Провести в таких условиях ночь и весь завтрашний день? За одно это можно было бы возненавидеть Гаусса!
Во сне Шверер видел долговязую фигуру своего врага в штатском, с зонтиком и в галошах…
7
Потерять из поля зрения силуэт мельника — это была катастрофа. Чэн ясно представлял себе, как мельник сломя голову бежит к японскому штабу, как предупреждает о приближении отряда по тропе, о движении Фу Би-чена в обход японского фланга. Он уже ясно видел всю картину провала операции. И в этом не был виноват никто, кроме него, Чэна. Не стоять тут, изображая из себя командира, а итти рядом с мельником, не спускать с него мушки пистолета — вот что он должен был делать!
Он с досадой сказал Стилу:
— Стой! Я потерял проводника.
Чэн соскочил на землю. Вылез и Джойс. Едва он сделал два шага, как сразу попал в топь.
Чэн услышал смех Джойса.
— Чему вы? — с раздражением спросил Чэн.
— Действительно, прекрасный проводник…
Чэн стиснул зубы.
Подошли солдаты во главе с высоким командиром. Повидимому, они сразу поняли, что произошло, но никто не издал ни звука. Молчал командир, молчали Чэн и Джойс. И вдруг в тишине безветреной ночи все ясно услышали шелест раздвигаемой жёсткой травы. Звук быстро приближался. Чэн выхватил пистолет, но в тот же миг высокие стебли перед его лицом покачнулись и на него надвинулась тёмная фигура человека. Это был мельник.
Чэн навёл пистолет на перебежчика, но мельник смело отстранил оружие.
— Японцы близко, — сказал он. — Хорошо, что вы остановились, ваша машина слишком шумит.
— Он хочет заставить нас бросить броневик и попасться японцам с голыми руками, — по-английски сказал Стил, высунувшись из дверцы.
Мельник, насторожённо прислушивавшийся к звукам незнакомых слов, одно мгновение помолчал, потом решительно заявил:
— Её нужно толкать руками… Иначе японцы услышат.
— Это пахнет правдой, — сказал Джойс. — Если мы хотим подойти к ним неожиданно, придётся протолкнуть броневик на руках. — И, обращаясь к мельнику, спросил: — Далеко до них?
Чэн перевёл ответ:
— С половину ли.
Стил осторожно притворил дверцу и взялся за руль. Джойс и Чэн вместе с остальными принялись толкать броневик.
В тишине слышалось тяжёлое дыхание людей, да изредка раздавалось чмоканье чьей-нибудь ноги, попавшей в трясину. Тумана больше не было, но впереди, там, где возвышалась полоса берега, казалось ещё темней, чем на болоте. Продвинувшись шагов на сто, люди в изнеможении остановились. Только высокий командир готов был ещё напирать и напирать. У Чэна до слез болела рана, но он первым взялся снова за потеплевшую от многих рук сталь брони. Машина двинулась дальше. Теперь мельник шёл медленно, шаг за шагом нащупывая тропу.
Когда Чэн оглянулся, ему показалось, что полоска горизонта стала чуть-чуть светлей, чем окружающая их тьма: неужели рассвет?.. Он пригляделся к циферблату: до назначенного удара осталось не больше четверти часа. Шопотом приказал подналечь. Машина покатилась быстрей, люди почти бежали. Некоторые выбились из сил и отстали. Можно было подумать, что броневик двигают только высокий командир и Джойс — такими большими казались они.
Наконец мельник остановился.
— Вот видишь?
Чэн посмотрел в направлении его вытянутой руки и различил контуры мельницы. До неё осталось не больше полутораста-двухсот шагов. Можно было только удивляться тому, что японцев не потревожило приближение отряда. Повидимому, они чувствовали себя со стороны болота в полной безопасности. «Или притаились», — мелькнула мысль у Чэна, и в этот миг он увидел, что мельник пригнулся и побежал к берегу. Прежде чем Чэн успел выхватить пистолет, фигура проводника растворилась на фоне холма.
