Гаусс, разумеется, слышал о почитаемом его единоверцами монастыре, основанном десять веков назад раскаявшимся в преступлениях швабским графом. Но Гауссу никогда не приходило в голову, что в XX веке в центре цивилизованной Европы, на месте грязной пещеры графа-убийцы, может оказаться что-либо подобное зрелищу, которое предстало его глазам. Все эти богомольцы приехали из его собственной страны. Они не были ни тёмными пастухами каких-нибудь далёких пустынь, облечёнными в тряпьё и шкуры, ни паломниками, путешествовавшими за зелёными чалмами. Это не были вдовы, полировавшие своими коленями плиты Лорето, Лурда или Острой Брамы. Нет, вокруг Гаусса шныряли упитанные саксонские бюргеры, краснолицые мюнхенские пивовары, бородатые крестьяне из Шварцвальда — трезвые, расчётливые я скептические в своей повседневной жизни. Но, проникнув в ворота монастыря, они устремлялись к мраморному алтарю с глазами огнепоклонников.
В тёмной глубине часовни мистически светилась искусно озарённая электричеством деревянная статуя богоматери, с ног до головы увешанная приношениями богомольцев. Гаусс давно не испытывал такого гадливого удивления, как в этот день. Он спросил встретившего его брата Августа:
— И так всегда?
— Двести тысяч богомольцев в год. Не меньше двадцати миллионов франков дохода. — Август криво усмехнулся. — А ты сомневался в могуществе церкви!
Чтобы не привлечь внимания какого-нибудь не в меру любопытного — за американские, английские или французские деньги — монаха, свидание Гаусса с Пачелли должно было состояться поздним вечером, когда уляжется жизнь в монастыре. Таким образом, весь день был в распоряжении генерала.
Проспав часа два в отведённой ему комнате личных покоев настоятеля, Гаусс с удовольствием отметил, что усталость и дурное настроение исчезли. Они уступили место давно забытой бодрости, вызванной, повидимому, живительным воздухом гор. Генерал вышел в монастырский парк. Было приятно, что это можно сделать, минуя двор, заполненный богомольцами.
Мысль Гаусса не сразу освоилась с тем, что глухая каменная стена, отделяющая монастырский двор и общежитие от половины настоятеля, вовсе не означает, что в Эйнзидельне существуют два мира. Шум и давка по одну сторону стены и чинная тишина и покой по другую; там киоски с горами оловянных крестиков, с дешёвыми картинками святых, с чётками, ладанками и бутафорское сияние лампочек вокруг раскрашенных деревянных идолов, здесь нарядные покои, украшенные произведениями живописи и скульптуры, с достаточным количеством наготы; там смрад пота, суета шныряющих в толпе монахов, смахивающих на биржевых маклеров, тут запах натёртых паркетов и больших букетов роз из монастырских теплиц, изредка бесшумно проплывающая фигура в сутане. Трудно было поверить, что это не две чуждые друг другу жизни, что, разделённые стеной, эти половины живут одна для другой и одна другою.
Гаусс гулял долго и с удовольствием. После прогулки позавтракал. И завтракал тоже не спеша, с аппетитом.
Прохаживаясь по галлерее, он вглядывался в развешанные там полотна. Отдавая должное старым мастерам, он все же отказывался от них и мысленно прикидывал, кого из молодых присоединил бы к своей коллекции. В маленькой гостиной, похожей на дамский будуар, долго стоял перед картиной Мане. Он знал её по каталогам. Помнил название: «У отца Латюеля». С жадной завистью вглядывался в ищущие ответа женщины глаза молодого человека. Подошёл к «Обнажённой женщине» Ренуара. Но что-то поразило его в этом полотне. Отошёл, поглядел с одной стороны, с другой. Положительно, в картине было что-то неуловимо чуждое кисти Ренуара. Пользуясь моноклем, как лупой, долго разглядывал подпись художника. Картина была подписана, как подлинник. Между тем Гаусс хорошо помнил: полотно находится в каком-то из известных мировых хранилищ, кажется, в Париже. А может быть, в Москве.
И вдруг понял: перед ним беззастенчивые подделки!..
Под влиянием этого неожиданного открытия он поглядел вокруг себя совершенно новыми глазами. Быть может, все остальное, что тут есть, — такая же бутафория, как поддельный Ренуар и Мане?.. Разбойники на крестах и пьяные рыцари, мадонны и блудницы, младенцы в яслях и трактирные сцены — все грубая фальсификация. Даже бродящие тут монахи только прикрытые сутанами дельцы и политики. И тишина настоятельских комнат — только покой, ограждающий бесшумность происходящих тут интриг?..
