И несмотря на это, трудно было найти человека, не знавшего, как удобней попасть в переулок Трех Святителей, где находился кабачок дядюшки Парпиньоля.
Старую вывеску, украшавшую вход в темный и сырой подвал, сорвали во время веселых дней Великой революции, когда толпа студентов, неизвестно для чего, построила в переулке огромную баррикаду; но название кабачка сохранилось – «Фригийский колпак».
Раз побывав во «Фригийском колпаке» и послушав бесконечные рассказы дядюшки Парпиньоля, невозможно было пить в каком-нибудь другом кабачке. Здесь, в этих низких, налитых табачным дымом комнатах, любил промочить горло после долгих споров в Конвенте неистовый Дантон. За одним из этих столов не раз сиживал Демулен, сочиняя легкомысленные статьи, приводившие в бешенство Марата.
О! дядюшка Парпиньоль может много рассказать о тех, кто потерял головы на том же шатком помосте, куда они послали жирного Капета отвесить поклон санкюлотам Парижа. Недаром еще и сейчас Парпиньоль особенно любимым гостям наливает вино из бочки, которую начал красавец Сен-Жюст!
* * *
Сегодня, только Парпиньоль открыл двери кабачка и зажег у входа фонарь, вошел первый посетитель.
– Эй, хозяин! Кружку бургундского.
– Анато-о-ль! Кружку бургундского, да поживей.
Кроме тонкого уменья по запаху, по едва уловимому тусклому блеску различать многочисленные сорта вин, Парпиньоль обладал еще уменьем узнавать, кто из посетителей хорошо платит. Если посетитель (студент ли, неожиданно получивший деньги из дома, или мелкий клерк, обсчитавший простодушного клиента) хвастун и враль, дядюшка сядет рядом и, вытягивая случайные медяки, будет выслушивать нелепые рассказы о прекрасных незнакомках, ночных дуэлях и ревнивых рогоносцах. Если же это поэт, шатающийся по кабачкам в погоне за музой, или мирный горожанин, Украдкой от жены заглянувший в запретное место, дядюшка будет без устали одурманивать гостя имена-ми Дантона и Демулена.
Вот почему, когда Анатоль принес из подвала кружку, Парпиньоль сам понес ее к столу, за которые задумчиво сидел незнакомый посетитель.
– вот… кружка.
– Спасибо.
– Простите, я знаю всех посетителей «Колпака», но вас вижу как будто в первый раз.
– Да?! Я только сегодня приехал.
– А-а, вы приезжий!.. Очень рад, что знакомство с Парижем вы начинаете с моего кабачка. Вы не пожалеете. Ах, молодой человек, теперь не ценят исторические места! Наоборот, теперь изо всех сил стараются уничтожить все напоминающее о прошлом. И только здесь, здесь, в моем кабачке, я оберегаю дорогие тени тех, кто раньше сидел за этими старыми столами… Да-с!.. Кого только я не видал в этом подвале за сорок лет моей работы! Анато-о-ль, еще кружечку сюда, да поживее!.. В наши дни такими вещами не хвастаются, но я буду до гроба помнить дружбу с Дантоном. Как же иначе… Анато-о-ль, займись!.. Как же иначе, молодой человек, когда я знаю, что, не будь моего «Колпака», Франция не имела бы Дантона. Хороший был человек… Анато-о-ль, еще кружку!.. Помню, в день его казни я единственный раз за сорок лет закрыл «Колпак» и пошел посмотреть на своего друга. Ах, что это было за зрелище! Демулен, белый, как известка, старался улыбаться, а Дантон был спокоен и весел, как всегда. Он меня узнал и кивнул, последний раз кивнул дядюшке Парпиньолю. Когда он опустился на колени и положил голову, мне показалось, что он, как часто бывало в «Колпаке», пьяный заснул за столом… Теперь его никто не вспоминает… Только вот Жан и то…
– Какой Жан?
– Да Жан Гранье, мой племянник, слесарь и опасный якобинец. И, помяните мои слова, он и его друзья плохо кончат.
– У него есть друзья?
