– перебил его я. – Умник! Даже если предположить, что мы жутко напились и приехали на твою дачу на чистом автопилоте, а менты, обыск и дознание нам только приснились… то как же могло случиться, что у нас еще сегодня был апрель, а тут самое настоящее лето!
Говоря это, я окинул взглядом густой смешанный лес – березы и тополя, – начинавшийся в двух десятках шагов от злополучного болота, чуть было не ставшего роковым для Макарки. Низко заходящее красноватое солнце запуталось своими лучами в раскидистых кронах и весело играло в листве. Мы сидели в высокой траве на берегу и смотрели, как в косых полосах солнечного света кружились, толкаясь и сшибаясь в тучки, комары и мошки. Луговая полоса, отделявшая нас от леса, сладко пахла сеном и разогретым черноземом, и этот запах, смешиваясь с сонным ароматом темной, непроточной воды, навевал приятную дрему. Это особенно почувствовалось, когда напряжение, не отпускавшее меня с того самого момента, как я увидел Лену ТАМ, на лестнице, схлынуло и я смог наконец разомкнуть окаменевшие, стиснутые челюсти. Как будто не со мной и не вправду все это было, и нет никакой мутной, подернутой ряской воды болотца, этого леса, из глубины которого слышатся гортанные трели птиц, треск и шорохи, раздающиеся там и сям!.. Воздух такой неподвижный и теплый, что жарко вибрирует у щек, и все плывет в остывающем предвечернем мареве.
Лирическая пауза была прервана повторным вопросом окончательно очухавшегося Макарки:
– И все-таки хотелось бы выяснить, каким манером мы попали в эту… сельскую местность?
– Это тебе пусть Нинка скажет.
– Не Нинка, а Нина.
Хитрая девчонка уже почувствовала свою значимость в разыгравшейся на ее глазах трагикомедии, в щекотливой тайне, концы которой в буквальном смысле были спрятаны в воду. Вот в эту – в болотный омут, под осыпающиеся берега, поросшие камышом, с кувшинками и слепыми водяными лилиями, застывшими на темной воде.
– Не Нинка, а Нина, – повторил мой чертенок. – Ниночка.
– Ниночка. Так вот, Макарка, тебе Нина-Ниночка лучше моего расскажет. Я сам, если уж на то пошло, ничего не понимаю.
– Не буду ничего рассказывать, – упрямо сказала она, поджав губы. Ну вот. Теперь будет капризничать. Чувствует, что ей еще долго можно будет выкидывать разные свои штучки совершенно безнаказанно. – Я есть хочу. Пока не поем, ничего не буду говорить, вот.
– Где ж мы тебе есть возьмем? Да ты и руки не мыла, – ни к селу ни к городу ляпнул Макарка. Зря он такое. Ему самому, да и мне тоже, не только руки, а и все остальное вымыть никак не мешало бы. После счастливого вызволения Макарки из болотной жижи выглядели мы соответствующе – и спасенный, и спаситель. Мы были покрыты сплошным, с ре-е-едкими просветами, слоем бурой грязи, особенно интенсивным на ногах, на груди и на животе – на берег-то выползали по-пластунски. На буром фоне виднелись несколько мутно-зеленых полос тины. Дополнительный художественный орнамент составляли несколько налипших ракушек, обрывков водорослей и – откуда-то – рыбья чешуя. Рожа Макарки до такой степени грязная, что нельзя определить даже его расу. На нашем фоне Нинка (даже с невымытыми перед едой руками) казалась белым медвежонком во льдах Арктики.
– Ладно, – сказал я. – Макарка, передавай бутылку. Пойдем за закуской.
– Не за закуской, а за едой! – воскликнула Нинка и топнула ножкой. Правда, сейчас на ногах были гольфы и сандалии. Я покрутил головой. Куда идти? Собственно, сейчас мне было решительно все равно. Говорят, что у нервной системы человека есть определенный порог раздражимости, после чего она уже ни на что не реагирует, даже если перед тобой явится во плоти сам архангел Гавриил в рабочей униформе, то бишь в белой хламиде и с крыльями. Я сказал:
– Пойдем в лес. Ты же говорила, что видела здесь людей на осликах и коровах, что ли?