Далеко направо к небу взвилась красная ракета Фу Би-чена.
Сон Шверера был недолог. Несмотря на шёлковое бельё, на все антипаразитные средства, которые были пущены в ход, чтобы предохранить его от насекомых, он все же проснулся от ощущения, что кто-то щекочет его одновременно в разных местах тела. Чесались спина и грудь, руки, ноги, живот. Проснувшись, он тотчас вскочил и с трудом отогнал мысль, что усыпан чумными блохами, вырвавшимися из какой-нибудь японской гранаты. Наскоро одевшись и бормоча себе под нос все бранные слова, какие знал, он вышел из каморки. Резкий свет ручного фонаря ещё ярче, чем прежде, обнаружил все убожество обстановки, в которой Шверер вынужден был проводить время вдали от дома, от привычных удобств, от родных.
При мысли о родных, он вспомнил об Отто и даже приостановился от удивления: куда он мог деваться? Ведь постель его была пуста. Неужели и тут он нашёл объект для шалости? Неужели сорванца не угомонили ночи, проведённые в кабаках Харбина?
В нижнем этаже мельницы Шверер увидел свет. Накамура стоял спиною к двери и, заглядывая через плечо сидящего за столом Исии, читал иероглифы, которые быстро выводила рука врача. По мере чтения выражение лица японского генерала делалось все более довольным.
В донесении, которое писал полковник Исии Сиро, говорилось, что план предстоящей операции был составлен под общим наблюдением и руководством его превосходительства начальника императорской военной миссии в Харбине генерал-майора Накамуры. Накамура с удовлетворением подумал, что в штабе квантунской армии завтра же узнают об обещании гоминдановского генерала Янь Ши-фана, стоящего за южным концом болота, не мешать операции, задуманной Накамурой. Далее в донесении сообщалось, что через сутки после того, как тут произойдёт небольшое, разыгранное лишь для вида сражение с Янь Ши-фаном, войска красных будут заражены чумой. Болезнь эта станет распространяться с такой молниеносной быстротой, что в неделю и от всей армии Янь Ши-фана не останется ни одного солдата.
Накамура удовлетворённо втянул сквозь зубы воздух.
— Командующему армией будет приятно читать такое прекрасное донесение, — сказал он.
Изобразив последний иероглиф и поставив под ним свою именную печать, Исии вежливо предложил.
— Быть может, и вам, тёсё какко, угодно поставить изображение вашего высокого имени рядом с моею скромной печатью?
Накамура уклонился от такой чести: ещё никто не знает, как будет осуществлён прекрасный план. Нет смысла ставить свою печать раньше времени. Пока за все отвечает Исии, так пусть и отвечает. Вот если все пройдёт хорошо — другое дело.
За спинами японцев неожиданно послышалось громкое чиханье Шверера. Оба испуганно обернулись. Увидев немца, Накамура расплылся в угодливой улыбке.
— Уверены ли вы в том, что человек, посланный к китайцам, чтобы заманить их, не выдаст ваших намерений, экселенц? — спросил Шверер.
Шверер сам не знал, как пришла ему эта мысль, но стоило её высказать, как она показалась вполне основательной.
— Мы оставили у себя в руках залог его верности, — ответил Накамура.
— Пфа! Верность китайца! — Шверер пренебрежительно фыркнул.
— Жена и дочь…
— А…
Это было единственным звуком, который успел издать Шверер. Гром пушечного выстрела заполнил помещение. Посыпались стекла и глина разбитой снарядом стены. Тотчас же послышалась трескотня винтовочных выстрелов и второй удар пушки.
Все трое, сталкиваясь друг с другом, бросились к выходу.
Выскочив на двор, Шверер услышал гулкое таканье тяжёлого японского пулемёта… второго… третьего. В темноте сверкали короткие блески выстрелов: одни Шверер видел сзади, другие били как бы ему в лицо. Третий раз ударила пушка. Следом за разрывом снаряда яркое пламя полыхнуло в деревянной надстройке мельницы.
