Она, по-видимому, так же добра, как прекрасна. Как трогательна ее привязанность к несчастной мадам Каудаль!
— Это правда! — подтвердил лейтенант Бриан. — Если бы это слово не было слишком банально, я бы назвал ее ангелом-хранителем.
— И притом удивительно хорошенький ангел и одетый всегда прекрасно! — легкомысленно заметил де Брюэр. — Вы, кажется, давно знакомы с ними, Патрис?
— Давно! — холодно отвечал доктор.
— Счастливый смертный! Я думаю, у мадемуазель Риё хорошенькое приданое?
— Возможно! — еще более ледяным тоном проговорил Патрис.
— Бедный Каудаль! Если он не вернется, то, вероятно, кузина будет его наследницей?
Доктор не нашел нужным отвечать на это.
— Получит она наследство или нет? — не унимался де Брюэр. — Мне очень жаль бедного Каудаля, но что же делать! Он погиб, это бесспорно!
— Черт возьми! — перебил Арокур. — Если мадемуазель Риё наследует все его состояние, она будет одна из самых богатых невест в нашем крае. Я хорошо знаю их земли.
— Ну, что же, Патрис? Не знаете ли, каковы планы прелестного ангела-хранителя? — спросил де Брюэр, которому, видимо, доставляло удовольствие помучить несчастного влюбленного.
— Я не знаю планов мадемуазель Риё, — проговорил Патрис, выведенный из себя, — да и, говоря откровенно, нахожу, что они не касаются ни вас, ни меня!
С этими словами он круто свернул в одну из боковых улиц и удалился быстрыми шагами. Де Брюэр разразился при этом веселым смехом.
— Та, та! — воскликнул он. — Уж не имеет ли сам доктор видов на мадемуазель Риё?
— Надо признаться, — вмешался Арокур, — что наш разговор был не особенно деликатен и мог рассердить его, как друга дома.
— Это совершенно верно, — признался де Брюэр. — Однако я не нахожу ничего неприличного в моем восхищении такой прелестной девушкой, как мадемуазель Риё; что же касается ее приданого, то с моей стороны это было простое любопытство, без всякой задней мысли.
— Несчастная мать, — проговорил Арокур, желая переменить разговор. — Если Каудаль не вернется, ее жизнь разбита навсегда! Какая тяжелая участь ожидает матерей, сестер и невест моряков!
— Надеюсь, командир, что вы не будете распространять ваши пессимистические взгляды между молодыми барышнями! — с притворным ужасом воскликнул де Брюэр.
— Дитя! — не мог не засмеяться Арокур. — Но зачем вы так расстроили сегодня бедного Патриса?
— Вернее, он сам себя расстраивает. Разве преступление восторгаться молодой девушкой?
— Все-таки было нехорошо с твоей стороны огорчать Патриса, — вмешался Бриан. — Это не по-товарищески.
— Ну вот! Все против меня! Мне остается только скрыться скорее. А все-таки я повторяю, что мадемуазель Риё очаровательна, да если она кроме того и богата, то моряки должны не дремать. Я первый готов предложить ей руку и сердце! — И смеясь от всего сердца, он распрощался со своими спутниками, которых находил сегодня слишком серьезными.
Что касается Патриса, то легкомысленная болтовня де Брюэра глубоко запала ему в душу.
«Если Рене не вернется, то Елена наследует все его состояние и будет, по словам командира, одной из самых богатых невест. Значит, надо более, чем когда-нибудь, избегать ее и скрывать свое чувство. Де Брюэр говорил так, как будто у него были какие-то подозрения. Неужели я похож на искателя богатой невесты?» — с ужасом думал Патрис и еще пламеннее желал возвращения Рене. Однако по отношению к Елене он делался все сдержаннее и холоднее, что немало огорчало бедную девушку и отравляло их обоюдное существование.
