Было это в воскресенье, ровно за неделю до столкновения молодого совхозного зоотехника Алонова с неизвестными ему людьми. Со ступенек жесткого плацкартного вагона номер восемь спустился невысокий, плотный мужчина лет сорока - сорока пяти. Вынести вещи из вагона ему помог кто-то из спутников. От помощи носильщика пассажир отказался и сам понес по платформе два длинных, видавших виды черных чемодана, перевязанных ремнями, и туго набитый саквояж. Следуя за небольшой кучкой людей, прибывших с утренним дальним поездом, пассажир прошел через решетчатую калитку в конце платформы и оказался в городе, вернее - на небольшой привокзальной площади. Здесь, под деревьями, стояли два ряда окрашенных в зеленый цвет скамей старинного образца на чугунных ножках. Людей на них не было. Пассажир опустил на землю чемоданы, положил сверху саквояж и сам уселся на скамью. Он сидел, глядя, как мимо перрона, медленно набирая скорость, проплывал доставивший его длинный состав. Кто-то махал рукой из восьмого вагона. Пассажир проводил поезд глазами, не поворачивая головы. Потом взгляд его остановился на трубах и корпусах нового, довольно большого завода, которые были видны за вокзалом, по ту сторону путей. В неподвижном воздухе пахло пылью и железной дорогой. Кажется, сентябрьский денек обещал быть жарким. Пассажир поднялся со скамьи и снял пальто серой шерстяной ткани. Носилось оно, как видно, не первый сезон: воротник потемнел на сгибе, кое-где были пятна, с которыми не справилась чистка. Сдвинув на затылок серую, под цвет пальто, тоже ношеную кепку, пассажир вытер клетчатым шелковым платком широкий, сильно лысеющий лоб с длинными, неглубокими морщинами. Морщины, как это обычно бывает, были подчеркнуты загаром, который старит лица людей, достигших известного возраста. Опять усевшись, пассажир посидел несколько минут неподвижно, поглядывая по сторонам без любопытства. Некоторое оживление, вызванное приходом поезда, заканчивалось. Ранний час опять вступил в свои права, и площадь опустела. В отдалении дворник мел асфальтовый тротуар, пыль казалась белой в косых лучах солнца. Несколько женщин с корзинками и сумками, громко разговаривая, прошли на близкий базар. Из-за угла выкатилась машина с зеленой цистерной вместо кузова и медленно заходила по площади, распустив перед собой длинные пушистые усы водяных струй. Тем временем успела разойтись маленькая очередь из трех - четырех человек, после прихода поезда собравшаяся под вывеской: "Камера хранения ручного багажа". Пассажир подошел к окну и поднял чемоданы на окованный листовой сталью подоконник. - Ого-го! Вот это да! - сказал старичок железнодорожник, потянув внутрь камеры чемоданы один за другим. - А вы-то их как легко... Силушкой-то, видать, бог не обидел. - Книги... - небрежно ответил пассажир. - Давайте-ка я войду и сам поставлю на место, - предложил он кладовщику. - Ничего, не беспокойтесь, нам оно в привычку... Вот так. Да и не положено по правилам посторонним входить, - отвечал старичок, с усилием, но ловко водружая на полку увесистые вещи. - А сумочку тоже сдавать будете? спросил он, готовясь заполнить квитанцию. - Да, и обязательно, - ответил пассажир. - Только еще возьму оттуда одну вещь. - Он достал ключик, отпер замок саквояжа и вытащил из него плотно набитый портфель потертой коричневой кожи. - Фамилия как?.. - спросил кладовщик, с профессиональной четкостью выводя цифры и буквы. - Сударев? Так и запишем: Су-да-рев. Номер документа? Шестьсот восемьдесят пять сто двадцать один, - повторял он, заполняя под копирку квитанцию химическим карандашом. - А страховать-то будете на какую сумму?.. Не будете? И чего тут... Только лишние деньги... На нашей дороге уж вот сколько лет никаких претензий от пассажиров не поступало. А копеечка - она рубль бережёт. Старый кладовщик наблюдал, как аккуратно запрятал в бумажник квитанцию этот пассажир и как он застегнул на пуговичку внутренний карман, поглотивший бумажник - Правильно! - одобрил старик. - Подальше положишь - поближе возьмешь. А другой, тот сует куда придется, а потом шарит по карманам почем зря, плачет: батюшки, потерял... А вы сами не из ученых будете? Предположение об учености атлетического пассажира могло возникнуть у кладовщика в связи с упоминанием о книгах, связавшимся с аккуратностью