Шверер побежал прочь, выкрикивая:
— Отто!.. Отто!..
Перебежав двор, Шверер увидел фанзу. Первым движением было скрыться за её стенами, но он тут же сообразил, что глинобитные стены строения не защита. Он огляделся, ища какого-нибудь укрытия, и тут увидел Отто, выбежавшего из этой фанзы.
— Скорей, скорей отсюда! — крикнул ему Шверер. — Первое же попадание в склад бактериологических гранат…
Отто стоял, прислонившись к стене фанзы.
— Скорее же, скорее! — бормотал Шверер, пытаясь оттащить сына от стены.
Отто посмотрел отцу в лицо, будто только сейчас узнал его.
— Да, да, скорее отсюда… сейчас…
Отто, не оборачиваясь, побежал к сараям, за которыми стояли автомобили. Шверер бросился было за ним, но в этот миг за его спиною сверкнуло пламя — такое яркое, что стала видна каждая соломинка на крыше фанзы. Страшный грохот потряс воздух, и Швереру показалось, что на него обрушился весь мир…
Гранаты!
Это была единственная мысль, которая успела прийти Швереру, когда он, отброшенный взрывом, покатился по склону холма…
Шверер пришёл в себя в автомобиле, мчавшемся по степи. Первое, что увидел Шверер, были несущиеся по сторонам в ослепительном свете фар высокие стебли гаоляна. Они мелькали так быстро, что у Шверера закружилась голова. Он снова закрыл глаза. И вдруг вспомнил: чумные гранаты! И тотчас же почувствовал, что под бельём у него что-то копошится, ползает… Блохи!.. Он застонал от ужаса и принялся срывать с себя одежду, бельё. Отто пытался удержать его, хватал за руки, но генерал, скрежеща зубами, с пеною у рта рвал и рвал на себе все, пока не почувствовал, что холодный ветер, бьющий навстречу мчавшейся машине, не ударяет его по голому телу… Тогда он сразу обмяк и, заплакав гнусавым старческим плачем, упал на сиденье…
Было уже совсем светло, когда Фу Би-чен, Стил и Джойс сошлись у фанзы за тем местом, где раньше была мельница. Последним подошёл Чэн. Тыча дулом пистолета в спину плетущегося перед ним японца, лётчик заставил его приблизиться к командиру. На японце были погоны врача. Он что-то бормотал и заискивающе улыбался. Фу Би-чен, научившийся за время войны японским словам, необходимым в походе, не мог понять, что говорил японец. А тот с досадой повторял все одно и то же. Он хотел объяснить китайцам, что они могут не бояться заразы: жаркое пламя сгоревшей мельницы уничтожило и опасные гранаты и заражённых блох; китайцы могли не бояться.
Японец растягивал большой губастый рот в угодливой улыбке.
Фу Би-чен подошёл к фанзе мельника, не тронутой пожаром, и заглянул в чёрный квадрат входа. Когда глаза его привыкли к полутьме, он увидел ребёнка, ворочавшегося на куче ветоши.
Это была девочка с личиком, покрытым густым слоем пыли и копоти. Она спала в обнимку с котёнком, и только когда луч солнца, скользнувший в крошечное оконце, упал ей на глаза, девочка недовольно сморщилась и закрыла глаза кулачками.
Фу Би-чен поднял ребёнка. Уцепившийся было за неё котёнок упал и жалобно замяукал. Девочка тотчас очнулась и, потянувшись к котёнку, издала тот же звук:
— Мяу-мяу…
Фу Би-чен оглядел внутренность фанзы, и стоявшие снаружи услышали его крик:
— Скорее сюда… Японца, врача!..
Они вбежали в фанзу. Фу Би-чен молча показал в дальний угол. На полу лежала мёртвая женщина в растерзанной одежде.
Японец опустился на колени возле женщины. Через минуту он показал на два входных отверстия пуль.
Чэн вышел из фанзы. Следом за ним Фу Би-чен с ребёнком на руках.
— А мельник? — спросил он.
— Я видел его тело под холмом, — ответил Джойс.