Гаусс окинул взглядом стены: если бог ему поможет, когда-нибудь он, Гаусс, доберётся до подлинников и в Париже и в Москве. Вот тогда уж ни настоящему Мане, ни Ренуару не миновать стен его берлинской квартиры!
Он в задумчивости прошёл в библиотеку. Запах кожаных переплётов и старой бумаги смешивался с ароматом сирени, пурпурными гроздьями прильнувшей к решётке отворённого окна. Гаусс прошёлся взглядом по многочисленным корешкам книг. Творения отцов церкви чередовались с антикатолическими памфлетами. Рядом с сафьяном и пергаментом бесчисленных изданий священного писания топорщились вороха современных журналов. Гаусс взял первую попавшуюся брошюру из свежей кучи, ещё не расставленной по полкам, — «Правда о папах». Раскрыл наугад первые страницы и, заинтересованный, опустился в кресло у окна — поближе к свету и сирени.
"…Вся история папства — цепь раздоров, междоусобиц и позорнейших преступлений против нравственности и самых элементарных понятий о достоинстве человека.
Происходивший в 1870 году так называемый Ватиканский собор, стремясь поднять упавший престиж первосвященников, лишённых итальянцами светской власти, провозгласил догматом веры непогрешимость пап. Что бы они не заявили «экс катедра», то-есть с амвона, любая глупость, которую они написали бы в своих энцикликах и буллах, признавалась законом для всякого католика. Услужливый собор поставил тогдашнего папу Пия IX и всех его преемников в положение нарушителей постановлений более ранних соборов, провозгласивших: «За всякое введение нового догмата в христианское вероисповедание — анафема». Следовательно, и сам первый «непогрешимый» и дальнейшие «непогрешимые», включая нынешнего Пия XI, должны были бы быть отлучены от церкви и преданы анафеме на веки вечные.
Этого, разумеется, не произошло, не происходит и не произойдёт. «Непогрешимость» нужна папам как средство держать в руках приверженцев римской церкви и именем бога совершать любое преступление, какое им понадобится для проведения их политики. Противников «непогрешимости», имевшихся и имеющихся в числе самих католиков, некий профессор богословия в Майнце, иезуит Эберман, сразил совершенно беспримерным доводом: «Непогрешимым может быть и совершенно невежественный папа, ибо бог указал некогда людям истинный путь через прорекшую ослицу». Сравнение не очень лестное для претендентов на мировое господство, но Рим доволен им.
Непогрешимые частенько взбирались на престол святого Петра такими путями, что первое местечко в «Аду» Данте досталось им по праву. Перечислить все случаи убийств пап своими соперниками и убийств папами своих соперников совершенно невозможно — им нет числа. Но вот интересные примеры благочестивой жизни непогрешимых: папа Сергий II начал свою папскую карьеру тем, что приказал задушить двух своих предшественников, насильно свергнутых с престола святого Петра, и объявил это преступление «акцией милосердия», избавляющей несчастных от пожизненных страданий в темнице.
Папа Иоанн XII не ладил с императором Оттоном III. Тот решил посадить на папский престол своего человека. Выбор пал на его учителя Герберта. Уговор состоялся. И вот Иоанна выволакивают из постели, отрезают ему нос, язык, уши, вырывают глаза и в таком виде, на показ народу, протаскивают по улицам святого города. После этого Герберт влезает на трон и, наименовавшись Сильвестром II, преспокойно и безгрешно правит римской курией.
Папы никогда не отличались мягким нравом. Дамас I с толпой своих приверженцев ворвался однажды в церковь святой Марии и убил 160 сторонников Урсина, с которым враждовал из-за римской кафедры. Вигилий VI убил мальчика, отказавшегося удовлетворить его низменные наклонности. Анастасий предоставил управление церковью двум римским куртизанкам. А папа Агафон умер от дурной болезни. О «понтификате», то-есть святом правлении папы Александра IV (Борджиа), неудобно даже говорить на страницах печати — это было сплошное издевательство над понятиями «вера», «церковь», «нравственность».
