Как
только поправится. Мы с Зорги решим, что с ней делать...
Хан нахмурилась:
- Жизнь и так тяжела, а тут еще один лишний рот.
- Как только она выздоровеет, мы отправим ее домой. Я должна
позаботиться о ней - один человек из города сделал для меня очень много. И
в конце концов, - здесь она оказалась по моей вине.

Закутавшись в плащ, он провел ночь в защищенном от ветра скалистом
ущелье. Мог наконец поесть, напиться и снова быть готовым к путешествию.
По прошествии нескольких дней он несколько привык и мужество вернулось к
нему. По крайней мере он уже не боялся умереть на половине дороги.
Единственное, чего приходилось опасаться, так это нападения какой-нибудь
стаи одичавших собак.
Но все же силы постепенно оставляли его, и как ни берег он припасы,
однажды ночью он опять оказался без еды и питья... И тогда стало ясно, что
если он в ближайшее время не повстречает номадов, то едва ли протянет
долго...
Прошло еще несколько дней и порожденное жаждой безумие овладело его
разумом. Какой-то животный рефлекс заставлял его идти и идти. Он падал,
поднимался и снова падал, чувствуя, что прошел несколько километров между
двумя падениями.
Он еще раз попытался встать, но опрокинулся навзничь. Пустыня бешено
завертелась в его глазах горизонт наклонился, и сознание покинуло его.

Племя пробыло еще некоторое время на том же самом месте. Так решил
Зорги. Все знали, что причиной тому - абсурдная надежда на то, что Ксуан
отыщется. Но в одно ненастное утро могучие кони разорвали круг кибиток, и
следом за повозками стада потянулись к зеленым болотам.
Снова сидя на коне, безымянная держала руку Цилы и улыбалась. В
номадах она открыла нечто, что вызвало у нее смущение и растерянность. Она
узнала некую новую для себя человеческую добродетель: душевное тепло.
Весь комфорт города не давал ей прежде того ощущения счастья, что она
черпала в присутствии людей, под грубостью который скрывалась огромная
доброжелательно. Она перебирала в памяти этих мужчин и женщин, более
гордых, в сущности, чем сами патриции, часто недоедавших и бедных, но
умеющих смеяться. Никогда не забыть ей горячие споры у костра, дивные
протяжные песни, в которых говорилось о ветре, девушках прекрасных, точно
дикие кобылицы, о вечной дружбе и свободе...
- Цила, когда вырастет моя дочь, мы придем к вам, быть может... Мы
научим вас некоторым вещам, а вы научите нас жить...
- С радостью примем вас. Ну, хорошо! Ты, надеюсь, все запомнила? Тебе
нужно держаться все время на северо-восток. В сумке компас... Когда
доберешься до места, где тебя остановили, накормишь и напоишь коня в
последний раз и отпустишь его. Он сам нас отыщет, не беспокойся.
Молодая женщина кивнула головой утвердительно, махнула на прощание
рукой и оторвалась от каравана.
Игал решил проводить ее. Он испытывал к ней определенную симпатию и
хотел удостовериться, что будет в порядке.
Он вернулся в племя только на закате.
- Что-нибудь не так? - спросила Цила.
- Нет-нет! Мы добрались нормально. А знаешь, мне кажется, что она
однажды вернется.
- Мне тоже, и думаю, совсем скоро!
- Ну... А все же было нечто странное: несколько часов спустя после
расставания с той женщиной я слегка задремал от однообразной качки в
седле, как вдруг мне почудилось, что я вижу в пустыне какого-то человека.
Он шел пешком и одет был как-то странно. Но покуда я протирал глаза и
искал бинокль, он исчез непонятно куда.
- Что? И ты даже не попытался приблизиться к тому месту, чтобы
выяснить правда это или только показалось, - удивилась Цила.
- Ну что ты, я просмотрел все вокруг, но ничего не обнаружил...
- Проспал! - поддразнила его Цила.
- Может быть, стоит поискать еще? Я все-таки торопился вернуться?
Любопытство заставило Цилу принять решение:
- Я и Суками несколько застоялись, и нам не помешает небольшая
встряска... Целый день ползти вместе со стадом - это расслабляет. Я поеду
туда и посмотрю...
- Прямо на северо-восток, два часа езды отсюда, - напутствовал ее
Игал, когда она уже вскочила на Сукаму.
Прибыв на указанное место, девушка направила коня по широкому кругу,
постепенно сужая его радиус. И вдруг за небольшой скалистой грядой
заметила какое-то распростертое тело. Человек лежал на спине, глаза его
были закрыты. В его изможденном, искаженном страданием лице она узнала
черты своего спасителя-безымянного. Сердце его еще билось. Она быстренько
извлекла фляжку, приподняла одной рукой его голову и положила горлышко
фляги на его губы. С первых же капель воды жизнь вернулась к нему, и он
начал жадно глотать. Скоро глаза его открылись, лицо искривила усмешка, и
он опять потерял сознание. Тогда Цила снова сделала нечто невозможное для
женщин из купола: взяла мужчину на руки и понесла его к рослому коню.
Посадила найденного на седло перед собой, так, чтобы он опирался ей на
грудь, свободной рукой подобрала поводья и поскакала во весь опор в
лагерь.

