Элейн Ванделор, которую они застали за чтением при свечах в лакейской, швырнула в него книгой, а на вопросы отвечала односложно, ледяным тоном. Германа Кюля они отыскали в заброшенной части замка – он развалился в кресле и отвечал Бехайму с надменным безразличием, прерывая свои ответы, чтобы дать указания эротического свойства служанке, все это время стоявшей на коленях меж его ног. Георг Маутнер, занятый в комнате для игр Люпитой Каскарин-и-Мирон, приходившейся единокровной сестрой госпоже Долорес, развлекался, нанизывая на дротик мышь, Бехайма он удостоил многозначительным враждебным взглядом. Единственным, кто хоть как-то откликнулся, оказался Эрнст Костолец, политический союзник Агенора, которого, правда, вряд ли можно было назвать его другом. Его называли «скользким типом», кроме того, он слыл колдуном, так что даже самые могущественные в Семье относились к нему с опаской. Бехайм и Александра нашли его в Патриаршей библиотеке, которая представляла собой не помещение, а нечто вроде огромной винтовой лестницы, устроенной в центре замка и уходящей более чем на полтора километра вглубь. Стены ее были заставлены книгами, зачастую такими древними, что стоило открыть какую-нибудь из них, как она рассыпалась на сотни клочков пожелтевшей бумаги, и они разлетались, опускаясь в этот темный колодец, словно рой хрупких бабочек-призраков. Это было одно из немногих мест в замке, во всяком случае находящихся в общем пользовании, которые освещались не факелами, а фонарями: видимо, Патриарха больше заботили его книги, чем безопасность его чад.
Костолец был примерно того же возраста, что и Агенор, но выглядел гораздо более дряхлым – согбенный, с морщинистой лисьей мордочкой, торчащими бровями и несколькими прядями тонких белых волос, лежавшими на покрытом пятнами черепе, как обрывки облаков над поверхностью мертвой планеты. Он стоял на одной из площадок – восьмиугольном пространстве шириной около восьми метров, – сгорбившись над пюпитром и рассматривая сквозь увеличительное стекло книгу в кожаном переплете, раскрытую на странице, испещренной причудливыми рукописными буквами. В середину колодца от пятигранного стеклянного фонаря, висевшего над пюпитром, лились лучи оранжевого света, но противоположная стена оставалась во мраке. Старик увидел их, когда они шли по лестничной площадке прямо над его головой, и на его лице мелькнула досада. Он захлопнул книгу, и от нее поднялся клуб пыли. На обложке было что-то написано золотым шрифтом по-португальски, под надписью красовалось изображение золотой пальмы, увенчанной полумесяцем, а на корешке был оттиснут символ – корона и лист. Бехайм заметил, что серая шелковая рубашка Костолеца покрыта на груди толстым слоем пыли, – наверное, он успел захлопнуть уже немало книг. Должно быть, чем-то недоволен. Но когда они подошли поближе, он приветливо улыбнулся, – по крайней мере, по сравнению со всеми предыдущими собеседниками это выглядело дружелюбно. Бехайму, конечно, было страшно задавать вопросы этому грозному старику, но все же он почувствовал некоторое облегчение.
– А, превосходно! Наш юный полицейский, – приветствовал его Костолец, вытирая руки о штанину, тоже серого цвета.
В окружавшей их пустоте его голос отдался негромким рокотом, и от его слов в темноте колодца, в самой его середине, словно что-то шевельнулось.
– Вот так комедия! У меня такое чувство, будто меня окружила труппа бродячих актеров. – Он бросил лукавый взгляд на Александру. – И какую же роль, дорогая, вы играете нынче? Полагаю, не трепетной инженю.
– В этой сцене, – сухо ответила она, – считайте меня копьеносцем.
– Какая изящная угроза. Неплохо. – И он обратился к Бехайму, перебиравшему листки бумаги, на которых вел свои записи: – Держите с ней ухо востро, господин полицейский! У нее талант обманывать саму себя, и это помогает ей скрывать свои истинные мотивы.
Бехайм, не обращая внимания, сказал:
– Ваш слуга Жюль утверждает, что в ночь убийства был с вами в библиотеке. Вы оба провели здесь всю ночь?
– Разве не это утверждает Жюль?
– Да, но...
