При этом, если за переселение или перемену рода занятий евреям были обещаны различные преимущества, то отмена двойного налога выступала в качестве немедленного поощрения, как в статье 19, относившейся к земледельцам. Статья 21 обещала такое освобождение евреям, работавшим на фабриках, а статья 24 распространяла отмену двойного налога на ремесленников, хотя и выглядела несколько неопределенной. На практике двойной налог отменялся от случая к случаю, так что нельзя назвать точной даты, после которой перестали его взимать, но похоже, что к 1807 г. он фактически перестал существовать.
Зато другая проблема, отраженная в «Положении», не отличалась подобной нечеткостью – речь идет об официальном утверждении черты оседлости. Черта всегда носила достаточно неформальный характер, была результатом проб и ошибок, административных постановлений, а не продуктом определенного замысла или политической линии. Черта оседлости все еще была временным явлением, и Комитет мог с легкостью вообще ее отменить, поощрив расселение евреев в Великороссии. Но Комитет избрал противоположный подход к проблеме и подтвердил политику отделения евреев от русского общества. Перечислив те губернии и территории, где евреи могли селиться и торговать, и ограничив их проживание во внутренних губерниях, «Положение» придало черте законный статус, который за ней и сохранялся до гибели Российской империи в 1917 г. Бывали исключения, позволявшие еврейским купцам, ремесленникам и фабрикантам ездить во внутренние губернии по делу, но принцип сохранялся – даже просвещенных евреев не следовало допускать к излишне тесным контактам с великорусским населением. Поначалу черта оседлости не очень тяготила евреев, но по мере постепенного ужесточения в ее пределах антиеврейских законов она превратилась в важнейшую причину бедности и разорения евреев, несла им неисчислимые страдания и порождала несбыточные мечты о свободе.
Выше отмечалось, что перед реформой стояли две основные задачи: первая – улучшение материального благосостояния евреев, и вторая, более важная – защита христиан от «еврейской эксплуатации». Последнее лучше всего иллюстрируется отношением Комитета к евреям-виноторговцам. В некотором смысле статьи, касающиеся этой проблемы, являются ключевыми для «Положения» в целом. Они показывают, что там, где дело обстояло не совсем ясно. Комитет прежде всего заботился об интересах христианского населения, а уж потом о евреях. Учитывая громадный размах крестьянского пьянства и масштабы долгов за спиртное. Комитет потратил необычайно много времени на попытки решить проблему, саму по себе не разрешимую: помещики ни за что не прекратили бы производство и продажу спиртного, кто бы ни был у них посредниками, христиане или евреи. Правительство хотело, не ограничивая существующие права дворянства, лишь отстранить евреев от этого занятия. Но это были тщетные мечтания, хотя членам Комитета они казались достижимыми.
Озабоченность правительства проблемой виноторговли ясно видна по непропорционально большому числу статей «Положения», посвященных различным ее аспектам. В то время как кагалу отводилась одна статья, купечеству и мещанству – четыре, с производством и продажей спиртного было так или иначе связано целых десять статей, т. е. почти пятая часть от общего числа. Но хотя эта проблема и занимала особое место в «Положении», многие важные ее аспекты рассматривались в нем весьма расплывчато. Статьей 37 предусматривалось, что все контракты евреев в сельской местности, так или иначе касающиеся винной торговли, истекали «после даты окончания» (то есть не подлежали возобновлению). В статье 38 говорилось, что «все долги поселян и другого рода людей в шинках, евреями содержимых, на том же основании ничтожны и взыскания по ним нет». Объяснялась ли эта ликвидация долгов введением «Положения» или восходила к статье 37 и предусмотренному в ней истечению срока контрактов? В отсутствие четкого административного указания, надо предполагать, что временами евреи вынуждены были рассчитывать на благородство своих должников и ждать, когда те расплатятся с долгами. Позже перед чиновниками, проводившими в жизнь «Положение», возникали и иные трудности. Так, неясным оставалось точное содержание понятия «аренда».
Самой важной среди статей, касающихся торговли спиртным, была статья 34:
«Никто из евреев, начиная с 1 генваря 1807 года, в губерниях: Астраханской и Кавказской, Малороссийских и Новороссийских, а в прочих начиная с 1 генваря 1808 года, ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом. Запрещение сие распространяется также на все шинки, постоялые дворы, или другие заведения, на большой дороге состоящие, кому бы они не принадлежали, обществам, или частным людям».
