Именно те люди ждали вас на площади в тот день.
– И уж конечно, они потребовали бы оружие?
– Я же говорила, что мы с вами понимаем друг друга.
– Но зачем оно им?
– Это трудно объяснить прямо сейчас, господин Ольщес. Но, думаю, через некоторое время вы сами все поймете. После нашей поездки.
– Возможно, возможно… Я вот о чем хотел бы вас спросить, Ласкьяри. Вы – лично вы – считаете, что их цель разумна? Вы ведь наверняка знаете, в чем она состоит, да?
– Знаю. Что касается разумности… ну, может быть, кое в чем они и правы. Давайте и об этом поговорим позже, хорошо?
– Хорошо. Но неужели только заговорщики изобрели такой оригинальный ход – получить оружие путем захвата заложников? В правительстве никто не додумался до того же самого?
– Не исключено.
– Так. Ну, а заговорщики, наверное, желали бы с помощью нашего оружия захватить власть в То-фете. А право такое у них есть?
– С вашими бластерами они прекрасно обошлись бы и без права на власть.
– Вас не затруднит объяснить мне смысл этого выражения?
– Не затруднит. Только попозже. Впрочем, мне почему-то кажется, что вы и сами давно все знаете. А если нет – то, надеюсь, узнаете очень скоро.
– Я тоже надеюсь.
Небо впереди, над холмами, начало светлеть, переливаясь бликами, отдаленно напоминающими северное сияние, – но гораздо больше это было похоже на таинственный зеленоватый свет, заливающий «Вид Толедо». Ольшес, не задавая пока вопросов, искоса посматривал на девушку, сидящую рядом с ним, – в бледно-зеленом свете, рассеивающемся вокруг, Ласкьяри выглядела еще моложе и в то же время старше, и Даниил Петрович никак не мог сообразить, отчего возник такой странный эффект. Ласкьяри замерла, напряженно вглядываясь в горизонт, и казалось, временами даже переставала дышать.
Наконец Ольшес спросил шепотом:
– Что это светится?
Ласкьяри вздрогнула и, не повернув головы, ответила – тоже шепотом:
– Желтый залив…
– Почему?
– Молчите. Увидите сами… –
Между Столицей и заливом лежал унылый край – однообразная равнина с редкими грядами холмов. Пологие склоны покрывала трава, и лишь кое-где росли кривые от нехватки влаги деревья. Но чем ближе к Желтому заливу, тем выше и круче становились холмы, и в конце концов они превращались в сплошные скалы, резко обрывающиеся перед бескрайностью соленой воды.
Шоссе подходило к заливу по распадку, и Ольшес, как ни всматривался, ничего не мог увидеть, кроме голых каменистых склонов справа и слева, да зеленого таинственного сияния впереди-там, где дорога выходила к океану. Но вот скалы расступились, а шоссе растворилось в полосе прибрежного песка. И Даниил Петрович, резко остановив автомобиль, замер, глядя вперед…
У самой воды в ирреально-зеленом свете двигались странные фигуры. На первый взгляд это были многорукие клубки неопределенной формы, стоящие на вполне человеческих ногах, – но когда глаза Ольшеса привыкли к переливчатому, меняющемуся свету, он вскрикнул… и тут же рука Ласкьяри легла на его губы.
– Тише… умоляю вас, тише…
Ольшес молча кивнул и повернулся к девушке. Она была полностью поглощена зрелищем, открывшимся на берегу Желтого залива. Ее глаза,темно-серые днем, сейчас казались изумрудными… она смотрела на людей, танцующих на песке, людей, держащих в объятиях каких-то странных существ, то ли змей, то ли осьминогов… Оль-шес должен был признать, что на первый взгляд сцена действительно напоминала «Лаокоона» – с той разницей, что в ней явно отсутствовал трагический элемент.
