Той ночью в горах была гроза, жуткая, дикая летняя гроза. Сам Музыкант не помнил, как он очутился в Торбардине, но не раз слышал рассказ об этом от других.
Его подобрал в ту ночь один из стражей Южных ворот. Весь в грязи, едва живой, он лежал у стены, где буквально только что стоял страж.
– Как будто его выбросило бурей, – сидя за кружкой эля рассказывал потом этот страж своим приятелям. – Говорю вам, я сперва думал:
парень мертв. – Он отпил из кружки и призадумался. – А может, он и вправду сначала был мертв, а потом магически вернул себя к жизни? Что мы знаем об искусстве магов?
Музыкант бесшумно вздохнул, затем попытался совсем не дышать. Морщась от боли, он начал медленно, дюйм за дюймом тянуть правую руку к флейте.
Что с ним делать, никто в Торбардине не знал. Капитан стражей даже высказал предположение: а что, если маг послан шпионить за гномами Торбардина?
Глубоко под Торбардином были тюремные камеры, Музыкант очнулся в одной из них, закованный в кандалы и недоумевающий: как и когда он сумел сделать такое заклинание, что очутился в Бездне?
Он понятия не имел, где находится в действительности, пока не узнал, что его тюремщики – гномы. Тот, кто приносил Музыканту еду и воду, был неразговорчив и на все вопросы отвечал только «да» или «нет». Правда, однажды он принес Музыканту теплое одеяло, но принес молча. И он ни разу не освободил от оков руки мага – они всегда были скованы.
«Всегда, – думал он с закрытыми от боли глазами, пока медленно тянул руку к флейте, – они все всегда помнят о руках мага».
Через два дня Музыканта привели на Совет Танов. Он предстал перед ними скованный: гномы боялись, что он может магически защитить себя или воздействовать на танов так, что они, помимо своей воли, поверят в его невиновность. Музыкант рассказал танам о том, что в Торбардин он попал совершенно случайно, он намеревался оказаться совсем в другом месте.
Таны совещались очень долго, как и всегда. Одни кричали «шпион», другие не верили в это, но считали, что, оказавшись в гномских владениях, маг совершил грех, и не хотели простить ему этот грех. Драконы уже летали в небесах Кринна, во Внешних Землях вот-вот должна была начаться война. Таны склонялись к тому, чтобы на всякий случай держать Музыканта закованным – закованным на всю жизнь! Такое решение удовлетворяло большинство из них, но, конечно, не самого Музыканта.
Лишь один из танов настаивал на освобождении мага – Хорнфел. Он считал, что молодой маг рассказал правду и что наказывать его просто не за что. В конце концов Хорнфел поручился за него, дав слово чести, и Музыканту предоставили свободу.
Уже совершенно онемевшая рука мага коснулась флейты. Почувствовав это, он начал потихоньку пододвигать ее к лицу. Казалось, он слышал в своих легких ток крови, в ушах его снова зазвучали слова Хорнфела:
«Я обычно правильно сужу о тех, кто приходит ко мне; надеюсь, я не ошибся и в этот раз. Помни, Джорди: ты теперь хранитель моей чести. Так смотри же, храни ее верно».
Маг думал тогда, что оправдать доверие Хорнфела будет не так уж и трудно. Гном ему нравился, к тому же маг был обязан ему своей свободой. Помимо всего прочего, он был очарован Торбардином; а надо сказать, в Торбардине побывало совсем немного людей. Джорди ответил Хорнфелу искренне и никогда не пожалел о сказанном.
– Мы будем доверять друг другу, сэр. – Так сказал Джорди гному, который спас его от холода и мрака тюремного подземелья Торбардина. – Я перед тобой в долгу, и, если тебе будет нужна моя помощь, можешь на меня рассчитывать всегда.
Первые два года молодого человека в Торбардине звали кто Джорди, а кто «любимый маг Хорнфела». Затем дети, которым очень нравилась его игра на флейте, стали звать его Музыкантом.
