Тетя Туся лежит».
В моей комнате сидел папа и распивал напитки, закусывая праздничным тортом. Он был порядочно под хмельком.
— В сущности, ты права, — сказал папа. — Я всю жизнь мечтал о бунте, но никогда не мог вымолвить слова. Не знаю, что там тебя подвигло, но ты права, ей-богу, права!
— Я не права, папа.
— Разумеется, не права. Но это в известном смысле. Если же вдуматься... — Он засмеялся. — Поминки! Неплохо придумано, очень неплохо. Завтра придется тебе объясняться. Но деда ты довела, должен тебя пожурить. Хотя, признаться, самому неоднократно хотелось... Ведь, в сущности, он самодур, все по его уставу. Но это так, по секрету. Тебе еще рано сие понимать. Впрочем, наверное, понимаешь. Иначе зачем же бунт? Советую тебе извиниться. Проснешься с утра и пойди на поклон. Обещаешь?
— Попробую, папа.
— Тишина, покой и порядок — вот девиз нашего семейства. Не тебе же его нарушать. Ну ладно бы я. А тебе еще рано. Давай-ка чаю попьем. Как-никак тебе сегодня шестнадцать.
Мы выпили с папой чаю.
6 октября. Суббота
Ночью «неотложка» забрала тетю Тусю. Сердце.
7 октября. Воскресенье
У тети Туси тяжелый инфаркт. Она в реанимации. Врачи говорят, мало надежды.
9 октября. Вторник
Вошла сегодня к дедушке в кабинет. Он сидел за столом как-то неестественно выпрямившись и бесцельно глядел в окно. Я подошла к нему, обняла, прижалась.
— Дедушка, — бормотала я, — дедушка, милый.
Он обнял меня, погладил волосы:
— Ну, иди, иди.
— Я не пойду, дедушка, хочу с тобой.
Я поцеловала его седую голову. Плечи у него дрожали, дрожали руки, и весь он показался мне старым и маленьким.
— Дедушка, мой родной, я всегда буду жить с тобой. Я не выйду замуж. Мы будем жить вместе. Ни с кем не хочу, только с тобой, дедушка, милый...
Это я во всем виновата, я. Меня надо убить.
11 октября. Четверг
Все мы поочередно в больнице. Тете Тусе по-прежнему плохо. Только бы она не умерла. Только бы не умерла. Все время держу кулаки сжатыми в карманах. К дому подхожу не с улицы, а через подворотню. Во всем ищу приметы и знаки. Вот если успею на этот троллейбус. Если та женщина с сумкой повернет направо. Если опять встречу старичка с палкой...
В доме воцарилось напряженное согласие. Все тихи и предупредительны. Папа ходит в магазин, я убираю, Аня усердно занимается, моет посуду. Я только сейчас поняла, как необходима нам всем тетя Туся. В моем отношении к ней было много иронии. Теперь вижу, что просто люблю ее, только на свой лад. Она ведь кроткое существо, живет для других. Для дедушки, мамы, Ани, меня. И у нее в молодости была любовь, но она никому не докучала драмами, все пережила и осталась с дедушкой. Я чувствую характер человека по рукам. Так вот у тети Туси очень славные руки, маленькие, теплые, уютные. У папы, например, рука грубовата, у мамы что-то нервное в пальцах. Я вчера смотрела альбомы с фотографиями. Какая тетя Туся была хорошенькая! Носила белые шляпки и длинные узкие платья. Улыбка всегда на лице, рядом друзья. Есть фотография, где они с дедушкой идут по набережной Невы в виду Петропавловской крепости. На дедушке узкие брюки в полоску, штиблеты, касторовая шляпа и щегольской пиджак. У тети Туси цветы в руках. Ни дать ни взять граф Сумароков-Эльстон с женой на прогулке! Если что-то случится, тяжелее всего будет дедушке. Ни с кем у него нет таких доверительных, тесных отношений, как с тетей Тусей. Они часто скрываются вдвоем и говорят, говорят без конца. Тогда я слышу дедушкин смех и оживленные вскрики тети Туси. Они вспоминают молодость. Каждую страницу своих рукописей дедушка несет тете Тусе. С волнением ждет, что она скажет, хотя тетя Туся не великий знаток истории. Просто она умеет читать. Дедушкины писания доставляют ей огромное удовольствие. Она ставит восклицательные знаки на полях, выражает восхищение, и ублаготворенный дедушка спешит продолжать работу. Иногда они ссорятся, как дети. Дедушка не выходит к вечернему чаю, тетя Туся прикладывает платочек к глазам, и в доме становится сумрачно. Но скоро воцаряется мир, и опять они неразлучны. Нет, семья наша немыслима без тети Туси. Если что-то случится, все переменится. Дедушка станет другой, а значит, и мама другая, ссоры пойдут. Ведь тетя Туся всех мирит. Она замечательная.