Это значило, что еврейские семьи, хотя бы отчасти жившие за счет какой-то из сторон виноторговли, лишатся средств к существованию. Правительство скоро осознало, что количество еврейских семей, которых это касается, довольно значительно. Теоретически, конечно, это были те самые евреи, которым предстояло составить новый класс хлебопашцев и поставить рабочую силу для новых еврейских фабрик. То, что выглядело привлекательно, оставаясь в сфере теории общественного строительства, обернулось катастрофой, осуществленной на практике, при минимальной подготовке и финансировании. Чистым результатом этой реформы оказался повсеместный хаос и экономические бедствия.
Евреи, конечно, были главной мишенью реформы отрасли, но при этом Комитет указал – хотя и несколько туманно, – что за решение возникающих проблем в значительной мере ответственны помещики. (Тем более что упомянутые помещики были поляками.) Статья 35 предусматривала денежные штрафы и даже конфискацию имущества помещиков, норовивших обойти закон, запрещающий сдачу в аренду евреям прав на винокурение. Впрочем, сомнительно, чтобы такие наказания часто, или вообще когда-нибудь, действительно налагались.
В целом, именно запрещение еврейской виноторговли должно было дать толчок другим реформам. Из-за него многие сельские евреи снялись с мест и по необходимости примкнули к другим, более продуктивным экономическим сословиям. Сначала предполагалось, что эта трансформация произойдет в течение двух-трех лет и завершится примерно в 1807–1808 гг. Комитет никак не намекнул на трудности, которых можно было ожидать.
В конце «Положения», после того как в нем была теоретически решена проблема стабилизации экономического положения евреев, уделялось внимание различным преобразованиям общественной жизни. Ими регулировался допуск евреев в русское общество и определялись оставшиеся сферы их самоуправления. Как российским подданным, евреям обещали полную защиту закона наравне с другими. Им гарантировалась неприкосновенность имущества, свобода от дискриминации и ущемления прав, свобода передвижения и право юридического рассмотрения претензий, если они жили в частных владениях.
Как сказано выше, правительство сохранило кагал, как и многие привилегии раввината. Кроме того, были официально установлены каналы правительственного контроля. Кагальные старшины и раввины должны были избираться в общине на срок в три года с правом избрания на новый срок. Губернские власти получили право налагать запрет на то или иное избрание, так как победители на выборах подлежали их утверждению (статья 50). Власть раввината вызывала тревогу у реформаторов, прозвучавшую и в «Положении», где особый раздел посвящался определению его функций и методов контроля над ним. Раввинам строго указали на то, что их юрисдикция распространяется лишь на религиозные споры. Им запрещалось использовать характерное оружие былых времен для усмирения отступников: отлучение от общины, штрафы, проклятия, изгнания и, конечно, право налагать телесные наказания (о чем просили кагалы). Нарушителей ожидали крупные штрафы (статья 51).
Комитет попытался также покончить с шумной «сектантской» войной, в которой столкнулись хасиды и миснагдим. Статья 53 разрешала любой самостоятельной секте основать собственную синагогу и избрать своего раввина в любой общине. Однако закон оговаривал, что кагал должен быть все-таки единым. Здесь проявилась еще одна особенность взглядов Комитета. Его члены, кажется, никогда толком не понимали, каким образом в жизни евреев религиозное начало соотносится со светским. Попыткой провести между ними искусственное разделение комитет нарушил многовековые традиции и обычаи. Так, он продлил полномочия религиозного суда, «бет дин», совершенно не учитывая, что очень часто те дела, которые власти воспринимали как светские, выносились именно на его рассмотрение. Точно так же едва ли следовало ожидать от враждующих еврейских религиозных направлений, отравленных взаимной ненавистью, успешного сотрудничества в светских делах кагала. Например, такие обязанности, как распределение налогов, буквально гарантировали неизбежные столкновения в будущем.
По мере того как правительство проводило в жизнь статьи «Положения», все очевиднее становилась их непоследовательность, и тем призрачнее надежды на их действенность. И хотя все его недостатки вскоре проявились, власти постепенно отвлеклись от дальнейших широкомасштабных реформаторских начинаний – страна пережила Отечественную войну с Наполеоном, император обратился к политическому консерватизму и религиозному обскурантизму. «Положение» осталось в силе, его то уточняли и дополняли административными постановлениями, то просто игнорировали. И если позитивные стороны преобразований, намеченных «Положением», часто отбрасывались, то его негативные аспекты, такие, как черта оседлости, все прочнее врастали в рамки общеимперского законодательства.