Обливаясь потом, собрав все силы, Музыкант локтем пододвинул флейту как можно ближе ко рту. Теперь она лежала около плеча. Музыкант изогнулся и сумел схватить флейту зубами.
Один из тейварцев засмеялся – смех его был похож на завывание ветра. Музыканту надо было выпрямиться. Но едва он пошевелился, сломанное ребро вонзилось ему в легкое. Кровь просочилась туда, где должен был быть только воздух. Теперь он не мог как следует вздохнуть, не мог произнести длинное заклинание. Да и времени на это у него уже не было.
«Заклинание… – думал он, – быстрое и надежное заклинание, которое унесет меня отсюда».
Переносящее заклинание. У него не было сил на заклинание, которое унесло бы его далеко отсюда, но даже если он просто окажется в ближайшем лесу, им придется все равно искать его немало времени. «Конечно, может быть, они не все пойдут искать меня, – думал он, медленно наполняя легкие воздухом. – Но все равно им придется окликать друг друга, и Станах услышит их голоса и поймет, что здесь засада».
Музыкант закрыл глаза и стал думать о поляне в лесу недалеко от опушки Эльфийского леса – эта поляна была ему хорошо знакома. Тейварцы будут поначалу долго шарить поблизости, прежде чем рискнут отправиться к границам Квалинести…
Ему надо было сыграть три ноты, низкие, звучащие как ветер, пролетающий над высокой травой. И сказать три магических слова.
Он знал слова и нашел для них дыхание… В безвременно магическом пространстве маг уже не чувствовал боли, не нуждался в дыхании. Все ощущения его исчезли, унесенные музыкой трех нот, и все вокруг было пусто, как на морском берегу после отлива.
Глава 12
Полуденное солнце светило ярко, но теплее почти не становилось. Солнечные лучи стрелами пронзали кроны высоких деревьев и сверкали серебристыми пятнами на 'коричневых и красных листьях подлеска. Холодный ветер нес по лесу запах прелых листьев и влажной земли. В лесу было темно. Дорога – чуть шире оленьей тропы – была едва-едва видна, и Тьорлу, ведшему своих товарищей по Эльфийскому лесу, помогало скорее чутье, нежели зрение.
Тьорл шел первым, за ним Станах, далее Кельда; последним был Лавим – он, однако, словно старый охотничий пес, все время убегал то в одну, то в другую сторону от дороги. Кендер не пропускал ни одного сколь-нибудь необычного куста, ни прогалины или ручья. Лавим убегал от дороги, возвращался и, хотя язык у него так и чесался, молчал; однако в конце концов не выдержал и высказался в том смысле, что, мол, в этот солнечный день в лесу можно увидеть много интересного.
– Самое лучшее, что мы можем делать сейчас, – это не отставать от нашего проводника, он один знает дорогу в этом проклятом лесу, – проворчал Станах.
Кельда улыбнулась: кендеру просто надоело молчать, ему хотелось поговорить. А Станах шел и угрюмо молчал. Она посмотрела на его широкую спину, на которой виднелась перевязь ножен, и вспомнила о его совете скорее научиться владеть ножом, что висел у нее на поясе.
Когда он сказал ей о ноже в Квалиносте, она сначала обиделась, а потом, подумав, принялась искать подходящий нож. Но подыскав себе нож, она, однако, не отдала меч Хаука ни Станаху, ни Тьорлу. Послушавшись Станаха, девушка более удобно надела перевязь с ножнами, и нести меч стало полегче, но и сейчас он все же время от времени бил ее по ногам, отчего, конечно, все ноги уже в синяках и ссадинах.
Еще в Квалиносте Лавим показал ей, как надо сражаться ножом. Если то, что говорил Станах у костра, правда, значит, скоро они придут туда, где гнома ждет маг Музыкант. Тогда до Торбардина можно будет добраться почти мгновенно – с помощью заклинания.
Перед самым уходом из Квалиноста Тьорл еще раз выслушал всех, но сам промолчал. Вспоминая взгляд его глаз, Кельда думала: действительно ли он сомневается в том, что сказал Станах? И в чем конкретно он сомневается: в том, что сказано было о мече, или в том, что говорилось о маге.
