Теперь хозяевами на городских улицах были вечно пьяные солдаты Верминаарда: люди, омерзительные дракониды и даже гоблины. Грубые, жестокие и жадные победители забирали у жителей Старой Горы все, что хотели и когда хотели, а при малейшей попытке протеста убивали любого. Больше всего они походили на волков в овечьем загоне.
По всему Кринну уже шли споры о причинах войны. Эльфы упрекали во всем людей, а укрытые в своем горном Торбардине гномы винили во всех грехах – прошлых и настоящих – и людей, и эльфов.
А люди в Старой Горе, занятой армией Верминаарда, просто пытались выжить в непривычных для них тяжелых условиях.
Когда рабы на шахтах Пакс Таркаса восстали и бежали в горы, Верминаард оставил править в городе Потрошителя, а сам выехал из Старой Горы: она ему была уже не интересна.
Да, оставшиеся в живых горожане наконец-то стали понимать, что им следовало бы более серьезно относиться к тому, что происходит вокруг них на земле и над их головами в небе.
Таверна называлась просто «У Тенни» и считалась «свободной», насколько это вообще возможно в оккупированном городе. Офицеры-дракониды заходили сюда редко, а простым солдатам Потрошитель вообще запретил посещать заведение Тенни; но зато шпионы Потрошителя бывали здесь часто – потому-то он и предоставил таверне «свободу».
Тьорл смотрел на Хаука поверх наполненной элем кружки. Хаук был из его компании бродяг «Компании Ночной Кошмар», как называл ее сам Тьорл, молодой, смелый, лютой ненавистью ненавидевший драконидов вообще и Верминаарда лично. Каждый в компании Тьорла потерял за время войны друзей или родственников. Родная деревня Хаука была сожжена, его отец убит драконидами. Родственники самого Тьорла были в безопасности – в Квалинести, но он потерял много друзей и. родину. Хаук и Тьорл были людьми Финна.
Люди Финна рыскали вдоль границы между Квалинести и Харолисовыми горами и уничтожали встречавшиеся им патрули драконидов.
Финн послал Хаука и Тьорла в таверну Тенни выяснить что-либо о планируемых Потрошителем ближайших маршрутах его патрулей.
Тьорл уже узнал о том, что патрули посланы к подножию Харолисовых гор. Долго держать такое в секрете не удается, ведь Повелитель должен заботиться о снабжении своих отрядов. Верминаард, все еще пребывавший в ярости из-за бегства восьмисот рабов, задумал начать военные действия на юге и на востоке. Он хотел также захватить и Торбардин и планировал сделать это еще до наступления зимы.
Финн, наверное, просто дар речи потеряет, когда узнает о планах Верминаарда и особенно о нападении на Торбардин. Финн постоянно сыпал проклятия на головы гномов, которые отправляли группы, подобные его отряду, рыскать вдоль границ Торбардина, но в войну вступать отнюдь не желали. Впрочем, сам Финн не давал покоя солдатам Повелителя, где бы он их ни встретил.
Хаук вынул из ножен свой меч и положил его на стол рядом с ножом. Отблеск огня сверкнул на лезвии меча, отразился на золотой рукояти, в украшающих ее сапфирах, в серебряных оправах камней. Темно-красное сияние клинка, казалось, было живым сердцем стали. Четверо, что выпивали и играли в ножи за соседним столом, тотчас замолчали.
Тьорл постарался изобразить на лице улыбку.
– Это прекрасный меч, – сказал самый высокий из четверых, он потер кулаком подбородок и поскреб небритую по меньшей мере неделю щетину, затем поднял кружку с элем. Эль выплеснулся из кружки на руку.
Кивнув, Хаук взглянул на меч, запрокинул голову, как если бы он только сейчас увидел, что меч действительно хорош. Потом улыбнулся, весело и открыто.
– Да, действительно меч отличный. Вполне годится, чтобы на него можно было поставить, а, Кив?
Его приятели уткнули носы в кружки с видом людей, не желающих явно проявлять интерес к тому, что их очень и очень заинтересовало. Эти сапфиры просто чудо какое-то!
Кив отвел взгляд от меча и посмотрел на Тьорла.
Эльф только пожал плечами.
– Это его меч. Я думаю, он поставит на него, если сам захочет.
Кив ухмыльнулся и, размазывая грязь, вытер о штаны мокрую от эля руку.
– Хорошо же! – Он повернулся к Хауку. – Но раз так, щенок, мишень выбираю я. Промахнешься – меч мой.
Хаук положил руки на стол и улыбнулся обезоруживающе простодушно. Никто, кроме Тьорла, не заметил холода в его глазах.
Вздохнув, Тьорл взял свою кружку и уселся напротив стены. Он знал Хаука уже три года. За это время он успел понять, что может надеяться на Хаука, как на самого себя; если нужно, Хаук всегда придет Тьорду на помощь. Но он также знал: нельзя мешать Хауку, когда его глаза превращаются в льдинки.