Глава 6
Трудная судьба реформ
(1804–1825)
Человек предполагает, а Господь располагает: одно дело – разрабатывать реформы, и совсем другое – осуществлять их. Результаты проведения в жизнь «Положения о евреях» 1804 г. представляют интерес хотя бы уже потому, что это – классический пример попытки примирить реальность с идеалом. «Положение» важно еще и как один из немногих проектов начала александровского царствования, воплощавшихся на деле. Реализация «Положения» показывает, что внешние силы и внутренние обстоятельства влияли на становление окончательного варианта этого закона не меньше, чем сами его авторы. Ярче всего судьба «Положения» 1804 г. демонстрирует, какой это был сизифов труд – воплощение в жизнь теоретических проектов решения еврейского вопроса. Впрочем, это касалось не только названного вопроса. Подобно «Положению о евреях», многие из порожденных российским просвещенным абсолютизмом законодательных постановлений по крупным проблемам при встрече с реальностью нуждались в дополнительных истолкованиях и разъяснениях.
В основе самой идеи реформы, как сказано в 5-й главе этой книги, лежали два стремления – к «истинному благу евреев» и к «благоденствию местного населения». Эти цели друг другу формально не противоречили, но добиться их слаженного сочетания в окончательном варианте «Положения» не удалось. В итоге администраторам постоянно приходилось выбирать самое важное в рамках обеих категорий или отдавать предпочтение одной из них. Достижение «истинного блага евреев» интерпретировалось в политическом смысле – как превращение их в хороших верноподданных. Для этого следовало прочно закрепить евреев на отведенном им месте в некой идеализированной модели устройства российского общества. На это и были нацелены намеченные социальные преобразования. Они носили декларативный характер, поскольку подразумевали лишь «тихое ободрение» со стороны властей при активном содействии самих евреев. Преимущество подобных преобразований заключалось в том, что они не требовали от правительства никаких затрат, кроме энергии на уговоры и подбадривание. Правда, впоследствии обнаружились и их недостатки – реформы социального статуса евреев не приносили сколько-нибудь ощутимых результатов.
«Просвещенческие» статьи «Положения» оказались мертворожденными, да иначе и быть не могло. Разумеется, в нем был обещан доступ еврейским детям в начальные школы и полная неприкосновенность их веры. Но на отторгнутых у Польши территориях школьное обучение почти полностью находилось в руках католического духовенства, что вряд ли могло не внушать беспокойства верующим еврейским родителям. В отзыве минского губернского кагала о «Положении 1804 г.» явственно прозвучала тревога о том, что еврейских детей в русских школах могут склонять к обращению в христианство. Статистика красноречиво свидетельствует о полном провале попытки наладить «светское» начальное обучение евреев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Зато другая проблема, отраженная в «Положении», не отличалась подобной нечеткостью – речь идет об официальном утверждении черты оседлости. Черта всегда носила достаточно неформальный характер, была результатом проб и ошибок, административных постановлений, а не продуктом определенного замысла или политической линии. Черта оседлости все еще была временным явлением, и Комитет мог с легкостью вообще ее отменить, поощрив расселение евреев в Великороссии. Но Комитет избрал противоположный подход к проблеме и подтвердил политику отделения евреев от русского общества. Перечислив те губернии и территории, где евреи могли селиться и торговать, и ограничив их проживание во внутренних губерниях, «Положение» придало черте законный статус, который за ней и сохранялся до гибели Российской империи в 1917 г. Бывали исключения, позволявшие еврейским купцам, ремесленникам и фабрикантам ездить во внутренние губернии по делу, но принцип сохранялся – даже просвещенных евреев не следовало допускать к излишне тесным контактам с великорусским населением. Поначалу черта оседлости не очень тяготила евреев, но по мере постепенного ужесточения в ее пределах антиеврейских законов она превратилась в важнейшую причину бедности и разорения евреев, несла им неисчислимые страдания и порождала несбыточные мечты о свободе.
Выше отмечалось, что перед реформой стояли две основные задачи: первая – улучшение материального благосостояния евреев, и вторая, более важная – защита христиан от «еврейской эксплуатации». Последнее лучше всего иллюстрируется отношением Комитета к евреям-виноторговцам. В некотором смысле статьи, касающиеся этой проблемы, являются ключевыми для «Положения» в целом. Они показывают, что там, где дело обстояло не совсем ясно. Комитет прежде всего заботился об интересах христианского населения, а уж потом о евреях. Учитывая громадный размах крестьянского пьянства и масштабы долгов за спиртное. Комитет потратил необычайно много времени на попытки решить проблему, саму по себе не разрешимую: помещики ни за что не прекратили бы производство и продажу спиртного, кто бы ни был у них посредниками, христиане или евреи. Правительство хотело, не ограничивая существующие права дворянства, лишь отстранить евреев от этого занятия. Но это были тщетные мечтания, хотя членам Комитета они казались достижимыми.