Кельда встряхнула головой и перешагнула через лежащее поперек дороги дерево. Шедший впереди Станах оглянулся и, как всегда, посмотрел на рукоять Меча Бури.
«Нет, – подумала Кельда, – он говорил правду». Когда он смотрел на Меч, его глаза всякий раз ярко сверкали. И это был не холодный свет жадности. Он смотрел на Меч так, как смотрят на священную реликвию.
Что бы ни думал Тьорл, Кельда была уже убеждена, что Станах не собирается украсть Меч. Он называл его Королевский Меч, Меч Бури или Меч мастера. Он рассказывал о Королях-регентах, рассказывал гномские легенды о мечах. Теперь, после рассказов Станаха, Кельда представляла Хаука почему-то более робким, нежным и сильным, чем он казался ей прежде, и чувствовала, как он молчаливо защищает ее от жестокого мага дерро, убивающего всех из-за Меча Бури.
Оказавшись в Квалинести, Кельда стала относиться к гному с явной симпатией. Она не забыла их разговор у костра. Когда она рассказывала ему, как дракон сжег ее дом и семью, Станах мягко шептал: «Успокойся, девочка, успокойся».
Задумавшись, Кельда не заметила выступающих на дороге корней, споткнулась и упала на колени. Тьорл, услышав, как она падает, остановился и обернулся, но Станах был уже рядом с ней. Он осторожно взял девушку под локти и помог встать на ноги.
– Ты не ушиблась?
Кельда покачала головой.
– Нет, ничего страшного, просто споткнулась. Извините.
Она оправдывалась, сама не зная почему.
– За что тебя извинять? Но будь осторожна, не дай бог, сломаешь ногу или руку… – Улыбка смягчала суровое лицо Станаха, обрамленное густой черной бородой. – Наше дело – смотреть под ноги, Кельда. Смотреть вокруг будет Тьорл.
Он повернулся и отошел. Кельда посмотрела ему вслед. Неслышно, словно кот, к ней сзади подошел Лавим.
– Ничего страшного не случилось, так ведь?
Вздрогнув от неожиданности, Кельда удивленно спросила:
– Лавим! Откуда ты взялся?
Кендер усмехнулся и задрал вверх голову.
– Откуда, откуда! Конечно, сзади, с дороги. Странные ребята – эти гномы. Хоть и умеют делать очень хорошую водку. Была бы у меня гномская водка, я бы ее пил бы и пил. И счастливее меня никого на свете бы не нашлось. Мечи и короли, которые не короли, – это все не мое дело, я в этом не разбираюсь. А гномская водка!… Вот почему я хочу попасть в Торбардин. Можешь себе представить? Любая гномская водка, какую ты только захочешь, да еще изготовленная теми, кто хорошо знает, как ее надо делать! Думаю, этой зимой я не буду мерзнуть!
Кельда улыбнулась. Конечно, никто кендера в Торбардин не звал, но вроде никто сейчас и не думал его прогонять.
– Станах прав, ты должна смотреть под ноги. Я далек от мысли, что ты здесь только потому, что просто любишь гулять по лесу.
– Конечно нет. И я постараюсь больше не спотыкаться.
Глядя под ноги на еле заметную дорогу, Кельда пошла как только могла быстро: надо было догнать Станаха и Тьорла. И тут сзади вдруг споткнулся и упал Лавим.
– А ведь я смотрю в небо, только когда сплю, – со смехом крикнул он. – Или когда летит дракон.
– Недурно сказано, – ответила Кельда задумчиво.
Кендер вильнул с дороги в сторону, подбежал к большому дубу, осмотрел его и снова выбежал на дорогу.
– Наш приятель Станах – довольно мрачная личность.
– Я это поняла.
– Вообще-то он мастер по мечам, кузнец. Ты знала об этом? Ты как-нибудь посмотри на его руки – они же все в шрамах и ожогах от этого, ну, от кузнечного горна.