– А раз так, я не стал бы подвергать его слова сомнению. Он – джентльмен исключительных душевных качеств.
Костолец оперся о пюпитр – без старческого напряжения, но как будто даже с какой-то гибкой силой.
– Он разыскивает для меня книги. Это экономит время.
– Почему он не помогает вам сейчас?
Костолец рассмеялся:
– У него появились более важные дела. В эту минуту он рыщет по замку, опрашивает народ – выполняет чьи-то дурацкие поручения. Кажется, какого-то полицейского.
– Ах да, извините, – пробормотал Бехайм и снова занялся своими бумажками. – Жюль также упомянул, что вы приступили к какому-то обширному исследованию. Можно поинтересоваться, каков предмет ваших изысканий?
– Он не имеет отношения к вашему расследованию.
– Возможно, это и так. Но, боюсь, судить об этом – мое дело.
– Я смотрю на вещи иначе. – В голосе Костолеца послышался гнев.
– Вы правы, я не могу принудить вас к ответу. Могу лишь занести в протокол, что вы отвечать отказываетесь. Однако не исключено, что ваши изыскания имеют некоторое отношение к делу, а вы и не подозреваете об этом. Но даже если они тут ни при чем, почему бы нам не поладить и не разойтись по-хорошему?
Костолец долго молчал. По его позе и выражению лица невозможно было догадаться, что у него на уме. Бехайм устремил взгляд через перила вниз, на уходящую штопором вглубь лестницу. В середину колодца били лучи света с площадок, расположенных ниже, висевшая в воздухе пыль придавала лучам отчетливую форму. В тени, как рудные жилы, поблескивали переплеты книг. Совсем далеко внизу, в зернистой темноте, словно светлячок, трепыхалась светящаяся оранжевая точка. Наверное, еще один книжник поднимается с фонарем. С верхней площадки донесся тихий скрип, но Бехайм никого там не увидел. Может быть, здание оседает, предположил он.
Наконец Костолец сказал:
– Полагаю, вы отдаете себе отчет в том, что ваш допрос оскорбителен.
– Разумеется, я сожалею, что приходится... – начал Бехайм, но Костолец оборвал его:
– С другой стороны, это я должен отдавать себе отчет в том, сколь вы зелены и в какое безвыходное положение вас загнали. Поэтому я отвечу на ваш вопрос.
От льстивой улыбки морщины на его иссохшем лице стали еще четче и глубже. Бехайм, пораженный таким проявлением здравого рассудка, пробормотал слова благодарности.
– Я изучаю будущее, – сообщил Костолец.
Бехайм ждал дальнейших объяснений, но их не последовало. Он взглянул на Александру, которая едва заметно пожала плечом. С лица Костолеца не сходила улыбка.
– Не могли бы вы рассказать поконкретнее?
– Не мог бы.
– Ну что ж... – Бехайм прошелся к краю площадки и снова заглянул в колодец. И опять услышал, как что-то тихо скрипнуло. – Похоже, будущее – по крайней мере, в вашем представлении – как-то связано с трудами Королевского ботанического общества Португалии. Книга, которую вы только что просматривали, кажется, содержит некоторые из его колониальных журналов. Изображение пальмы на обложке наводит меня на мысль, что в работе речь идет о какой-то тропической стране. Полумесяц, – тут он развел руки, – возможно, имеет отношение к исламу. Тропическая колония Португалии с населением, исповедующим ислам? Я не знаком с историей португальской экспансии. Но на ум приходят кое-какие африканские территории. А может быть, это колония, расположенная еще дальше к востоку. Что вы на это скажете? В последнее время у нас много говорят о Востоке, и я рискнул бы предположить, что вы, возможно, ищете такое место на Дальнем Востоке, куда могла бы перебраться Семья.
– Был у меня когда-то кобель – на задних лапках стоять умел и при этом лаял. Ловкий был песик! Потешный такой.
– Рад, что пробудил дорогие вашему сердцу воспоминания, – сказал Бехайм.
– Да только одной ловкостью ничего не добьешься – вот и вы чего добились, раскусив, что я тут исследую? Какая может быть связь между моим копанием в книжках и убийством Золотистой?