Озабоченность правительства проблемой виноторговли ясно видна по непропорционально большому числу статей «Положения», посвященных различным ее аспектам. В то время как кагалу отводилась одна статья, купечеству и мещанству – четыре, с производством и продажей спиртного было так или иначе связано целых десять статей, т. е. почти пятая часть от общего числа. Но хотя эта проблема и занимала особое место в «Положении», многие важные ее аспекты рассматривались в нем весьма расплывчато. Статьей 37 предусматривалось, что все контракты евреев в сельской местности, так или иначе касающиеся винной торговли, истекали «после даты окончания» (то есть не подлежали возобновлению). В статье 38 говорилось, что «все долги поселян и другого рода людей в шинках, евреями содержимых, на том же основании ничтожны и взыскания по ним нет». Объяснялась ли эта ликвидация долгов введением «Положения» или восходила к статье 37 и предусмотренному в ней истечению срока контрактов? В отсутствие четкого административного указания, надо предполагать, что временами евреи вынуждены были рассчитывать на благородство своих должников и ждать, когда те расплатятся с долгами. Позже перед чиновниками, проводившими в жизнь «Положение», возникали и иные трудности. Так, неясным оставалось точное содержание понятия «аренда».
Самой важной среди статей, касающихся торговли спиртным, была статья 34:
«Никто из евреев, начиная с 1 генваря 1807 года, в губерниях: Астраханской и Кавказской, Малороссийских и Новороссийских, а в прочих начиная с 1 генваря 1808 года, ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом. Запрещение сие распространяется также на все шинки, постоялые дворы, или другие заведения, на большой дороге состоящие, кому бы они не принадлежали, обществам, или частным людям».
Это значило, что еврейские семьи, хотя бы отчасти жившие за счет какой-то из сторон виноторговли, лишатся средств к существованию. Правительство скоро осознало, что количество еврейских семей, которых это касается, довольно значительно. Теоретически, конечно, это были те самые евреи, которым предстояло составить новый класс хлебопашцев и поставить рабочую силу для новых еврейских фабрик. То, что выглядело привлекательно, оставаясь в сфере теории общественного строительства, обернулось катастрофой, осуществленной на практике, при минимальной подготовке и финансировании. Чистым результатом этой реформы оказался повсеместный хаос и экономические бедствия.
Евреи, конечно, были главной мишенью реформы отрасли, но при этом Комитет указал – хотя и несколько туманно, – что за решение возникающих проблем в значительной мере ответственны помещики. (Тем более что упомянутые помещики были поляками.) Статья 35 предусматривала денежные штрафы и даже конфискацию имущества помещиков, норовивших обойти закон, запрещающий сдачу в аренду евреям прав на винокурение. Впрочем, сомнительно, чтобы такие наказания часто, или вообще когда-нибудь, действительно налагались.
В целом, именно запрещение еврейской виноторговли должно было дать толчок другим реформам. Из-за него многие сельские евреи снялись с мест и по необходимости примкнули к другим, более продуктивным экономическим сословиям. Сначала предполагалось, что эта трансформация произойдет в течение двух-трех лет и завершится примерно в 1807–1808 гг. Комитет никак не намекнул на трудности, которых можно было ожидать.
В конце «Положения», после того как в нем была теоретически решена проблема стабилизации экономического положения евреев, уделялось внимание различным преобразованиям общественной жизни. Ими регулировался допуск евреев в русское общество и определялись оставшиеся сферы их самоуправления. Как российским подданным, евреям обещали полную защиту закона наравне с другими. Им гарантировалась неприкосновенность имущества, свобода от дискриминации и ущемления прав, свобода передвижения и право юридического рассмотрения претензий, если они жили в частных владениях.
Как сказано выше, правительство сохранило кагал, как и многие привилегии раввината. Кроме того, были официально установлены каналы правительственного контроля. Кагальные старшины и раввины должны были избираться в общине на срок в три года с правом избрания на новый срок. Губернские власти получили право налагать запрет на то или иное избрание, так как победители на выборах подлежали их утверждению (статья 50). Власть раввината вызывала тревогу у реформаторов, прозвучавшую и в «Положении», где особый раздел посвящался определению его функций и методов контроля над ним. Раввинам строго указали на то, что их юрисдикция распространяется лишь на религиозные споры. Им запрещалось использовать характерное оружие былых времен для усмирения отступников: отлучение от общины, штрафы, проклятия, изгнания и, конечно, право налагать телесные наказания (о чем просили кагалы). Нарушителей ожидали крупные штрафы (статья 51).