Лавим вспомнил о встрече с гномом в Старой Горе, затем с улыбкой вспомнил Солдафона.
– Станах, конечно, отличный парень, но у него есть странная привычка: всегда лезть на рожон. Сколько у него из-за этого было неприятностей, да еще и каких! – Лавим широко раскрыл глаза, давая понять, какие это большие неприятности! – А этот маг, Музыкант… я представляю, как это будет здорово, когда Станах наконец встретится с ним. Уж он-то сумеет уберечь Станаха от неприятностей. Я думаю, это как раз то, чем Музыкант и занимается. Ты не знаешь случайно, как он это делает?
Кельда вспомнила о четырех драконидах, убитых, когда они убегали из Старой Горы.
– А чем Станах разозлил драконидов?
– О, лучше и не вспоминай о драконидах. Они нас не любят – это ты знаешь. Они подлые и другими быть не могут. Ну а Станах… Станах разозлил их около одного полусгоревшего склада. – Лавим замолчал, задумчиво посмотрел вокруг, а потом сказал: – Но ведь что-то же надо было делать с ними, когда четверо гнались за мной, верно? А потом к тому же один из них выпал из окна… Как я уже сказал, лучше о них и не вспоминать.
Болтовня кендера была приятна, словно теплый летний ветерок.
– Уверяю тебя, – сказал Лавим Попрыгунчик, взглянув на девушку, – единственное, что может быть мерзостнее драконида, – это минотавр. Это ясно даже и медведю. Ты когда-нибудь видела минотавра, Кельда? Странно он выглядит, скажу я тебе. Такой здоровенный! И весь покрыт шерстью. Не длинной шерстью, понимаешь, а короткой. Ну как у быка. – Лавим нахмурился, но тотчас улыбнулся. – И никакого чувства юмора! Если ты когда-нибудь увидишь его, сама поймешь, что не зря говорят: его матерью была корова.
Глаза Кельды удивленно расширились.
– Да неужели это не враки?
– О, это, должно быть, какая-то загадка природы. – Зеленые глаза Лавима весело поблескивали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Его подобрал в ту ночь один из стражей Южных ворот. Весь в грязи, едва живой, он лежал у стены, где буквально только что стоял страж.
– Как будто его выбросило бурей, – сидя за кружкой эля рассказывал потом этот страж своим приятелям. – Говорю вам, я сперва думал:
парень мертв. – Он отпил из кружки и призадумался. – А может, он и вправду сначала был мертв, а потом магически вернул себя к жизни? Что мы знаем об искусстве магов?
Музыкант бесшумно вздохнул, затем попытался совсем не дышать. Морщась от боли, он начал медленно, дюйм за дюймом тянуть правую руку к флейте.
Что с ним делать, никто в Торбардине не знал. Капитан стражей даже высказал предположение: а что, если маг послан шпионить за гномами Торбардина?
Глубоко под Торбардином были тюремные камеры, Музыкант очнулся в одной из них, закованный в кандалы и недоумевающий: как и когда он сумел сделать такое заклинание, что очутился в Бездне?
Он понятия не имел, где находится в действительности, пока не узнал, что его тюремщики – гномы. Тот, кто приносил Музыканту еду и воду, был неразговорчив и на все вопросы отвечал только «да» или «нет». Правда, однажды он принес Музыканту теплое одеяло, но принес молча. И он ни разу не освободил от оков руки мага – они всегда были скованы.
«Всегда, – думал он с закрытыми от боли глазами, пока медленно тянул руку к флейте, – они все всегда помнят о руках мага».
Через два дня Музыканта привели на Совет Танов. Он предстал перед ними скованный: гномы боялись, что он может магически защитить себя или воздействовать на танов так, что они, помимо своей воли, поверят в его невиновность. Музыкант рассказал танам о том, что в Торбардин он попал совершенно случайно, он намеревался оказаться совсем в другом месте.