Между всеми друзьями, окружающими в это время мадам Каудаль и Елену, более всего участия в их горе принимал, по-видимому, Монте-Кристо, по крайней мере суетился и надоедал им больше всех. Его страсть состояла в том, чтобы всюду и всегда играть первенствующую роль и обращать на себя всеобщее внимание, для чего исчезновение Рене являлось очень удобным поводом. Он ежедневно являлся к мадам Каудаль с озабоченным и важным видом для того, чтобы объявить, что , нет ничего нового. Его можно было поминутно встретить в гавани, где он предлагал царские награды всякому, кто доставит ему какие-либо сведения о пропавшем судне. С этой же целью он помещал объявления в газетах, где говорилось, что граф Монте-Кристо, огорченный пропажей своего помощника, отказывается от обычного летнего плавания для того, чтобы лично заняться поисками.
— Живого или мертвого, но я отыщу своего друга! — торжественно говорил он.
Однако его посещения становились все невыносимее для мадам Каудаль. Она с ужасом ждала его звонка и появления в гостиной, где он с комфортом усаживался в кресло с видом человека, крайне довольного самим собой.
— Сегодня мы сделали великий шаг! — объявил он своим громовым голосом.
— О, Боже мой! Что случилось, граф? — вся дрожа от волнения, спрашивала мадам Каудаль.
— Мы решили спустить в море водолазный прибор нашего незабвенного Рене!
— Как, граф, значит, вы отправляетесь в плавание?
— О, нет, мы произведем наши первые поиски здесь, на рейде.
— Но ведь Рене писал, что он давно уже покинул Брест?
— О, это пустяки! Мы произведем наши изыскания сперва здесь, но если они, к сожалению, останутся бесплодны, что, впрочем, весьма возможно…
— Не лучше ли поискать его там, где есть надежда найти? — застенчиво перебила мадам Каудаль. — Я, конечно, не осмелилась бы сама просить вас об этом, но раз вы так добры, что предлагаете мне сами…
— Извините, мадам! Надо сперва поискать здесь, ввиду того, что Рене мог погибнуть на обратном пути. Если наши поиски не приведут ни к чему, в таком случае мы возобновим их в другом месте.
— Значит, нет ничего нового? — спрашивала мадам Каудаль. вполне разочарованная.
— Пока ничего, но даю слово, что я возвращу вам сына живого или мертвого! — При этом Монте-Кристо принимал классическую позу, в которой его изобразил Бонна.
Иногда же он начинал описывать или, вернее, объяснять характер Рене, совершенно забывая, что лучше всего должна была знать это мать.
— Ваш сын, — говорил он, — передовой человек, но он слишком опережает свой век, а потому никогда ничего не достигнет!
— Позвольте, граф, — прерывала мадам Каудаль, оскорбленная в своей материнской гордости, — моему Рене, наоборот, удавалось всегда все, что он предпринимал. Даже это несчастное судно прекрасно удалось ему. Всегда и во всем у него была счастливая рука. Не правда ли, Елена?
— Согласен, согласен! Но так как ваш сын слишком отважен и не хочет идти по обыкновенной дороге, то вследствие этого он увлекся чересчур смелыми предприятиями, так сказать, неблагоразумными.
— Боже мой, граф! Никто не находил это неблагоразумным, когда попытка Рене удалась. Вы сами принимали живое участие в его изобретении!
— Совершенно верно! — говорил Монте-Кристо, не зная, что возразить и глупо ворочая своими выпуклыми глазами. При этом за спиной мадам Каудаль он делал жесты, выражающие его сожаление к несчастной женщине, у которой горе отняло способность понимать серьезные разговоры. Вообще оба собеседника имели между собой очень мало общего, и если бы не восхищение графа мадемуазель Риё и не его страсть принимать участие во всем, что возбуждает общественный интерес и может доставить ему некоторую известность, то, вероятно, он давно бы прекратил свои посещения, тем более, что мадам Каудаль и Елена не умели даже ценить его титула и снисхождения к ним. Тем не менее он продолжал ежедневно бывать у них и разыгрывать роль покровителя.
