал меня с головой и оказалась над речным обрывом.
Высоким обрывом — с него было видно, как речное русло петлей сворачивает по равнине. Вода светилась мягким рассеянным светом, казалось, света в ней больше, чем в нависшем сером небе. Низина заросла тростником, я видела, как по воде расходятся круги — там играла рыба.
Спуститься оказалось несложно — я нашла пологую трещину и, упираясь подошвами в гладкий камень, съехала по ней к воде. Река была здорово холодная, но у меня уже не хватало сил на то, чтобы разжечь костер — я просто стянула сапоги и опустила в воду разбитые ноги. Я так и сидела на камне и смотрела, как вокруг щиколоток закручиваются маленькие водовороты, пока не сообразила, что уже ничего не чувствую — ноги онемели от холода. Только тогда я выбралась обратно на гальку, забилась под скалу, чтобы меня не было видно с обрыва и положила под голову заплечный мешок.
Вода шумела так ровно, так успокаивающе. На той стороне я как-то случайно попала в курортный городок. Я провела там весь день и только ночью, в гостинице услышала, как шумит стекающая с гор река — днем ее заглушали автомобили и человеческие голоса. Здесь вода была свободна шуметь, как ей вздумается, не было никого, кто захотел бы перекричать ее. Я лежала и смотрела на четкую линию гор на горизонте — самые высокие вершины были не видны, их скрывало облачное небо. Я, должно быть, задремала, глядя на горы, потому что, когда я открыла глаза — мне казалось, я сомкнула их лишь на минуту — небо уже темнело. Я разожгла костер, укрыв его в каменной пещерке, попробовала выудить из реки хоть что-нибудь толковое, но нашла всего штук пять не очень крупных ракушек. Учитывая, что у меня в мешке завалялись какие-то высохшие корешки, я решила сварить из этого добра суп, чем и занялась со всей серьезностью. Уже когда я сняла котелок с огня и погасила костер, я поняла, что темнота так и не наступила. Я заметила бы это и раньше, не возись я с огнем — река мерцала и в ее свете я видела свои руки и узоры на драном пончо, и гальку на берегу. Я подняла голову — река светилась не своим собственным светом — в ней отражалось пылающее над горами зарево.
Оно дрожало и переливалось, точно прозрачное полотнище, его складки меняли цвета — зеленый, синий, пурпурный, — потом интенсивные цвета ушли и осталось лишь ровное золотистое сияние. Оно было таким прекрасным, что хотелось на него смотреть и смотреть, потому что было ясно — такая красота продержится недолго. И действительно, где-то минут через пятнадцать оно начало меркнуть — сначала незаметно для глаза, потом все быстрее и быстрее, пока не уступило места темноте и фиолетовым фосфорическим пятнам на возбужденной сетчатке. Что бы ни происходило там, над горами, оно уже завершилось.
Праздник окончился, занавес задернули и единственный зритель остался в темноте зала — под его холодным сводом, где дует из всех вселенских щелей.
Утром я вышла на равнину. Она была пустынной — Кочевье отодвинулось на побережье, где пожирали друг друга тысячи странных созданий. Ветер гнал по ней зеленые волны — ни птиц, ни деревьев, ни людей — только травы. Мне предстояло пересечь это бесконечное поле — на самом деле, идти было не так уж легко, как обещал глазу ровный бархатный ковер — стебли путались под ногами, их приходилось разрывать, а влажная земля под ними казалась ровной лишь с виду. Не будь я в сапогах, ноги бы промокли по щиколотку — под чистейшим зеленым покровом хлюпала мокрая грязь. И вправду бесконечная равнина — лес и река отдалялись незаметно, и глазу не на чем было выверять расстояние — пейзаж не менялся ни с каждым шагом, ни с каждым часом. Наконец, уже ближе к вечеру, я вышла на ту часть равнины, по которой прокатилось Кочевье — тут земля была вытоптана, разворочена, травяной покров содран — бесформенное, чавкающее месиво. Идти стало еще труднее и под конец я поняла, что у меня больше нет сил передвигать ноги — ставить их в грязь и поочередно выдергивать из нее. Не будь вокруг так мерзко, я уселась бы прямо тут, посреди поля, и провела бы тут остаток жизни — но я боялась, что темнота догонит меня и мне действительно придется это сделать. Так что я все шла и шла, передвигая ноги уже чисто механически и жалела, что этот мир так малонаселен — никакой надежды, что тебя подхватит проезжающий мимо автомобиль.
И тут я увидела повозку.
Сначала не повозку, а лишь мерцающий огонек, который постепенно приближался ко мне. Я стояла посреди вытоптанного поля и ждала — мне все равно некуда было спрятаться. Темная бесформенная масса, сопровождаемая слабой точкой света все приближалась; я услышала, как фыркает лошадь и скрипят колеса — кто-то ехал на телеге. Всего лишь. Это не были бандиты с той стороны и не была летающая платформа леммов — обычный человек на обычной телеге.
Я пошевелилась, чтобы он меня увидел и сказала,
— Эй!
Он натянул вожжи и остановился.
— Привет, кейя, — сказал он.
Это был обычный человек с этой стороны — темноволосый, одетый в пончо неразличимых в темноте цветов. Я немного подумала и решила, что терять мне, собственно, нечего. Никого здесь не нужно было бояться — говорил Хаарт. Он был прав, в этом мире хватало опасностей, но они исходили не от людей. Он был прав, пока через Проход не протиснулись перепуганные мальчишки с оружием в руках. Я спросила:
— Ты куда едешь?
Он сказал:
— В город.
— Подвези меня, пожалуйста.