Таны совещались очень долго, как и всегда. Одни кричали «шпион», другие не верили в это, но считали, что, оказавшись в гномских владениях, маг совершил грех, и не хотели простить ему этот грех. Драконы уже летали в небесах Кринна, во Внешних Землях вот-вот должна была начаться война. Таны склонялись к тому, чтобы на всякий случай держать Музыканта закованным – закованным на всю жизнь! Такое решение удовлетворяло большинство из них, но, конечно, не самого Музыканта.
Лишь один из танов настаивал на освобождении мага – Хорнфел. Он считал, что молодой маг рассказал правду и что наказывать его просто не за что. В конце концов Хорнфел поручился за него, дав слово чести, и Музыканту предоставили свободу.
Уже совершенно онемевшая рука мага коснулась флейты. Почувствовав это, он начал потихоньку пододвигать ее к лицу. Казалось, он слышал в своих легких ток крови, в ушах его снова зазвучали слова Хорнфела:
«Я обычно правильно сужу о тех, кто приходит ко мне; надеюсь, я не ошибся и в этот раз. Помни, Джорди: ты теперь хранитель моей чести. Так смотри же, храни ее верно».
Маг думал тогда, что оправдать доверие Хорнфела будет не так уж и трудно. Гном ему нравился, к тому же маг был обязан ему своей свободой. Помимо всего прочего, он был очарован Торбардином; а надо сказать, в Торбардине побывало совсем немного людей. Джорди ответил Хорнфелу искренне и никогда не пожалел о сказанном.
– Мы будем доверять друг другу, сэр. – Так сказал Джорди гному, который спас его от холода и мрака тюремного подземелья Торбардина. – Я перед тобой в долгу, и, если тебе будет нужна моя помощь, можешь на меня рассчитывать всегда.
Первые два года молодого человека в Торбардине звали кто Джорди, а кто «любимый маг Хорнфела». Затем дети, которым очень нравилась его игра на флейте, стали звать его Музыкантом.
Обливаясь потом, собрав все силы, Музыкант локтем пододвинул флейту как можно ближе ко рту. Теперь она лежала около плеча. Музыкант изогнулся и сумел схватить флейту зубами.
Один из тейварцев засмеялся – смех его был похож на завывание ветра. Музыканту надо было выпрямиться. Но едва он пошевелился, сломанное ребро вонзилось ему в легкое. Кровь просочилась туда, где должен был быть только воздух. Теперь он не мог как следует вздохнуть, не мог произнести длинное заклинание. Да и времени на это у него уже не было.
«Заклинание… – думал он, – быстрое и надежное заклинание, которое унесет меня отсюда».
Переносящее заклинание. У него не было сил на заклинание, которое унесло бы его далеко отсюда, но даже если он просто окажется в ближайшем лесу, им придется все равно искать его немало времени. «Конечно, может быть, они не все пойдут искать меня, – думал он, медленно наполняя легкие воздухом. – Но все равно им придется окликать друг друга, и Станах услышит их голоса и поймет, что здесь засада».
Музыкант закрыл глаза и стал думать о поляне в лесу недалеко от опушки Эльфийского леса – эта поляна была ему хорошо знакома. Тейварцы будут поначалу долго шарить поблизости, прежде чем рискнут отправиться к границам Квалинести…
Ему надо было сыграть три ноты, низкие, звучащие как ветер, пролетающий над высокой травой. И сказать три магических слова.
Он знал слова и нашел для них дыхание… В безвременно магическом пространстве маг уже не чувствовал боли, не нуждался в дыхании. Все ощущения его исчезли, унесенные музыкой трех нот, и все вокруг было пусто, как на морском берегу после отлива.
Глава 12
Полуденное солнце светило ярко, но теплее почти не становилось. Солнечные лучи стрелами пронзали кроны высоких деревьев и сверкали серебристыми пятнами на 'коричневых и красных листьях подлеска. Холодный ветер нес по лесу запах прелых листьев и влажной земли. В лесу было темно. Дорога – чуть шире оленьей тропы – была едва-едва видна, и Тьорлу, ведшему своих товарищей по Эльфийскому лесу, помогало скорее чутье, нежели зрение.