ЕЩЕ ОДИН КОЧЕВНИК
Караван двигался совсем медленно под лучами палящего солнца.
Разведчики растворились в голубизне дали, счастливые представившейся
возможности пуститься в галоп. Ничего удивительного: изнуренные голодом и
жарой, они все же гораздо сильнее страдали от скуки, готовы были пуститься
в сумасшедшую скачку, лишь бы не тянулось так мучительно время! Огромный
черный баран вел стадо, а собаки подгоняли отстающих резким, хриплым лаем.
Четкий строй всадников и повозок охраняли караван. Сукама знал свое дело
хорошо: тяжкий груз, казалось, совсем не причинял ему неудобство. Не
нуждаясь ни в каких приказах седока, он послушно следовал за караваном.
Сидя в головах у спасенного, Хан переделывала для него одежду
пропавшего Ксуана. Время от времени ее взгляд отрывался от рукоделия и
останавливался на лице спящего мужчины. С тех пор, как вчера вечером Цила
привела его, он вряд ли пару раз открывал глаза хотя бы на самый короткий
миг.
С большим трудом удалось несколько раз накормить и напоить его - но
сон его теперь был сном здоровым, настоящим отдыхом...
- История повторяется. Ты нашла этого мужчину, как я некогда нашла
твоего отца умирающим посреди пустыни. И когда вы соединитесь - одним
номадом на свете станет больше...
Цила счастливо усмехнулась.
- Эге! Послушать тебя, так брак уже дело решенное!
- Да, так и будет. Ты - красивая, здоровая и сильная. Это такие
качества, которые мужчина ценит...
Цила смущенно возразила:
- Боюсь, его вкус несколько отличается от нашего... Что скажешь на
то, чтобы дать ему имя Надир, как у отца твоего отца, который так любил
крупных женщин, что даже женился на такой, которая была на целую голову
выше его самого!
- Цила! Напрасно ты стараешься все осмеять, ведь...
- Смотри, он проснулся!
Молодой человек только что открыл глаза и недоверчиво оглядывался по
сторонам:
- Кажется, успел... Но как же это случилось... Ничего не помню.
- Мертвые ничего не помнят, а ты был почти мертв, когда Цила нашла
тебя...
- Тебе нужно поесть и попить, разговоры отложим на потом, тоном
приказа сказала девушка.
Помогая ему поудобнее устроиться в постели для принятия пищи, Цила
рассказала ему как нашла его.
- Значит тебе я обязан своей жизнью?
- Не говори об этом! Впрочем, мы теперь квиты... Разве не из-за меня
тебя выгнали из купола? Простишь ли ты меня за это когда-нибудь, Надир?
- Я так надеялся, что какое-нибудь событие нарушит мое монотонное
существование... и это случилось! Так что, верь моему слову, тебе не в чем
себя упрекнуть!
- Ага! Ты уже привык к нашему "ты"! О! Надир, да ты совсем скоро
приспособишься к нашим порядкам.
- А что такое "Надир"?
- Это имя, которое я выбрала для тебя. Так звали одного нашего
родственника, моего прадеда, который...
- Цила, - строго оборвала ее Хан.
Девушка со смехом закончила:
- Объясню тебе в другой раз...