Вообще-то, мне не надо было в город. Но мне нужно было где-нибудь переночевать, поесть и вымыться, а потом решить, что делать дальше. Дом Хаарта стоял на отшибе — вряд ли кто-нибудь будет просто проезжать мимо, а в городе я могла встретить кого-нибудь, кто, может быть, согласился бы подвезти меня. Я прикидывала, что я могу продать, и выяснилось, что, кроме часов у меня ничего не осталось. А здесь не было ни одного сумасшедшего, которого могли бы заинтересовать часы.
Я забралась в телегу и вытянула свои бедные ноги. Мой спаситель тронул повод и лошадь пошла неторопливым шагом. Я сидела и напоминала себе все эти местные правила — насчет того, что нельзя заговаривать первой, задавать вопросы и все такое. У нас-то, на той стороне, я имею в виду, если тебя подбирают на дороге, то, в лучшем случае, за разговор.
Я огляделась вокруг. Ничего особенно интересного рядом со мной не ехало, на пол была свалена солома, на которой я, собственно, и сидела. Я нащупала ружье, жестяную кружку, мешок, набитый неизвестно чем и сложенную вдвое попону. Я решила, что худа не будет, если я ей немного попользуюсь, развернула ее, укрылась и подложила под голову свою заплечную сумку.
Теперь я могла ехать куда угодно.
Колеса все скрипели, копыта с чавканьем опускались в грязь и с таким же чавканьем поднимались, я не представляла себе, что я буду делать в городе и вообще, было довольно неуютно. Я честно терпела где-то с полчаса, впрочем, в основном потому, что слишком устала, передвигаясь по этому мерзкому месту. Через полчаса терпение мое иссякло, и я спросила:
— Послушай, ты знаешь Хаарта?
Он кивнул.
— Не знаешь, что с ним случилось?
— Я давно его не видел, — сказал он, — с начала Кочевья. Разное говорят.
— Покажи мне, в какой стороне стоит его дом.
Он неопределенно махнул рукой куда-то за телегу. Получалось так, что мне надо было забирать здорово левее.
— Туда долго идти?
— Может, ты бы дошла к середине дня, — сказал он. — Если бы начала сейчас. Ты кейя Хаарта, да?
Я сказала:
— Да.
— Я так и подумал. Я слышал, что его кейя любит задавать много вопросов. На той стороне, — сказал он неодобрительно, — все так делают.
— Я знаю, что это не положено, — объяснила я, — Но, ты понимаешь, я заблудилась. Я иду от самых болот.
— Ты была на болотах? — Он обернулся и посмотрел на меня. Не знаю, что он разглядел, в такой темноте.
Я сказала:
— Да. Леммы предупредили, что люди с той стороны ищут Хаарта и тогда он меня спрятал в фактории, но ее уничтожили. Может быть, ты слышал? Там всех расстреляли. Мне просто повезло, что они меня не заметили. Мне нужно было уходить оттуда и я случайно вышла на болота.
— Мало кто выживает на болотах, — сказал он, — и мало кто выживает из тех, кто видел Кочевье.
— Я видела Кочевье. А на болотах нет ничего страшного. Там живут люди. Сульпы.
— Разное говорят, — снова сказал он неопределенно.
Они ни о чем не хотят знать. Иногда мне кажется, что это даже трогательно. Иногда здорово раздражает. Я вновь задала вопрос, который мне очень не хотелось задавать, потому что я боялась получить на него ответ.
— Эти, с той стороны, были в городе?
— Нет, — сказал он.
— Так что же, все-таки, случилось с Хаартом?
— Говорят, его взяли люди с той стороны, — ответил он неохотно. — Больше никто о нем не слышал.
Я устало ответила:
— Понятно.
Говорить мне больше не хотелось. Я вытянулась на дощатом полу и глядела, как надо мной выгибается низкое темное небо. Дом стоял где-то на расстоянии дня пути, но возвращаться туда мне было незачем. Во всей этой жизни не было никакого смысла. Я закрыла глаза. Телега мерно покачивалась. Точно лодка.
Я проснулась, когда мы подъехали к городу — на ровной дороге лошадь перешла на рысь и, должно быть, перемена темпа разбудила меня. Когда я продрала глаза, впереди по курсу маячили темные громады домов — они и вправду показались мне очень большими. В двух-трех тускло светились огни. Обычно, вид освещенных окон, если смотришь на них с улицы, вызывает что-то вроде зависти. Кажется, что за ними идет какая-то другая, счастливая и спокойная жизнь. А тут мне почему-то смотреть на них было тоскливо. Телега въехала на городскую площадь и остановилась.
Я поднялась — ноги у меня до сих пор ныли, после стольких-то километров пешего пути, — подхватила свой мешок, слезла с телеги и сказала:
— Спасибо.
Он поглядел на меня — в рассветных сумерках глаза казались темными ямами.
— Куда ты пойдешь?
Я сказала:
— Не знаю.
На самом деле, город — не самое удачное место. Их денег у меня не было, значит, рассчитывать на ночлег и еду я не могла, и мне придется дожидаться рассвета на улице. Но я надеялась, что днем я все же смогу отыскать кого-то, кто согласится подвезти меня хотя бы в направлении дома — куда мне было еще деваться? А тут вечно толчется полно всякого народу. Может, мне даже удастся уговорить леммов, если я встречу кого-нибудь из них.
— Что ты собираешься делать дальше?
Я ему честно все это объяснила. Мне все до сих пор казалось, что, стоит мне только добраться до дома, все будет по-прежнему. Мне легко было убедить себя в этом — поскольку, если и произошло что-то страшное, то не у меня на глазах, а значит, этого вроде бы как и не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18