Тьорл шел первым, за ним Станах, далее Кельда; последним был Лавим – он, однако, словно старый охотничий пес, все время убегал то в одну, то в другую сторону от дороги. Кендер не пропускал ни одного сколь-нибудь необычного куста, ни прогалины или ручья. Лавим убегал от дороги, возвращался и, хотя язык у него так и чесался, молчал; однако в конце концов не выдержал и высказался в том смысле, что, мол, в этот солнечный день в лесу можно увидеть много интересного.
– Самое лучшее, что мы можем делать сейчас, – это не отставать от нашего проводника, он один знает дорогу в этом проклятом лесу, – проворчал Станах.
Кельда улыбнулась: кендеру просто надоело молчать, ему хотелось поговорить. А Станах шел и угрюмо молчал. Она посмотрела на его широкую спину, на которой виднелась перевязь ножен, и вспомнила о его совете скорее научиться владеть ножом, что висел у нее на поясе.
Когда он сказал ей о ноже в Квалиносте, она сначала обиделась, а потом, подумав, принялась искать подходящий нож. Но подыскав себе нож, она, однако, не отдала меч Хаука ни Станаху, ни Тьорлу. Послушавшись Станаха, девушка более удобно надела перевязь с ножнами, и нести меч стало полегче, но и сейчас он все же время от времени бил ее по ногам, отчего, конечно, все ноги уже в синяках и ссадинах.
Еще в Квалиносте Лавим показал ей, как надо сражаться ножом. Если то, что говорил Станах у костра, правда, значит, скоро они придут туда, где гнома ждет маг Музыкант. Тогда до Торбардина можно будет добраться почти мгновенно – с помощью заклинания.
Перед самым уходом из Квалиноста Тьорл еще раз выслушал всех, но сам промолчал. Вспоминая взгляд его глаз, Кельда думала: действительно ли он сомневается в том, что сказал Станах? И в чем конкретно он сомневается: в том, что сказано было о мече, или в том, что говорилось о маге.
Кельда встряхнула головой и перешагнула через лежащее поперек дороги дерево. Шедший впереди Станах оглянулся и, как всегда, посмотрел на рукоять Меча Бури.
«Нет, – подумала Кельда, – он говорил правду». Когда он смотрел на Меч, его глаза всякий раз ярко сверкали. И это был не холодный свет жадности. Он смотрел на Меч так, как смотрят на священную реликвию.
Что бы ни думал Тьорл, Кельда была уже убеждена, что Станах не собирается украсть Меч. Он называл его Королевский Меч, Меч Бури или Меч мастера. Он рассказывал о Королях-регентах, рассказывал гномские легенды о мечах. Теперь, после рассказов Станаха, Кельда представляла Хаука почему-то более робким, нежным и сильным, чем он казался ей прежде, и чувствовала, как он молчаливо защищает ее от жестокого мага дерро, убивающего всех из-за Меча Бури.
Оказавшись в Квалинести, Кельда стала относиться к гному с явной симпатией. Она не забыла их разговор у костра. Когда она рассказывала ему, как дракон сжег ее дом и семью, Станах мягко шептал: «Успокойся, девочка, успокойся».
Задумавшись, Кельда не заметила выступающих на дороге корней, споткнулась и упала на колени. Тьорл, услышав, как она падает, остановился и обернулся, но Станах был уже рядом с ней. Он осторожно взял девушку под локти и помог встать на ноги.
– Ты не ушиблась?
Кельда покачала головой.
– Нет, ничего страшного, просто споткнулась. Извините.
Она оправдывалась, сама не зная почему.
– За что тебя извинять? Но будь осторожна, не дай бог, сломаешь ногу или руку… – Улыбка смягчала суровое лицо Станаха, обрамленное густой черной бородой. – Наше дело – смотреть под ноги, Кельда. Смотреть вокруг будет Тьорл.
Он повернулся и отошел. Кельда посмотрела ему вслед. Неслышно, словно кот, к ней сзади подошел Лавим.
