Извольте петь на свой страх и риск,
ибо без страха и без риска
не может прожить ни одна хористка.
А хор да будет славой увенчан!
БАРИТОН:
За милых женщин,
прелестных женщин,
любивших нас.
ЖЕНСКИЙ ХОР:
Не из-за глаз!
БАРИТОН:
Из-за жилья,
из-за жилья!
МУЖСКОЙ ХОР:
Барыня ты моя!
Сударыня ты моя!
БАРИТОН:
Мы женщин славим
восьмого марта,
цветы им дарим.
МУЖСКОЙ ХОР:
Ох, вот кошмар-то!
ГЕНЕРАЛ:
Ошибка вышла на целый тон.
Вам петь в кабаке, господин Харитон!
А соло исполнит прекрасный тенор.
Выступает во фраке, поет как кенар.
ТЕНОР:
Я помню чудное мгновенье —
передо мной явилась ты,
как нежный камень преткновенья
в одежде голой красоты.
И стало на душе тревожно.
Но что же толку ворожить?
И мыслил я, что невозможно
мне без тебя и дня прожить.
СКРИПКИ:
И ты была подобна скрипке,
дрожала ты не с той струны
и, нежно ухватясь за штрипки,
тянула ты с души штаны.
ТЕНОР:
Душе настало пробужденье —
и мечу я вопросом в бровь:
да что же это, наважденье
иль позабытая любовь?
И вилами не на воде ли
признанья буду множить я?
Иль без тебя на самом деле
не стало в жизни мне житья?
TUTTI:
И во всей любовной сени —
эхма! — нет ни соловья!
Барыня ты моя!
Сударыня ты моя!
Барыня с буквы «б»,
ничегошеньки тебе!
Барыня, барыня,
сударыня-барыня!
Ни слуги, ни холуя!
Барыня ты моя!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Менуэт
ГЕНЕРАЛ:
Боже мой! Нежно вступайте, гобои!
Мягко, как штофные обои,
чтобы и белое, и голубое
было как небо весной
над дымкой лесной.
Будьте, гобои, как гобелены,
чуть слышным шествием стройных пар
изображая, как в честь Елены
сонет сочиняет старый Ронсар.
ГОБОИ:
И минуют где-то
пары менуэта
чередой печальной.
СКРИПКИ:
Другу-ую жизнь
и берег да-альной.
БАС:
Эй, держись!
ТОЛКОВНИК:
Слышите, как в оркестре
протекает Сороть?
Это мирная речка,
вполне идиллическая,
буль, буль, буль.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Послушайте, родимые, Ермошку!
Как девку, он тискает гармошку,
и, звуки за волосы таская,
живет во всю мочь губерния псковская.
Цокает, как кони, псковский говор,
якает горетно мужицкий гонор,
трепещут крылышками мужики,
гудят, как самые что ни есть жуки.
ПИИТ:
О, сколь любезны вы, усадьбы, нивы, сёла,
и жизнь моя, как свадьба, весела.
Расстался я с большой и невеселой
судьбою Царского Села
и буду гордо в одиночестве нагом
шагать Тригорского кругом.
БАС:
Ягор!
ТЕНОР:
Чаво?
БАС:
Подай багор!
ПИИТ:
Как самовар, вскипает естество,
когда я вижу женственный бугор,
весеннею травой одетый.
ГОБОИ:
И минуют где-то
пары менуэта
чередой печальной.
СКРИПКИ:
Другу-ую жизнь
и берег да-альной!
БАС:
Эй, держись!
Кажись,
задело
за тело.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Снует по Сороти челночная флотилия
и начинается крокодилья идиллия.
СКРИПКИ И ГОБОИ:
А в ответ на это
тенью силуэта
проплывает где-то
дева менуэта
и убор венчальный,
белый и печальный.
Тонкая русалка
вспоминает жизнь.
БАС:
Эй, держись!
ТЕНОР:
Да, чай, жалко!
ПИИТ:
Ягор — герой. Ягор — почти Ясон.
Прогнал он батогом ягу Медею.