– Видела. Это еще вчера. Они ехали во-он по той дороге в лес.
Я глянул в направлении, указанном Нинкой, и в самом деле увидел дорогу, уходящую в лес. «Ну что же, – подумал я, – пойдем по ней, а там, быть может, попадется лесной источник, где можно помыться, или даже какой-нибудь…. Гм… населенный пункт. Или хотя бы лесничество, сторожка. Да и жрать хочется, в самом-то деле. Главное – по пути не накушаться этим чертовым портвейном без начала, без конца. Выкинуть бы его подальше от искушения, да… слаб человек, слаб. Вот исполнится мне двадцать три года, брошу выпивать совсем!» – решил я с той же ослиной категоричностью, с которой писал заявление в милицию.
– Попутку бы… – донесся до меня телятниковский скулеж.
– Пешком пройдешься! Тебе худеть надо.
– Винни, я тоже что-то жрать хочу. Как Нинка… Нина. Я как перенервничаю, так жрать хочется, сил никаких нет.
– Ты же илу наелся. Передавай бутылку…
– Ил малокалорийный. Бери…
Под аккомпанемент такой незлобивой беседы мы вошли и углубились в лес. Источник нашли почти сразу же. Вода была такой холодной, что обжигала кожу, но смывать корку уже подсохшей грязи, смешанной с тиной и ошметками загустевшего ила, было истинным наслаждением. Макарка только повизгивал. Помывшись, постирав одежду и выжав ее, мы мутно переглянулись и поняли, что опять что-то не то. Макарка заплетающимся языком (не выпуская проклятой бутыли!) решил объявить перекличку на первый-второй. Уже из этой идиотской фразы я понял, ЧЕГО не хватает. Точнее, кого.
Пока мы приводили себя в порядок, Нинка пропала.
Удостоверившись в этом, я сел задницей в тот самый источник, в котором только что полоскал свою одежду (а потом тщательно выжал и надел на себя – быстрее высохнет, да и прохладнее так в душный вечер). Макарка привычно протянул мне панацею от всех бед и напастей в виде бутылки с искривленным горлышком… ну, вы знаете! Но тут я, кажется, даже не заметил ни Телятникова, ни бутыли. Еще бы!.. Девчонка пяти с половиной лет от роду на ночь глядя потерялась в незнакомом лесу, в месте, где черт знает кто может водиться. Причем включая упомянутого черта. Но тут же я взял себя в руки и рассмеялся. Чего это я?.. Да она без моего ведома бывала в этом месте уже не раз, и ничего! А я тут развожу панику. Нет, таких, как я, не берут в разведку. Даже если разведывают всего лишь… ну, скажем, планировку женского общежития какую-нибудь. А Нинка… Конечно, эта маленькая паршивка разыгрывает нас. Она просто спряталась, решила поиграть, и теперь делает из нас дураков. Впрочем, делать из нас дураков не так уж и сложно: в этом направлении немало потрудился и сам Господь Бог.
Я вышел из ручья и, сложив ладони рупором, закричал:
– Нинка, а ну вылеза-а-ай!
Тишина. Молчание. Только заливаются птицы, да шумят под налетевшим ветром листья.
– Поймаю – накажу-у-у!
«Жуй-жуй-жуй!» – аппетитно отозвалось эхо. У голодного Телятникова заурчало в брюхе.
– Забралась на дерево и сидишь наверху-у-у? – продолжал выдвигать я свои предположения. Эхо отозвалось как-то уж совсем неприлично. Нельзя так с детьми. Я уже снова начал приближаться к черте, отделяющей меня от близкого к панике состояния, но тут между деревьев, на узкой лесной тропинке замелькало знакомое пестрое платьице. Это бежала Нинка. Вид у нее был откровенно довольный, и у меня немедленно отлегло от сердца. Племяшка подскочила ко мне, дернула за подол мокрой рубашки и за джинсы, да так, что оттуда вывалился карманный сборничек кулинарных рецептов «В помощь молодой хозяйке». Который, если помните, я брал еще на эту проклятую свадьбу. После неоднократного купания кулинарная книга была измочалена так основательно, что молодой хозяйке потребовалась бы дополнительная помощь, чтобы прочитать хоть что-то.
