– Сейча-ас!.. Анато-оль, открой!

* * *
Ужин подходил к концу.
Усталые лакеи заботливо следили за бокалами
развеселившихся гостей.
Император, в сопровождении князя Ватерлоо, только что уехал, и неловкость, ощущавшаяся в его присутствии, моментально исчезла. Зал сразу разбух сытым шумом, смехом, нарушившим этикет официальных банкетов, и чрезмерным звоном сдвигаемых бокалов. Вице-президент Академии, наволновавшись в этот торжественный день, оживленно болтал, не замечая, что сосед, министр просвещения, мирно спит, положив лысую голову на блюдо с каким-то сладким соусом.
– Дорогой Песталоцци!.. Дорогой Песталоцци!.. Это будет грандиозно… Уже разработано до мельчайших… Дорогой!
В другом конце – Ней, скинув мундир, влез на стол и показывал непристойный фокус, привезенный им из последнего похода.
– Браво!., браво!.. Маршал, удивительно!
– Верно? Ха-ха!.. Послушайте!.. Идея! Поедемте к мадам де Верно… Мы великолепно закончим удачно начатый день!.. Я был там вчера… У нее есть такие
штучки… такие…
– Маршал… удивительный человек!..
– Едем к мамаше де Верно!
– Но, господа, удобно ли нам ехать в это заведение?
– Мы попросим графа Сен-Симона послать отряд полицейских очистить этот дом от посторонних, а затем во время нашего пребывания охранять его!
– Правильно!
– Маршал, люб-блю!..
– Граф Сен-Симон!..
– Дорогой маршал!.. Я, право, затрудняюсь! Полиция сегодня занята. А? Очень опасная облава… Заговор… А? Так что…
– Возьмите из резерва!
– Хорошо!.. Хорошо!.. Сейчас распоряжусь очистить заведение… А когда вернутся после удачной облавы остальные…
– Молодец Сен-Симон, молодец!..
– Маршал!.. Осторожней!.. Осторо…

* * *
– Сейча-ас! Анато-оль, открой!
Дверь гостеприимно распахнулась, и Птифуар вместе с полицейскими ворвался в кабачок.
– Говори, старый мошенник, где заговорщики?
Испуганный Парпиньоль удивленно икнул и с трудом выдавил:
– Никого нет! Никаких заговорщиков. Только посетители.
– Молча-ать!.. Где задняя комната?
– Там!
– Веди нас туда!
В задней комнате было темно и пусто. Озабоченный Птифуар приказал старательно обыскать кабачок. Полицейские обшарили все подозрительные уголки, но ничего не нашли.
– Господин Радон, нас надули!
– Может быть, удрали… Сегодня такая темная ночь.
– Нет! Агенты говорят, что никто не выходил из переулка.
– Как же это так?… Нет, нет! № 3603 не мог нас надуть! Их кто-то предупредил!.. Но кто? Подозрительно!.. Птифуар! Птифуар!..
– Чего изволите?
– А как же граф Сен-Симон?
14
Дом, доставшийся после неожиданной смерти мужа предприимчивой женщине, по необъяснимой прихоти архитектора выходил на две улицы, и это было главной причиной головокружительного успеха «мамаши Диверно».
И если с одной улицы на смену куцым клиентам явились изысканные франты, предводительствуемые маршалом Неем, то второй выход вел в модный салон мадам де Верно, где вечером собиралось избранное общество Парижа.
И нередко мужчины, предварительно сговорившись, незаметно исчезали из салона и крались на другую половину, находившуюся под высоким покровительством начальника полиции.
Это было приятно, а главное – удобно…

* * *
– Толстое животное! Как он играл Гамлета! Ой, если бы Шекспир на минутку приподнял крышку гроба и посмотрел, как изображают датского принца на сцене «Французской Комедии»… Бедный Шекспир!.. Знаешь, Медальяс, когда я буду играть Гамлета… когда я буду играть… Ты не можешь себе представить, Медальяс, что такое сцена. Потому что ты – старая газетная крыса и у тебя нет таланта… А у меня – талант, огромный талант, но я должен торчать в редакции, писать заметки и терпеливо ждать, как ждали мои предки у Вавилонской речки , когда придет директор театра и скажет: «Дорогой Люби! Зачем тебе зарывать молодость в этих четырех стенках, когда тебя ждет слава и богатство!» И я пойду к редактору и…
– Стоп! Хорошо, что напомнил. Редактор просил прислать тебя.
– Разве его уже выпустили?
– Третьего дня, но вчера опять засадили. И кажется – надолго. За статью против Ватерлооского царька. Придется опять менять название.
– За этот месяц будет шестое.
– Что делать! Сен-Симон не хочет стать подписчиком «Красной трибуны». Ну, Моисей, брось мечтать о плаще датского принца и беги к Дюко, спеши, пока его не арестовали вслед за редактором.
– Ха-ха!.. Медальяс, при такой веселой жизни мы скоро переселимся в новое помещение. И на газете напишем: адрес редакции: камера Венсенского замка! Ха-ха!