– Видимо, никакой, – ответил Бехайм. – И все же тема нашего возможного переселения тесно связана с моим расследованием. По крайней мере, у меня такое чувство. Мало у кого из нас отношения с другими ничем не осложнены. Как бы ни протекали события, какими бы первыми попавшимися причинами мы их ни объясняли, наши поступки отдаются эхом во многих направлениях, и какая-нибудь одна-единственная страсть вовлекает в себя уйму самых разных интересов. Думаю, глупо было бы упрощать взгляд на преступление, пытаться отделить его от общей картины. Поэтому меня и интересуют ваши политические симпатии. Насколько я вижу, до последнего времени вы держались в стороне от такого рода дел. Разумеется, ни вы, ни Агенор никогда не испытывали ни толики расположения друг к другу, и тем не менее сейчас вы его поддерживаете. Взаимовыгодный политический союз? Возможно. Но с моей стороны было бы неумно сразу отбросить всякое предположение о том, что тут замешано что-то еще.
– Не понимаю, почему это заставляет вас подозревать меня в убийстве.
– «Подозревать» – слишком сильно сказано. У меня нет подозреваемых как таковых. Я ограничен временем и обстоятельствами и посему вынужден сосредоточиться на тех, чье поведение, на мой взгляд, резко выбивается из ряда вон. Вы привлекли мое внимание. Может показаться, что я хватаюсь за соломинку – в общем, так оно и есть. Но в расследованиях такого рода одна логика редко приводит к результатам. Кто-то делает промах, кому-то что-то шепнут на ушко, случается непредвиденное – и вдруг вырисовывается все положение дел. Что касается моей роли, я забрасываю сеть наудачу в надежде, что какая-нибудь акула увидит меня и постарается полакомиться кусочком моей ноги, считая меня всего лишь ловкачом.
Александра негромко рассмеялась, она была довольна. Костолец косо посмотрел на нее, на миг лицо его обратилось в злобную маску. Но затем и он засмеялся. И кивнул Бехайму. Вежливо так.
– Прошу прощения, – сказал он и, гигантским прыжком перенесясь к ступеням лестницы, взбежал на площадку прямо над ними.
Раздался крик, шум короткой схватки. Прошло всего несколько мгновений, и Костолец снова предстал перед ними, таща за собой перепуганного юношу, одетого в черное, со всклокоченными каштановыми волосами и худым большеротым лицом. Лоб парня был усеян свежим урожаем прыщей.
– Это еще кто? – поинтересовалась Александра.
– Ванделоры подослали, – сказал Костолец. – Не так ли?
Он схватил парня за шиворот, вскинул к самому фонарю и подвесил, раскачивая на руке, так что тот с треском ударился коленями о перила.
– Эта сволочь – уже третий шпион, которого они ко мне засылают со времени моего приезда.
– Мой господин, сжальтесь надо мной! – выдавил парень, вцепившись Костолецу в запястье в надежде перестать раскачиваться. – Я не хотел причинить вам зла.
– Вот слава богу! – насмешливо воскликнул Костолец. – А то я уж так испугался за свою жизнь.
Он устремил на парня черный немигающий взгляд древнего пресмыкающегося.
– Кто тебя прислал?
Шпион облизнул губы, метнул быстрый взгляд на Александру, потом на Бехайма.
– Марко, – признался он. – Марко прислал. Господин, меня заставили...
– Молчать! – приказал Костолец и взглянул на Бехайма. – Теперь понимаете, почему меня так бесят ваши расспросы? Эти Ванделоры не дают мне покоя ни днем, ни ночью. Как можно, чтобы в твои дела вот так все время лезли?
– Чего бы это Ванделорам нужно было от вас? – спросил Бехайм, не сводя взгляда с парня, которому никак не удавалось глотнуть – так плотно ему перехватило горло воротником.
– Им нужно, – Костолец подчеркнуто отчетливо выговаривал каждое слово, как будто целясь ими и выпаливая в Бехайма, – выпытать мои секреты.
Он с силой притянул к себе парня и прильнул к его губам в поцелуе. Зрелище двух впечатавшихся друг в друга лиц, гладкой кожи одного из них, к которому в расходящемся веером красноватом свете посреди бесконечной тьмы прилип, присосался мертвенно-бледный морщинистый зверь, заставило Бехайма почувствовать странное отчуждение, как будто он заглянул в измерение, где все перепутано: в человечьем обличье бродят скоты, а с настоящими людьми обращаются, как с баранами, физический мир превратился в погреб, наполненный позолоченными значками и прахом, жизнь почернела и потеряла свою ценность, зато предметом мечтаний стала смерть.