– Илюшка, Илюшка! – выговорила Нинка. – Вы тут пока чупахались, я нашла, где покушать. Там дом с крышей, из трубы дым, а из окна пахнет так вку-у-у-усно! – Нинка даже закатила глаза, чтобы передать, насколько аппетитны тамошние запахи.
– Где дом? – встрепенулся я.
– Там, за лесом! А еще дальше речка, а за речкой городок. Красиво! Ух, Илюшка!
– Ага. Отлично. Ну, пойдем. Правда, денег у нас всего триста рублей.
– И что-то мне подсказывает, – встрял Макар, – что наши рубли не будут особенно конвертироваться в здешних краях.
Финансовый вопрос оставили, что называется, до выяснения. Дорога через лес оказалась неожиданно короткой: уже через несколько минут между деревьями просветлело, и мы вышли прямо к очень добротному каменному дому с высоким крыльцом, с весело дымящей трубой, с бельэтажем и скатной крышей. Лепной фасад был украшен фигурками каких-то милых рогатых существ, напомнивших мне (да простит меня моя сестра!) Нинку. К дому пристроился просторный, сплошь застекленный флигель с занавесочками и фонариками. Дом был обнесен оградой. Ворота, широкие, крепкие, стояли с открытыми настежь створками. Именно это обстоятельство почему-то смутило меня. Однако же все опасения были опрокинуты, вычищены из сознания и подсознания великолепным запахом, который вытягивало из окон, через дверь, из-под слабо трепещущих занавесок – запахом жаренного с приправами, кореньями, с душистыми травами свежего мяса. У меня подвело живот. Портвейн, который мы непозволительно хлестали в неисчислимых количествах, усилил эффект, раздразнил, раздраконил аппетит. Пробудившийся пустой желудок и аромат мясных лакомств, бьющий в ноздри, это било наповал. Раздухарившийся Макарка внезапно упал на колени и в таком виде пополз в проем ворот, вереща:
– Хозяева! Искусители! Подамся в рабство за кусочек мяса с картошечкой да с подливою! Не погуби, хозяюшка!
– Последние полтора литра пить ему, кажется, н-не следовало, – пробормотал я. – Или два… Гм! Стоп! Что за контора? Да еще в здешней глуши?
Я увидел то, чего не заметил паясничающий Телятников. Слева от входа честь честью красовалась черная табличка, на которой было написано: ЧАСТНОЕ СЫСКНОЕ АГЕНТСТВО «ЧЕРТОВА ДЮЖИНА». Я присвистнул. А я-то изначально ожидал, что мы выйдем к эмкой патриархальной избушке, в которой будет сидеть нечесаная особа пенсионного возраста с каннибальскими наклонностями, этакая добротная, кондовая Бабаям, знаток кулинарного вопроса! Сыскное агентство! Вот уж воистину из огня да в полымя. Конечно, ТУТ мне никто не предъявит вздорных обвинений в… (тоскливо сжалось сердце!). Но, быть может, эти невидимые хозяева частной сыскной конторы, с таким вкусом приготавливающие мясо, дадут фору и тому краснорожему капитану, и двум его старшим сержантам, и «чтецу», и «писателю». Все может быть!.. Мне многое предстоит узнать, но я уже твердо усвоил одну простую истину, которой суждено пройти со мной бок о бок весь назначенный мне путь: ТЕПЕРЬ ВОЗМОЖНО ОЖИДАТЬ ВСЕГО! Я еще раз прочел вывеску и подумал, что название местной детективной фирмы куда как впечатляет.