И Тьорл, и Хаук много раз, когда им нечем было заплатить за ломоть хлеба и кусок мяса, играли в ножи на обед и на эль. Хаук любил похвастаться, что мог бы их обоих прокормить только своей меткостью. Он всегда очень точно бросал нож, но Тьорл чувствовал, что сегодня дело не в выигрыше – Хаук задумал играть в какую-то другую игру.
Да, конечно, сегодня ставкой не могли быть еда или питье.
В кошельке Кива позвякивало несколько монет, однако он хорошо знал, что если он хочет есть и завтра, то сегодня он должен выиграть, а не проиграть.
– Меч, – громыхнул Кив, – меч! Против чего?
– Это ты сам скажешь.
Стул под Кивом заскрипел.
– В кошельках моих друзей что-нибудь да найдется.
Трое его приятелей почувствовали себя неуютно. Один из них стал было возражать, но Кив, взглянув снова на меч, указал им на золото, серебро и драгоценные камни, украшавшие оружие. Все замолчали; в черных глазах Кива огнем полыхала жадность.
Хаук фыркнул:
– А вправду ли хоть что-нибудь есть в этих кошельках?
Кив щелкнул пальцами – три кошелька тотчас тяжело шлепнулись на стол.
Да, кошельки были полны.
Эльф снова улыбнулся. Деньги в кошельках, конечно, не составляли и сотой доли стоимости меча. Но разве Хаук когда-нибудь промахивался?! На дальней стене зала кто-то давным-давно серой краской нарисовал силуэт человека, красным вином обозначив сердце. Из двух дюжин отметин на сердце пять были сделаны ножом Хаука.
Вокруг них уже собрались зеваки; Сидевшие за соседним столом четыре горожанина наполнили у барменши свои кружки и сдвинули стулья так, чтобы было лучше видно. Остальные посетители, наблюдая за происходящим, заключали пари и обсуждали ставки игроков.
Через длинный зал прошли два гнома в темных одеждах. Тьорл взглянул на них безо всякого интереса и про себя отметил только, что эти двое, занятые беседой, ни на что не обращают внимания.
Барменша, поставив поднос на стойку, тонкая и стройная, грациозно покачиваясь, прошла между столиков; она улыбнулась хозяину таверны и легко отстранилась от его раскрытых для объятия рук. Ее волосы цвета чистой меди были сплетены в две толстые длинные косы.
«Какая хорошенькая», – подумал Тьорл.
Кив также взглянул на девушку, уселся поплотнее на стуле и слегка прикрыл глаза.
– Мишень у девчонки, – тихо сказал он. Хаук изобразил недоумение и почесал бороду.
– Он имеет в виду поднос, а, Тьорл?
На мгновение у Тьорла мелькнула мысль, что Кив имеет в виду вовсе не поднос. Он отпил из кружки и поставил ее на стол. Посмотрел на девушку, идущую к стойке бара, потом перевел взгляд на нож Хаука.
– Ну, разумеется, он подразумевает поднос. – Тьорл вынул из ножен свой нож. Не так ли, Кив?
– Конечно. Ее поднос. Точно в центр. Иначе будет считаться промахом. Один из приятелей Кива нервно засмеялся:
– Без отметки, куда должен попасть нож?
Правой рукой Тьорл сжимал свой нож. Кив открыл глаза, посмотрел на меч и ухмыльнулся.
– Никаких отметок, – подчеркнуто жестко произнес он.
В зале стало тихо, слышались только легкие шаги идущей к стойке девушки. Все боялись пошевелиться и, казалось, даже дышать. Почувствовав, что она в центре внимания, барменша медленно повернула в руках круглый деревянный поднос.
Хаук, голубые глаза которого стали твердыми, как сапфиры в рукояти меча, взял нож в руку. Тьорл почти слышал его мысли: «Скверное условие! Но пути назад уже нет».
Тьорл про себя выругался. Все еще держа нож в правой руке, он левой схватил пустую кружку, стоявшую рядом.
– Девушка, пригнись!
Эльф резким движением бросил кружку.
Зеленые глаза барменши испуганно расширились; она, отражая летящую кружку, быстро подняла поднос над головой. В тот же момент нож Хаука, сверкнув серебром, разрезал воздух.
Сталь ударила в дерево, кто-то вскрикнул; девушка покраснела, а затем со всхлипом вздохнула. Этот вздох долго висел в воздухе и наконец пропал, утонул в шуме восклицаний. Один из зрителей, опрокинув свой стул, бросился к медленно опускающейся на пол барменше. Она была в обмороке.
Поднос положили на пол. Нож Хаука торчал точно в его центре.