Этот список можно было бы продолжать бесконечно, но мы ограничимся ещё только одним примером садического безумия Стефана VI, ненавидевшего своего предшественника папу Формозу. Через девять месяцев после смерти Формозы Стефан решил произвести публичный суд над трупом ненавистного предшественника. Был созван торжественный собор в составе самых выдающихся духовных лиц Рима. Уже разложившийся труп Формозы извлекли из могилы, облачили в папские одежды и водрузили на трон в зале соборных совещаний. Страшное зловоние исходи по от бывшего непогрешимого, но Стефан никому не позволил покинуть зал. Мертвецу был назначен адвокат, и представитель папы предъявил свои обвинения в том, что Формоза незаконно влез на престол, по праву долженствовавший давно уже достаться Стефану. Разгневанный молчанием трупа, Стефан сам вмешался в дело и закричал:
— Как смел ты, нечестивец, из низкого честолюбия захватить папский престол, будучи всего лишь епископом Портуса?
Молчал труп, молчал и его дрожащий от страха адвокат. Он не решался привести в оправдание своего подзащитного довод о том, что сам Стефан оказался на этом месте тоже незаконно. По приказу Стефана суд вынес Формозе осуждение и лишил его достоинства римского первосвященника. С разваливавшегося на глазах присутствующих трупа сорвали папское облачение и отрубили ему пальцы правой руки, которыми он когда-то благословлял народ и которыми, кстати говоря, посвятил в епископы самого Стефана. Стефан ногами вытолкал останки из зала и приказал бросить их в Тибр.
Вскоре после того сам Стефан был растерзан ненавидевшим его народом.
О том, что сами папы никогда не питали особенного почтения к знаку своего папского достоинства — ключам святого Петра, можно судить по выходке Юлия II, человека весьма воинственного, ведшего непрерывные войны за создание сильного папского государства. Однажды, когда ему не повезло в бранных делах, он в гневе швырнул свои первосвященнические ключи в Тибр и, опоясавшись мечом, воскликнул:
— Если ключи бессильны, пусть защитит нас меч!
С тех пор меч, как атрибут власти и орудие её расширения, не даёт папам спать. «Полнота папской власти» — своего рода фетиш, который руководит всею политикой Ватикана на протяжении веков. Многие века высшим законом («супрема лекс») Ватикана и его руководителей является политика. Агрессия Ватикана является всеобщей, направленной против всей вселенной. Многим, даже католикам, разговоры о претензии пап на мировое господство кажутся фантазией, выдумкой антипапистов. Но всякий римский богослов отлично знает, что юрисдикция папы по отношению ко всем живущим на земле — самый практический, никогда не глохнущий вопрос политики римского католицизма, доминанта своеобразного, очень агрессивного империализма римской церкви.
Один доктор богословия приводит случай, когда он был свидетелем диспута, на котором римские богословы совершенно серьёзно обсуждали вопрос: «Подлежат ли марсиане, если на Марсе есть люди, юрисдикции римского папы?» Вопрос, разумеется, был решён положительно, ибо, мол, ещё в XIV веке папой Бонифацием VIII установлен догмат: «Для спасения является абсолютно необходимой вера в то, что каждое человеческое существо подлежит юрисдикции римского архиерея».
Папская «полнота власти» и непогрешимость для того и придуманы, чтобы всю агрессивную политику Ватикана представить святой.
Нынешний папа, мракобес и темнейший реакционер, в своей энциклике «Квадрогезимо анно» заявил, что задачей папской церкви является «проповедовать, преподавать, настаивать» на примате папской власти, чтобы этот закон, нравится он или не нравится, сохранять". Этой своей энцикликой, являющейся образцом реакционно-агрессивного мракобесия, непогрешимый Пий XI пытался убедить, что-де сам господь-бог «предаёт на безоговорочное наше наивысшее судебное решение и общественный строй и самую экономическую жизнь».
Поскольку речь уже зашла об экономике, не лишне будет привести интересные высказывания наиболее вероятного преемника Пия XI, его статс-секретаря кардинала Пачелли: "Слепа вера в способность мирового рынка сбалансировать экономику, а также вера в государство социального обеспечения, которое при всех жизненных обстоятельствах должно обеспечить всем своим гражданам право на получение необходимого. Это оказывается неосуществимым… Тот, кто желает дальнейшего развития социальной политики в этом направлении, наталкивается на ограничения там, где возникает опасность, что рабочий класс может… отнять, главным образом на крупных предприятиях, средства производства у частных владельцев (как у отдельных лиц, так и у объединённых) и передать их под ответственность безымённого коллектива… Социалистическое мышление вполне приспособилось бы к такому положению, но такое положение вызвало бы тревогу у тех, кто знает, какое большое значение имеет частная собственность для поощрения инициативы и определения ответственности в экономических вопросах… Торговец нуждается в свободе и деловой активности как внутри, так и за пределами границ своей страны… Свобода торговли, а также свободное общение людей и обращение товаров отвечают христианским концепциям социальной экономики, тогда как принципы государственной монополии внешней и внутренней торговли противоречат этим концепциям, ибо "торговля — это прежде всего частная деятельность человеческой личности, дающая ей первый толчок и зажигающая духовный огонь и страсть в том, кто предаётся этой деятельности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
В тёмной глубине часовни мистически светилась искусно озарённая электричеством деревянная статуя богоматери, с ног до головы увешанная приношениями богомольцев. Гаусс давно не испытывал такого гадливого удивления, как в этот день. Он спросил встретившего его брата Августа:
— И так всегда?