— Вероятно, первая же японская очередь… — объяснил Стил.
Фу Би-чен взял на руки девочку.
— Нежный цветок его души…
— Я думал, что знаю нашего китайского крестьянина, — задумчиво проговорил лётчик Чэн. — Но если бы кто-нибудь рассказал мне случай с мельником… — Не договорив, он отвернулся.
— Двенадцать лет назад, когда я только вернулся на родину, — сказал Фу Би-чен, — председатель Мао Цзе-дун объяснил мне: «Вам необходимо постичь душу китайского крестьянина, — сказал он. — Поднимутся миллионы и миллионы…» — Фу Би-чен поднял ребёнка. — Миллионы нежнейших цветов взойдут над землёю Китая… Пусть японский врач осмотрит тело мельника, — быть может, он ещё не умер… Мне очень хотелось видеть счастье в его глазах.
8
Через два дня после разгрома группы генерала Накамуры, отряд вышел на соединение с главными силами Чжу Дэ. А ещё через день к месту встречи прибыл главком. Солдаты Фу Би-чена выстроились в две длинные шеренги. На них были покрытые заплатами, но чисто выстиранные курточки и кепи, настолько выгоревшие под палящими лучами солнца и так омытые дождями, что от их первоначальной окраски не осталось и следа. Впервые после двух лет разлуки люди Фу Би-чена увидели Чжу Дэ. Генерал неторопливо приближался к строю. Он был одет в такую же выгоревшую одежду, как солдаты, такой же загорелый, как они, с таким же простым и суровым лицом крестьянина, какие были у большинства солдат.
Приняв рапорт Фу Би-чена, Чжу Дэ снял кепи и поздоровался с отрядом. Он поздравил солдат с победой и сказал короткую речь о значении боев этого трудного, но чрезвычайно важного этапа освободительной войны; сказал о том, как высоко 8-я армия несёт знамя борьбы и как её ценит народ, плотью от плоти которого она является.
— Вот почему, — сказал Чжу Дэ, — народ любит вас. Смеясь, народ говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Во сне Шверер видел долговязую фигуру своего врага в штатском, с зонтиком и в галошах…
7
Потерять из поля зрения силуэт мельника — это была катастрофа. Чэн ясно представлял себе, как мельник сломя голову бежит к японскому штабу, как предупреждает о приближении отряда по тропе, о движении Фу Би-чена в обход японского фланга. Он уже ясно видел всю картину провала операции. И в этом не был виноват никто, кроме него, Чэна. Не стоять тут, изображая из себя командира, а итти рядом с мельником, не спускать с него мушки пистолета — вот что он должен был делать!
Он с досадой сказал Стилу:
— Стой! Я потерял проводника.
Чэн соскочил на землю. Вылез и Джойс. Едва он сделал два шага, как сразу попал в топь.
Чэн услышал смех Джойса.
— Чему вы? — с раздражением спросил Чэн.
— Действительно, прекрасный проводник…
Чэн стиснул зубы.
Подошли солдаты во главе с высоким командиром. Повидимому, они сразу поняли, что произошло, но никто не издал ни звука. Молчал командир, молчали Чэн и Джойс. И вдруг в тишине безветреной ночи все ясно услышали шелест раздвигаемой жёсткой травы. Звук быстро приближался. Чэн выхватил пистолет, но в тот же миг высокие стебли перед его лицом покачнулись и на него надвинулась тёмная фигура человека. Это был мельник.
Чэн навёл пистолет на перебежчика, но мельник смело отстранил оружие.
— Японцы близко, — сказал он. — Хорошо, что вы остановились, ваша машина слишком шумит.
— Он хочет заставить нас бросить броневик и попасться японцам с голыми руками, — по-английски сказал Стил, высунувшись из дверцы.
Мельник, насторожённо прислушивавшийся к звукам незнакомых слов, одно мгновение помолчал, потом решительно заявил:
— Её нужно толкать руками… Иначе японцы услышат.