12 октября. Пятница
Вчера снились кошмары. Пыталась куда-то звонить, но путала номер. Мучительно вспоминала цифры. А позвонить надо. Случится непоправимое, если не дозвонюсь. И вот кручу, кручу телефонный диск, но все ошибка, ошибка...
Тете Тусе, кажется, легче. Тьфу, тьфу, тьфу. Врачи ничего не обещают, но как-то спокойнее говорят. Когда подхожу к больнице, сжимается сердце. Среди шумного оживления городской жизни это странное место, остров печали. В саду бродят бледные согбенные люди, у них отрешенные лица. Кто-то плачет, вытирая лицо платком. А там вон стоит серый каменный домик, тополя осеняют его листвой. Это морг. Сегодня видела, как под руки провели женщину в черном платке. Она озиралась безумно и твердила: «Куда?» Дверь домика затворилась, и я пересела на другую лавку, чтобы не видеть, как женщину поведут обратно. Подошел ко мне человек в халате с желтым иссохшим лицом и попросил купить сигарет. Я побежала в киоск, а когда вернулась, его уже не было. Как много в мире несчастья! И здесь, в больнице, это особенно чувствуется. Тут и деревья смотрят печально. Уходила из больницы, когда уж стемнело. Окна зажглись. Я смотрела на эти пустые желтые квадраты, представляла койки и лежащих на них людей. Кто-то читает, кто-то забылся тяжелым сном, а кто-то стонет и зовет няню. Тетя Туся, дорогая! О чем думаешь сейчас? Как бьется твое слабое сердце? Что будет с тобой, тетя Туся? Смотрела, смотрела неотрывно на эти окна, и тут на лицо мое стали ложиться холодные крапины. Посыпался мелкий осенний дождь...
13 октября. Суббота
У тети Туси по-прежнему напряженно. Дедушка совсем не спит. Все эти дни я провожу с Димой. Он ходит со мной в больницу. С тех пор как я плакала у него на груди, отношения наши переменились. Я словно открылась ему, хотя и ничего не рассказала. Он понимает, что в моей жизни произошло что-то серьезное, и старается мне помочь. Дима человек тонкий и деликатный. Иногда мы разговариваем, иногда молчим. Но если говорим, то о вещах серьезных. Например, о жизни и смерти. Он мне сказал, что я на обычную девочку непохожа. Что я слишком серьезна, в глазах у меня тайна, и, может быть, я вообще попала сюда из других миров. Ах, если бы...
Сидели на лавочке в больничном саду. Подошла старушка с авоськой, голос робкий, заискивающий:
— Это ваша бутылка?
Какая бутылка? Оказывается, под лавкой лежит бутылка. В авоське у нее уже несколько пустых бутылок. С извиняющейся улыбкой стала палкой тащить бутылку к себе. Дима внезапно вскочил, начал рыться в карманах. Спросил поспешно:
— У тебя нет?
Я поняла не сразу, но он уже вытащил из кармана рубль и неловко сунул старушке. Та схватила его руку и попыталась поцеловать.
— Что вы! — смущенно сказал Дима.
— Дай бог тебе, сыночек, — забормотала старушка. А Дима покраснел до корней волос, отвернулся и сел.
— Ты любишь Пушкина?
Он пожал плечами:
— Конечно.
— Читал «Повести Белкина»?
— В восьмом проходили.
— Ты в самом деле записан в паспорте как Владимир?
Он посмотрел на меня удивленно:
— А что?
— Помнишь Владимира из «Метели»?
— Несчастного прапорщика, который заблудился по дороге в церковь? Почему ты о нем заговорила?
— Просто так...
14 октября. Воскресенье
Тетю Тусю перевели в палату интенсивной терапии. Здесь современная аппаратура, в том числе кардиометр. Дедушка оживился. Мне кажется, все эти дни он не питал надежды на выздоровление тети Туси. Теперь же в лице его появился свет, он энергичен снова и даже принялся за работу. Остальные тоже приободрились, за вечерним чаем даже начались разговоры.
Что о школе сказать? Учусь прилично. Сентябрьские эскапады забыты, но учителя по-прежнему говорят, что я неузнаваема.
Рассматриваю цепочку, подарок Димы, и думаю о той цепочке. Держу двумя пальцами, потом отпускаю, и она горсткой падает на ладонь. Цепочка старая, с мелким звеном. Как у всякой вещи, у нее были свои приключения. Можно написать целый роман «История малой серебряной цепи». Я бы сочинила интригу. Моя серебряная цепочка оказалась бы одновременно и той . Хочется сочинить стихи. «Стихи о серебряной цепочке»...