Поскольку у Даниила Петровича не было ни малейших причин замирать в экстатическом созерцании, он осторожно включил фиксирующую аппаратуру, а затем стал осматриваться по сторонам – насколько это было возможно не выходя из машины и не беспокоя спутницу.
Направо скальная гряда, окаймленная понизу смутно белеющей полосой песка, уходила вдаль и растворялась в зеленом мареве, – залив был велик. А слева…
Гигантская плоскость каменной стены величественно возносилась вверх, и на неровной поверхности камня красовалось изображение – не меньше пятидесяти метров в диаметре. Красными и черными штрихами на буроватом фоне кто-то нарисовал странную фигуру с двумя головами и множеством рук, – точнее, рук и щупалец вперемешку. Да и головы… Одна явно принадлежала человеку, но была обведена кругом, похожим на нимб, зато вторая больше всего походила на рисунок, сделанный очень маленьким ребенком, желавшим изобразить бяку. На неестественно удлиненном левом плече фигуры вторая голова вырастала полуовальной каплей – лысая; и на плоскости, обозначающей лицо, располагались один над другим два разновеликих глаза – нижний, очень большой, опушенный длинными ресницами, и верхний, маленький, узкий, то ли прищуренный, то ли припухший; ниже и чуть сбоку – короткий толстый клюв, слегка похожий на клюв попугая; и, почти сливаясь с условно обозначенной линией плеча, пугающе растягивался невероятно большой рот.
Внезапно идиллический танец прервался, фигуры распались на составные части, – и кочевники, опустив на песок клубки со множеством щупалец, двинулись к автомобилю. Выражение их лиц не допускало двойственного толкования – кочевники вполне однозначно угрожали зрителям. Ольшес дал задний ход, и машина поползла по шоссе, уходя от приближающихся людей. Ласкьяри, словно проснувшись, негромко вскрикнула:
– В чем дело?!
– Дело в том, что мы им, кажется, помешали, – спокойно ответил Даниил Петрович, разворачивая автомобиль.
– Ерунда!
– Вы уверены, что вообще можно смотреть на их танцы?
– Разумеется. Любому. Ах, вот оно что… Дело в вашем присутствии, я думаю. Они почуяли чужака.
– Вот как? – пробормотал Ольшес, прибавляя скорость. – Вы так думаете? А я думаю иначе… но это не важно.
Некоторое время они ехали молча – Ольшес вел машину со скоростью, не слишком превышающей местные понятия о быстрой езде, – но вот Ласкь-яри заговорила:
– Если не ваше присутствие смутило их – то что же?
– По-моему, они почувствовали, что я включил запись.
– Запись? – с недоумением посмотрела на него девушка.
– Да, это… ну, скажем, киносъемка.
– Но у вас нет кинокамеры.
– Она встроена в автомобиль и совершенно незаметна. Вы ведь советовали переделать машину, – рассмеялся Ольшес. – Вот я и последовал вашему совету. Поменял мотор, а заодно и поставил кое-какую аппаратуру.
– Вот как? В таком случае я попрошу вас продемонстрировать мне полные возможности нового мотора.
– С удовольствием.
Въезжая на улицы Столицы, Ольшес сбросил скорость, и Ласкьяри, глубоко вздохнув, прошептала:
? Прекрасно…
Ольшес глянул на нее. Девушка побледнела, но держалась в общем неплохо.
– Значит, вы довольны?
– Да. Чтобы догнать ваш автомобиль, потребуется наш самолет. А его за пять минут не поднимешь. Ваш космический корабль… он ведь недалеко. Сколько времени вам понадобится, чтобы до него добраться?.
– Ласкьяри, а вы твердо убеждены, что нам придется удирать?
– Да.
– Скажите, а почему вы так озабочены нашим спасением?
– Можно подумать, вы не знаете, – неожиданно огрызнулась Ласкьяри, на мгновение утратив дипломатическую выдержку.