Новый кочевник был достаточно здоров от природы, и потому силы его
восстанавливались довольно быстро. Несколько дней спустя он уже расхаживал
по лагерю от человека к человеку: участвовал в делах, изучал жизнь
кочевников. Все принимали его доброжелательно, ибо считали его даром
богов, посланным небом взамен пропавшего Ксуана. Племя снова могло
воспользоваться знаниями обитателей куполов. Сейчас Надир учился: учился
просыпаться в шуме человеческих голосов, жить среди скрипа, грохота и
топота животных, наслаждаться простой грубой пищей, ездить на коне и
понимать его, - коня ему торжественно подарила Цила, - учился спать в
шатающейся от порывов ветра кибитке, упражнял свои глаза, слух, учился
понимать пустыню, носить грубую одежду и понимать дружелюбие...
Вечером, увидев, как Цила любовно терла, скребла и гладила Сукаму, он
посмотрел на ее руки и удивился, что эти сильные и ласковые ладони
казались ему грязными... Только одно смущало его всерьез - когда девушка
прятала свои роскошные волосы под изукрашенный варварский шлем, а вслед за
тем вскакивала на громкий галоп, оглашая окрестности дикими возгласами. Он
оставался на месте, любуясь горизонтом, тревожным и гневным одновременно.
Проходило порой несколько часов, прежде чем она возвращалась - запыленная,
усталая, с блестящими от возбуждения глазами.
Со временем он свыкся со странными обычаями номадов и воспользовался
отсутствием девушки, чтобы подробно и серьезно поговорить с Хан. Иногда
молодые люди, одолеваемые желанием соревнования, догоняли ее в пустыне и
составляли ей компанию в безумной гонке. Тогда Надир весь клокотал от
гнева: подобная забава Цилы казалась ему откровенным дезертирством. В этих
случаях он становился молчалив, опускал глаза долу, чтобы не видеть
насмешливой улыбки Хан. Впоследствии он несколько изменил отношение к
"дезертирству": ему стало казаться, что это лишь наиболее полное
воплощение динамизма и прекрасной свободы Цилы. С этого времени он принял
ее, такой, какая она есть, безоглядно...
Но однажды...
Это было какое-то особенно прекрасное утро: со свежим воздухом и
блистающим солнцем. Караван передвигался с привычной медлительностью по
огромной котловине, которой, казалось, нет и не будет конца. Руки Цилы
были объяты жгучим нетерпением, которое научился распознавать Надир, когда
она надевала шлем, готовясь к очередной прогулке. Вихрем выскочила она из
кибитки. Огромный Сукама, нетерпеливо роющий землю копытом - ожидал ее...
Вдруг Надир почувствовал неудержимое желание последовать за ней и в
свою очередь нестись галопом. Через мгновение он оказался в седле.
Прекрасное чувство легкости и радости охватило его, и, откинув голову
назад, он закричал изо всех сил:
- Й-а-а-а-а!
Все племя со смехом и удовольствием заорало ему вслед, а копыта его
коня, разрывая землю несли его следом за прекрасной наездницей.
Та живо обернулась. Когда она его узнала, на лице ее появилось
выражение неописуемой радости и счастья, она сорвала шлем и встряхнула
головой. Волосы ее распустились аж до самого крупа, и восхищенный Надир
подумал, что более прекрасного зрелища он не видел ни разу в жизни. Сменив
аллюр, они устремились прямо к горизонту.
А в большой красной кибитке старая Хан утерла одинокую слезу.

Надир полюбил оставаться вечерами у костров и разговаривать с
мужчинами пустынь. Восхищенный уверенностью их суждений, той невероятной
легкостью, с которой они усваивали все, что он им рассказывал, он все же
более всего удивлялся не этому. Несмотря на их развитое воображение,
пробелы в знаниях по истории их собственного народа были просто
потрясающими, и юноша недоумевал, почему отец Цилы не восполнил эти
пробелы. Хотя, может быть, у них были более важные проблемы?
Однажды вечером Зорги попросил Надира:
- Расскажи нам о куполах. Для нас, кочевников, которые живут на таком
просторе, тот мир крайне интересен!
- Ты кое-что забываешь, Зорги. Этот мир не так уж вам чужд: кочевники
тоже происходят из куполов!
- Мы считаем как раз наоборот. Откуда у тебя такие сведения?
- В городе есть машины, в памяти которых фиксировали всю историю
человечества. Я изучил ее вполне достаточно, чтобы с полной уверенностью
заявить, что кочевники тоже некогда жили под куполами...
- Так расскажи нам!
- Купола эти были построены в темные времена, когда господствовал
великий страх перед атомной войной. Все население земного шара нашло там
убежище. Человек достиг всех планет солнечной системы и воздвигнул города
везде и всюду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15