* * *
Люби грустно посмотрел на швейцара.
– Билет?… Сейчас! Сейчас. А, какая паршивая память, господин швейцар… Понимаете, забыл дома!.. Теперь вспомнил – положил на письменный стол в кабинете и… столько дел, столько дел… Сегодня было две репетиции.
– Без билета нельзя.
– Черт знает что такое! Если вам говорю я, я, Моисей Люби, артист «Французской Комедии»… Мадам де Верно будет знать о вашей наглости!.. Мне, мне не верит швейцар! Мне, когда одно мое слово убеждает навсегда директора! И вдруг… немедленно пропустите меня!.. Слышите!..
– Все равно не пущу!.. Не торчите зря на дороге…
И швейцар оттолкнул Моисея Люби…
С завистью пересчитав освещенные окна, Моисей решил было уже пойти в театр, как вдруг вспомнил анекдот, слышанный в кабачке, где собирались мелкие актеры…
«Один вельможа, по рассеянности перепутав улицы, ввалился в салон мадам де Верно и, находясь в игривом настроении, первой попавшейся женщине предложил…»
И ровно через пять минут Люби сидел в оклеенной дешевыми обоями комнатушке с традиционной выносливой кроватью и взволнованно говорил своей старой приятельнице Берте, более известной в квартале под прозвищем Канарейка:
– Половина гонорара за статью тебе… Чем ты рискуешь? Подумай, королевская плата! Если поймают?… Глупости! Притворюсь пьяным, и только… Ведь я же, Берточка, артист!.. В один раз столько, сколько ты зарабатываешь за четыре ночи. И главное – никакой усталости! Ну?
И Берта согласилась.
С величайшей таинственностью она провела Моисея мимо запертых комнат, где ее подруги принимали гостей, к темному длинному коридору.
– Все прямо и прямо. Потом по лестнице вниз… через сад, увидишь дверь.
– Понял… Офелия, о нимфа! Помяни меня в своих святых молитвах.
– Моисей, итак – половина!
– Ты надоела со своей половиной! Мое слово – камень. Прощай…
И Люби решительно двинулся вперед.
От мамаши Диверно к мадам де Верно.

* * *
«Красная трибуна» – орган ЦК фабзавкомов. Номер от 20 августа 1823 года. На первой полосе жирным шрифтом напечатано:

«МАМАША ДИВЕРНО И ГОСПОДИН СЕН-СИМОН

Вчера состоялся очередной вечер в салоне мадам де Верно или, отдав должное дворянскому происхождению, просто у мамаши Диверно.
На лестное приглашение почтенной дамы поспешил весь цвет Парижа. Нашему сотруднику из общего блеска удалось все-таки выделить несколько звезд первой величины: маршал Ней, министр полиции граф Сен-Симон, вице-президент Академии граф Вольта, артист Тальма, заведующий имперской рекламой Фу-ранже и, наконец, современный «Максимилиан», красноречивый адвокат, владелец огромных виноградников, но «убежденный» революционер и враг «существующего» строя Александр Керено, хорошо известный нашим читателям по своим выступлениям.
Как видите – теплая компания. Удивляло отсутствие князя Ватерлооского. Неужели же мамаша Диверно забыла послать пригласительный билет своему главному благодетелю?
Наш сотрудник задал вопрос министру полиции, господину Сен-Симону, – известно ли ему, что дом выходит на другую улицу и там помещается гнусный притон, в котором мадам де Верно эксплуатирует несчастных девушек?
На что господин Сен-Симон ответил, что это ему неизвестно и он считает низостью клеветать на всеми уважаемую мадам де Верно, которая состоит учредительницей трех благотворительных обществ и заведующей «Воспитательного дома для падших созданий».
Отсюда следует одно: хорошо спелись хозяйка правительственного публичного дома и министр полиции граф Сен-Симон!
М. Л.»

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
«Детально обсудив вопрос, мы предлагаем Вашему Императорскому Величеству экономические интересы наши воссоединить, усматривая в этом торжество мирового прогресса».
Роман читает, Наполеон нюхает табак:
– Что скажете, дорогой князь?
– Трудно охватить открывающийся горизонт новых возможностей, но одно ясно – трезвая экономическая политика перебросилась через океан, и янки довольно прозорливы, предлагая нам экономическую федерацию.
– Я думаю, проект договора вы, князь, возьмете на себя?
– Даже больше, я сам поеду диктовать конгрессу волю моего императора.
– Как, вы опять хотите уехать?!.
– Дело столь серьезно, что трудно кому-нибудь доверить щекотливую роль нового Колумба.