Между тем «Геркулес» покинул Брест и отправился в Средиземное море, но доктор Патрис выхлопотал себе отпуск и остался в Бресте. Когда он объявил об этом мадам Каудаль и Елене, они обе поняли, что он сделал это ради них, чтобы иметь возможность поддержать их в эти тяжелые дни, когда последняя надежда на возвращение Рене была потеряна.
ГЛАВА XII. Появление Кермадека
Однажды утром, когда доктор Патрис вышел на улицу, чтобы справиться, по своему обыкновению, о здоровье мадам Каудаль, он наткнулся почти около своего дома на Кермадека. Встреча эта поразила его так сильно, что он чуть не вскрикнул от удивления. Матрос имел цветущий и веселый вид и осматривался с видом победителя.
Патрис одним прыжком очутился около него.
— Какими судьбами? Откуда ты? А Рене, твой офицер?
— Его благородие жив и здоров!
— Он здесь?
Нет! при этом матрос покачал головой и указал пальцем куда-то в пространство.
Так где же он? Почему ты вернулся один? Где «Титания»? Все считали вас погибшими!
Вот как! Если бы все знали, где мы были, то, я думаю, рот разинули бы от удивления
— Ты был у мадам Каудаль?
— Нет, ваше благородие, у меня есть до вас дело!
— Ко мне? Болен ты, что ли?
— Нет! Видно, там очень здоровый воздух, хотя его там и нет, потому что я чувствую себя отлично.
— Что же тебе от меня надо?
— Дело-то в том, что я послан к вашему благородию, чтобы привезти вас туда…
— Куда туда, дурак?
Матрос снова указал пальцем куда-то в пространство и прищурил глаза с таинственным видом.
— Что там такое? — спросил доктор, оборачиваясь.
— Шш, шш!.. Не так громко! Его благородие не хочет, чтобы все знали, где он теперь находится.
— Да где же он теперь?
— По правде сказать, в очень удивительном месте и с такими удивительными людьми! — и Кермадек поднял руки к небу, как бы призывая его в свидетели своих слов.
— Говори же хорошенько, в чем дело?
— Ну, вот, — проговорил наконец матрос, оглянувшись из предосторожности по сторонам, чтобы удостовериться, что его никто не слышит, — его благородие и я совершили такое плавание, такое плавание…
— Хорошо, хорошо! Ты говоришь, что он прибыл к тем людям, которых искал?
— Ага, господин доктор знает об этом! Да, мы их нашли, и теперь его благородие там как сыр в масле катается, да и мне было не худо, грех сказать!
— Что же дальше?
— А вот что! Старик-то, — господин доктор знает, о ком я говорю, — заболел, ну, да уж и стар он, поди, лет до ста ему, так вот, надо, чтобы его благородие его вылечил.
— Убирайся ты ко всем чертям! Полезу я, что ли, на дно океана щупать пульс этому Нептуну!
— Как будет угодно вашей милости! А вот у меня и письмецо есть для вас, — прибавил Кермадек, шаря в карманах своей куртки.
— У тебя есть письмо? Что же ты раньше ничего не сказал об этом? — воскликнул доктор, вырывая бумагу из рук матроса. Он поспешно разорвал конверт и быстро пробежал глазами послание своего друга.
«Рене, доктору Патрису.
Снова обращаюсь лично к тебе, дорогой мой Этьен, с большой и очень важной для меня просьбой, письмо же это прошу показать матушке и Елене.
Прежде всего поздравь меня с победой! Я достиг своей цели, я безгранично счастлив, и в настоящую минуту пишу тебе на перламутровом столе в волшебном дворце Атлантис (это имя моей Ундины). Если бы я вздумал рассказывать тебе подробно, как я нашел ее, это заняло бы целый том, а потому кратко расскажу тебе мои приключения.