– Ничего страшного не случилось, так ведь?
Вздрогнув от неожиданности, Кельда удивленно спросила:
– Лавим! Откуда ты взялся?
Кендер усмехнулся и задрал вверх голову.
– Откуда, откуда! Конечно, сзади, с дороги. Странные ребята – эти гномы. Хоть и умеют делать очень хорошую водку. Была бы у меня гномская водка, я бы ее пил бы и пил. И счастливее меня никого на свете бы не нашлось. Мечи и короли, которые не короли, – это все не мое дело, я в этом не разбираюсь. А гномская водка!… Вот почему я хочу попасть в Торбардин. Можешь себе представить? Любая гномская водка, какую ты только захочешь, да еще изготовленная теми, кто хорошо знает, как ее надо делать! Думаю, этой зимой я не буду мерзнуть!
Кельда улыбнулась. Конечно, никто кендера в Торбардин не звал, но вроде никто сейчас и не думал его прогонять.
– Станах прав, ты должна смотреть под ноги. Я далек от мысли, что ты здесь только потому, что просто любишь гулять по лесу.
– Конечно нет. И я постараюсь больше не спотыкаться.
Глядя под ноги на еле заметную дорогу, Кельда пошла как только могла быстро: надо было догнать Станаха и Тьорла. И тут сзади вдруг споткнулся и упал Лавим.
– А ведь я смотрю в небо, только когда сплю, – со смехом крикнул он. – Или когда летит дракон.
– Недурно сказано, – ответила Кельда задумчиво.
Кендер вильнул с дороги в сторону, подбежал к большому дубу, осмотрел его и снова выбежал на дорогу.
– Наш приятель Станах – довольно мрачная личность.
– Я это поняла.
– Вообще-то он мастер по мечам, кузнец. Ты знала об этом? Ты как-нибудь посмотри на его руки – они же все в шрамах и ожогах от этого, ну, от кузнечного горна.
Лавим вспомнил о встрече с гномом в Старой Горе, затем с улыбкой вспомнил Солдафона.
– Станах, конечно, отличный парень, но у него есть странная привычка: всегда лезть на рожон. Сколько у него из-за этого было неприятностей, да еще и каких! – Лавим широко раскрыл глаза, давая понять, какие это большие неприятности! – А этот маг, Музыкант… я представляю, как это будет здорово, когда Станах наконец встретится с ним. Уж он-то сумеет уберечь Станаха от неприятностей. Я думаю, это как раз то, чем Музыкант и занимается. Ты не знаешь случайно, как он это делает?
Кельда вспомнила о четырех драконидах, убитых, когда они убегали из Старой Горы.
– А чем Станах разозлил драконидов?
– О, лучше и не вспоминай о драконидах. Они нас не любят – это ты знаешь. Они подлые и другими быть не могут. Ну а Станах… Станах разозлил их около одного полусгоревшего склада. – Лавим замолчал, задумчиво посмотрел вокруг, а потом сказал: – Но ведь что-то же надо было делать с ними, когда четверо гнались за мной, верно? А потом к тому же один из них выпал из окна… Как я уже сказал, лучше о них и не вспоминать.
Болтовня кендера была приятна, словно теплый летний ветерок.
– Уверяю тебя, – сказал Лавим Попрыгунчик, взглянув на девушку, – единственное, что может быть мерзостнее драконида, – это минотавр. Это ясно даже и медведю. Ты когда-нибудь видела минотавра, Кельда? Странно он выглядит, скажу я тебе. Такой здоровенный! И весь покрыт шерстью. Не длинной шерстью, понимаешь, а короткой. Ну как у быка. – Лавим нахмурился, но тотчас улыбнулся. – И никакого чувства юмора! Если ты когда-нибудь увидишь его, сама поймешь, что не зря говорят: его матерью была корова.
Глаза Кельды удивленно расширились.
– Да неужели это не враки?
– О, это, должно быть, какая-то загадка природы. – Зеленые глаза Лавима весело поблескивали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44