и очень четкой манерой выговаривать слова. Видимо, старик охотно поболтал бы со вновь прибывшим, но тот, точно не услышав вопроса, кивнул головой и направился в сторону вокзала. Человек, значившийся по паспорту и называвший себя Сударевым, вошел в еще пустой вокзальный ресторан и сел за столиком у стенки. Он заказал стопку водки, осушил ее мелкими глотками, закусил бутербродом с красной икрой и зеленым луком. Затем спросил чаю. Прихлебывая ложечкой из стакана, он внимательно вглядывался в масляное панно на противоположной стене ресторанного зала. Панно было очень большое, но художник изобразил только две фигуры: человека и волка. Может быть, и без большого мастерства, но смело и выпукло кисть художника выхватила их из сине-черного мрака студеной вьюжной ночи. По снежному, пустому полю брел офицер гитлеровской армии. Он озирался на крадущегося по следам волка. Было видно, что зверь еще остерегается, еще не решается броситься на человека. Но минута, когда захватчик совсем ослабеет, казалось, была уже близка... Сударев подозвал официантку, спросил: - Что это у вас за картина? - Эта? Называется "Хищники". Говорят, на куйбышевском вокзале есть такая же, только еще больше. А эту по заказу нам рисовал наш местный художник, Василевский. Картина выдающаяся, всем пассажирам очень нравится. Фриц очень хорош, страшный. А про волка все наши охотники говорили - как есть живой... Молодая женщина хотела еще что-то сказать, но Сударев перебил: - Что там, на кухне, есть из горячих блюд? - Рановато еще, только повар пришел, - ответила официантка. - Я сейчас узнаю. Вернувшись, она сообщила раннему пассажиру, что супов нет никаких, а вот свиную отбивную с горошком или рыбу жареную можно получить минут через двадцать. Сударев выбрал отбивную. Он терпеливо ждал, ел медленно, со вкусом, отрезая кусок за куском; в меру жирная, сочная свинина была запита стаканом легкого белого вина. Время шло. В ресторане появились посетители. По соседству с Сударевым устроилась компания железнодорожников, занявшаяся пивом. Сударев расплатился и вышел. После прихода поезда минуло больше двух часов, и городок успел оживиться. Шел девятый час, магазины уже открылись. Сударев пересек привокзальную площадь и вскоре оказался около городского базара. Глядя на ряды продавцов и толпу между рядами, он приостановился. Базарный день. Высокими насыпями лежали груды местных овощей: многоцветные, спелые, твердые; кучи и местных и привозных с юга дынь, арбузов, яблок, груш, слив. За овощным рядом белыми передниками манил молочный. За ним расположился мясной и птичий. Кузовы приехавших на базар колхозных автомашин ломились от продуктов. Казалось, что маленький городок не найдет в себе сил поглотить все предложенное ему веселое, яркое изобилие плодов земли... Главная улица начиналась от базара. Она плавно поднималась на возвышенность к центру города. Сударев шел медленно, как на прогулке. Поглядывая на каменные двух- и трехэтажные дома с магазинами в первых этажах - многие дома были старинной постройки, - он вскоре оказался у городского сада. Не раздумывая, Сударев пошел по средней аллее. Тянул легкий, теплый ветерок, становилось почти жарко, и Сударев выбирал теневую сторону. Пальто он перекинул через руку. Аллея привела приезжего на площадку летнего театра, заполненную длинными скамьями перед полусферической раковиной эстрады. С другой стороны, вблизи от выхода из парка, приезжий заметил тир. Несмотря на ранний час, несколько молодых людей, заядлых любителей стрелкового спорта, уже толпились там. Сударев подошел поближе и прислонился к дереву, наблюдая за стрелками. Тоненький юноша, поощряемый товарищами, старательно целился в нарисованный на доске кувшин с цветами, но промахнулся: пулька оставила метку сантиметрах в пяти от центра. Заведующий тиром перезарядил легкую винтовку и снова предложил ее неудачливому стрелку. Но к винтовке протянулась другая рука: - А ну, погоди!.. Я тебе покажу, как нужно бить. Ружье взял высокий мужчина лет тридцати пяти, худой, сутуловатый. Он откинул левой рукой очень длинные темные волосы франтовской прически, оперся локтями на прилавок и прицелился. Сударев видел его спину с остро поднятыми плечами, сухую складку кожи на тощей бритой шее под расстегнутым воротом синей рубашки с