Ольшес рассмеялся:
– Предположим, знаю. И даже считаю себя вправе задать вопрос. В случае… э-э… изменения ситуации… вы будете концентрировать свои усилия на господине консуле – или мы также можем рассчитывать на ваше сочувствие?
Ласкьяри с тоской в голосе сказала:
– Да ведь вы же ненормальные. И господин консул, я уверена, в случае опасности последним уйдет от нее. Сначала он будет пытаться спасти своих людей…
– Очень верное наблюдение.
– А потому у меня нет выбора.
– …Насколько можно понять из обстоятельств, переворот внутри дворца уже совершился, – говорил Ольшес. – Правитель дал нам разрешение на выход в город под давлением. И во главе новой группировки стоит первый министр. Его дочь знает многое, хотя и далеко не в курсе всех дел. Она не знает, например, на какой день назначено официальное объявление о смене власти… хотя я лично полагаю, что сие знаменательное событие произойдет в дни празднества, о котором нам до сих пор ничего официально неизвестно. И еще Ласкьяри не знает замыслов отца относительно нас. Но подозревает, что замыслы эти не блещут оригинальностью и гуманностью. Во всяком случае, если не первый министр, так по крайней мере таинственная организация, которая мечтает о захвате власти, не имея на то права…
– Кстати, – перебил Ольшеса Росинский, – а вы узнали, что означает это выражение – «право на власть»?
– Не совсем.
– Как это – не совсем? – удивился Елисеев.
– Давайте я лучше буду говорить по порядку, – предложил Ольшес.
– Ну, извольте, – согласился Адриан Станиславович.
– Первое, что лично меня заставило насторожиться, – начал Даниил Петрович, – так это неоднократно повторявшийся вопрос: «Почему именно эта страна?» Поневоле нам навязывалась мысль, что Тофет чем-то отличается от прочих государств на Ауяне. Анализ различий Тофета и других стран привел к выводу, что здесь действительно имеется какая-то закавыка. С одной стороны, Тофет – наиболее технологически развитая и богатая страна. С другой – в ней же якобы благополучно существуют почти первобытные племена степных кочевников…
– Якобы?.. – тут же ухватился за слово Елисеев, но Даниил Петрович, словно не расслышав, продолжил:
– Причем, заметьте, нам никаких пояснений по поводу этих племен не дают, несмотря на наши вопросы и неоднократные просьбы Хедде-на разрешить ему встречу с кочевниками. Из ряда намеков, обмолвок и прочего я составил некую картину… правда, неизвестно, насколько она соответствует реальности, но все же это лучше, чем ничего.
– Вы не будете так любезны…
– Буду. Непременно. Значит, так. Право на власть – традиционное понятие, и оно каким-то образом связано с кочевыми племенами. То есть, судя по всему, это самое право дается не просто рождением, но и еще какими-то обстоятельствами, однако в чем оно выражается – я пока не знаю. Я только предполагаю, что правом на власть в То-фете называют внезапно возникающую способность общаться с морскими существами – разумными, как я думаю, – и посредниками в общении выступают именно кочевники. Но возможно, посредничество тут ни при чем… Но эти люди совсем не так дики, как нас хотят убедить, и потому нам не позволяют с ними встречаться. И потому нам не верят, когда мы утверждаем, что случайно оказались именно в Тофете, – подозревают, что мы каким-то образом узнали о морском феномене и хотим тайком к нему подобраться. А именно связь с морем каким-то образом позволила Тофету обогнать другие государства Ауяны в развитии.
Елисеев приложил руку ко лбу и тяжело вздохнул.
– Даниил Петрович, – устало сказал он, – что-то мне кажется. Что ваша разыгравшаяся фантазия…
– Сегодня ночью Ласкьяри показала мне морских чудищ, Адриан Станиславович. Фантазия тут ни при чем. Кстати, там, возле Желтого залива, где кочевники встречаются с морскими жителями, я видел на скалах гигантский рисунок. Это конструкт, объединяющий человека и жителя моря – я не знаю, как называются эти существа…
Глава 7
…Автомобиль осторожно выполз на берег и остановился, коснувшись передними колесами воды. Сегодня залив светился едва заметно, и его бледная зелень, уходя вдаль, сливалась с небом. И кочевников не было поблизости – Оль-шес предварительно проехал по окрестностям, осмотрелся.
