Цель предстоящего путешествия «Синдерельи» — исследование дна Атлантического океана. Рене тотчас попросил показать ему аппарат, служивший для этих изысканий, и Монте-Кристо с удовольствием исполнил его желание, не подозревая, какой особенный интерес представлял для его гостя этот свинцовый лот, весом по крайней мере в тысячу килограммов. К верхушке его прикреплялся шелковый канат в полторы тысячи метров длиной.
— Вот видите, — объяснял граф Рене, весь сияя восторгом от возможности похвастаться своими сокровищами, — дно его вогнуто внутрь и смазывается салом, к которому пристает все, что находится в океане: раковины, травы и так далее. Рассматривая их с помощью микроскопа, мы открываем новые растительные и животные организмы, скрывающиеся в глубине морской.
— Как! — воскликнул Рене, разочарованный, — и у вас нет другого аппарата для исследований?..
— Нет! Да разве у кого-нибудь есть лучший лот, чем мой? Какой недостаток вы находите в нем?
— Никакого, конечно! Но, во всяком случае, слишком уж примитивно удовлетворяться сведениями, добытыми таким способом!
— Что же можно сделать другое? Нельзя же спустить туда фотографический аппарат!
— Без сомнения, нельзя, но зато можно спустить человека. Я приехал к вам на яхту с твердым намерением самому достичь дна океана и увидеть собственными глазами все, что там происходит!
— Ха-ха! — расхохотался Монте-Кристо. — Верно, что вам бы очень хотелось проникнуть в морские тайны, так же, как и мне самому; к несчастью, это невозможно!
— Невозможно! Почему?
— Да потому, что наши исследования происходят на таких глубинах, куда нельзя спустить водолаза, так как нет возможности снабдить его необходимым для дыхания воздухом.
Это возражение заставило Рене призадуматься.
— Значит, — наконец произнес он, — все затруднение состоит в невозможности провести воздух на достаточную глубину вследствие чрезмерной длины труб, которые бы потребовались для этого? Что же, поищем другой способ!
— Ого! — воскликнул с удивлением Монте-Кристо.
— Прежде всего, — продолжал Рене, — надо изобрести такой подводный снаряд, который имел бы запас воздуха по крайней мере на три или четыре часа и мог бы спускаться на самое дно вместе с водолазом. Кроме того, необходимо снабдить его телефонным сообщением с поверхностью и паровой машиной для поднятия наверх для того, чтобы его можно было вытащить в каждую минуту.
— Знаете что? — воскликнул граф с восхищением. — Это замечательно остроумный план. Единственное затруднение в том, что у нас нет этого снаряда!
— Что ж! Мы его изобретем! Разве у нас нет под руками всего необходимого?
— В этом вы правы! Мои рабочие справятся с какими угодно трудностями!
— Прекрасно! В таком случае я тотчас примусь за работу и надеюсь, что вскоре представлю вам план, по которому ваши рабочие выстроят великолепнейший водолазный снаряд, удовлетворяющий всем нашим требованиям.
— Если вы это исполните, — воскликнул Монте-Кристо, представляя уже себе заранее, какую славу это принесет его имени и весь сияя при одной мысли об этом, — в таком случае я вам уступаю на год, нет — на два, доходы со всех моих имений!
— Я не потребую такой большой награды, — проговорил, смеясь, Рене. — Мне достаточно спуститься первому и самому выбрать место для исследований.
— О, конечно! Вы будете распоряжаться по своему усмотрению. Когда вы приступите к исполнению вашего плана?
— Тотчас, как мы выйдем в море.
— Отлично! А куда вы желаете плыть?
— Мне бы хотелось исследовать Саргассово море и его окрестности. Когда мы будем под 25° западной долготы и 36° северной широты, то остановимся и приступим к исследованию дна.
— Ого! Однако у вас все уже предусмотрено. Что же вы надеетесь открыть в этом месте? Водоросли?
— Действительно, в этом месте их множество; они известны между учеными под названием focus natans. Но эти водоросли ничуть не помешают нашим исследованиям.
— Без сомнения! Ваш водолазный снаряд прекрасно справится с этим зеленым ковром. Итак, я весь к вашим услугам, и мы тотчас отправимся по вашему желанию.
С этими словами Монте-Кристо удалился отдавать команду к отплытию, а Каудаль отправился в библиотеку, где немедленно приступил к разработке своего плана.