— Это пахнет правдой, — сказал Джойс. — Если мы хотим подойти к ним неожиданно, придётся протолкнуть броневик на руках. — И, обращаясь к мельнику, спросил: — Далеко до них?
Чэн перевёл ответ:
— С половину ли.
Стил осторожно притворил дверцу и взялся за руль. Джойс и Чэн вместе с остальными принялись толкать броневик.
В тишине слышалось тяжёлое дыхание людей, да изредка раздавалось чмоканье чьей-нибудь ноги, попавшей в трясину. Тумана больше не было, но впереди, там, где возвышалась полоса берега, казалось ещё темней, чем на болоте. Продвинувшись шагов на сто, люди в изнеможении остановились. Только высокий командир готов был ещё напирать и напирать. У Чэна до слез болела рана, но он первым взялся снова за потеплевшую от многих рук сталь брони. Машина двинулась дальше. Теперь мельник шёл медленно, шаг за шагом нащупывая тропу.
Когда Чэн оглянулся, ему показалось, что полоска горизонта стала чуть-чуть светлей, чем окружающая их тьма: неужели рассвет?.. Он пригляделся к циферблату: до назначенного удара осталось не больше четверти часа. Шопотом приказал подналечь. Машина покатилась быстрей, люди почти бежали. Некоторые выбились из сил и отстали. Можно было подумать, что броневик двигают только высокий командир и Джойс — такими большими казались они.
Наконец мельник остановился.
— Вот видишь?
Чэн посмотрел в направлении его вытянутой руки и различил контуры мельницы. До неё осталось не больше полутораста-двухсот шагов. Можно было только удивляться тому, что японцев не потревожило приближение отряда. Повидимому, они чувствовали себя со стороны болота в полной безопасности. «Или притаились», — мелькнула мысль у Чэна, и в этот миг он увидел, что мельник пригнулся и побежал к берегу. Прежде чем Чэн успел выхватить пистолет, фигура проводника растворилась на фоне холма.
Далеко направо к небу взвилась красная ракета Фу Би-чена.
Сон Шверера был недолог. Несмотря на шёлковое бельё, на все антипаразитные средства, которые были пущены в ход, чтобы предохранить его от насекомых, он все же проснулся от ощущения, что кто-то щекочет его одновременно в разных местах тела. Чесались спина и грудь, руки, ноги, живот. Проснувшись, он тотчас вскочил и с трудом отогнал мысль, что усыпан чумными блохами, вырвавшимися из какой-нибудь японской гранаты. Наскоро одевшись и бормоча себе под нос все бранные слова, какие знал, он вышел из каморки. Резкий свет ручного фонаря ещё ярче, чем прежде, обнаружил все убожество обстановки, в которой Шверер вынужден был проводить время вдали от дома, от привычных удобств, от родных.
При мысли о родных, он вспомнил об Отто и даже приостановился от удивления: куда он мог деваться? Ведь постель его была пуста. Неужели и тут он нашёл объект для шалости? Неужели сорванца не угомонили ночи, проведённые в кабаках Харбина?
В нижнем этаже мельницы Шверер увидел свет. Накамура стоял спиною к двери и, заглядывая через плечо сидящего за столом Исии, читал иероглифы, которые быстро выводила рука врача. По мере чтения выражение лица японского генерала делалось все более довольным.
В донесении, которое писал полковник Исии Сиро, говорилось, что план предстоящей операции был составлен под общим наблюдением и руководством его превосходительства начальника императорской военной миссии в Харбине генерал-майора Накамуры. Накамура с удовлетворением подумал, что в штабе квантунской армии завтра же узнают об обещании гоминдановского генерала Янь Ши-фана, стоящего за южным концом болота, не мешать операции, задуманной Накамурой. Далее в донесении сообщалось, что через сутки после того, как тут произойдёт небольшое, разыгранное лишь для вида сражение с Янь Ши-фаном, войска красных будут заражены чумой. Болезнь эта станет распространяться с такой молниеносной быстротой, что в неделю и от всей армии Янь Ши-фана не останется ни одного солдата.