Комитет попытался также покончить с шумной «сектантской» войной, в которой столкнулись хасиды и миснагдим. Статья 53 разрешала любой самостоятельной секте основать собственную синагогу и избрать своего раввина в любой общине. Однако закон оговаривал, что кагал должен быть все-таки единым. Здесь проявилась еще одна особенность взглядов Комитета. Его члены, кажется, никогда толком не понимали, каким образом в жизни евреев религиозное начало соотносится со светским. Попыткой провести между ними искусственное разделение комитет нарушил многовековые традиции и обычаи. Так, он продлил полномочия религиозного суда, «бет дин», совершенно не учитывая, что очень часто те дела, которые власти воспринимали как светские, выносились именно на его рассмотрение. Точно так же едва ли следовало ожидать от враждующих еврейских религиозных направлений, отравленных взаимной ненавистью, успешного сотрудничества в светских делах кагала. Например, такие обязанности, как распределение налогов, буквально гарантировали неизбежные столкновения в будущем.
По мере того как правительство проводило в жизнь статьи «Положения», все очевиднее становилась их непоследовательность, и тем призрачнее надежды на их действенность. И хотя все его недостатки вскоре проявились, власти постепенно отвлеклись от дальнейших широкомасштабных реформаторских начинаний – страна пережила Отечественную войну с Наполеоном, император обратился к политическому консерватизму и религиозному обскурантизму. «Положение» осталось в силе, его то уточняли и дополняли административными постановлениями, то просто игнорировали. И если позитивные стороны преобразований, намеченных «Положением», часто отбрасывались, то его негативные аспекты, такие, как черта оседлости, все прочнее врастали в рамки общеимперского законодательства.
Глава 6
Трудная судьба реформ
(1804–1825)
Человек предполагает, а Господь располагает: одно дело – разрабатывать реформы, и совсем другое – осуществлять их. Результаты проведения в жизнь «Положения о евреях» 1804 г. представляют интерес хотя бы уже потому, что это – классический пример попытки примирить реальность с идеалом. «Положение» важно еще и как один из немногих проектов начала александровского царствования, воплощавшихся на деле. Реализация «Положения» показывает, что внешние силы и внутренние обстоятельства влияли на становление окончательного варианта этого закона не меньше, чем сами его авторы. Ярче всего судьба «Положения» 1804 г. демонстрирует, какой это был сизифов труд – воплощение в жизнь теоретических проектов решения еврейского вопроса. Впрочем, это касалось не только названного вопроса. Подобно «Положению о евреях», многие из порожденных российским просвещенным абсолютизмом законодательных постановлений по крупным проблемам при встрече с реальностью нуждались в дополнительных истолкованиях и разъяснениях.
В основе самой идеи реформы, как сказано в 5-й главе этой книги, лежали два стремления – к «истинному благу евреев» и к «благоденствию местного населения». Эти цели друг другу формально не противоречили, но добиться их слаженного сочетания в окончательном варианте «Положения» не удалось. В итоге администраторам постоянно приходилось выбирать самое важное в рамках обеих категорий или отдавать предпочтение одной из них. Достижение «истинного блага евреев» интерпретировалось в политическом смысле – как превращение их в хороших верноподданных. Для этого следовало прочно закрепить евреев на отведенном им месте в некой идеализированной модели устройства российского общества. На это и были нацелены намеченные социальные преобразования. Они носили декларативный характер, поскольку подразумевали лишь «тихое ободрение» со стороны властей при активном содействии самих евреев. Преимущество подобных преобразований заключалось в том, что они не требовали от правительства никаких затрат, кроме энергии на уговоры и подбадривание. Правда, впоследствии обнаружились и их недостатки – реформы социального статуса евреев не приносили сколько-нибудь ощутимых результатов.
«Просвещенческие» статьи «Положения» оказались мертворожденными, да иначе и быть не могло. Разумеется, в нем был обещан доступ еврейским детям в начальные школы и полная неприкосновенность их веры. Но на отторгнутых у Польши территориях школьное обучение почти полностью находилось в руках католического духовенства, что вряд ли могло не внушать беспокойства верующим еврейским родителям. В отзыве минского губернского кагала о «Положении 1804 г.» явственно прозвучала тревога о том, что еврейских детей в русских школах могут склонять к обращению в христианство. Статистика красноречиво свидетельствует о полном провале попытки наладить «светское» начальное обучение евреев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51