Елена, стоявшая около своей приемной матери, хорошо видела ее отчаяние. Нежно обняв ее за талию, она тихонько пожимала ей руку, желая придать бодрости, хотя сама была не менее взволнована, но это волнение необычайно шло к ней, что замечали все окружающие. Серое шерстяное платье, перехваченное на ее тонкой талии голубой лентой, соломенная шляпа с цветами делали ее удивительно хорошенькой, чего она совершенно не подозревала, вся охваченная ожиданием. Ее привел в себя голос Патриса, стоявшего позади нее.
— Вот, вот! Видите! — закричал он, указывая на запад.
Мадам Каудаль не имела сил смотреть, но, слыша восклицания всей толпы, открыла наконец глаза и взглянула в том направлении, куда были обращены все взоры. Ей показалось сперва, что она видит спину кита, но вскоре все судно появилось на поверхности, палуба раскрылась, поднялись мачты и паруса, и «Титания», как чайка, пронеслась между остальными судами и вернулась на свое прежнее место.
Опыт продолжался тридцать две минуты, успех был полный. Самые восторженные восклицания приветствовали Каудаля и Кермадека, и когда они сошли на землю, им устроили настоящую овацию. Через четверть часа мадам Каудаль, плача от радости, прижимала к груди своего ненаглядного Рене. Однако бедная мать недолго наслаждалась своим счастьем: когда на следующее утро солнце осветило гавань, «Титании» там уже не было, и мадам Каудаль с первой почтой получила следующую записку: «Уезжаю. Привет всем! Рене».

ГЛАВА X. Письмо Елены Риё Берте Люзан

«Ты жалуешься, милая Берта, на то, что я недостаточно часто пишу тебе, и обвиняешь меня в недостатке внимания к своим старым друзьям, но ты не права в этом отношении. Хотя здешние празднества и общество моряков очень веселят меня, но я, тем не менее, с удовольствием вернусь в свои родные края. Однако надо признаться, что те развлечения, которыми нас здесь окружают, способны вскружить голову; чего только не придумывают наши моряки. Недаром они пользуются славой самых любезных и веселых людей на свете. Особенно сам командир Арокур поражает нас всех своей веселостью и увлечением, а между тем ему уже за пятьдесят лет. Само собой разумеется, что все эти празднества устраиваются в честь нашего Рене, которым гордится весь экипаж „Геркулеса“, и ты сама хорошо знаешь, моя милая Берта, как он достоин этого. Помнишь, сколько раз мы мечтали с тобой о блестящем будущем, которое ожидает Рене, и никто так не разделял моих надежд, как ты. Правда, карьера, избранная им, трудна и полна опасностей, но зато какой славы может он достигнуть! Однако временами страх за его жизнь так охватывает меня, что едва хватает сил быть мужественной и поддерживать бодрость тети. Мне хочется тогда поделиться мыслями с Этьеном, но его несчастная страсть считать меня невестой Рене заставляет меня молчать, так как мои опасения он припишет моей чрезмерной любви к Рене, что мне вовсе не по вкусу. Я следую твоим советам, моя мудрая Минерва, и стараюсь не мучить напрасно моего молчаливого поклонника.
Однако временами меня все более охватывает нетерпение и беспокойство. Что я ни говорю тете Алисе, но отсутствие Рене, продолжающееся уже двадцать дней, серьезно тревожит меня. Он покинул нас на другой же день после пробы «Титании». О, какой это был счастливый день! Я читала в глазах Рене такую уверенность в успехе, что у меня самой делалось спокойно и весело на душе. Скорей бы получить какие-нибудь известия! С каждой минутой неизвестность делается для меня все невыносимей! Прости, что я говорю тебе о своих опасениях, но иначе у меня не будет сил скрывать их от тети.
Дай Бог, чтобы мои предчувствия оказались ложными, но если они оправдаются, чем мне утешить и поддержать несчастную мать? Боже, хотя бы ради нее миновала меня чаша сия!
Елена».
Мрачные предчувствия, все более овладевавшие мужественной душой Елены, не коснулись еще мадам Каудаль, может быть, благодаря стараниям успокоить ее, употребляемым всеми окружающими, которые, в сущности, сами плохо верили тому, что говорили. Отсутствие Рене продолжалось уже двадцать семь дней, и весь экипаж «Геркулеса» был почти уверен, что случилась какая-нибудь катастрофа. Рене мог несколько раз сообщить сведения о себе, и молчание служило плохим предзнаменованием. Даже сам Арокур, менее пессимистически настроенный, чем остальные, совершенно потерял надежду и с трудом скрывал свои подозрения в разговорах с мадам Каудаль и Еленой.
