Гнулась мачта, доски стонали. Бот лежал на боку, палуба чуть ли не до половины ушла под воду.
— Только жмет, а ходу нет, — пробормотал Федор.
Поворачивать было опасно, но ничего другого не оставалось. Он потравил шкот. Бот выпрямился и увалился под ветер. Федору удалось рассчитать так, что в момент, когда бот стал боком к ветру, он оказался в глубокой впадине между волнами, защитившими его от ветра.
Сильно качнуло — сначала в одну, потом в другую сторону. Палуба на миг скрылась под водой. Бхарати прижалась к Федору.
— Может, вниз спустишься? — спросил он. — Заливает здесь…
Девушка покачала головой:
— С тобой я ничего не боюсь.
— Тогда держись крепче, чтоб не смыло, — трепать нас будет знатно!
Федор знал, что крошечному суденышку пересилить океанский шторм — дело не простое. Но рядом была Бхарати. Она ему доверилась, и он все сделает, чтобы сберечь ее. Да и не впервой штормовать ему: не забыл, как кипело под ним и бесновалось Каспийское море…
Федор споро взялся за дело. Прежде всего закрепил опущенный шверт, чтобы ударом волны его не подняло вверх. Потом наглухо укрепил крышку люка хорошим затяжным узлом: главное — воды не зачерпнуть. С трудом отвязал парус, сложил его и прикрыл им Бхарати.
Теперь бот удирал от шторма «под рангоутом» — при таком ветре голая мачта вполне заменяла парус. Все дальше на запад несло его — вдаль от индийских берегов…
К ночи ветер еще пуще озверел. Стеной шла черная ревущая вода. Бросало бот, как ореховую скорлупу: с волны на волну, вверх-вниз…
Ни о чем больше не думал Федор, только о том, чтобы Держать бот поперек волны. Если развернет к волне лагом — враз опрокинет. Счастье еще, что надежно сколотил старый плотник бот по его, Федора, эскизу: незапалубленная лодка без шверта давно бы уж потонула.
Он еще находил в себе силы: сквозь рев моря бросал девушке шутливое слово. А она, клубочком свернувшись у ног его, на дне кокпита, крепко держалась за его колени.
Сберечь ее, сберечь…
Он нащупал моток веревки и велел Бхарати обвязаться, потом обвязался сам. Передал девушке румпель. Пополз на бак: надо было убрать мачту.
Под обвалами воды Федор освободил ванты и, потравливая штаг, уложил мачту на палубу. Вернулся в корму, отдышался немного.
— Теперь помоги мне, будем плавучий якорь ладить…
Придерживая румпель локтем, он с помощью Бхарати сложил вместе мачту, шпринт и гик и крепко связал их. Потом на длинном конце, закрепленном на носу, сбросил тяжелый сверток в воду.
Тотчас бот развернулся носом к ветру. Удерживаемый плавучим якорем, он почти стоял на месте и не оказывал сопротивления шторму. Ветер со страшной силой обтекал его.
Федор открыл люк, крикнул:
— Быстро вниз!
И сам прыгнул вслед за Бхарати. Захлопнул и закрепил крышку люка.
В тесной каюте было темно, но сухо, безветренно…
— А если опрокинет? — тревожно спросила Бхарати. — Мы не успеем выбраться наверх.
— А если и успеем выбраться, легче не будет… У нас говорят: двум смертям не бывать, одной не миновать.
— Разве у вас тоже верят в карму?
— Да нет. — Федор усмехнулся. — Поговорка просто…
Вверх-вниз… Вверх-вниз… Изматывала килевая качка. Время исчезло. Может, ночь прошла? А может, две ночи? Вверх-вниз… Глухие обвалы воды. Стонет палуба.
— Ты спишь, Бхарати?
— Нет.
— Тебе плохо?
— Н-нет.
Федор вдруг завозился в темноте; стукаясь то головой, то коленями, чертыхаясь, он шарил по темной каюте.
— Что ты ищешь?
— Подожди… Сейчас.
Удары кремня об огниво. Посыпались искры — и вот вспыхнула красная точка. Федор раздул трут, зажег сухую кору, припасенную заранее, и с немалым трудом засветил фитиль — растрепанную веревку, торчащую из носика сосуда с растительным маслом.
Слабым светом осветилась каюта.
— Подержи. — Федор передал девушке светильник и быстро приготовил веревочную подвеску.
Теперь светильник висел посреди каюты. Федор осмотрелся. Сверху, через палубу, вода почти не проходила. Он приподнял стлань, опустил руку: воды на дне немного.
Взглянул на бледное лицо Бхарати.
— Плохо тебе, любушка? Не тошнит?