Костолец оторвался от парня и смотрел, как тот безвольно болтается, подвешенный им за шиворот.
– Передай Марко: еще раз такое повторится – пусть ждет меня в гости.
Казалось, он что-то обдумывает, глядя из-под нависших посередине лба совиных бровей, поджав губы.
– Впрочем, – произнес он, – я сам ему это скажу.
И, вперив взгляд в Бехайма, небрежным и быстрым движением руки он перебросил молодого человека через перила. Тот успел перевернуться в центре колодца, рот его был разинут, в глазах белел ужас, парня словно держали в воздухе слегка окрасившие его в красный цвет лучи фонаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Костолец был примерно того же возраста, что и Агенор, но выглядел гораздо более дряхлым – согбенный, с морщинистой лисьей мордочкой, торчащими бровями и несколькими прядями тонких белых волос, лежавшими на покрытом пятнами черепе, как обрывки облаков над поверхностью мертвой планеты. Он стоял на одной из площадок – восьмиугольном пространстве шириной около восьми метров, – сгорбившись над пюпитром и рассматривая сквозь увеличительное стекло книгу в кожаном переплете, раскрытую на странице, испещренной причудливыми рукописными буквами. В середину колодца от пятигранного стеклянного фонаря, висевшего над пюпитром, лились лучи оранжевого света, но противоположная стена оставалась во мраке. Старик увидел их, когда они шли по лестничной площадке прямо над его головой, и на его лице мелькнула досада. Он захлопнул книгу, и от нее поднялся клуб пыли. На обложке было что-то написано золотым шрифтом по-португальски, под надписью красовалось изображение золотой пальмы, увенчанной полумесяцем, а на корешке был оттиснут символ – корона и лист. Бехайм заметил, что серая шелковая рубашка Костолеца покрыта на груди толстым слоем пыли, – наверное, он успел захлопнуть уже немало книг. Должно быть, чем-то недоволен. Но когда они подошли поближе, он приветливо улыбнулся, – по крайней мере, по сравнению со всеми предыдущими собеседниками это выглядело дружелюбно. Бехайму, конечно, было страшно задавать вопросы этому грозному старику, но все же он почувствовал некоторое облегчение.
– А, превосходно! Наш юный полицейский, – приветствовал его Костолец, вытирая руки о штанину, тоже серого цвета.
В окружавшей их пустоте его голос отдался негромким рокотом, и от его слов в темноте колодца, в самой его середине, словно что-то шевельнулось.
– Вот так комедия! У меня такое чувство, будто меня окружила труппа бродячих актеров. – Он бросил лукавый взгляд на Александру. – И какую же роль, дорогая, вы играете нынче? Полагаю, не трепетной инженю.
– В этой сцене, – сухо ответила она, – считайте меня копьеносцем.
– Какая изящная угроза. Неплохо. – И он обратился к Бехайму, перебиравшему листки бумаги, на которых вел свои записи: – Держите с ней ухо востро, господин полицейский! У нее талант обманывать саму себя, и это помогает ей скрывать свои истинные мотивы.
Бехайм, не обращая внимания, сказал:
– Ваш слуга Жюль утверждает, что в ночь убийства был с вами в библиотеке. Вы оба провели здесь всю ночь?
– Разве не это утверждает Жюль?
– Да, но...
– А раз так, я не стал бы подвергать его слова сомнению. Он – джентльмен исключительных душевных качеств.
Костолец оперся о пюпитр – без старческого напряжения, но как будто даже с какой-то гибкой силой.
– Он разыскивает для меня книги. Это экономит время.
– Почему он не помогает вам сейчас?
Костолец рассмеялся:
– У него появились более важные дела. В эту минуту он рыщет по замку, опрашивает народ – выполняет чьи-то дурацкие поручения. Кажется, какого-то полицейского.
– Ах да, извините, – пробормотал Бехайм и снова занялся своими бумажками. – Жюль также упомянул, что вы приступили к какому-то обширному исследованию. Можно поинтересоваться, каков предмет ваших изысканий?
– Он не имеет отношения к вашему расследованию.
– Возможно, это и так. Но, боюсь, судить об этом – мое дело.