Между тем сольный номер Макарки Телятникова подошел к своему логическому завершению: дверь дома отворилась, и вышла оттуда средних лет женщина в длинном платье, в черной шали на плечах, и крикнула насмешливо:
– Ну, довольно кувыркаться-то, ты мне всю лужайку потравишь, гость дорогой! Заходите уж! Откуда взялись, милостивые государи? И вы, вот вы, – еще больше повысила она голос, обращаясь уже ко мне, – не стойте там, у ворот, идите сюда. У вас, верно, какое-то дело? Ничего, у нашего агентства самые лучшие рекомендации. Прошу.
Так мы были приглашены в дом. Перед тем как зайти внутрь, я углядел на самом углу особнячка продолговатую табличку, на которой было чинно выгравировано: улица Третья Пекарская, дом 13. Ну что же. Нам везет с числами. Наверно, очень стильно пить неиссякающий портвейн марки 666 в доме номер тринадцать, где базируется агентство с вполне резонным наименованием «Чертова дюжина». И адрес примечательный… Тем паче, что поблизости не имелось ни Первой, ни Второй Пекарской улиц, чье наличие подразумевалось, исходя из данного адреса. Не было вообще никаких улиц, никаких домов. Ни дома 1, 2, 3… 7, 8 и так далее. Ни одиннадцатого, ни двенадцатого. Только 13-й.
С кокетливым звоночком в форме весело скалящегося черепа на входе.
3
Хозяйка дома шла прямо перед нами. Я видел только узкую спину и плечи, затянутые черной, с морозным огоньком, шалью. Лица ее я до сих пор не разглядел. Она ввела нас в просторную комнату весьма странного вида. Комната эта, с высокими потолками, светлая, была словно склеена из двух половинок, не имеющих друг к другу никакого касательства. Кроме разве что общего расположения.
Левая половина была оформлена в духе русской старины. Дубовый стол, скамьи, изразцовая печь, в которой пылал огонь, хотя ни в доме, ни тем паче на улице было совсем не холодно. Интерьер этой части комнаты ну совершенно не подходил внешнему виду дома. Это еще что… В дальнем левом углу сидела маленькая женщина. При появлении хозяйки и гостей она тотчас же вскочила, и я получил возможность рассмотреть ее в полный рост. М-да… Это была красивая миниатюрная молодая женщина, но красота ее была, прямо скажем, весьма своеобразной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Говоря это, я окинул взглядом густой смешанный лес – березы и тополя, – начинавшийся в двух десятках шагов от злополучного болота, чуть было не ставшего роковым для Макарки. Низко заходящее красноватое солнце запуталось своими лучами в раскидистых кронах и весело играло в листве. Мы сидели в высокой траве на берегу и смотрели, как в косых полосах солнечного света кружились, толкаясь и сшибаясь в тучки, комары и мошки. Луговая полоса, отделявшая нас от леса, сладко пахла сеном и разогретым черноземом, и этот запах, смешиваясь с сонным ароматом темной, непроточной воды, навевал приятную дрему. Это особенно почувствовалось, когда напряжение, не отпускавшее меня с того самого момента, как я увидел Лену ТАМ, на лестнице, схлынуло и я смог наконец разомкнуть окаменевшие, стиснутые челюсти. Как будто не со мной и не вправду все это было, и нет никакой мутной, подернутой ряской воды болотца, этого леса, из глубины которого слышатся гортанные трели птиц, треск и шорохи, раздающиеся там и сям!.. Воздух такой неподвижный и теплый, что жарко вибрирует у щек, и все плывет в остывающем предвечернем мареве.
Лирическая пауза была прервана повторным вопросом окончательно очухавшегося Макарки:
– И все-таки хотелось бы выяснить, каким манером мы попали в эту… сельскую местность?
– Это тебе пусть Нинка скажет.
– Не Нинка, а Нина.
Хитрая девчонка уже почувствовала свою значимость в разыгравшейся на ее глазах трагикомедии, в щекотливой тайне, концы которой в буквальном смысле были спрятаны в воду. Вот в эту – в болотный омут, под осыпающиеся берега, поросшие камышом, с кувшинками и слепыми водяными лилиями, застывшими на темной воде.
– Не Нинка, а Нина, – повторил мой чертенок. – Ниночка.