Накамура удовлетворённо втянул сквозь зубы воздух.
— Командующему армией будет приятно читать такое прекрасное донесение, — сказал он.
Изобразив последний иероглиф и поставив под ним свою именную печать, Исии вежливо предложил.
— Быть может, и вам, тёсё какко, угодно поставить изображение вашего высокого имени рядом с моею скромной печатью?
Накамура уклонился от такой чести: ещё никто не знает, как будет осуществлён прекрасный план. Нет смысла ставить свою печать раньше времени. Пока за все отвечает Исии, так пусть и отвечает. Вот если все пройдёт хорошо — другое дело.
За спинами японцев неожиданно послышалось громкое чиханье Шверера. Оба испуганно обернулись. Увидев немца, Накамура расплылся в угодливой улыбке.
— Уверены ли вы в том, что человек, посланный к китайцам, чтобы заманить их, не выдаст ваших намерений, экселенц? — спросил Шверер.
Шверер сам не знал, как пришла ему эта мысль, но стоило её высказать, как она показалась вполне основательной.
— Мы оставили у себя в руках залог его верности, — ответил Накамура.
— Пфа! Верность китайца! — Шверер пренебрежительно фыркнул.
— Жена и дочь…
— А…
Это было единственным звуком, который успел издать Шверер. Гром пушечного выстрела заполнил помещение. Посыпались стекла и глина разбитой снарядом стены. Тотчас же послышалась трескотня винтовочных выстрелов и второй удар пушки.
Все трое, сталкиваясь друг с другом, бросились к выходу.
Выскочив на двор, Шверер услышал гулкое таканье тяжёлого японского пулемёта… второго… третьего. В темноте сверкали короткие блески выстрелов: одни Шверер видел сзади, другие били как бы ему в лицо. Третий раз ударила пушка. Следом за разрывом снаряда яркое пламя полыхнуло в деревянной надстройке мельницы.
Шверер побежал прочь, выкрикивая:
— Отто!.. Отто!..
Перебежав двор, Шверер увидел фанзу. Первым движением было скрыться за её стенами, но он тут же сообразил, что глинобитные стены строения не защита. Он огляделся, ища какого-нибудь укрытия, и тут увидел Отто, выбежавшего из этой фанзы.
— Скорей, скорей отсюда! — крикнул ему Шверер. — Первое же попадание в склад бактериологических гранат…
Отто стоял, прислонившись к стене фанзы.
— Скорее же, скорее! — бормотал Шверер, пытаясь оттащить сына от стены.
Отто посмотрел отцу в лицо, будто только сейчас узнал его.
— Да, да, скорее отсюда… сейчас…
Отто, не оборачиваясь, побежал к сараям, за которыми стояли автомобили. Шверер бросился было за ним, но в этот миг за его спиною сверкнуло пламя — такое яркое, что стала видна каждая соломинка на крыше фанзы. Страшный грохот потряс воздух, и Швереру показалось, что на него обрушился весь мир…
Гранаты!
Это была единственная мысль, которая успела прийти Швереру, когда он, отброшенный взрывом, покатился по склону холма…
Шверер пришёл в себя в автомобиле, мчавшемся по степи. Первое, что увидел Шверер, были несущиеся по сторонам в ослепительном свете фар высокие стебли гаоляна. Они мелькали так быстро, что у Шверера закружилась голова. Он снова закрыл глаза. И вдруг вспомнил: чумные гранаты! И тотчас же почувствовал, что под бельём у него что-то копошится, ползает… Блохи!.. Он застонал от ужаса и принялся срывать с себя одежду, бельё. Отто пытался удержать его, хватал за руки, но генерал, скрежеща зубами, с пеною у рта рвал и рвал на себе все, пока не почувствовал, что холодный ветер, бьющий навстречу мчавшейся машине, не ударяет его по голому телу… Тогда он сразу обмяк и, заплакав гнусавым старческим плачем, упал на сиденье…
Было уже совсем светло, когда Фу Би-чен, Стил и Джойс сошлись у фанзы за тем местом, где раньше была мельница. Последним подошёл Чэн. Тыча дулом пистолета в спину плетущегося перед ним японца, лётчик заставил его приблизиться к командиру. На японце были погоны врача. Он что-то бормотал и заискивающе улыбался. Фу Би-чен, научившийся за время войны японским словам, необходимым в походе, не мог понять, что говорил японец. А тот с досадой повторял все одно и то же. Он хотел объяснить китайцам, что они могут не бояться заразы: жаркое пламя сгоревшей мельницы уничтожило и опасные гранаты и заражённых блох; китайцы могли не бояться.