Благодаря своим техническим познаниям, Рене вскоре удалось увидеть воплощение своей идеи на бумаге; он нарисовал по крайней мере двадцать планов, пока добился такого, который удовлетворил его и был передан в мастерские. Монте-Кристо не напрасно хвалил своих рабочих, действительно оказавшихся знатоками своего дела, в чем Рене пришлось скоро убедиться.
Снаряд, изобретенный Рене, состоял из громадного цилиндра, в тридцать метров диаметром, похожего на комнату, с балластом свинца в три тысячи килограммов. Кругом он был окован сталью и прикреплялся к бортам судна, причем его можно было погружать на какую угодно глубину и вытаскивать оттуда на поверхность с помощью системы блоков и парового ворота.
В стены этого ящика были вставлены толстые, но очень прозрачные стекла, через которые помещенный на потолке электрический фонарь мог свободно освещать окружающую водную среду. Источником света служил электрический аккумулятор, помещавшийся в ящике мягкого дивана, который вместе с двумя креслами и рабочим столом составлял всю обстановку каютки.
Около дивана стояла большая китайская ваза, в глубине которой находился сосуд с двумя трубочками, выделявшими кислород. Напротив, в такой же вазе, помещалась чашка, которую Рене намеревался наполнить водой, смешанной с баритом.
Закись барита, открытая германским химиком Шелем, имеет способность поглощать с замечательной быстротой угольную кислоту. Каудалю было известно это свойство, и он рассчитывал, что барит поможет ему поддерживать чистоту воздуха в продолжение многих часов. Опыт вполне подтвердил его предположение.
Приспособленная таким образом, эта маленькая подводная каютка представляла очень элегантное помещение. Внизу помещались четыре гуттаперчевых мешка, имевшие форму перчаток, в которые могла просовываться рука водолаза с целью захватывать с морского дна водоросли, песок и различных зоофитов, что, конечно, было несравненно удобнее добывания их посредством лота. Кроме того, по канатам, на которых опускался снаряд в воду, была проведена телефонная проволока, так что сообщение водолаза с поверхностью не прерывалось ни на одну минуту. Всякое его приказание могло быть немедленно приведено в исполнение, благодаря чему снаряд, изобретенный Каудалем, имел все преимущества над прочими водолазными приборами.
Между тем работы в мастерских продвигались очень быстро, что заметно радовало самого владельца яхты. Рене отдался им со всей пылкостью, на которую была способна его энергичная, горячая натура. Монте-Кристо только удивлялся его энергии и трудолюбию, так как сам более всего на свете любил спокойствие и предавался постоянному far niente, хотя и мечтал прославить свое имя научными открытиями, самым верным средством к чему считал свое богатство. Трудиться же и добиваться чего-нибудь самому было ему не под силу и не по вкусу, а потому энергия и деятельность Каудаля внушали ему не только удивление, но и восторг перед личностью своего юного гостя.
Таким образом, время летело незаметно и скоро «Синдерелья» достигла таинственного моря, служившего целью ее плавания. Работы приходили к концу, и нетерпение Рене все увеличивалось. Воспоминание о прелестной волшебнице не покидало его ни на минуту, и ее чудный голос, казалось, призывал его в морскую бездну.
Какая-то непостижимая сила влекла его, особенно по ночам, на палубу. Облокотившись на борт, он вглядывался при слабом свете мерцающих звезд в темные волны, освещенные иногда фосфорическим сиянием или серебристым светом луны, и ему чудилось, что мраморные обнаженные руки протягиваются к нему и милый голос шепчет ласковые слова.
Однажды в полночь (быть может, это был сон) ему послышалась та же незабвенная песня. Она неслась откуда-то издалека и напоминала тихую жалобу. Впечатление было так сильно, что, не помня себя, Рене невольно подхватил своим страстным, полным мольбы голосом знакомую мелодию. Но на этот раз все было тихо кругом. В отчаянии он схватился за голову, думая, что сходит с ума. Невольно взгляд его упал на перстень… Нет! Значит, это не сон, не галлюцинация, а действительность, и при одной мысли снова увидеть свою Ундину он чувствовал себя способным на все геройские подвиги.
Теперь он понимал, почему Улисс залепил воском уши своих спутников, чтобы уберечь их от пения сирен. Он испытал это на самом себе. Тот, кто хоть раз слышал это волшебное пение, уже не мог никогда забыть его!