короткими рукавами. После выстрела перевернулась фигурка медведя. - Так! - удовлетворенно сказал высокий. - Повторим... Он вызвал бурный восторг пары мальчишек, бескорыстных болельщиков и завсегдатаев недоступного для них тира, повалив еще две мишени. Но на четвертом выстреле он промазал, хотя кто-то и сказал, что пулька ударила почти в яблочко. Высокий не смутился промахом. Передавая юноше винтовку, он говорил: - Вот так стреляй! Дыхание и все такое... А главное, думай одно: что хочешь ему в самое сердце влепить. Угробить его, чтоб не жил на свете. Понятно? Со злобой касайся спуска! Тогда и попадешь наверное... А что на четвертый раз я спуделял, так это со вчерашнего, - добавил высокий и спросил сам себя: - Пойти, что ли, опохмелиться? У него было лицо с резкими чертами, с густыми черными бровями, сходящимися над острым, тонким носом. Лицо заметное и отнюдь не уродливое. Если бы не глаза, которые были слишком близко поставлены друг к другу и слегка, кажется, косили, этот человек был бы весьма недурен собой. Сударев заметил, что на правой руке меткого стрелка не хватало мизинца, а четвертый палец был искривлен. Дождавшись, когда худенький юноша, вопреки советам опытного стрелка, опять промахнулся, Сударев пошел своей дорогой, больше не прислушиваясь к легким хлопкам выстрелов за его спиной. Выйдя из парка, Сударев немного замялся при выборе дальнейшего пути. Со стороны могло показаться, что он старается припомнить известные когда-то, а ныне позабытые места. На самом деле это было совсем не так: Сударев посетил город впервые в жизни. Он воспользовался случайной встречей в вагоне с человеком, отлично знавшим этот степной городок, сумел подробно расспросить его. Внимательный и обязательный спутник даже нарисовал, от нечего делать, схему улиц. Доверяя своей памяти, Сударев не счел нужным сохранить листок бумаги. Выйдя из парка, Сударев оказался на небольшой площади, сильно растянутой, в ущерб ширине, вдоль парковой ограды. От нее вниз расходились пять или шесть довольно узких улиц, из которых лишь одна, против ворот парка, была замощена булыжником. Отсюда отлично просматривалась вся часть города, противоположная вокзалу. Здесь преобладали одноэтажные деревянные дома с садами, садиками и огородами на усадьбах. В эту сторону город не рос, не расширялся. Новое время обосновалось вблизи вокзала и дальше за ним. А тут все оставалось почти таким же, как до революции. Черта строений и садов резко обрывалась на берегах речки, опоясавшей окраину. За речкой виднелось несколько разбросанных среди огородов домиков. Дальше без края лежала холмистая степь с отдельными пятнами рощ. Сударев глядел вдаль внимательно, пожалуй, задумчиво. Прохожих почти не было. Так и говорил вагонный знакомый Сударева: - У них там запарковая, поречная сторона - самое тихое, спокойное местечко для отдыха - как в деревне.
2
Глядя в степь и на мирную, сонную панораму окраины городка, Сударев немного задержался. Он не хотел расспрашивать о дороге. Как бы от нечего делать, он прошелся по противоположной стороне площади, посматривая на недавно, к его счастью, подновленные и четкие надписи на углах обрезанных площадью узких кварталов. Скоро нашлась нужная ему улица, и он направился по ней, считая в уме перекрестки. Было уже видно, как конец улицы упирался в речку, когда, пройдя шестой квартал, Сударев повернул влево, в тихий, заросший травой переулок. Здесь он еще больше замедлил шаг. В переулке не было ни души. Сударев остановился у ворот дома номер семь. Табличка с названием улицы "Веселая" и с номером была прибита на столбе высоких ворот. Самого дома не было видно за сплошным, крепким забором. Около ворот была калитка с прорезью для почтового ящика и с надписью: "Остерегайтесь злых собак". Не доверяя этой общеупотребительной надписи, Сударев потянул за кольцо, соединенное с внутренней щеколдой, и приоткрыл калитку. Но ему пришлось тут же захлопнуть ее: во дворе раздался злобный басистый лай. Отступив, Сударев слышал, как собака бросилась на калитку. В соседнем дворе тоже залаяла собака. Сударев отошел и присел у забора на оставшийся от сломанной лавки столбик. Посередине переулка табунок белых гусей щипал травку под предводительством солиднейшего гусака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29