Что случилось в «Метели»? Владимир и Маша решили обвенчаться тайно, против воли родителей. Но поднялась метель, Владимир сбился с дороги, а когда добрался до церкви, там ждало его ужасное известие. Маша с кем-то уже повенчалась. Это был некто Бурмин, ехавший мимо в свой полк. Его подвели к аналою, приняв за Владимира. Офицер не противился из любопытства и легкомыслия. Невеста же была в полуобмороке, их обвенчали. Владимир после этого впал в отчаяние, посчитав, что над ним жестоко надсмеялись. Затем он погиб в Бородинском сражении. Вернулся с войны и Бурмин, довелось ему встретить Марью Гавриловну, и он полюбил ее, но признался, что был повенчан с какой-то незнакомкой. Так все пришло к благополучному вроде бы завершению. Если бы не судьба несчастного Владимира...
Но вот мое толкование. Владимир вовсе не погиб в Бородинском бою. Известие, дошедшее до Марьи Гавриловны, оказалось ложным. Он выздоровел после тяжкого ранения, но потерял память. Теперь он ничего не знал о своей жизни, даже имя забыл. Ему удалось вернуться в армию, пройти по всей Европе до самого Парижа и получить чин полковника. Теперь он звался Алексеем Бурминым. Внешность его изменилась, Марья Гавриловна не узнала в Бурмине Владимира, но полюбила, не подозревая, что к ней вернулось первое чувство. Что касается венчания в метель, то там произошла путаница. Заплутавший Владимир был нездоров, его воспаленное воображение нарисовало картины венчания Марии с другим, на самом же деле венчался он будучи почти в бессознательном состоянии и столь неузнаваемым, что даже Мария вскрикнула: «Это не он!» Из всей жизни Владимира память сохранила только эту картину, и теперь, уже будучи Бурминым, он знал, что когда-то с кем-то был обручен. Таким образом, Владимир и Алексей оказались одним и тем же лицом. Это мой домысел, но кто может поклясться, что так не могло случиться?
Владимир и Алексей оказались одним лицом .
15 октября. Понедельник
Пришли холода, листва облетает. Сегодня в посольстве напротив прием, накатило много машин. И я видела, как на их сияющие капоты стали ложиться пожухлые листья.
Владимир и Алексей оказались одним лицом .
16 октября. Вторник
Ужасное объяснение с Димой. Я сорвалась. Мы шли по Остоженке, Дима показывал дворики, особняки. Протащил меня незнакомым переходом, похожим на катакомбу, и мы оказались в Хохловском переулке. Устроились на лавочке позади тургеневского дома, и тут он начал:
— Маша... я хотел тебе сказать...
— Только не говори ничего такого, — поспешно предупредила я.
— Какого?
— Что могло бы осложнить наши отношения.
Он обиделся:
— По-моему, я...
— Дима, ты же все понимаешь.
— Я ничего не понимаю, — мрачно возразил он. — Раньше думал, что понимаю, но чем дальше, тем меньше так думаю. Мне скоро семнадцать. Моцарт в мои годы такую симфонию сочинил!
Я вздрогнула:
— Ты сказал, Моцарт?
— Лермонтов в пятнадцать написал «Демона»! «Печальный странник, дух изгнанья...»
Как мы похожи, подумала я. Он называет те же имена.
— Но ведь и ты пишешь стихотворения.
— Это плохие стихотворения, — сказал он. — Но я чувствую силы внутри. Иногда их так много, что ночью они приподнимают меня с постели. Я словно парю над самой кроватью.
— А ты летаешь во сне?
— Конечно! Это самый счастливый сон. Но есть несчастливый.
— Догадываюсь какой.
— Скажи.
— Лучше ты сначала.
— Это сон... если я вдруг оказываюсь...
— ...неодетым на улице среди людей, — закончила я.
— Маша! — Он схватил меня за руку. — И у тебя тоже?
Лицо его вспыхнуло.
— Какие мы одинаковые! Да, да! Я давно это вижу. Ты человек, затаенный в себе. Я такой же. Знаешь, как трудно мне жить? Только с тобой хорошо мне, Маша. Я так переживаю, когда тебе плохо. Я вижу, как тебе плохо. Скажи, что случилось, почему ты плакала? Я не могу забыть об этом. Почему ты плакала, Маша?
Он сжимал мою руку, но я отняла ее:
— Я просто плакала, просто.
— Нет, не просто! Ты плакала, как человек, у которого безутешное горе.
— Ах, Дима, оставь. Нет у меня никакого горя.
— Ты не хочешь сказать. Ты не хочешь сказать мне, Маша. Но горе всегда заметно. Оно и сейчас на твоем лице. Смотри, на глазах у тебя слезы.
— Перестань же, Дима!
— Нет, ты не можешь плакать при мне! Знаешь, как много я думаю о тебе? Целый день и всю ночь. И утром я просыпаюсь с мыслями о тебе...
— Перестань же, Дима.
— Маша, не плачь! Мне так горько, когда ты плачешь. Невыносимо! Потому что... потому что... — Лицо его исказилось.
— Молчи!
— Я люблю тебя, Маша!
— Молчи!
— Люблю тебя, Маша.
— Зачем говорить такие слова, — забормотала я, — все это ложь, неправда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23