ГЛАВА VII. Журнал Рене Каудаля

Каждый раз, когда представлялся удобный случай, то есть когда вблизи «Синдерельи» проходило какое-нибудь судно, Рене посылал домой подробные рапорты о своем здоровье и нравственном состоянии. Все его письма дышали надеждой на будущее, но настоящий смысл их понимала одна Елена. Мадам Каудаль и доктор Патрис истолковывали их сообразно собственным опасениям и мечтам. Видя какую-то перемену в отношениях сына и своей приемной дочери, мадам Каудаль надеялась на скорое исполнение своего давнишнего желания и вся сияла от радостного предчувствия, которым не могла не поделиться с Патриком. Десять раз на дню она начинала с ним разговор на одну и ту же тему, не подозревая огорчения, которое причиняла своему поверенному.
— Замечаете, доктор, как похорошела Елена за последнее время? — говорила она.
— Мне кажется, что мадемуазель Елена всегда была замечательно хороша! — возражал Патрис, считая, что сестра его друга прекраснейшее существо в мире.
— Да нет же! Она похорошела так только после этого ужасного приключения с Рене. Здесь видна рука Провидения! Они созданы друг для друга! Да кроме того, я не могу себе представить, чтобы моя Елена когданибудь рассталась со мной и отдала свое сердце чужому человеку!
— Но ведь это — участь всех матерей!
— Посмотрим, будете ли вы так спокойно говорить об этом, когда у вас будут свои дочери! Но теперь мне уже нечего больше волноваться: ее выбор сделан!
— Вы думаете, что между Рене и мадемуазель Еленой все решено?
— Без сомнения! Разве вы не наблюдали за ними во время последнего пребывания здесь Рене? Они почти не расставались, между ними все какие-то секреты. Все это замечали, да это ясно как день! Тут и слепой бы заметил.
— Но ведь они всегда и раньше были неразлучны.
— Теперь совсем другое дело. Да разве вы не замечаете, как сияет Елена каждый раз, когда приходят известия от Рене?
— Но она сияла и тогда, когда он уезжал, а это плохой признак!
— Пустяки! Елена вся в свою мать, у которой было геройское сердце. Она способна пожертвовать самым дорогим из любви к родине. Я говорю совершенно серьезно: у Елены великодушная и энергичная натура, и она достойна быть подругой моего Рене!
Подобные разговоры возобновлялись поминутно, причиняя серьезные страдания доктору Патрису, чего мадам Каудаль, несмотря на свою проницательность, совершенно не замечала.
К сожалению, несчастному страдальцу не удалось подслушать разговора, происходившего в этот день между двумя молодыми девушками, прогуливавшимися в тени старых тополей; этот разговор, вероятно, успокоил бы его страдающую душу.
Елена Риё и Берта Люзан были закадычными подругами с самых детских лет и ничего не скрывали друг от друга. Прогуливаясь под руку по аллеям старого сада, залитым жарким летним солнцем, молодые девушки представляли прелестную картину.
Берта Люзан была высокая, стройная блондинка с синими глазами на классически правильном лице. Елена — миниатюрная брюнетка, воплощение грации.
— Бедняжка доктор! — говорила Берта. — Какой он печальный!
— По-твоему, пожалуй, я в этом виновата? — с оттенком нетерпения возразила Елена, чувствуя упрек в словах подруги.
— Признаюсь, что в отношении к нему ты совершенно не проявляешь своего всегдашнего великодушия.
— Что же по-твоему я должна сделать?
— Ободрить его, так как он единственный человек, которого ты уважаешь и за которого решишься выйти замуж.
— Против его воли, вероятно! Согласись, что трудно оказывать менее любезности и внимания, чем доктор по отношению ко мне!
— Точно ты не знаешь, что его останавливает твое состояние и планы твоей тети, которые ни для кого не тайна.
— Это не может служить для него помехой, так как мы сколько раз объяснялись по этому поводу с Рене в его присутствии; что же касается моих денег, то недостойно мужчины обращать внимание на такие пустяки!
— Не говори так, Елена, — кротко возразила Берта. — Ты не знаешь, как должно быть тяжело для благородного и гордого сердца быть заподозренным в расчете.
— Но ведь я его не подозреваю! Какое ему дело до чужого мнения?
— Вот именно это ты и должна дать ему понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20