– Я смотрю на вещи иначе. – В голосе Костолеца послышался гнев.
– Вы правы, я не могу принудить вас к ответу. Могу лишь занести в протокол, что вы отвечать отказываетесь. Однако не исключено, что ваши изыскания имеют некоторое отношение к делу, а вы и не подозреваете об этом. Но даже если они тут ни при чем, почему бы нам не поладить и не разойтись по-хорошему?
Костолец долго молчал. По его позе и выражению лица невозможно было догадаться, что у него на уме. Бехайм устремил взгляд через перила вниз, на уходящую штопором вглубь лестницу. В середину колодца били лучи света с площадок, расположенных ниже, висевшая в воздухе пыль придавала лучам отчетливую форму. В тени, как рудные жилы, поблескивали переплеты книг. Совсем далеко внизу, в зернистой темноте, словно светлячок, трепыхалась светящаяся оранжевая точка. Наверное, еще один книжник поднимается с фонарем. С верхней площадки донесся тихий скрип, но Бехайм никого там не увидел. Может быть, здание оседает, предположил он.
Наконец Костолец сказал:
– Полагаю, вы отдаете себе отчет в том, что ваш допрос оскорбителен.
– Разумеется, я сожалею, что приходится... – начал Бехайм, но Костолец оборвал его:
– С другой стороны, это я должен отдавать себе отчет в том, сколь вы зелены и в какое безвыходное положение вас загнали. Поэтому я отвечу на ваш вопрос.
От льстивой улыбки морщины на его иссохшем лице стали еще четче и глубже. Бехайм, пораженный таким проявлением здравого рассудка, пробормотал слова благодарности.
– Я изучаю будущее, – сообщил Костолец.
Бехайм ждал дальнейших объяснений, но их не последовало. Он взглянул на Александру, которая едва заметно пожала плечом. С лица Костолеца не сходила улыбка.
– Не могли бы вы рассказать поконкретнее?
– Не мог бы.
– Ну что ж... – Бехайм прошелся к краю площадки и снова заглянул в колодец. И опять услышал, как что-то тихо скрипнуло. – Похоже, будущее – по крайней мере, в вашем представлении – как-то связано с трудами Королевского ботанического общества Португалии. Книга, которую вы только что просматривали, кажется, содержит некоторые из его колониальных журналов. Изображение пальмы на обложке наводит меня на мысль, что в работе речь идет о какой-то тропической стране. Полумесяц, – тут он развел руки, – возможно, имеет отношение к исламу. Тропическая колония Португалии с населением, исповедующим ислам? Я не знаком с историей португальской экспансии. Но на ум приходят кое-какие африканские территории. А может быть, это колония, расположенная еще дальше к востоку. Что вы на это скажете? В последнее время у нас много говорят о Востоке, и я рискнул бы предположить, что вы, возможно, ищете такое место на Дальнем Востоке, куда могла бы перебраться Семья.
– Был у меня когда-то кобель – на задних лапках стоять умел и при этом лаял. Ловкий был песик! Потешный такой.
– Рад, что пробудил дорогие вашему сердцу воспоминания, – сказал Бехайм.
– Да только одной ловкостью ничего не добьешься – вот и вы чего добились, раскусив, что я тут исследую? Какая может быть связь между моим копанием в книжках и убийством Золотистой?
– Видимо, никакой, – ответил Бехайм. – И все же тема нашего возможного переселения тесно связана с моим расследованием. По крайней мере, у меня такое чувство. Мало у кого из нас отношения с другими ничем не осложнены. Как бы ни протекали события, какими бы первыми попавшимися причинами мы их ни объясняли, наши поступки отдаются эхом во многих направлениях, и какая-нибудь одна-единственная страсть вовлекает в себя уйму самых разных интересов. Думаю, глупо было бы упрощать взгляд на преступление, пытаться отделить его от общей картины. Поэтому меня и интересуют ваши политические симпатии. Насколько я вижу, до последнего времени вы держались в стороне от такого рода дел. Разумеется, ни вы, ни Агенор никогда не испытывали ни толики расположения друг к другу, и тем не менее сейчас вы его поддерживаете. Взаимовыгодный политический союз? Возможно. Но с моей стороны было бы неумно сразу отбросить всякое предположение о том, что тут замешано что-то еще.