На дне речном повыстроил я сон,
но даже этим сном я не владею.
ДВЕ ГИТАРЫ:
Далеко отсюда до Валдая!
Колокольчики и бубенцы!
И, уже дорогой не владая,
не пора ли отдавать концы?
ТЕНОР:
Жа-алко! Молодая!
ТОЛКОВНИК:
Сороть тиха и прекрасна,
и удить в ней можно,
как в жизни.
Попадается всякая рыбка.
Водятся в Сороти и русалки.
Егор утопленницу
подцепил багром.
ПИИТ:
Когда весенний первый гром,
каратель жалостных элегий,
на раскоряченной телеге
проехал где-то за бугром.
ГОБОИ И СКРИПКИ:
Исчезают где-то
пары менуэта,
и плывет русалка,
наготой одета.
Песня, дескать, спета,
песня-дребезжалка.
Флейточка-визжалка!
TUTTI:
Жалко!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Ярмарка

as-moll

ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
А вот, господа, и четвертая часть.
Сюда бессчастная доля шасть!
Выбирайте товар на ярмарке.
Покупайте хоть страсть,
хоть любую касть!
А можно и запросто украсть,
хоть ятра, хоть яйца, хоть яблоки.
Хватай, кто до чего охоч!
Да только счастья себе не прочь!
ТОЛКОВНИК:
Посетите балаган
из размалеванной музыки!
Смотрите ярмарочный балет
на рыночной площади!
Вы не увидите здесь долгоносого Блока,
а только похожего на него
Петрушку.
Он не будет лапать незнакомку,
а только тосковать
по куколке-балериночке
с заводными ручками и ножками,
с поддакивающей головкой,
по безымянной девочке,
которая никого не обидела
и не обманула.
ПИИТ:
И врет, болван. Ему не толковать,
а на башке чугунный кол ковать.
Крестил ее в купели я,
и звать ее Коппелия.
Она не дева и не блядь,
топочет каблучками,
и ей легко в себя влюблять
и делать дурачками.
Восторг и шепота поток
бушует в балагане.
Стучит каблучный топоток,
орут «ура» цыгане.
Идет в уездном городке,
в каком-нибудь Валдае
собачья жизнь на поводке,
как зорька молодая.
И кто-то, взявшись за бока,
хмельною песней начат
и сам, как символ кабака,
и плачется, и скачет.
Гундосят скудные скопцы,
толстеют свахи и купцы
и смотрят на Петрушку,
который жрет ватрушку
с изрядно кислым творогом
в безумии недорогом.
А кукла ток, ток, ток, ток, ток —
топочет бойко на восток,
бежит с пригорка зорькой
от жизни ало-горькой.
От жизни вонькой, как чеснок,
здесь валятся все вещи с ног,
а люди держат в лапах
мясной звериный запах.
ГЕНЕРАЛ:
Бей, турецкий барабан,
во всю мочь с нахрапа,
зазывая в балаган
голосом арапа.
БАРАБАН (АРАП):
Бух! Бух!
Ух! Ух!
Я разбух!
Я распух!
Ух! Ух!
Как гросбух!
ОРГАН:
Будут, громадны и грубы,
гудеть и свистеть мои трубы,
ибо я великий орган
и, право, дам,
как ток по проводам,
гам в балаган.
TUTTI:
Гам, гам!
По ногам,
мужикам
по рукам!
Гам! Гам!
По богам,
по смазным
сапогам!
Идет-гудет
на балаган
огромный гам,
народный гам.
ГЕНЕРАЛ:
Струнные! Спьяна —
вкрадчиво, piano!
СТРУННЫЕ:
Ах, с какой тоской,
с бравой вытеской
по Тверской-Ямской
да по Питерской.
ГЕНЕРАЛ:
Эй, тенор
с отвислою
кислою
харею,
начинай петрушечью арию.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Петрушка — не шут, а парень-рубаха,
исполняет Стравинского и Оффенбаха.
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
Я липовый, но не чурбан,
и, сердцем слабым беспокоясь,
охватываю балаган,
показываясь лишь по пояс.