– Ниночка. Так вот, Макарка, тебе Нина-Ниночка лучше моего расскажет. Я сам, если уж на то пошло, ничего не понимаю.
– Не буду ничего рассказывать, – упрямо сказала она, поджав губы. Ну вот. Теперь будет капризничать. Чувствует, что ей еще долго можно будет выкидывать разные свои штучки совершенно безнаказанно. – Я есть хочу. Пока не поем, ничего не буду говорить, вот.
– Где ж мы тебе есть возьмем? Да ты и руки не мыла, – ни к селу ни к городу ляпнул Макарка. Зря он такое. Ему самому, да и мне тоже, не только руки, а и все остальное вымыть никак не мешало бы. После счастливого вызволения Макарки из болотной жижи выглядели мы соответствующе – и спасенный, и спаситель. Мы были покрыты сплошным, с ре-е-едкими просветами, слоем бурой грязи, особенно интенсивным на ногах, на груди и на животе – на берег-то выползали по-пластунски. На буром фоне виднелись несколько мутно-зеленых полос тины. Дополнительный художественный орнамент составляли несколько налипших ракушек, обрывков водорослей и – откуда-то – рыбья чешуя. Рожа Макарки до такой степени грязная, что нельзя определить даже его расу. На нашем фоне Нинка (даже с невымытыми перед едой руками) казалась белым медвежонком во льдах Арктики.
– Ладно, – сказал я. – Макарка, передавай бутылку. Пойдем за закуской.
– Не за закуской, а за едой! – воскликнула Нинка и топнула ножкой. Правда, сейчас на ногах были гольфы и сандалии. Я покрутил головой. Куда идти? Собственно, сейчас мне было решительно все равно. Говорят, что у нервной системы человека есть определенный порог раздражимости, после чего она уже ни на что не реагирует, даже если перед тобой явится во плоти сам архангел Гавриил в рабочей униформе, то бишь в белой хламиде и с крыльями. Я сказал:
– Пойдем в лес. Ты же говорила, что видела здесь людей на осликах и коровах, что ли?
– Видела. Это еще вчера. Они ехали во-он по той дороге в лес.
Я глянул в направлении, указанном Нинкой, и в самом деле увидел дорогу, уходящую в лес. «Ну что же, – подумал я, – пойдем по ней, а там, быть может, попадется лесной источник, где можно помыться, или даже какой-нибудь…. Гм… населенный пункт. Или хотя бы лесничество, сторожка. Да и жрать хочется, в самом-то деле. Главное – по пути не накушаться этим чертовым портвейном без начала, без конца. Выкинуть бы его подальше от искушения, да… слаб человек, слаб. Вот исполнится мне двадцать три года, брошу выпивать совсем!» – решил я с той же ослиной категоричностью, с которой писал заявление в милицию.
– Попутку бы… – донесся до меня телятниковский скулеж.
– Пешком пройдешься! Тебе худеть надо.
– Винни, я тоже что-то жрать хочу. Как Нинка… Нина. Я как перенервничаю, так жрать хочется, сил никаких нет.
– Ты же илу наелся. Передавай бутылку…
– Ил малокалорийный. Бери…
Под аккомпанемент такой незлобивой беседы мы вошли и углубились в лес. Источник нашли почти сразу же. Вода была такой холодной, что обжигала кожу, но смывать корку уже подсохшей грязи, смешанной с тиной и ошметками загустевшего ила, было истинным наслаждением. Макарка только повизгивал. Помывшись, постирав одежду и выжав ее, мы мутно переглянулись и поняли, что опять что-то не то. Макарка заплетающимся языком (не выпуская проклятой бутыли!) решил объявить перекличку на первый-второй. Уже из этой идиотской фразы я понял, ЧЕГО не хватает. Точнее, кого.
Пока мы приводили себя в порядок, Нинка пропала.