— Нет, — прошептала она упрямо.
«Истинная жена для моряка», — подумал Федор и обнял девушку.
Закатное солнце светит в спину. Северный ветер гонит ленивую волну. Отбушевал шторм.
Да не все ли равно теперь?..
Федор сидит в корме, упрямо правит на восток. Но берега все не видно. Сколько же дней и ночей мотало их по Аравийскому морю?..
Бхарати лежит у его колен. Утром он влил ей сквозь сжатые запекшиеся губы последние капли воды из кувшина.
Эх, Федор Матвеев! Не судьба тебе, видно, добраться до родины. Для того ты избежал смерти от молнии там, в храме, чтобы принять страшную смерть от безводья…
Бхарати лежит, закрыв глаза. Федор тревожно наклоняется к ней, трогает за голову, прислушивается: дышит ли?
Сберечь ее, сберечь…
Ночь наступает сразу, без сумерек. Яркие, далекие, высыпали на черном небе звезды.
Покачивает. Туманится голова, в сон клонит. Заснуть — уж не проснуться больше…
Страшным усилием заставляет себя Федор стряхнуть сонную одурь.
Звезды и ветер… Левее курса, совсем низко над черной водой, стоит большая красноватая звезда.
Почему так низко? И почему покачивается звезда?!
Федор вскакивает, вглядывается… Это корабль!
— Слышишь, Бхарати? Корабль!
И, словно в подтверждение, ветер доносит гитарный перебор и обрывки песни.
Низкий мужской голос поет на незнакомом языке. Но он, Федор, знает эту песню!
Скажи, моряк,
Живущий на кораблях,
Разве может сравниться звезда…
Да, он ее знает! Он слышал в Марселе, как распевают ее испанские и португальские моряки.
Значит, португальский корабль!..
Одним прыжком — в каюту. Расшвыривая все, что попадается под руку, ищет пороховую индийскую ракету. Вот она! Привязывает ее к палке на носу бота. Сбивая в кровь пальцы, высекает огонь, подносит раздутый трут…
Зашипев, взлетает в ночное небо красная дуга.

14. Возвращение. — «Отправить ево к тому же князю Черкаскому…» — Новый город Екатеринбурх. — Встреча в «царской Австерии». — «Коли, тогда поверю!» — Електрическая сила. — У Ломоносова. — Неразгаданная тайна.
Електрическая сила есть действие, вызванное легким трением в доступных чувствам телах, которое состоит в силах отталкивателъных и притягательных, а также в произведении света и огня.
М.В.Ломоносов, «Теория електрическая, математическим способом разработанная»
На дворе январский мороз. На стеклах низеньких окон намерзло изрядно льда. Потрескивают сосновые бревенчатые стены.
А в горницах тепло. Огромный, во всю стену, стол завален образцами руды, металла и угля, чертежными инструментами, рукописями. Стоят здесь посудины с порошками и жидкостями, в углу — невиданная в здешних местах машина: между двух стоек — лакированный диск с блестящими металлическими пластинками, с ременным приводом и ручкой. На стойках — блестящие медные шары.
В комнате полумрак. Только середина стола освещена двумя свечами в высоких подсвечниках.
Свечи льют желтый свет на седую голову. Скрипит гусиное перо по шероховатой бумаге. Зимние вечеря длинны, а Федору Матвееву их не хватает. Не разгадана старая загадка…
Федор подходит к машине, крутит ручку. Тоненькая фиолетовая ниточка разряда с сухим треском вспыхивает между шарами.
Федор опускается в кресло. Сухие, со вздувшимися венами, но еще крепкие руки лежат на подлокотниках Задумался Федор. Плывут перед мысленным взглядом видения прошлого…
Нелегким было возвращение на родину. После долгого плавания вокруг Африки доставил их португальский фрегат в Лиссабон. Оттуда то морем, то сушей, через многие страны, кое-как, без гроша в кармане, добрались до Петербурга — и не сразу смогли сойти с корабля: Нева, выйдя из берегов, залила город. Говорили, что сам царь разъезжал на шлюпке по затопленным улицам, спасал людей.
Как напугал Бхарати холодный, туманный город, залитый бурлящей водой!
Вскорости — как обухом по голове — известие о смерти государя…
Докладывал Федор куда следует о своем возвращении из плена, но в те дни вельможным людям было не до безвестного поручика: решался вопрос, кому быть на троне.
Каким-то чудом донесение Федора попало к самому Меншикову, и всесильный князь, пробежав две-три строчки, нацарапал, набрызгав пером, резолюцию: «Понеже порутчик Матвеев и ранше служил у князя Черкаскова, отправить ево в Сибир для службы далше к томуже князю Черкаскому, а денех ему Матвееву за прошлое время расчесть и выдать».