Японец растягивал большой губастый рот в угодливой улыбке.
Фу Би-чен подошёл к фанзе мельника, не тронутой пожаром, и заглянул в чёрный квадрат входа. Когда глаза его привыкли к полутьме, он увидел ребёнка, ворочавшегося на куче ветоши.
Это была девочка с личиком, покрытым густым слоем пыли и копоти. Она спала в обнимку с котёнком, и только когда луч солнца, скользнувший в крошечное оконце, упал ей на глаза, девочка недовольно сморщилась и закрыла глаза кулачками.
Фу Би-чен поднял ребёнка. Уцепившийся было за неё котёнок упал и жалобно замяукал. Девочка тотчас очнулась и, потянувшись к котёнку, издала тот же звук:
— Мяу-мяу…
Фу Би-чен оглядел внутренность фанзы, и стоявшие снаружи услышали его крик:
— Скорее сюда… Японца, врача!..
Они вбежали в фанзу. Фу Би-чен молча показал в дальний угол. На полу лежала мёртвая женщина в растерзанной одежде.
Японец опустился на колени возле женщины. Через минуту он показал на два входных отверстия пуль.
Чэн вышел из фанзы. Следом за ним Фу Би-чен с ребёнком на руках.
— А мельник? — спросил он.
— Я видел его тело под холмом, — ответил Джойс.
— Вероятно, первая же японская очередь… — объяснил Стил.
Фу Би-чен взял на руки девочку.
— Нежный цветок его души…
— Я думал, что знаю нашего китайского крестьянина, — задумчиво проговорил лётчик Чэн. — Но если бы кто-нибудь рассказал мне случай с мельником… — Не договорив, он отвернулся.
— Двенадцать лет назад, когда я только вернулся на родину, — сказал Фу Би-чен, — председатель Мао Цзе-дун объяснил мне: «Вам необходимо постичь душу китайского крестьянина, — сказал он. — Поднимутся миллионы и миллионы…» — Фу Би-чен поднял ребёнка. — Миллионы нежнейших цветов взойдут над землёю Китая… Пусть японский врач осмотрит тело мельника, — быть может, он ещё не умер… Мне очень хотелось видеть счастье в его глазах.
8
Через два дня после разгрома группы генерала Накамуры, отряд вышел на соединение с главными силами Чжу Дэ. А ещё через день к месту встречи прибыл главком. Солдаты Фу Би-чена выстроились в две длинные шеренги. На них были покрытые заплатами, но чисто выстиранные курточки и кепи, настолько выгоревшие под палящими лучами солнца и так омытые дождями, что от их первоначальной окраски не осталось и следа. Впервые после двух лет разлуки люди Фу Би-чена увидели Чжу Дэ. Генерал неторопливо приближался к строю. Он был одет в такую же выгоревшую одежду, как солдаты, такой же загорелый, как они, с таким же простым и суровым лицом крестьянина, какие были у большинства солдат.
Приняв рапорт Фу Би-чена, Чжу Дэ снял кепи и поздоровался с отрядом. Он поздравил солдат с победой и сказал короткую речь о значении боев этого трудного, но чрезвычайно важного этапа освободительной войны; сказал о том, как высоко 8-я армия несёт знамя борьбы и как её ценит народ, плотью от плоти которого она является.
— Вот почему, — сказал Чжу Дэ, — народ любит вас. Смеясь, народ говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67