Сердце! Тебе не хочется покоя!
Сердце! Как тяжело на свете жить!
Сердце! Как хорошо, что ты такое!
Что ты не можешь, ну никак не можешь не тужить.
ТОЛКОВНИК:
Это повышение артериального давления
и гормональная гиперфункция.
Затрудненное дыхание,
как при грудной жабе.
А все эти симптомы
свидетельствуют
о том, что Петрушка
влюбился.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
А балериночка идет по проволоке с зонтиком.
Такая, извините за выражение, экзотика.
ПИИТ:
Не героиня и не блядь,
не дева-поленица.
Ей суждено в себя влюблять,
но может полениться
изобразить ему на миг
Марину, Рину, Нату
и удалиться напрямик,
как в пропасть, по канату.
ДВЕ ГИТАРЫ:
Пароход идет «Анюта».
Волга-матушка река!
На ём розова каюта.
Заливает берега.
TUTTI:
Ах, с какой тоской,
с полной вытяжкой
кабак ревет,
питухи поют,
Петрушка бьет
и Петрушку бьют
на Тверской-Ямской
да на Питерской.
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
А балериночка
Мальвиночка,
ненаглядная девочка
идет по проволочке
в розовой юбочке
и кружевных панталончиках.
Сердце, тебе не хочется покоя.
TUTTI:
Сердце! Как тяжело на свете жить!
ТЕНОР:
Сердце! Вот, значит, ты какое!
Отказываешься, значит, мне служить.
TUTTI:
Ходит день-деньской
брав казак донской
в сбруе рыцарской
по Тверской-Ямской,
по Тверской-Ямской
да по Питерской.
ТОЛКОВНИК:
А балериночка
молча
идет по проволочке
и опускается
в черный ад
к арапу,
и длинноносый Петрушка,
как загрустивший Буратино
и потускневший
на похмельи
Блок,
боится сунуть нос
в их интимные отношения,
ибо он не сторонник реализма
и в балагане
у него
своя,
набеленная до боли,
нарумяненная до радости,
щемящая,
нос прищемляющая
правда.
БАС:
На земле весь род людской
пребывает в балагане
до последних содроганий.
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
Бегу бегом от жизни зычной
с засунутой в карман душой.
Я деревянный и тряпичный
с судьбишкой очень небольшой.
Так пусть же грянет гром кирпичный
и повернется вверх дырой,
к вам протянув, как руки, ноги,
языческие злые боги,
герой в страдательном залоге,
герой от горьких слез сырой
и в кровь расквашенный герой.
TUTTI:
Балаган ревет,
будто Страшный Суд,
где Петрушка бьет
и Петрушку бьют,
на Тверской-Ямской
да на Питерской.
БАРАБАН (АРАП):
Ах, собачий брех,
человечий страх!
Из-за трех Матрех
по сусалам трах!
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
БАРАБАН (АРАП):
Разудалый-удалой,
он с копыт долой,
а он брык с копыт
и, как пьяный, спит.
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
ПИИТ:
И пошел по мордасам разнос,
и, чтоб кончить с длинным вопросом,
натянули Петрушке нос,
и остался Петрушка с носом.
О том, что такое любовный дурман,
не судите простоволосо!
Сунул Петрушка нос в карман
и остался Петрушка без носа.
TUTTI:
Эх, грех, веселись!
Веселись, грех людской!
ТАРЕЛКИ:
Сифилис!
Сифилис!
TUTTI:
На Тверской-Ямской
да на Питерской.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Всё это растолкую легко я.
ХОР:
Со святыми, Господи, упокой!
ТЕНОР:
Сердце! Тебе не хочется покоя.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Да какой уж, прости Господи, в гробу покой!
ПИИТ:
Как вши под ноготь, богатыри,
посмевшие смерть переупрямить.
Долой героя!
ХОР:
Но ему сотвори
Вечную па-амять!
ПИИТ:
Лежит Петрушка безнос, безглас,
и хор безгласный ему как раз.