Доктор Патрис также разделял всеобщие опасения и, как близкий друг семьи, страдал душой не только за себя, но и за Елену, и за мадам Каудаль, в которой он привык видеть свою вторую мать. Оставшись очень рано круглым сиротой, он был обязан ей образованием и воспитанием, за что платил самой горячей преданностью и благодарностью, и потому даже на свое чувство к Елене смотрел как на некоторую измену, и решил во всяком случае пожертвовать им ради Рене. Временами ему казалось, что молодая девушка предпочитает его своему кузену, но он самоотверженно подавлял в себе свое чувство.
Однако такое самоотвержение было совершенно излишне, так как все обстоятельства складывались вопреки желанию мадам Каудаль. По натуре склонная к властолюбию, она не замечала, что сын весь в нее в этом отношении и ни в коем случае не позволит выбирать ему жену. Кроме того, для пылкого воображения Рене все неизвестное и недоступное обладало особой привлекательностью, и никакие реальные совершенства его кузины не могли победить идеал, созданный его фантазией.
Патрис давно понял характер своего друга, но боялся обольщать себя ложной надеждой. Когда он впервые услышал из уст Рене описание Ундины и увидел, какое магическое впечатление произведено ею, сердце доктора затрепетало от радости, которую он подавил в себе, как нечто преступное. В настоящее же время к тому беспокойству, которое Этьен испытывал за своего друга, примешивалось и лихорадочное ожидание развязки его собственной душевной борьбы.
В таком состоянии застало его следующее письмо, присланное из морской префектуры на его имя.
«Милостивый Государь!
Вчера вечером нам была доставлена рыбаками жестяная бутылка, которую они поймали вблизи Уессана (остров невдалеке от Бреста). Откупорив ее, мы нашли стеклянную бутылку, содержащую письмо, адресованное на ваше имя, со следующей припиской: «Убедительно прошу доставить возможно скорее по адресу». Пользуясь вашим пребыванием в Бресте, мы немедленно исполняем это поручение.
Примите, Милостивый Государь, и т. д. «.
Доктор Патрис с лихорадочной поспешностью распечатал письмо: оно было от Рене.
«Дорогой мой Этьен!
Вот уже неделя, как я вас покинул. «Титания» вполне убедила меня в своем совершенстве, так как с успехом преодолела все трудности, и я чувствую, что достигну своей цели. Мне легче умереть, чем остановиться на половине пути! Да и разве возможно вернуться к прежней жизни после того, что я видел? Забыть те божественные черты, дивный голос и все то очарование, которого я был свидетелем! Ты слишком безупречно честен, а потому старался не поддерживать моих восторгов и оставался глух к ним, Я угадываю твои побуждения и еще более уважаю тебя за это, но все это бесполезно, мой дорогой друг! После всего случившегося для меня возможен один исход: найти разгадку этой тайны, увидеть мою нимфу, хотя бы это мне стоило жизни! Таково мое решение с первой минуты, когда ко мне вернулось сознание и я увидел себя привязанным к бочке и качающимся на волнах океана. День и ночь я думал только об этом. Благоразумные люди решили бы, что я кандидат в сумасшедший дом, но что сказали бы они, если бы знали, что я действительно увидал ее, мою Ундину!
Да, увидал, и это оказалось так легко в сравнении с теми душевными муками, которые я перенес. Да и чем, в сущности, я рисковал, спускаясь на дно океана в своем водолазном аппарате, который устроен с полнейшим комфортом?! Удивительно, что люди до сих пор не исследовали морского дна! Как слаба в них любознательность и любовь к науке! Итак, я увидал ее! Мое божество живет в хрустальном дворце, через стены которого я любовался ею! Я должен проникнуть в этот дворец, но каким способом? Этого я еще не знаю, но готов на все, чтобы достичь своей цели!
Меня беспокоит единственно только прием, который я там встречу со стороны старика. Он не позволил мне остаться у себя долее, чем требовала необходимость, несмотря на просьбы моей красавицы. Я чувствую, что она ждет меня и удивляется моей медлительности. Что значит для меня гнев ее опекуна в сравнении с одной ее улыбкой! Никакие небесные громы не могут устрашить меня. В настоящее время бесконечные вопросы возникают в моей голове. Какова ее жизнь в этом дворце, похожем на темницу? Чем она занимается там, довольна ли, счастлива, или сходит с ума от скуки? Когда я вспоминаю ее лицо, ее голос, легенда о сиренах не кажется мне более мифом, а действительностью, случившейся с каким-нибудь путешественником. Чтобы ни произошло, я узнаю это вскоре или погибну!
