– О чем ты думаешь? – спросил он.
– По-моему, совсем недавно я задала тебе тот же самый вопрос. Тебе оказалось нелегко на него ответить.
– А по-моему, ты сказала мне что это самый простой вопрос – если, конечно, не хочешь что-то утаить.
– Мне нечего скрывать. – Она продолжала вертеть травинку. Голова ее была опущена, волосы закрывали часть лица. – Тогда, в тот миг, у меня появилась надежда, Мишель. Вот о чем я сейчас думала. О надежде, о том, как редко она появляется, как редки мгновения, которые пробуждают ее. Тебе это кажется глупым?
– Нет, если эта надежда и эти мгновения действительно были.
– Как можешь ты в этом сомневаться?
– Последовав твоему совету, я чуть не погиб. Разве это...
– Я давала не совет. А нечто гораздо большее.
– Как бы там ни было, из-за этого я едва не отправился на тот свет. По-моему, после этого вполне можно засомневаться в чистоте твоих помыслов, как ты считаешь?
Она смотрела на него, не отводя взгляда, и его снова поразила необычность ее лица – эти зеленые глаза, очень широкий рот, резкие, как шрамы, скулы.
– Агенор говорил мне, что ты бываешь иногда упрямым как осел, – сказала она. – Правда, он также говорил, что логика тебя никогда не подводит. Выходит, он не всевидящий.
– Что связывает тебя с Агенором?
– Почему я должна тебе что-то рассказывать? Чтобы ты потом обвинил меня во лжи или в чем-то похуже? Слишком долго ты проработал в полиции. Из-за своей подозрительности не видишь даже того хорошего, что выпадает на твою долю.
– Да, я подозрителен, не буду отрицать, – сказал он. – А вот есть для моих подозрений основания или нет – это другой вопрос.
Она захватила в горсть пучок травы и, сорвав, пустила его по ветру. На ее ладони осталось лишь несколько травинок – они как будто составляли некий тайный знак. И то, как она провожала взглядом улетавшие былинки – удивленно, с трогательной внимательностью, как ребенок, впервые увидевший что-то простое и чудесное, – больше, чем все ее слова и поступки, убедили его в том, что она очень давно не была на дневном свету и не могла совершить убийство.
– Можешь не рассказывать, – произнес он. – Вероятно, это не важно. Не знаю уже, зачем я это выспрашиваю. Наверно, привычка.
– Я тоже не думаю, что это важно. Агенор в последнее время сам не свой. Несет всякий вздор, теряет нить разговора. Было бы глупо придавать большое значение тому, что он делает. – Она смахнула что-то с юбки. – Не знаю, как он преподнес бы то, что нас с ним связывает. У нас общие взгляды на борьбу кланов, и только. После этого убийства он подошел ко мне в смятении – таким я его никогда еще не видела. Спросил меня, не могу ли я чем-то помочь в твоем расследовании. Сожалел, что поставил тебя, видимо, в безвыходное положение. Я ответила, что могла бы. Конечно, у меня были и свои цели. Я уже говорила: я надеялась, что ты найдешь что-нибудь против Фелипе. Колпачок от флакона оказался счастливым совпадением. И все же я ни за что не поверю, что Фелипе имеет хоть какое-то отношение к убийству. Это не в его духе. Если бы ему так хотелось отведать особенной крови, то он вырастил бы свою собственную Золотистую. Он как раз об этом, между прочим, и подумывал – я знаю. Смотри.
Она достала из обширного кармана юбки кожаную папку, в которой Бехайм узнал дневник Фелипе. Ему стало досадно – не оттого, что она его украла, а оттого, что он не сделал этого сам. Она стала перебирать несшитые листы бумаги, но он остановил ее:
– Не затрудняйся. Я тебе и так верю.
Все это вполне правдоподобно, подумал он, хоть и как-то очень уж туманно. Ему непонятно было, зачем Агенору потребовались союзники. Может быть, природное чутье? Или тому было известно об изысканиях Фелипе? Подозревал ли он, что убийство совершено при свете дня? А если да, то почему не посвятил в свои предположения Бехайма?
Размышлять дальше бесполезно, решил он. Нужно подождать, выйдет ли что-нибудь из его плана. Судя по всему, вряд ли. Теперь было очевидно, что он неправильно истолковал большинство улик и весь ход событий.
Он устроился рядом с Александрой, все еще начеку, но уже принимая ее – если пока и не как любовницу, то, по крайней мере, как беспристрастную наблюдательницу, а возможно, и союзницу. Он не знал, можно ли доверять ей в беде.
– Чего ты хочешь добиться? – спросила она.