— Двести тысяч богомольцев в год. Не меньше двадцати миллионов франков дохода. — Август криво усмехнулся. — А ты сомневался в могуществе церкви!
Чтобы не привлечь внимания какого-нибудь не в меру любопытного — за американские, английские или французские деньги — монаха, свидание Гаусса с Пачелли должно было состояться поздним вечером, когда уляжется жизнь в монастыре. Таким образом, весь день был в распоряжении генерала.
Проспав часа два в отведённой ему комнате личных покоев настоятеля, Гаусс с удовольствием отметил, что усталость и дурное настроение исчезли. Они уступили место давно забытой бодрости, вызванной, повидимому, живительным воздухом гор. Генерал вышел в монастырский парк. Было приятно, что это можно сделать, минуя двор, заполненный богомольцами.
Мысль Гаусса не сразу освоилась с тем, что глухая каменная стена, отделяющая монастырский двор и общежитие от половины настоятеля, вовсе не означает, что в Эйнзидельне существуют два мира. Шум и давка по одну сторону стены и чинная тишина и покой по другую; там киоски с горами оловянных крестиков, с дешёвыми картинками святых, с чётками, ладанками и бутафорское сияние лампочек вокруг раскрашенных деревянных идолов, здесь нарядные покои, украшенные произведениями живописи и скульптуры, с достаточным количеством наготы; там смрад пота, суета шныряющих в толпе монахов, смахивающих на биржевых маклеров, тут запах натёртых паркетов и больших букетов роз из монастырских теплиц, изредка бесшумно проплывающая фигура в сутане. Трудно было поверить, что это не две чуждые друг другу жизни, что, разделённые стеной, эти половины живут одна для другой и одна другою.
Гаусс гулял долго и с удовольствием. После прогулки позавтракал. И завтракал тоже не спеша, с аппетитом.
Прохаживаясь по галлерее, он вглядывался в развешанные там полотна. Отдавая должное старым мастерам, он все же отказывался от них и мысленно прикидывал, кого из молодых присоединил бы к своей коллекции. В маленькой гостиной, похожей на дамский будуар, долго стоял перед картиной Мане. Он знал её по каталогам. Помнил название: «У отца Латюеля». С жадной завистью вглядывался в ищущие ответа женщины глаза молодого человека. Подошёл к «Обнажённой женщине» Ренуара. Но что-то поразило его в этом полотне. Отошёл, поглядел с одной стороны, с другой. Положительно, в картине было что-то неуловимо чуждое кисти Ренуара. Пользуясь моноклем, как лупой, долго разглядывал подпись художника. Картина была подписана, как подлинник. Между тем Гаусс хорошо помнил: полотно находится в каком-то из известных мировых хранилищ, кажется, в Париже. А может быть, в Москве.
И вдруг понял: перед ним беззастенчивые подделки!..
Под влиянием этого неожиданного открытия он поглядел вокруг себя совершенно новыми глазами. Быть может, все остальное, что тут есть, — такая же бутафория, как поддельный Ренуар и Мане?.. Разбойники на крестах и пьяные рыцари, мадонны и блудницы, младенцы в яслях и трактирные сцены — все грубая фальсификация. Даже бродящие тут монахи только прикрытые сутанами дельцы и политики. И тишина настоятельских комнат — только покой, ограждающий бесшумность происходящих тут интриг?..
Гаусс окинул взглядом стены: если бог ему поможет, когда-нибудь он, Гаусс, доберётся до подлинников и в Париже и в Москве. Вот тогда уж ни настоящему Мане, ни Ренуару не миновать стен его берлинской квартиры!