Не осуждай меня, Этьен, и не обвиняй в эгоизме! Клянусь, что какая-то сила, с которой я не могу бороться, заставляет меня действовать таким образом! Если я не вернусь, ты заменишь меня около матери и сестры, ты объяснишь им, что я не мог поступить иначе, что я повинуюсь высшей воле. Прощай!
Рене Kayдаль.
P. S. 10 часов утра. Мы находимся как раз над тем местом, где я нашел подводный дворец. Запечатываю письмо. Гольфстрим доставит его тебе. Мы опускаемся. Мой последний привет всем!»
ГЛАВА XI. Мрачные предчувствия

Доктор Патрис не замедлил передать семье Рене полученное им письмо. Увидя почерк сына, мадам Каудаль ожила, но когда выяснилось, по прочтении письма, что оно написано три недели тому назад, последний луч надежды потух в ее сердце и отчаяние ее было беспредельно. Не лучше ли было потерять Рене в детстве, чем теперь, в расцвете сил и способностей? Напрасно Елена употребляла все старания, чтобы несколько успокоить несчастную мать; ее усилия не приводили ни к чему, да и сама она не верила в то, что говорила. Мадам Каудаль не только не соглашалась ни на какие доводы племянницы, но даже сердилась, когда та говорила, что письма Рене могли пропасть.
— Ты говоришь глупости, милая девочка! — с нетерпением отвечала мадам Каудаль. — Разве письма теряются? Писем нет, потому что он их не писал, а не писал он их потому…
Слова замирали на ее устах и глухие рыдания вырывались из груди.
— Да нет же, тетя, — пробовала возражать Елена, сам готовая заплакать.
— Я не говорю про письма, посланные по почте; Рене мог послать их таким же примитивным способом, как и первое, и, может быть, они где-нибудь носятся теперь по океану в ожидании, когда их поймают.
— Я тебе говорю, что этого не может быть, — восклицала мадам Каудаль, втайне упиваясь словами племянницы и ожидая новых противоречий с ее стороны. — Смерть отнимает у меня всех, кого я люблю, я одна на свете!
— О, тетя! А я-то! — со слезами говорила Елена. — Разве я не ваша дочь?
— Прости, дитя мое! Горе делает меня злой. Ты одна поддерживаешь меня в эти тяжелые минуты. Оплакивая Рене, я плачу и за тебя: я потеряла сына, а ты — жениха, лучше которого тебе никогда не найти!
— А я вовсе не хочу оплакивать его, — с живостью возражала молодая девушка. — Я уверена, что он вернется, и какая это будет радость для всех!
— Бедная девочка! Ты молода, оттого и можешь еще надеяться. Для меня же все кончено, да я и заранее знала это!
Подобные разговоры повторялись не часто, так как мадам Каудаль почти все время проводила в мрачном молчании, которое разрывало сердце Елены. Бедная девушка совершенно забывала о собственном горе и только придумывала способы утешить свою приемную мать, состояние которой внушало ей серьезные опасения. Доктор Патрис помогал ей, как мог, но их усилия не достигали цели. Они вздумали сперва увезти мадам Каудаль обратно в Пеплие, надеясь, что вдали от моря ее печаль скорее успокоится, но она категорически воспротивилась этому, объявив, что останется в Бресте до тех пор, пока не получит каких-либо определенных сведений. Со своей стороны, Елена была довольна этим решением, так как также рассчитывала на то, что, раз Рене жив, то вернется именно в Брест; кроме того, ей было легче переносить горе среди окружавших ее друзей, особенно же благодаря доктору Патрису, который делал все, что мог, чтобы утешить горячо любимую девушку. Елена привязывалась к нему с каждым днем все более и более, и нужно было только такое ослепление, как у мадам Каудаль и у самого доктора, чтобы не замечать этой привязанности. Если бы Елена могла невидимо присутствовать при разговоре, происходившем однажды вечером между несколькими офицерами «Геркулеса», то она поняла бы причину сдержанности своего верного рыцаря. Выйдя однажды с прочими офицерами от мадам Каудаль, Арокур заметил:
— Мадемуазель Риё действительно очаровательна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20