Вам уже известно, как я с помощью моего водолазного снаряда нашел подводное жилище, представляющее громаднейшую теплицу, освещенную необыкновенно сильным светом, подобным солнечному. Этот свет помог мне в настоящих моих поисках, так как я направлял мое судно прямо на него. Все шло согласно моим расчетам: открыв ящик для воды, мы начали быстро погружаться на глубину и уже на расстоянии двухсот метров от поверхности заметили сильный свет, а через сорок минут после момента погружения достигли хрустальной стены волшебного жилища. Благодаря подвижности «Титании» мне удалось осмотреть внешний вид дворца, что подтвердило мои первые впечатления: он состоит из длинных прямоугольных галерей, соединяющихся местами куполами; я даже нашел пролом, сделанный моим прежним снарядом. Однако нигде не было ни отверстия, ни чего-либо похожего на дверь. Напрасно я несколько раз проплыл вокруг теплицы, занимающей пространство по крайней мере в пятнадцать или двадцать гектаров, — нигде не было ничего похожего на вход. Я уже намеревался прибегнуть к каким-нибудь энергичным мерам, как вдруг заметил в том месте стены, где она несколько ниже, нечто напоминающее бок от шлюза. Тотчас я приступил к подробному осмотру, из которого выяснилось, что перед нами находилась комната, наполненная водой, расположенная вертикально над другой пустой комнатой, которая отделялась от первой подвижными перегородками, снабженными рычагами. Следовательно, это был действительно шлюз, то есть вход.
Но каким образом заставить его открыться?
Вот что было затруднительно. После недолгих размышлений я решил прибегнуть к обычному в подобных случаях способу — к стуку, и, продев руку в гуттаперчевую перчатку, начал стучать молотком в стену. Удары были для нос почти неслышны, но, по всей вероятности, раздавались со страшной силой в пустой теплице, и скоро достигли цели. Я заметил вдалеке старика, сопровождаемого его очаровательной дочерью.
При виде моего судна он, видимо, был поражен и в первую минуту не знал, на что решиться, однако гостеприимство превозмогло в нем страх неизвестности, и он сильной рукой схватился за рукоятку и повернул рычаг шлюза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Это правда! — подтвердил лейтенант Бриан. — Если бы это слово не было слишком банально, я бы назвал ее ангелом-хранителем.
— И притом удивительно хорошенький ангел и одетый всегда прекрасно! — легкомысленно заметил де Брюэр. — Вы, кажется, давно знакомы с ними, Патрис?
— Давно! — холодно отвечал доктор.
— Счастливый смертный! Я думаю, у мадемуазель Риё хорошенькое приданое?
— Возможно! — еще более ледяным тоном проговорил Патрис.
— Бедный Каудаль! Если он не вернется, то, вероятно, кузина будет его наследницей?
Доктор не нашел нужным отвечать на это.
— Получит она наследство или нет? — не унимался де Брюэр. — Мне очень жаль бедного Каудаля, но что же делать! Он погиб, это бесспорно!
— Черт возьми! — перебил Арокур. — Если мадемуазель Риё наследует все его состояние, она будет одна из самых богатых невест в нашем крае. Я хорошо знаю их земли.
— Ну, что же, Патрис? Не знаете ли, каковы планы прелестного ангела-хранителя? — спросил де Брюэр, которому, видимо, доставляло удовольствие помучить несчастного влюбленного.
— Я не знаю планов мадемуазель Риё, — проговорил Патрис, выведенный из себя, — да и, говоря откровенно, нахожу, что они не касаются ни вас, ни меня!
С этими словами он круто свернул в одну из боковых улиц и удалился быстрыми шагами. Де Брюэр разразился при этом веселым смехом.
— Та, та! — воскликнул он. — Уж не имеет ли сам доктор видов на мадемуазель Риё?
— Надо признаться, — вмешался Арокур, — что наш разговор был не особенно деликатен и мог рассердить его, как друга дома.
— Это совершенно верно, — признался де Брюэр. — Однако я не нахожу ничего неприличного в моем восхищении такой прелестной девушкой, как мадемуазель Риё; что же касается ее приданого, то с моей стороны это было простое любопытство, без всякой задней мысли.