Плывет по волне голубой русалка,
а в итоге Божья рука да палка.
TUTTI:
Жалко!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Marcia funebre

a-moll

РОЯЛЬ:
Тише вы, души! Хоронят героя.
Горе завей, иль запей, иль залей!
ПИИТ:
В драме любовной караются трое.
TUTTI:
В трауре кони. Петрушечья Троя
рушится.
ПИИТ:
Музыки мясо сырое
Трое
одров повезли в мавзолей.
ГЕНЕРАЛ:
Больше надрыву! И в прорву миноров!
Струнам повиснуть, как призракам кос!
ТЕНОР (ПЕТРУШКА):
Господи Боже! Пошли же ми норов
даже из гроба высунуть нос!
РОЯЛЬ:
В трауре кони. Рушится Троя.
Хоронят без мазей, костров и дров,
и в мавзолей провожают трое.
TUTTI:
Трое одров!
МЕДНЫЕ:
Были когда-то и мы гусаками…
Как нас дразнили на нашем веку!
Были когда-то и мы индюками!
В орденской мощи мы были и в силе,
павшую с клюва на шее носили
ленте подобную с кровью кишку.
Мы утопали и в славе, и в сале,
гогот гусиный шагал по земли.
Гоготом этим мы Римы спасали,
только вот третьего, ах, не спасли!
ПИИТ:
Лежит Петрушка, в гроб зажатый.
Любить — какое ремесло!
И с пьяной тенью провожатой
его в могилу понесло.
ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:
Плачет кукольными слезами балериночка!
Очень хорошенькая, как картиночка.
И, как турецкий барабан, криволап,
в похоронную сторону драпает арап.
ТОЛКОВНИК:
Как уже было сказано,
то бишь сыграно,
трое в любовной драме покараны.
Любовь похоронят —
и будь здоров!
БАРАБАНЫ:
Трое одров!
TUTTI:
Были когда-то и мы барсуками
на лисьем, на рысьем, на волчьем меху.
В глазах окривелых торчали суками
и гайками жили со скрипом в цеху.
Мы испепеляли сердца без лучины,
на глупый предмет не расходуя дров.
Копыт не ломая, шагали мы чинно.
БАРАБАНЫ:
Трое одров!
ПИИТ:
Насело небо серою вороной
средь бела дня. И марш идет дождем
чернеющим, большой и похоронный,
и мы на кладбище бессмертья ждем,
как лошадь в хомуте, в тоске упрямой.
Нырнул в хомут, как в омут, темный ум,
и колокольня пиковою дамой
бубнит торжественно и мрачно: «Бум! Бум! Бум!»
И крестится последняя старушка
в испуге от последнего добра.
А тенор плачется: «Что наша жизнь? Петрушка!
Та самая, а вовсе не игра».
Старушка, как колода, раскололась,
и вся дорога будто от и до ,
и, как на верхней проволоке, голос
дрожит, повиснув на последнем до.
И вот из гроба нос куда ни сунь я,
какую шутку я ни заготовь —
топочет ножками бессмертная плясунья,
и пляшет в теле кукольном любовь.
И реквием, и нении, и драпа
встают вокруг в единую тугу,
и я, Петрушка, заправлять арапа,
ей-Богу, больше не могу.
ТОЛКОВНИК:
Итак, любовь покарана,
и мертвое тело
с длинной-предлинной виселицы
сброшено
в ров.
TUTTI:
Идут на конюшню, окончивши дело,
идут оголтело, идут обалдело
трое одров.
ФЛЕЙТА:
Душу озлобили нам с того света.
ТЕНОР:
La donna ? mobile
qual piuma al vento.
ПИИТ:
Кони-покойники, без облыганий!
Кому быть в ножах, а кому и в жертвах.
TUTTI:
Красный Петрушка в больном балагане
воскресе из мертвых.
БАРАБАН:
Наобум.
Бум! Бум!

Конец Антигероической симфонии
Начата 7 апреля 1976
Кончена 7 июля 1976
Исправления кончены 17 августа 1976

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12