Помедлив немного, Даниил Петрович вышел из машины. Прошелся по берегу, задумчиво полюбовался смутно видимым рисунком на скалах, поднял камешек, бросил в воду. Он, собственно, не знал, на что рассчитывал, когда ехал сюда. Почему-то Ольшесу казалось, что этой ночью ему непременно нужно быть у залива, но почему? Впрочем, интуиция – мать информации, и коль скоро он явился на побережье, что-нибудь да узнает. Может быть, кочевники придут все-таки, попозже? Хотя вчера в это время они уже танцевали здесь… А может быть, морские чудища выйдут на песок, увидя его, Ольшеса? Даниил Петрович обернулся к изображению на скалах, всмотрелся в него еще раз. Это существо… кажется, морские жители похожи на осьминогов… если, конечно, можно судить по этому рисунку. Осьминоги…
«Дарейт!..»
Слово ворвалось в мысли Ольшеса так звучно и явственно, что Даниил Петрович невольно переспросил вслух:
– Как?
И ответом – вздох над заливом, над скалами, в воздухе, светящемся вокруг мягкой зеленью:
– Дарейт…:
Ольшес сел на песок. Обхватил колени руками. Подумал, потом громко сказал:
– И что дальше?
А дальше…
Даниил Петрович ощутил непонятную слабость, его руки безвольно опустились, он медленно лег, вытянулся на песке и закрыл глаза…
…Зеленоватые перламутровые слои всколыхнулись перед глазами, и ощущение краткого полета пронзительно и остро вошло в мысль и тело. Ольшес понял, что он уже не на берегу, но как он очутился в безмолвной, плотной тьме – он не смог бы объяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– И уж конечно, они потребовали бы оружие?
– Я же говорила, что мы с вами понимаем друг друга.
– Но зачем оно им?
– Это трудно объяснить прямо сейчас, господин Ольщес. Но, думаю, через некоторое время вы сами все поймете. После нашей поездки.
– Возможно, возможно… Я вот о чем хотел бы вас спросить, Ласкьяри. Вы – лично вы – считаете, что их цель разумна? Вы ведь наверняка знаете, в чем она состоит, да?
– Знаю. Что касается разумности… ну, может быть, кое в чем они и правы. Давайте и об этом поговорим позже, хорошо?
– Хорошо. Но неужели только заговорщики изобрели такой оригинальный ход – получить оружие путем захвата заложников? В правительстве никто не додумался до того же самого?
– Не исключено.
– Так. Ну, а заговорщики, наверное, желали бы с помощью нашего оружия захватить власть в То-фете. А право такое у них есть?
– С вашими бластерами они прекрасно обошлись бы и без права на власть.
– Вас не затруднит объяснить мне смысл этого выражения?
– Не затруднит. Только попозже. Впрочем, мне почему-то кажется, что вы и сами давно все знаете. А если нет – то, надеюсь, узнаете очень скоро.
– Я тоже надеюсь.
Небо впереди, над холмами, начало светлеть, переливаясь бликами, отдаленно напоминающими северное сияние, – но гораздо больше это было похоже на таинственный зеленоватый свет, заливающий «Вид Толедо». Ольшес, не задавая пока вопросов, искоса посматривал на девушку, сидящую рядом с ним, – в бледно-зеленом свете, рассеивающемся вокруг, Ласкьяри выглядела еще моложе и в то же время старше, и Даниил Петрович никак не мог сообразить, отчего возник такой странный эффект. Ласкьяри замерла, напряженно вглядываясь в горизонт, и казалось, временами даже переставала дышать.