— Несчастная мать, — проговорил Арокур, желая переменить разговор. — Если Каудаль не вернется, ее жизнь разбита навсегда! Какая тяжелая участь ожидает матерей, сестер и невест моряков!
— Надеюсь, командир, что вы не будете распространять ваши пессимистические взгляды между молодыми барышнями! — с притворным ужасом воскликнул де Брюэр.
— Дитя! — не мог не засмеяться Арокур. — Но зачем вы так расстроили сегодня бедного Патриса?
— Вернее, он сам себя расстраивает. Разве преступление восторгаться молодой девушкой?
— Все-таки было нехорошо с твоей стороны огорчать Патриса, — вмешался Бриан. — Это не по-товарищески.
— Ну вот! Все против меня! Мне остается только скрыться скорее. А все-таки я повторяю, что мадемуазель Риё очаровательна, да если она кроме того и богата, то моряки должны не дремать. Я первый готов предложить ей руку и сердце! — И смеясь от всего сердца, он распрощался со своими спутниками, которых находил сегодня слишком серьезными.
Что касается Патриса, то легкомысленная болтовня де Брюэра глубоко запала ему в душу.
«Если Рене не вернется, то Елена наследует все его состояние и будет, по словам командира, одной из самых богатых невест. Значит, надо более, чем когда-нибудь, избегать ее и скрывать свое чувство. Де Брюэр говорил так, как будто у него были какие-то подозрения. Неужели я похож на искателя богатой невесты?» — с ужасом думал Патрис и еще пламеннее желал возвращения Рене. Однако по отношению к Елене он делался все сдержаннее и холоднее, что немало огорчало бедную девушку и отравляло их обоюдное существование.
Между всеми друзьями, окружающими в это время мадам Каудаль и Елену, более всего участия в их горе принимал, по-видимому, Монте-Кристо, по крайней мере суетился и надоедал им больше всех. Его страсть состояла в том, чтобы всюду и всегда играть первенствующую роль и обращать на себя всеобщее внимание, для чего исчезновение Рене являлось очень удобным поводом. Он ежедневно являлся к мадам Каудаль с озабоченным и важным видом для того, чтобы объявить, что , нет ничего нового. Его можно было поминутно встретить в гавани, где он предлагал царские награды всякому, кто доставит ему какие-либо сведения о пропавшем судне. С этой же целью он помещал объявления в газетах, где говорилось, что граф Монте-Кристо, огорченный пропажей своего помощника, отказывается от обычного летнего плавания для того, чтобы лично заняться поисками.
— Живого или мертвого, но я отыщу своего друга! — торжественно говорил он.
Однако его посещения становились все невыносимее для мадам Каудаль. Она с ужасом ждала его звонка и появления в гостиной, где он с комфортом усаживался в кресло с видом человека, крайне довольного самим собой.
— Сегодня мы сделали великий шаг! — объявил он своим громовым голосом.
— О, Боже мой! Что случилось, граф? — вся дрожа от волнения, спрашивала мадам Каудаль.
— Мы решили спустить в море водолазный прибор нашего незабвенного Рене!
— Как, граф, значит, вы отправляетесь в плавание?
— О, нет, мы произведем наши первые поиски здесь, на рейде.
— Но ведь Рене писал, что он давно уже покинул Брест?
— О, это пустяки! Мы произведем наши изыскания сперва здесь, но если они, к сожалению, останутся бесплодны, что, впрочем, весьма возможно…
— Не лучше ли поискать его там, где есть надежда найти? — застенчиво перебила мадам Каудаль. — Я, конечно, не осмелилась бы сама просить вас об этом, но раз вы так добры, что предлагаете мне сами…
— Извините, мадам! Надо сперва поискать здесь, ввиду того, что Рене мог погибнуть на обратном пути. Если наши поиски не приведут ни к чему, в таком случае мы возобновим их в другом месте.