Он в задумчивости прошёл в библиотеку. Запах кожаных переплётов и старой бумаги смешивался с ароматом сирени, пурпурными гроздьями прильнувшей к решётке отворённого окна. Гаусс прошёлся взглядом по многочисленным корешкам книг. Творения отцов церкви чередовались с антикатолическими памфлетами. Рядом с сафьяном и пергаментом бесчисленных изданий священного писания топорщились вороха современных журналов. Гаусс взял первую попавшуюся брошюру из свежей кучи, ещё не расставленной по полкам, — «Правда о папах». Раскрыл наугад первые страницы и, заинтересованный, опустился в кресло у окна — поближе к свету и сирени.
"…Вся история папства — цепь раздоров, междоусобиц и позорнейших преступлений против нравственности и самых элементарных понятий о достоинстве человека.
Происходивший в 1870 году так называемый Ватиканский собор, стремясь поднять упавший престиж первосвященников, лишённых итальянцами светской власти, провозгласил догматом веры непогрешимость пап. Что бы они не заявили «экс катедра», то-есть с амвона, любая глупость, которую они написали бы в своих энцикликах и буллах, признавалась законом для всякого католика. Услужливый собор поставил тогдашнего папу Пия IX и всех его преемников в положение нарушителей постановлений более ранних соборов, провозгласивших: «За всякое введение нового догмата в христианское вероисповедание — анафема». Следовательно, и сам первый «непогрешимый» и дальнейшие «непогрешимые», включая нынешнего Пия XI, должны были бы быть отлучены от церкви и преданы анафеме на веки вечные.
Этого, разумеется, не произошло, не происходит и не произойдёт. «Непогрешимость» нужна папам как средство держать в руках приверженцев римской церкви и именем бога совершать любое преступление, какое им понадобится для проведения их политики. Противников «непогрешимости», имевшихся и имеющихся в числе самих католиков, некий профессор богословия в Майнце, иезуит Эберман, сразил совершенно беспримерным доводом: «Непогрешимым может быть и совершенно невежественный папа, ибо бог указал некогда людям истинный путь через прорекшую ослицу». Сравнение не очень лестное для претендентов на мировое господство, но Рим доволен им.
Непогрешимые частенько взбирались на престол святого Петра такими путями, что первое местечко в «Аду» Данте досталось им по праву. Перечислить все случаи убийств пап своими соперниками и убийств папами своих соперников совершенно невозможно — им нет числа. Но вот интересные примеры благочестивой жизни непогрешимых: папа Сергий II начал свою папскую карьеру тем, что приказал задушить двух своих предшественников, насильно свергнутых с престола святого Петра, и объявил это преступление «акцией милосердия», избавляющей несчастных от пожизненных страданий в темнице.
Папа Иоанн XII не ладил с императором Оттоном III. Тот решил посадить на папский престол своего человека. Выбор пал на его учителя Герберта. Уговор состоялся. И вот Иоанна выволакивают из постели, отрезают ему нос, язык, уши, вырывают глаза и в таком виде, на показ народу, протаскивают по улицам святого города. После этого Герберт влезает на трон и, наименовавшись Сильвестром II, преспокойно и безгрешно правит римской курией.
Папы никогда не отличались мягким нравом. Дамас I с толпой своих приверженцев ворвался однажды в церковь святой Марии и убил 160 сторонников Урсина, с которым враждовал из-за римской кафедры. Вигилий VI убил мальчика, отказавшегося удовлетворить его низменные наклонности. Анастасий предоставил управление церковью двум римским куртизанкам. А папа Агафон умер от дурной болезни. О «понтификате», то-есть святом правлении папы Александра IV (Борджиа), неудобно даже говорить на страницах печати — это было сплошное издевательство над понятиями «вера», «церковь», «нравственность».
Этот список можно было бы продолжать бесконечно, но мы ограничимся ещё только одним примером садического безумия Стефана VI, ненавидевшего своего предшественника папу Формозу. Через девять месяцев после смерти Формозы Стефан решил произвести публичный суд над трупом ненавистного предшественника. Был созван торжественный собор в составе самых выдающихся духовных лиц Рима. Уже разложившийся труп Формозы извлекли из могилы, облачили в папские одежды и водрузили на трон в зале соборных совещаний. Страшное зловоние исходи по от бывшего непогрешимого, но Стефан никому не позволил покинуть зал. Мертвецу был назначен адвокат, и представитель папы предъявил свои обвинения в том, что Формоза незаконно влез на престол, по праву долженствовавший давно уже достаться Стефану. Разгневанный молчанием трупа, Стефан сам вмешался в дело и закричал:
— Как смел ты, нечестивец, из низкого честолюбия захватить папский престол, будучи всего лишь епископом Портуса?