Насилу Федор сообразил, в чем дело: в то время губернатором Сибири был однофамилец, а может, и дальний родич князя Александра Бековича-Черкасского — князь Алексей Черкасский, назначенный после казни Гагарина.
Так как Меншиков не указал, кто должен ему «расчесть и выдать», Федор, видя, что в петербургской суматохе толку не добьешься, решил заехать к родителям, в Захарьино, повидаться, а там — отправиться в Сибирь.
Родители Федора не слишком обрадовались, увидав привезенную из-за дальних морей невестку. Между собой осуждали: и длиннолица, и малоутробиста, и темна, аки цыганка, и больно смело себя держит, страху не оказывает. Однако, решив, что служивый сын — отрезанный ломоть, не перечили. В родовой вотчине, в своей же церкви, Бхарати окрестили, нарекли Анной, а отчество дали по крестному отцу, дальнему родичу Матвеевых, — Васильевна.
Денег на дорогу хоть и не густо, а все ж таки дали.
Дорогой Федор узнал, что Черкасский уже не губернатор Сибири: по указу Екатерины Первой он был назначен в астраханские земли на должность «калмыцкого начальника».
Федору посоветовали ехать прямо в новый город Екатеринбурх, недавно построенный на реке Исети, к начальнику сибирских и уральских заводов Георгу Вильгельму де Геннину: он-де всех сведущих в горном да плотинном деле людей принимает.
Дождавшись оказии, отправились. Плыли вниз по Волге, потом свернули в Каму. Когда после волжских просторов струг пошел то бечевой, то веслами, а когда и под парусом меж тесных, густо поросших лесом берегов, Бхарати была поражена видом лесного приволья и смолистой прохладой.
У деревни Ягошихи, где недавно был построен новый медеплавильный завод и где в Каму впадает горная река Чусовая, пришлось остановиться: весенние воды еще не сошли и подняться по Чусовой против течения было невозможно.
Оставив речной караван, поехали сухим путем: берегом Сылвы до Кунгура и дальше — через перевал, к новому городу Екатеринбурху.
Во все глаза глядела изумленная Бхарати на горы, покрытые густым хвойным лесом, на бурные реки и тихие голубые озера, на зеленый, в цветочном узоре ковер травы, на каменные осыпи, поросшие по краям смородиной, жимолостью и колючим шиповником.
Город Екатеринбурх был невелик. Постройка его обошлась всего в 53679 рублей и две копейки. Были здесь две доменные печи, выплавлявшие по три-четыре тонны чугуна в сутки, мастерские, где чугун кричным способом перерабатывался в сталь, кузнечные, якорные и проволочные фабрики. Плотина на реке Исети позволяла копить весенние воды. Водяные колеса приводили в действие мехи для дутья в доменные и кузнечные печи.
Завод и поселок были окружены крепостной стеной.
В обербергамте Федор был хорошо принят и назначен в должность механикуса. Обязанности его по регламенту определялись так: «Надлежит ему знать всякие машины, которые потребны к горным делам, а именно: для выливания воды, для подъема руды и протчего строить и в действо приводить, быть при строении всяких фабрик, ему же и пожарные машины и трубы ведать».
Отвели Федору казенную квартиру в крепости, и началась новая жизнь на новом месте…
Служил Федор исправно, ведал колесное и плотинное дело, ездил по заводам, следил за работами.
Понемногу привязался он к суровому, но знающему и любящему свое дело де Геннину. Помогал ему завершать затеянный им труд под названием: «Генералом-лейтенантом от артиллерии и кавалером ордена Святого Александра Георгием Вильгельмом де Генниным собранная натуралии и минералии камер в сибирских горных и завоцких дистриктах также через ево о вновь строенных и старых исправленных горных и завоцких строениях и протчих куриозных вещах абрисы».
Бхарати на русских хлебах и прохладе раздобрела и побелела. Растила детей, хлопотала по хозяйству, ставила квасы и наливки, запасала на зиму меды и варенья. По-русски уже говорила изрядно. Когда через несколько лет они с Федором наведались к его родителям, старики приняли ее более благосклонно.
В 1730 году де Геннин был вызван сенатом для составления вместе с берг-коллегией ведомости о состоянии заводов, количестве металла и числе работных заводских людей. Вместе с ним выехал и Федор Матвеев.
Пришлось прожить в Петербурге с год.
Столица застраивалась дворцами вельмож — один другого краше. Вельможи были больше новые, из немцев. И при Петре немцев наезжало в Россию изрядно, но все это были люди, сведущие в военном деле или ремеслах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73