– Не понимаю, почему это заставляет вас подозревать меня в убийстве.
– «Подозревать» – слишком сильно сказано. У меня нет подозреваемых как таковых. Я ограничен временем и обстоятельствами и посему вынужден сосредоточиться на тех, чье поведение, на мой взгляд, резко выбивается из ряда вон. Вы привлекли мое внимание. Может показаться, что я хватаюсь за соломинку – в общем, так оно и есть. Но в расследованиях такого рода одна логика редко приводит к результатам. Кто-то делает промах, кому-то что-то шепнут на ушко, случается непредвиденное – и вдруг вырисовывается все положение дел. Что касается моей роли, я забрасываю сеть наудачу в надежде, что какая-нибудь акула увидит меня и постарается полакомиться кусочком моей ноги, считая меня всего лишь ловкачом.
Александра негромко рассмеялась, она была довольна. Костолец косо посмотрел на нее, на миг лицо его обратилось в злобную маску. Но затем и он засмеялся. И кивнул Бехайму. Вежливо так.
– Прошу прощения, – сказал он и, гигантским прыжком перенесясь к ступеням лестницы, взбежал на площадку прямо над ними.
Раздался крик, шум короткой схватки. Прошло всего несколько мгновений, и Костолец снова предстал перед ними, таща за собой перепуганного юношу, одетого в черное, со всклокоченными каштановыми волосами и худым большеротым лицом. Лоб парня был усеян свежим урожаем прыщей.
– Это еще кто? – поинтересовалась Александра.
– Ванделоры подослали, – сказал Костолец. – Не так ли?
Он схватил парня за шиворот, вскинул к самому фонарю и подвесил, раскачивая на руке, так что тот с треском ударился коленями о перила.
– Эта сволочь – уже третий шпион, которого они ко мне засылают со времени моего приезда.
– Мой господин, сжальтесь надо мной! – выдавил парень, вцепившись Костолецу в запястье в надежде перестать раскачиваться. – Я не хотел причинить вам зла.
– Вот слава богу! – насмешливо воскликнул Костолец. – А то я уж так испугался за свою жизнь.
Он устремил на парня черный немигающий взгляд древнего пресмыкающегося.
– Кто тебя прислал?
Шпион облизнул губы, метнул быстрый взгляд на Александру, потом на Бехайма.
– Марко, – признался он. – Марко прислал. Господин, меня заставили...
– Молчать! – приказал Костолец и взглянул на Бехайма. – Теперь понимаете, почему меня так бесят ваши расспросы? Эти Ванделоры не дают мне покоя ни днем, ни ночью. Как можно, чтобы в твои дела вот так все время лезли?
– Чего бы это Ванделорам нужно было от вас? – спросил Бехайм, не сводя взгляда с парня, которому никак не удавалось глотнуть – так плотно ему перехватило горло воротником.
– Им нужно, – Костолец подчеркнуто отчетливо выговаривал каждое слово, как будто целясь ими и выпаливая в Бехайма, – выпытать мои секреты.
Он с силой притянул к себе парня и прильнул к его губам в поцелуе. Зрелище двух впечатавшихся друг в друга лиц, гладкой кожи одного из них, к которому в расходящемся веером красноватом свете посреди бесконечной тьмы прилип, присосался мертвенно-бледный морщинистый зверь, заставило Бехайма почувствовать странное отчуждение, как будто он заглянул в измерение, где все перепутано: в человечьем обличье бродят скоты, а с настоящими людьми обращаются, как с баранами, физический мир превратился в погреб, наполненный позолоченными значками и прахом, жизнь почернела и потеряла свою ценность, зато предметом мечтаний стала смерть.
Костолец оторвался от парня и смотрел, как тот безвольно болтается, подвешенный им за шиворот.
– Передай Марко: еще раз такое повторится – пусть ждет меня в гости.
Казалось, он что-то обдумывает, глядя из-под нависших посередине лба совиных бровей, поджав губы.
– Впрочем, – произнес он, – я сам ему это скажу.
И, вперив взгляд в Бехайма, небрежным и быстрым движением руки он перебросил молодого человека через перила. Тот успел перевернуться в центре колодца, рот его был разинут, в глазах белел ужас, парня словно держали в воздухе слегка окрасившие его в красный цвет лучи фонаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37