Молчал труп, молчал и его дрожащий от страха адвокат. Он не решался привести в оправдание своего подзащитного довод о том, что сам Стефан оказался на этом месте тоже незаконно. По приказу Стефана суд вынес Формозе осуждение и лишил его достоинства римского первосвященника. С разваливавшегося на глазах присутствующих трупа сорвали папское облачение и отрубили ему пальцы правой руки, которыми он когда-то благословлял народ и которыми, кстати говоря, посвятил в епископы самого Стефана. Стефан ногами вытолкал останки из зала и приказал бросить их в Тибр.
Вскоре после того сам Стефан был растерзан ненавидевшим его народом.
О том, что сами папы никогда не питали особенного почтения к знаку своего папского достоинства — ключам святого Петра, можно судить по выходке Юлия II, человека весьма воинственного, ведшего непрерывные войны за создание сильного папского государства. Однажды, когда ему не повезло в бранных делах, он в гневе швырнул свои первосвященнические ключи в Тибр и, опоясавшись мечом, воскликнул:
— Если ключи бессильны, пусть защитит нас меч!
С тех пор меч, как атрибут власти и орудие её расширения, не даёт папам спать. «Полнота папской власти» — своего рода фетиш, который руководит всею политикой Ватикана на протяжении веков. Многие века высшим законом («супрема лекс») Ватикана и его руководителей является политика. Агрессия Ватикана является всеобщей, направленной против всей вселенной. Многим, даже католикам, разговоры о претензии пап на мировое господство кажутся фантазией, выдумкой антипапистов. Но всякий римский богослов отлично знает, что юрисдикция папы по отношению ко всем живущим на земле — самый практический, никогда не глохнущий вопрос политики римского католицизма, доминанта своеобразного, очень агрессивного империализма римской церкви.
Один доктор богословия приводит случай, когда он был свидетелем диспута, на котором римские богословы совершенно серьёзно обсуждали вопрос: «Подлежат ли марсиане, если на Марсе есть люди, юрисдикции римского папы?» Вопрос, разумеется, был решён положительно, ибо, мол, ещё в XIV веке папой Бонифацием VIII установлен догмат: «Для спасения является абсолютно необходимой вера в то, что каждое человеческое существо подлежит юрисдикции римского архиерея».
Папская «полнота власти» и непогрешимость для того и придуманы, чтобы всю агрессивную политику Ватикана представить святой.
Нынешний папа, мракобес и темнейший реакционер, в своей энциклике «Квадрогезимо анно» заявил, что задачей папской церкви является «проповедовать, преподавать, настаивать» на примате папской власти, чтобы этот закон, нравится он или не нравится, сохранять". Этой своей энцикликой, являющейся образцом реакционно-агрессивного мракобесия, непогрешимый Пий XI пытался убедить, что-де сам господь-бог «предаёт на безоговорочное наше наивысшее судебное решение и общественный строй и самую экономическую жизнь».
Поскольку речь уже зашла об экономике, не лишне будет привести интересные высказывания наиболее вероятного преемника Пия XI, его статс-секретаря кардинала Пачелли: "Слепа вера в способность мирового рынка сбалансировать экономику, а также вера в государство социального обеспечения, которое при всех жизненных обстоятельствах должно обеспечить всем своим гражданам право на получение необходимого. Это оказывается неосуществимым… Тот, кто желает дальнейшего развития социальной политики в этом направлении, наталкивается на ограничения там, где возникает опасность, что рабочий класс может… отнять, главным образом на крупных предприятиях, средства производства у частных владельцев (как у отдельных лиц, так и у объединённых) и передать их под ответственность безымённого коллектива… Социалистическое мышление вполне приспособилось бы к такому положению, но такое положение вызвало бы тревогу у тех, кто знает, какое большое значение имеет частная собственность для поощрения инициативы и определения ответственности в экономических вопросах… Торговец нуждается в свободе и деловой активности как внутри, так и за пределами границ своей страны… Свобода торговли, а также свободное общение людей и обращение товаров отвечают христианским концепциям социальной экономики, тогда как принципы государственной монополии внешней и внутренней торговли противоречат этим концепциям, ибо "торговля — это прежде всего частная деятельность человеческой личности, дающая ей первый толчок и зажигающая духовный огонь и страсть в том, кто предаётся этой деятельности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67