— Значит, нет ничего нового? — спрашивала мадам Каудаль. вполне разочарованная.
— Пока ничего, но даю слово, что я возвращу вам сына живого или мертвого! — При этом Монте-Кристо принимал классическую позу, в которой его изобразил Бонна.
Иногда же он начинал описывать или, вернее, объяснять характер Рене, совершенно забывая, что лучше всего должна была знать это мать.
— Ваш сын, — говорил он, — передовой человек, но он слишком опережает свой век, а потому никогда ничего не достигнет!
— Позвольте, граф, — прерывала мадам Каудаль, оскорбленная в своей материнской гордости, — моему Рене, наоборот, удавалось всегда все, что он предпринимал. Даже это несчастное судно прекрасно удалось ему. Всегда и во всем у него была счастливая рука. Не правда ли, Елена?
— Согласен, согласен! Но так как ваш сын слишком отважен и не хочет идти по обыкновенной дороге, то вследствие этого он увлекся чересчур смелыми предприятиями, так сказать, неблагоразумными.
— Боже мой, граф! Никто не находил это неблагоразумным, когда попытка Рене удалась. Вы сами принимали живое участие в его изобретении!
— Совершенно верно! — говорил Монте-Кристо, не зная, что возразить и глупо ворочая своими выпуклыми глазами. При этом за спиной мадам Каудаль он делал жесты, выражающие его сожаление к несчастной женщине, у которой горе отняло способность понимать серьезные разговоры. Вообще оба собеседника имели между собой очень мало общего, и если бы не восхищение графа мадемуазель Риё и не его страсть принимать участие во всем, что возбуждает общественный интерес и может доставить ему некоторую известность, то, вероятно, он давно бы прекратил свои посещения, тем более, что мадам Каудаль и Елена не умели даже ценить его титула и снисхождения к ним. Тем не менее он продолжал ежедневно бывать у них и разыгрывать роль покровителя.
Между тем «Геркулес» покинул Брест и отправился в Средиземное море, но доктор Патрис выхлопотал себе отпуск и остался в Бресте. Когда он объявил об этом мадам Каудаль и Елене, они обе поняли, что он сделал это ради них, чтобы иметь возможность поддержать их в эти тяжелые дни, когда последняя надежда на возвращение Рене была потеряна.
ГЛАВА XII. Появление Кермадека
Однажды утром, когда доктор Патрис вышел на улицу, чтобы справиться, по своему обыкновению, о здоровье мадам Каудаль, он наткнулся почти около своего дома на Кермадека. Встреча эта поразила его так сильно, что он чуть не вскрикнул от удивления. Матрос имел цветущий и веселый вид и осматривался с видом победителя.
Патрис одним прыжком очутился около него.
— Какими судьбами? Откуда ты? А Рене, твой офицер?
— Его благородие жив и здоров!
— Он здесь?
Нет! при этом матрос покачал головой и указал пальцем куда-то в пространство.
Так где же он? Почему ты вернулся один? Где «Титания»? Все считали вас погибшими!
Вот как! Если бы все знали, где мы были, то, я думаю, рот разинули бы от удивления
— Ты был у мадам Каудаль?
— Нет, ваше благородие, у меня есть до вас дело!
— Ко мне? Болен ты, что ли?
— Нет! Видно, там очень здоровый воздух, хотя его там и нет, потому что я чувствую себя отлично.
— Что же тебе от меня надо?
— Дело-то в том, что я послан к вашему благородию, чтобы привезти вас туда…
— Куда туда, дурак?
Матрос снова указал пальцем куда-то в пространство и прищурил глаза с таинственным видом.
— Что там такое? — спросил доктор, оборачиваясь.
— Шш, шш!.. Не так громко! Его благородие не хочет, чтобы все знали, где он теперь находится.
— Да где же он теперь?
— По правде сказать, в очень удивительном месте и с такими удивительными людьми! — и Кермадек поднял руки к небу, как бы призывая его в свидетели своих слов.