Он горько рассмеялся:
– Мне сейчас не до хотения. Я просто пытаюсь остаться в живых.
Казалось, она ждет продолжения, разъяснений, но ему было невмоготу возвращаться к тому, что он пережил за последние сутки.
– Ну, – наконец сказала она, – чего бы ты хотел, если бы все-таки чего-то хотел?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Я хочу знать, есть ли у нас с тобой что-то общее. Может быть, мы снова станем друзьями.
– Друзьями? А мы ими были?
– Думаю, можно так сказать для начала.
– Не думаю, что я слышал слово «друг» с тех пор, как вошел в Семью.
– Верно, для большинства из нас оно приобрело новое значение. Но дружба и принадлежность к Семье – понятия не взаимоисключающие.
В этом платке, закрывавшем ее лицо от солнца, она была очень красива – нежнее и беззащитнее, чем большинство женщин в Семье. Но Бехайм привык не доверять красоте. Он перевел взгляд на темные зубчатые стены замка, возвышавшиеся на бледном фоне неба. Над долиной тонкими серыми грядами собирались облака, словно сетью покрывая часть голубого свода, а чуть дальше к западу над рощицей взмыла стая дроздов – как будто невидимая рука разбрасывала прах великана.
– Как бы это сказать... – ответил ей он. – Мне кажется, я слишком мало знаю – мне не на что опереться и не определить, чего я сейчас хочу. Но одно мне ясно. Я хочу большего, чем, как мне сказано, возможно. Хочу чего-то такого, что поразило бы большинство наших родичей как нечто совсем неуместное. Если бы я попытался назвать это словами, скорее всего, это прозвучало бы глупо. Но хотеть этого – не глупо. Это мне тоже ясно.
Она помолчала, потом сказала:
– Неплохой ответ. Я и сама чувствовала что-то похожее.
– Правда? – резко ответил он. – Наверное, это просто очередная стадия моих метаморфоз.
– Не глупи, Мишель! Я хочу помочь тебе, быть тебе другом.
– Прежде всего ты стараешься помочь себе.
– Само собой. Но в данном случае наши с тобой интересы совпадают. Да они с самого начала совпадали. Мы можем помочь друг другу. Глупо не сделать этого. Пусть мы были с тобой вместе лишь одно мгновение две ночи назад – это что-то должно значить. Пусть хоть каплю настоящего доверия.
– Доверия, – задумчиво повторил он, глядя на замок, отделенный от них лугом, как на седого одряхлевшего языческого бога, огромного и непроницаемого.
– И? – спросила она.
– Да вот думаю: насколько оно важно для меня из того, что могло бы нас объединить.
Она не ответила, и он взглянул на нее. Она с отвращением смотрела на жука – может быть, того же самого, что он сбил со стебля, – тот полз по краю юбки. Возможно, отвращение, написанное на ее лице, – лишь отзвук ненависти ко всему миру дневного света, подумал он, но морщилась она так по-женски, совсем как обычная смертная дама, что он расхохотался и долго не мог остановиться. Когда же она спросила, почему он смеется, он, переполненный чувствами – облегчением, надеждой, непрочными ниточками чего-то более глубокого, снова не был уверен, что знает ответ.
ГЛАВА 21
Солнце – огромный, раздувшийся мешок золотого света – медленно ползло к зениту. Над долиной все собирались серые облака. Бехайм и Александра то замолкали, то снова начинали говорить – о том, о сем. Она поносила дневной свет и все, что с ним связано, время от времени испытывая приступы мучительного страха, а он успокаивал ее, рассказывал о том, что успел пережить сам. Они избегали упоминать о том, что произошло в белой комнате, на огромной резной кровати, но те мгновения были сейчас с ними, почти осязаемые, они согревали их беседу, как будто здесь присутствовал кто-то третий, содержавший в себе частички их обоих. Вскоре они услышали, как церковный колокол пробил полдень, и когда затих последний удар, под громадой замка появился человек в черном. Он шел вдоль закруглявшейся стены, потом остановился в ее тени, вглядываясь в ту сторону, где лежал труп компаньонки Золотистой. На нем были брюки, жакет, широкополая шляпа и затемненные очки. Вероятно, выжидает, думал Бехайм, не обнаружит ли свое присутствие какой-нибудь соглядатай, тогда можно будет успеть скрыться в замке не узнанным. Наконец он все же вышел на свет. Бехайму показалась знакомой его походка и то, как он забрасывает левую руку вперед дальше, чем правую, и то, как голова его слегка наклоняется вправо, как бы уравновешивая отмашку левой руки. С каждым шагом в нем проступало все больше знакомых черт. Бехайм, затаив дыхание, что было сил всматривался сквозь траву. Он чувствовал неимоверное напряжение, как будто его сдавливали в тисках. И когда он наконец узнал, кто это, увидел выбивающиеся из-под шляпы белые волосы, различил грубоватые благородные черты лица, то не смог поверить собственным глазам.