Наконец Ольшес спросил шепотом:
– Что это светится?
Ласкьяри вздрогнула и, не повернув головы, ответила – тоже шепотом:
– Желтый залив…
– Почему?
– Молчите. Увидите сами… –
Между Столицей и заливом лежал унылый край – однообразная равнина с редкими грядами холмов. Пологие склоны покрывала трава, и лишь кое-где росли кривые от нехватки влаги деревья. Но чем ближе к Желтому заливу, тем выше и круче становились холмы, и в конце концов они превращались в сплошные скалы, резко обрывающиеся перед бескрайностью соленой воды.
Шоссе подходило к заливу по распадку, и Ольшес, как ни всматривался, ничего не мог увидеть, кроме голых каменистых склонов справа и слева, да зеленого таинственного сияния впереди-там, где дорога выходила к океану. Но вот скалы расступились, а шоссе растворилось в полосе прибрежного песка. И Даниил Петрович, резко остановив автомобиль, замер, глядя вперед…
У самой воды в ирреально-зеленом свете двигались странные фигуры. На первый взгляд это были многорукие клубки неопределенной формы, стоящие на вполне человеческих ногах, – но когда глаза Ольшеса привыкли к переливчатому, меняющемуся свету, он вскрикнул… и тут же рука Ласкьяри легла на его губы.
– Тише… умоляю вас, тише…
Ольшес молча кивнул и повернулся к девушке. Она была полностью поглощена зрелищем, открывшимся на берегу Желтого залива. Ее глаза,темно-серые днем, сейчас казались изумрудными… она смотрела на людей, танцующих на песке, людей, держащих в объятиях каких-то странных существ, то ли змей, то ли осьминогов… Оль-шес должен был признать, что на первый взгляд сцена действительно напоминала «Лаокоона» – с той разницей, что в ней явно отсутствовал трагический элемент.
Поскольку у Даниила Петровича не было ни малейших причин замирать в экстатическом созерцании, он осторожно включил фиксирующую аппаратуру, а затем стал осматриваться по сторонам – насколько это было возможно не выходя из машины и не беспокоя спутницу.
Направо скальная гряда, окаймленная понизу смутно белеющей полосой песка, уходила вдаль и растворялась в зеленом мареве, – залив был велик. А слева…
Гигантская плоскость каменной стены величественно возносилась вверх, и на неровной поверхности камня красовалось изображение – не меньше пятидесяти метров в диаметре. Красными и черными штрихами на буроватом фоне кто-то нарисовал странную фигуру с двумя головами и множеством рук, – точнее, рук и щупалец вперемешку. Да и головы… Одна явно принадлежала человеку, но была обведена кругом, похожим на нимб, зато вторая больше всего походила на рисунок, сделанный очень маленьким ребенком, желавшим изобразить бяку. На неестественно удлиненном левом плече фигуры вторая голова вырастала полуовальной каплей – лысая; и на плоскости, обозначающей лицо, располагались один над другим два разновеликих глаза – нижний, очень большой, опушенный длинными ресницами, и верхний, маленький, узкий, то ли прищуренный, то ли припухший; ниже и чуть сбоку – короткий толстый клюв, слегка похожий на клюв попугая; и, почти сливаясь с условно обозначенной линией плеча, пугающе растягивался невероятно большой рот.
Внезапно идиллический танец прервался, фигуры распались на составные части, – и кочевники, опустив на песок клубки со множеством щупалец, двинулись к автомобилю. Выражение их лиц не допускало двойственного толкования – кочевники вполне однозначно угрожали зрителям. Ольшес дал задний ход, и машина поползла по шоссе, уходя от приближающихся людей. Ласкьяри, словно проснувшись, негромко вскрикнула:
– В чем дело?!
– Дело в том, что мы им, кажется, помешали, – спокойно ответил Даниил Петрович, разворачивая автомобиль.
– Ерунда!
– Вы уверены, что вообще можно смотреть на их танцы?