Удостоверившись в этом, я сел задницей в тот самый источник, в котором только что полоскал свою одежду (а потом тщательно выжал и надел на себя – быстрее высохнет, да и прохладнее так в душный вечер). Макарка привычно протянул мне панацею от всех бед и напастей в виде бутылки с искривленным горлышком… ну, вы знаете! Но тут я, кажется, даже не заметил ни Телятникова, ни бутыли. Еще бы!.. Девчонка пяти с половиной лет от роду на ночь глядя потерялась в незнакомом лесу, в месте, где черт знает кто может водиться. Причем включая упомянутого черта. Но тут же я взял себя в руки и рассмеялся. Чего это я?.. Да она без моего ведома бывала в этом месте уже не раз, и ничего! А я тут развожу панику. Нет, таких, как я, не берут в разведку. Даже если разведывают всего лишь… ну, скажем, планировку женского общежития какую-нибудь. А Нинка… Конечно, эта маленькая паршивка разыгрывает нас. Она просто спряталась, решила поиграть, и теперь делает из нас дураков. Впрочем, делать из нас дураков не так уж и сложно: в этом направлении немало потрудился и сам Господь Бог.
Я вышел из ручья и, сложив ладони рупором, закричал:
– Нинка, а ну вылеза-а-ай!
Тишина. Молчание. Только заливаются птицы, да шумят под налетевшим ветром листья.
– Поймаю – накажу-у-у!
«Жуй-жуй-жуй!» – аппетитно отозвалось эхо. У голодного Телятникова заурчало в брюхе.
– Забралась на дерево и сидишь наверху-у-у? – продолжал выдвигать я свои предположения. Эхо отозвалось как-то уж совсем неприлично. Нельзя так с детьми. Я уже снова начал приближаться к черте, отделяющей меня от близкого к панике состояния, но тут между деревьев, на узкой лесной тропинке замелькало знакомое пестрое платьице. Это бежала Нинка. Вид у нее был откровенно довольный, и у меня немедленно отлегло от сердца. Племяшка подскочила ко мне, дернула за подол мокрой рубашки и за джинсы, да так, что оттуда вывалился карманный сборничек кулинарных рецептов «В помощь молодой хозяйке». Который, если помните, я брал еще на эту проклятую свадьбу. После неоднократного купания кулинарная книга была измочалена так основательно, что молодой хозяйке потребовалась бы дополнительная помощь, чтобы прочитать хоть что-то.
– Илюшка, Илюшка! – выговорила Нинка. – Вы тут пока чупахались, я нашла, где покушать. Там дом с крышей, из трубы дым, а из окна пахнет так вку-у-у-усно! – Нинка даже закатила глаза, чтобы передать, насколько аппетитны тамошние запахи.
– Где дом? – встрепенулся я.
– Там, за лесом! А еще дальше речка, а за речкой городок. Красиво! Ух, Илюшка!
– Ага. Отлично. Ну, пойдем. Правда, денег у нас всего триста рублей.
– И что-то мне подсказывает, – встрял Макар, – что наши рубли не будут особенно конвертироваться в здешних краях.
Финансовый вопрос оставили, что называется, до выяснения. Дорога через лес оказалась неожиданно короткой: уже через несколько минут между деревьями просветлело, и мы вышли прямо к очень добротному каменному дому с высоким крыльцом, с весело дымящей трубой, с бельэтажем и скатной крышей. Лепной фасад был украшен фигурками каких-то милых рогатых существ, напомнивших мне (да простит меня моя сестра!) Нинку. К дому пристроился просторный, сплошь застекленный флигель с занавесочками и фонариками. Дом был обнесен оградой. Ворота, широкие, крепкие, стояли с открытыми настежь створками. Именно это обстоятельство почему-то смутило меня. Однако же все опасения были опрокинуты, вычищены из сознания и подсознания великолепным запахом, который вытягивало из окон, через дверь, из-под слабо трепещущих занавесок – запахом жаренного с приправами, кореньями, с душистыми травами свежего мяса. У меня подвело живот. Портвейн, который мы непозволительно хлестали в неисчислимых количествах, усилил эффект, раздразнил, раздраконил аппетит. Пробудившийся пустой желудок и аромат мясных лакомств, бьющий в ноздри, это било наповал. Раздухарившийся Макарка внезапно упал на колени и в таком виде пополз в проем ворот, вереща:
– Хозяева! Искусители! Подамся в рабство за кусочек мяса с картошечкой да с подливою! Не погуби, хозяюшка!