– Один из сидевших в дальнем углу гномов, одноглазый, с узким лицом, поднялся из-за стола и вышел из зала. Холодный свежий ветерок ворвался в таверну, закружился было голубоватым туманом, но, когда дверь закрылась, тотчас присмирел.
Тьорл увидел: его друг, побледневшее лицо которого в обрамлении черной бороды казалось совсем белым, наклонился и убрал меч в ножны.
– Точно в центре, Кив.
Кив снова закрыл глаза, даже не взглянув на поднос. Затем медленно вытер капли пота с лица.
Тьорл смахнул со стола себе в карман три кошелька.
– Иди извинись перед девушкой, Хаук. Теперь-то наши друзья оставят нас в покое.
Кив покачал головой.
– А мне уже некуда сейчас идти.
– Где-нибудь да найдешь себе место. – Тьорл большим пальцем правой руки провел по рукоятке ножа. – Ты уже достаточно выпил сегодня, и в ножи ты уже сыграл; все равно в твоем кошельке ничего нет.
Кив перевел взгляд с ножа Тьорла на руку Хаука, лежавшую на рукояти вложенного в ножны меча. Он готов был начать драку, но его друзья не захотели связываться с Хауком и Тьорлом.
– Пойдем, – сказал один из них мрачно. – Ты проиграл наши деньги, Кив, оставь нам хотя бы головы, а?
Кив облизал губы и осторожно почесал бороду.
– Я думаю, здесь было какое-то мошенничество. Наверняка твоя работа, эльф.
– Нет, – просто ответил Тьорл.
Сапфиры блестели на мече Хаука, словно холодные голубые глаза.
Кив двинулся было к Хауку, но рука его товарища легла на плечо драчуна.
– Плюнь ты на все это, Кив, пойдем отсюда.
Тьорл улыбнулся.
Кив отпихнул стоявший перед ним стул и вышел из таверны. Хаук разжал пальцы, сжимавшие рукоять меча, и пошел через зал вытащить из подноса свой нож.
Гомон в общем зале то затихал, то вновь усиливался. Тьорл снова уселся у стены. Теперь надо было поскорее уходить из города.
Запах пролитого эля смешивался с вонью тряпок, валявшихся под стойкой бара. Сидевшая на стуле Кельда стиснула зубы, с трудом проглотила комок в горле. Она закрыла глаза и снова увидела сверкающее лезвие летящего ножа. Она услышала стон и вдруг осознала: это ее собственный стон. Ее только что чуть не убили! Шум в зале затихал. Тенни, хозяин таверны, что-то сказал мальчишке-уборщику. В чью-то кружку полилась из бочонка струя эля.
Кельда работала в таверне всего две недели, но уже усвоила: нужно сторониться ножей, если они не в ножнах. Тенни не видел ничего особенного в том, что посетители таверны тешат себя игрой в ножи, так же как не увидел ничего из ряда вон выходящего в том, что несколько мгновений назад его помощница сама стала, можно сказать, мишенью.
Наконец она пришла в себя полностью. Кто-то сел рядом, брызнул ей в лицо водой. Обернувшись, она увидела молодого человека – того человека, что метнул в нее нож.
У него на поясе в ножнах был меч. Лицо обветренное, загоревшее; он упал на колени рядом с ней, и Кельда увидела: все лицо его в испарине.
– Прости меня, – сказал он хриплым голосом.
– Но ведь ты рисковал моей жизнью, – ответила она.
Он кивнул:
– Да.
Когда он протянул к ней руку – большую, тяжелую, мозолистую, – Кельда отшатнулась. Он был похож на медведя – приземистый, широкогрудый, с черной бородой. И голубоглазый. Она посмотрела на него, внезапно встревожилась: он заслонял дверь, и она не видела, что творится в общем, зале таверны; будто почувствовав это, парень встал, отошел в сторону.
– Прости меня, – повторил он хрипло.
Кельда прислонилась к двери.
– Оставь же меня, наконец, в покое!
– Вот все и прошло. – Он улыбнулся, губы его слегка дрожали. – Я виноват, что метнул нож в твой поднос.
Кельда вдруг резко повернулась к нему, руки ее сами сжались в кулаки.
– Ты бы так же извинился, если бы я уже была мертва?
Он стоял не двигаясь.
– Но я не промахнулся!
– Но ты рисковал моей жизнью!
Вспыхнув от ярости, она вдруг бросилась на него, стала царапаться; по его щекам потекла кровь. Своими большими руками он схватил ее за запястья, отодвинул се руки подальше от своего лица. И тогда она плюнула ему в глаза.
Он перехватил одной рукой оба ее запястья, свободной рукой вытер лицо, затем вынул меч из ножен. Кельда совсем близко от своих глаз увидела его голубые глаза. Он выпустил ее руки.
– Я еще раз прошу простить меня, Я действительно рисковал твоей жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44