– Разумеется. Любому. Ах, вот оно что… Дело в вашем присутствии, я думаю. Они почуяли чужака.
– Вот как? – пробормотал Ольшес, прибавляя скорость. – Вы так думаете? А я думаю иначе… но это не важно.
Некоторое время они ехали молча – Ольшес вел машину со скоростью, не слишком превышающей местные понятия о быстрой езде, – но вот Ласкь-яри заговорила:
– Если не ваше присутствие смутило их – то что же?
– По-моему, они почувствовали, что я включил запись.
– Запись? – с недоумением посмотрела на него девушка.
– Да, это… ну, скажем, киносъемка.
– Но у вас нет кинокамеры.
– Она встроена в автомобиль и совершенно незаметна. Вы ведь советовали переделать машину, – рассмеялся Ольшес. – Вот я и последовал вашему совету. Поменял мотор, а заодно и поставил кое-какую аппаратуру.
– Вот как? В таком случае я попрошу вас продемонстрировать мне полные возможности нового мотора.
– С удовольствием.
Въезжая на улицы Столицы, Ольшес сбросил скорость, и Ласкьяри, глубоко вздохнув, прошептала:
? Прекрасно…
Ольшес глянул на нее. Девушка побледнела, но держалась в общем неплохо.
– Значит, вы довольны?
– Да. Чтобы догнать ваш автомобиль, потребуется наш самолет. А его за пять минут не поднимешь. Ваш космический корабль… он ведь недалеко. Сколько времени вам понадобится, чтобы до него добраться?.
– Ласкьяри, а вы твердо убеждены, что нам придется удирать?
– Да.
– Скажите, а почему вы так озабочены нашим спасением?
– Можно подумать, вы не знаете, – неожиданно огрызнулась Ласкьяри, на мгновение утратив дипломатическую выдержку.
Ольшес рассмеялся:
– Предположим, знаю. И даже считаю себя вправе задать вопрос. В случае… э-э… изменения ситуации… вы будете концентрировать свои усилия на господине консуле – или мы также можем рассчитывать на ваше сочувствие?
Ласкьяри с тоской в голосе сказала:
– Да ведь вы же ненормальные. И господин консул, я уверена, в случае опасности последним уйдет от нее. Сначала он будет пытаться спасти своих людей…
– Очень верное наблюдение.
– А потому у меня нет выбора.
– …Насколько можно понять из обстоятельств, переворот внутри дворца уже совершился, – говорил Ольшес. – Правитель дал нам разрешение на выход в город под давлением. И во главе новой группировки стоит первый министр. Его дочь знает многое, хотя и далеко не в курсе всех дел. Она не знает, например, на какой день назначено официальное объявление о смене власти… хотя я лично полагаю, что сие знаменательное событие произойдет в дни празднества, о котором нам до сих пор ничего официально неизвестно. И еще Ласкьяри не знает замыслов отца относительно нас. Но подозревает, что замыслы эти не блещут оригинальностью и гуманностью. Во всяком случае, если не первый министр, так по крайней мере таинственная организация, которая мечтает о захвате власти, не имея на то права…
– Кстати, – перебил Ольшеса Росинский, – а вы узнали, что означает это выражение – «право на власть»?
– Не совсем.
– Как это – не совсем? – удивился Елисеев.
– Давайте я лучше буду говорить по порядку, – предложил Ольшес.
– Ну, извольте, – согласился Адриан Станиславович.