* * *
Три дня тянулась веселая попойка.
Три дня щедро угощал гостей расходившийся шторм, до отвала напоил соленой пеной.
Пароход – опытный пьяница, много гулял по разным портам, а тут не выдержал, нализался. Юнгой, отведавшим впервые джин, качался, спотыкаясь о кувыркающиеся волны, и орал медной глоткой похабные песни…
Роман с трудом вскарабкался по отвесной лестничке на капитанский мостик; ветер упирался влажными ладонями в грудь, норовя опрокинуть назад.
– Это вы, князь! Чертовская погода! Но теперь опасность позади. Я, признаться, думал, что не довезу вас до Нью-Йорка. Но «Франция» выдержала.
Капитан Мирондель произнес название своего судна так же нежно, как другие – имя любимой.
– Не из первой переделки вывозит. Знаете, князь, однажды около Испании, когда мы охотились за проклятым англичанином…
Капитан увлекся; подкрепляя рассказ крепкими ругательствами, он горячо расхваливал выносливость приятеля, но Роман слушал другой голос, голос памяти.
…Балтимора… Университет. Первые опыты и приступы юношеского отчаяния над неудачными чертежами. Нью-Йорк! Небоскребы. Надоедливые рекламы Бродвея, грохот «надземки» и где-то наверху, между громадами стен, кусочек звездного неба.

* * *
Наконец там, где море загибается вверх, возник едва заметный дымок; он казался тучкой, равнодушно шляющейся по горизонту. Но дымок рос, становился плотнее и тянул за собой послушный пароход.
Пароход приближается; на берегу, на высокой платформе, истерично заволновался оркестр, а толпа, заполнившая все проходы и закоулки тесной пристани, загудела, заглушая музыку.
– …И мы бесконечно рады, что император Наполеон для переговоров с американским правительством уполномочил человека, именем которого гордится не только вся французская нация, но и все культур…
Ура-а-а!!! Тра-та-та! Бум! Бум!
– …Просим вас, ваша светлость, принять скромное звание почетного председателя амери…
Ура-а-а-а!!! Тра-та-та!!! Бум! Бум! Тра-та-та! Бум! Бум!
Роман, не забывая любезным поклоном вознаграждать старающихся, потных от чрезмерного умиления ораторов, тоскливо следил с трибуны маленькие домики и кривые улицы Нью-Йорка.
2
Господин Радон едал дела вновь назначенному начальнику Особого отдела барону Ванори; вернее, только одно дело, печально вздохнув, любезно вынув из крокодилового портфеля, передал в требовательную руку барона «Дело ЦК фабзавкомов».
Теперь в кабинете, обитом пушистыми коврами, за письменным столом сидит барон Ванори.
Но Птифуар отдает почтительный поклон не новому начальнику, а письменному столу, ибо отлично знает – начальники меняются, вместе с ними меняются запахи в кабинете, а стол стоит все тот же, широкий, тяжелый и важный.
Барон Ванори пожелал детально ознакомиться с ходом работы агента № 3603. Барон Ванори стойко просмотрел все содержимое секретной папки.
– Птифуар… У меня свои методы… Я все просмотрел… Господин Радон, не имея собственного метода, сделал непростительную ошибку, не арестовав после неудачной облавы этого агента… Он ведет себя крайне подозрительно!.. Теперь нужно весьма осторожно относиться к доставляемым сведениям… Тщательная проверка! Мой метод крайне нов. Я считаю, что теория Фуше устарела… Пока, конечно, работу продолжать по-старому, но постепенно перейдем к моему методу… Итак, Птифуар, взять под особое наблюдение № 3603.

* * *
№ 3603 – занят семейными делами.
Сейчас он не поставщик чрезвычайно важных, дорого оплачиваемых улик, нет, сейчас он нежный любовник, сейчас он занят вещами, отнюдь не входящими в прямые обязанности тайного агента Особого отдела, ибо № 3603 пользуется правом в этот недолгий приятный промежуток выпадать из надоевшей нумерации.
Двое на зыбкой скрипучей кровати – любят.
Отдыхая, лениво перебрасываются словами.
– Теперь приходится начинать сначала… Старый дурак Ванори еще хуже Радона!.. Поцелуй меня, Жю-ли… крепче!., еще… Методы! Методы! Самое лучшее – взять и арестовать! Боятся рабочих… Эх, будь покойник Фуше тут!.. Ты понимаешь? Иметь солдат и бояться рабочих!.. Идиоты!.. Поцелуй меня… Когда их засадят в тюрьму, мы уедем из Парижа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21