– Последние полтора литра пить ему, кажется, н-не следовало, – пробормотал я. – Или два… Гм! Стоп! Что за контора? Да еще в здешней глуши?
Я увидел то, чего не заметил паясничающий Телятников. Слева от входа честь честью красовалась черная табличка, на которой было написано: ЧАСТНОЕ СЫСКНОЕ АГЕНТСТВО «ЧЕРТОВА ДЮЖИНА». Я присвистнул. А я-то изначально ожидал, что мы выйдем к эмкой патриархальной избушке, в которой будет сидеть нечесаная особа пенсионного возраста с каннибальскими наклонностями, этакая добротная, кондовая Бабаям, знаток кулинарного вопроса! Сыскное агентство! Вот уж воистину из огня да в полымя. Конечно, ТУТ мне никто не предъявит вздорных обвинений в… (тоскливо сжалось сердце!). Но, быть может, эти невидимые хозяева частной сыскной конторы, с таким вкусом приготавливающие мясо, дадут фору и тому краснорожему капитану, и двум его старшим сержантам, и «чтецу», и «писателю». Все может быть!.. Мне многое предстоит узнать, но я уже твердо усвоил одну простую истину, которой суждено пройти со мной бок о бок весь назначенный мне путь: ТЕПЕРЬ ВОЗМОЖНО ОЖИДАТЬ ВСЕГО! Я еще раз прочел вывеску и подумал, что название местной детективной фирмы куда как впечатляет.
Между тем сольный номер Макарки Телятникова подошел к своему логическому завершению: дверь дома отворилась, и вышла оттуда средних лет женщина в длинном платье, в черной шали на плечах, и крикнула насмешливо:
– Ну, довольно кувыркаться-то, ты мне всю лужайку потравишь, гость дорогой! Заходите уж! Откуда взялись, милостивые государи? И вы, вот вы, – еще больше повысила она голос, обращаясь уже ко мне, – не стойте там, у ворот, идите сюда. У вас, верно, какое-то дело? Ничего, у нашего агентства самые лучшие рекомендации. Прошу.
Так мы были приглашены в дом. Перед тем как зайти внутрь, я углядел на самом углу особнячка продолговатую табличку, на которой было чинно выгравировано: улица Третья Пекарская, дом 13. Ну что же. Нам везет с числами. Наверно, очень стильно пить неиссякающий портвейн марки 666 в доме номер тринадцать, где базируется агентство с вполне резонным наименованием «Чертова дюжина». И адрес примечательный… Тем паче, что поблизости не имелось ни Первой, ни Второй Пекарской улиц, чье наличие подразумевалось, исходя из данного адреса. Не было вообще никаких улиц, никаких домов. Ни дома 1, 2, 3… 7, 8 и так далее. Ни одиннадцатого, ни двенадцатого. Только 13-й.
С кокетливым звоночком в форме весело скалящегося черепа на входе.
3
Хозяйка дома шла прямо перед нами. Я видел только узкую спину и плечи, затянутые черной, с морозным огоньком, шалью. Лица ее я до сих пор не разглядел. Она ввела нас в просторную комнату весьма странного вида. Комната эта, с высокими потолками, светлая, была словно склеена из двух половинок, не имеющих друг к другу никакого касательства. Кроме разве что общего расположения.
Левая половина была оформлена в духе русской старины. Дубовый стол, скамьи, изразцовая печь, в которой пылал огонь, хотя ни в доме, ни тем паче на улице было совсем не холодно. Интерьер этой части комнаты ну совершенно не подходил внешнему виду дома. Это еще что… В дальнем левом углу сидела маленькая женщина. При появлении хозяйки и гостей она тотчас же вскочила, и я получил возможность рассмотреть ее в полный рост. М-да… Это была красивая миниатюрная молодая женщина, но красота ее была, прямо скажем, весьма своеобразной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44