— Говори же хорошенько, в чем дело?
— Ну, вот, — проговорил наконец матрос, оглянувшись из предосторожности по сторонам, чтобы удостовериться, что его никто не слышит, — его благородие и я совершили такое плавание, такое плавание…
— Хорошо, хорошо! Ты говоришь, что он прибыл к тем людям, которых искал?
— Ага, господин доктор знает об этом! Да, мы их нашли, и теперь его благородие там как сыр в масле катается, да и мне было не худо, грех сказать!
— Что же дальше?
— А вот что! Старик-то, — господин доктор знает, о ком я говорю, — заболел, ну, да уж и стар он, поди, лет до ста ему, так вот, надо, чтобы его благородие его вылечил.
— Убирайся ты ко всем чертям! Полезу я, что ли, на дно океана щупать пульс этому Нептуну!
— Как будет угодно вашей милости! А вот у меня и письмецо есть для вас, — прибавил Кермадек, шаря в карманах своей куртки.
— У тебя есть письмо? Что же ты раньше ничего не сказал об этом? — воскликнул доктор, вырывая бумагу из рук матроса. Он поспешно разорвал конверт и быстро пробежал глазами послание своего друга.
«Рене, доктору Патрису.
Снова обращаюсь лично к тебе, дорогой мой Этьен, с большой и очень важной для меня просьбой, письмо же это прошу показать матушке и Елене.
Прежде всего поздравь меня с победой! Я достиг своей цели, я безгранично счастлив, и в настоящую минуту пишу тебе на перламутровом столе в волшебном дворце Атлантис (это имя моей Ундины). Если бы я вздумал рассказывать тебе подробно, как я нашел ее, это заняло бы целый том, а потому кратко расскажу тебе мои приключения.
Вам уже известно, как я с помощью моего водолазного снаряда нашел подводное жилище, представляющее громаднейшую теплицу, освещенную необыкновенно сильным светом, подобным солнечному. Этот свет помог мне в настоящих моих поисках, так как я направлял мое судно прямо на него. Все шло согласно моим расчетам: открыв ящик для воды, мы начали быстро погружаться на глубину и уже на расстоянии двухсот метров от поверхности заметили сильный свет, а через сорок минут после момента погружения достигли хрустальной стены волшебного жилища. Благодаря подвижности «Титании» мне удалось осмотреть внешний вид дворца, что подтвердило мои первые впечатления: он состоит из длинных прямоугольных галерей, соединяющихся местами куполами; я даже нашел пролом, сделанный моим прежним снарядом. Однако нигде не было ни отверстия, ни чего-либо похожего на дверь. Напрасно я несколько раз проплыл вокруг теплицы, занимающей пространство по крайней мере в пятнадцать или двадцать гектаров, — нигде не было ничего похожего на вход. Я уже намеревался прибегнуть к каким-нибудь энергичным мерам, как вдруг заметил в том месте стены, где она несколько ниже, нечто напоминающее бок от шлюза. Тотчас я приступил к подробному осмотру, из которого выяснилось, что перед нами находилась комната, наполненная водой, расположенная вертикально над другой пустой комнатой, которая отделялась от первой подвижными перегородками, снабженными рычагами. Следовательно, это был действительно шлюз, то есть вход.
Но каким образом заставить его открыться?
Вот что было затруднительно. После недолгих размышлений я решил прибегнуть к обычному в подобных случаях способу — к стуку, и, продев руку в гуттаперчевую перчатку, начал стучать молотком в стену. Удары были для нос почти неслышны, но, по всей вероятности, раздавались со страшной силой в пустой теплице, и скоро достигли цели. Я заметил вдалеке старика, сопровождаемого его очаровательной дочерью.
При виде моего судна он, видимо, был поражен и в первую минуту не знал, на что решиться, однако гостеприимство превозмогло в нем страх неизвестности, и он сильной рукой схватился за рукоятку и повернул рычаг шлюза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20