– Агенор! – выдохнула Александра. – Это Агенор!
– Нет, – промолвил он, пытаясь отгородиться от очевидного. – Нет, быть этого не может.
Она схватила его за руку.
– Это он! Смотри же! Он!
Агенор остановился метрах в пяти от тела, медленно повернул голову, обводя взглядом лес, – не пошевелится ли кто? Затем извлек из кармана шарф, еще раз оглядевшись, обвязал им голову, закрыв нос и рот, и двинулся к трупу.
– Что ты будешь делать? – прошептала Александра.
– Ничего, – ответил Бехайм, все еще не в состоянии отойти от потрясения. – Доложу о том, что видел, Патриарху. Или это можешь сделать ты. Он ведь тебя послал.
– Этого мало. Нужно, чтобы он признался в убийстве. Иначе он придумает какое-нибудь оправдание тому, что был здесь.
– Что он может придумать?
Но, произнося эти слова, Бехайм понял, что и сам так думает: Агенор сможет выкрутиться. Любая версия, по которой он оказывался убийцей, была уязвима. Бред какой-то, подумал Бехайм. Он не сможет признать его виновным без разбирательства. Но если Агенор на самом деле убийца – а возможность этого приходилось допустить, – то, предоставив ему слово как обвиняемому, он подвергнет себя смертельной опасности. Он был готов к этому, когда подозревал Александру, но Агенор куда более грозный враг, и все приготовления Бехайма – ямы, разбавленное снадобье – теперь казались недостаточными. Что, если у Агенора есть собственный запас зелья?
Александра в ожидании смотрела на него, приковав к себе его взгляд своими блестящими зелеными глазами, но не оказывая никакого психического давления.
– Ладно, – сказал он. – Но держись от него подальше. Если он возьмет надо мной верх, ты останешься единственной свидетельницей. Если нападет – считай, что он виновен, и возвращайся в замок. Понимаешь?
Она кивнула, тронула его за руку – желая удачи, подумал он, поддерживая его. Он почти верил ей.
Поднимаясь из скрывавшей его травы, Бехайм почувствовал себя великаном, высящимся над долиной, лесами и реками, и даже над всей этой кутерьмой вокруг убийства, и лишь перед непроницаемой громадой замка Банат он оставался карликом. Вид Агенора, который, сняв очки, нагнулся над трупом и дергал его за одежду, мало чем отличался от того, что всякий раз представало его взору перед арестом преступника, за миг до момента истины. Старик выглядел беззащитным, маленьким, не подозревающим, что судьба сейчас сомкнет на нем свои челюсти. И видя его таким, чувствуя все это, Бехайм, приближаясь к нему, сказал:
– Хорошо прогуляться в такой денек, правда?
Агенор испуганно вскрикнул, уронил очки и вскочил на ноги. Пару секунд он изумленно смотрел на Бехайма, но затем лицо его расслабилось, прикрывшись маской невозмутимости.
Виновен, решил Бехайм, остановившись метрах в шести. Виновен, как сам черт.
– Мишель! – сказал Агенор. – Странно, что ты здесь. Я полагал, ты все еще занят допросами. А об этом мне рассказала одна служанка. – Он махнул рукой в сторону трупа. – Вот я и решил посмотреть, в чем дело. Разузнать, что тут стряслось. Вероятно, – он наморщил лоб, как будто погрузившись в глубокое раздумье, – это тело компаньонки Золотистой.
– Не пройдет, мой господин, – сказал Бехайм. – Право, не пройдет.
По лицу Агенора пробежала вереница чувств – вызов, ярость, печаль.
– Да, – наконец почти неслышно сказал он. – Наверное, не пройдет.
От ветра высокая трава на лугу заструилась, пошла волнистыми полосами, зашумела, как будто тяжко вздыхая.
Скорбно усмехнувшись, Агенор поднял глаза к солнцу, махнул рукой в его сторону.
– Скажи-ка мне, Мишель, – беззаботно сказал он, – как ты думаешь, сможем мы выносить это ежедневно? Стоит ли это всех наших усилий?
Бехайм не ответил.
Агенор непроизвольно сглотнул, двинув кадыком.
– Кажется, я получил то, чего хотел. Не знаю, правда, действительно ли я этого хотел.
Бехайм не понял, что он имеет в виду, но ему не хотелось выяснять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37