– Первое, что лично меня заставило насторожиться, – начал Даниил Петрович, – так это неоднократно повторявшийся вопрос: «Почему именно эта страна?» Поневоле нам навязывалась мысль, что Тофет чем-то отличается от прочих государств на Ауяне. Анализ различий Тофета и других стран привел к выводу, что здесь действительно имеется какая-то закавыка. С одной стороны, Тофет – наиболее технологически развитая и богатая страна. С другой – в ней же якобы благополучно существуют почти первобытные племена степных кочевников…
– Якобы?.. – тут же ухватился за слово Елисеев, но Даниил Петрович, словно не расслышав, продолжил:
– Причем, заметьте, нам никаких пояснений по поводу этих племен не дают, несмотря на наши вопросы и неоднократные просьбы Хедде-на разрешить ему встречу с кочевниками. Из ряда намеков, обмолвок и прочего я составил некую картину… правда, неизвестно, насколько она соответствует реальности, но все же это лучше, чем ничего.
– Вы не будете так любезны…
– Буду. Непременно. Значит, так. Право на власть – традиционное понятие, и оно каким-то образом связано с кочевыми племенами. То есть, судя по всему, это самое право дается не просто рождением, но и еще какими-то обстоятельствами, однако в чем оно выражается – я пока не знаю. Я только предполагаю, что правом на власть в То-фете называют внезапно возникающую способность общаться с морскими существами – разумными, как я думаю, – и посредниками в общении выступают именно кочевники. Но возможно, посредничество тут ни при чем… Но эти люди совсем не так дики, как нас хотят убедить, и потому нам не позволяют с ними встречаться. И потому нам не верят, когда мы утверждаем, что случайно оказались именно в Тофете, – подозревают, что мы каким-то образом узнали о морском феномене и хотим тайком к нему подобраться. А именно связь с морем каким-то образом позволила Тофету обогнать другие государства Ауяны в развитии.
Елисеев приложил руку ко лбу и тяжело вздохнул.
– Даниил Петрович, – устало сказал он, – что-то мне кажется. Что ваша разыгравшаяся фантазия…
– Сегодня ночью Ласкьяри показала мне морских чудищ, Адриан Станиславович. Фантазия тут ни при чем. Кстати, там, возле Желтого залива, где кочевники встречаются с морскими жителями, я видел на скалах гигантский рисунок. Это конструкт, объединяющий человека и жителя моря – я не знаю, как называются эти существа…
Глава 7
…Автомобиль осторожно выполз на берег и остановился, коснувшись передними колесами воды. Сегодня залив светился едва заметно, и его бледная зелень, уходя вдаль, сливалась с небом. И кочевников не было поблизости – Оль-шес предварительно проехал по окрестностям, осмотрелся.
Помедлив немного, Даниил Петрович вышел из машины. Прошелся по берегу, задумчиво полюбовался смутно видимым рисунком на скалах, поднял камешек, бросил в воду. Он, собственно, не знал, на что рассчитывал, когда ехал сюда. Почему-то Ольшесу казалось, что этой ночью ему непременно нужно быть у залива, но почему? Впрочем, интуиция – мать информации, и коль скоро он явился на побережье, что-нибудь да узнает. Может быть, кочевники придут все-таки, попозже? Хотя вчера в это время они уже танцевали здесь… А может быть, морские чудища выйдут на песок, увидя его, Ольшеса? Даниил Петрович обернулся к изображению на скалах, всмотрелся в него еще раз. Это существо… кажется, морские жители похожи на осьминогов… если, конечно, можно судить по этому рисунку. Осьминоги…
«Дарейт!..»
Слово ворвалось в мысли Ольшеса так звучно и явственно, что Даниил Петрович невольно переспросил вслух:
– Как?
И ответом – вздох над заливом, над скалами, в воздухе, светящемся вокруг мягкой зеленью:
– Дарейт…:
Ольшес сел на песок. Обхватил колени руками. Подумал, потом громко сказал:
– И что дальше?
А дальше…
Даниил Петрович ощутил непонятную слабость, его руки безвольно опустились, он медленно лег, вытянулся на песке и закрыл глаза…
…Зеленоватые перламутровые слои всколыхнулись перед глазами, и ощущение краткого полета пронзительно и остро вошло в мысль и тело. Ольшес понял, что он уже не на берегу, но как он очутился в безмолвной, плотной тьме – он не смог бы объяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40