– Такие же нищие, как и он. Студентишко Бланки, Мильер-бочар и какой-то Дюко.
– И он часто бывает здесь?
– Почти каждый день в это время. Его мать, умирая, поручила Жана моему воспитанию, но этот шалопай…
– Что скажешь, дядюшка, а? Ты опять занят чтением лекций по истории? Ха-ха! Он вам еще не надоел своей болтовней о дураке Демулене и Дантоне, который был умнее других, но не сумел остаться до конца народным вождем? Он изменил революции, а за это – смерть!
– Да, это верно… За измену – смерть.
– Он своей изменой заставил забыть, кто был творцом сентябрьской резни… А все потому, что он был влюблен в революцию, влюблен, как в красивую женщину… Так нельзя. Революцию надо любить как повседневную работу, как подчас скучную необходимость, как тяжелую службу. Вот таким был Марат.
– Да, Гранье, таким был Марат!
– И такими должны быть мы!
– Кто мы?
– Мы… Эй, дядюшка Парпиньоль, тащи-ка сюда кружку вина, но непременно из бочки, которую откупо-рил неподкупный Брут!
3
Господин Радон был удивлен не менее своих клерков, когда распахнулась неожиданно дверь и шум так некстати оборвал его беседу со старшим агентом Птифуаром .
– В чем дело?… Что за шум?…
– Господин Радон… Готовится заговор.
– Заговор?
– Да… Да… Опасный заговор.
– Постойте! Кто вы?!
– Это наш агент, господин Радон.
– Наш агент? Вы плохой агент, вы мелете вздор! Какой заговор? Почему Птифуар мне ничего не говорил?… Птифуар, вы слышите: этот молодчик где-то открыл заговор, а вы…
– Господин Радон, я этого агента в последний раз видел…
– Ладно, ладно… Ну а против кого организуется заговор?
– Против всех!
– Против всех?
– Да, против всех…
* * *
Наполеон нервно подергивал выставленной вперед ногой. Сен-Симон, читая докладную записку, изредка поглядывал на императора, видел вздрагивающую ногу и чувствовал, как подкатывает к горлу неприятным комком страх, что вот сейчас император начнет кричать визгливым голосом, брызгать слюной и ругаться.
– Довольно… Мне надоело. Третий доклад, и ни одного заговора. По вашему просвещенному мнению, все французы бесконечно преданы императору!..
– Ваше величество…
– Ваше величество… Чепуха! Полицейские агенты берут пример с вас и ни черта не делают. О! В Особом отделении прекрасно знают, сколько раз в день я читаю, когда встает князь Ватерлоо и у какой потаскушки спал Ней… Это они умеют…
– Ваше…
– Молчите, когда я говорю! В государстве должны быть заговоры! Государство без заговоров ничто! Понимаете, должны быть заговоры!.. Они заставляют быть настороже армию!.. Они озлобляют честных патриотов!.. А вы, как попугай, долбите в дурацких докладных, что нет недовольных… Умер негодяй Фуше – исчезли заговоры! Вздор!.. Я даю вам срок, граф, два дня. Если через два дня не будет раскрыт ни один заговор – подавайте в отставку. Мне такие министры не нужны. Слышите?!.
* * *
Из дворца Сен-Симон вышел в прескверном настроении.
Расстроенный министр по рассеянности сел в карету графа Вольта и приказал трогать… Только в карете Сен-Симон немного пришел в себя и тоскливо подумал, где это он за два дня успеет отыскать заговор… и Сен-Симону казалось – беспутные мальчишки уже бегут по парижским улицам и кричат, размахивая газетами:
«Отставка министра полиции графа Сен-Симона!»
– Граф, пожалуйте.
– Позвольте… А? Кто велел вам ехать в Академию? А? Мне в два дня… Тьфу!.. В два часа нужно быть в министерстве. А?
– Граф, это карета вице-президента Академии.
– Вице-президента? А? Где же моя карета?…
Граф Сен-Симон хотел нанять фиакр, но для этого ему пришлось полдороги сделать пешком, пока он нашел старенький экипаж.
Было четыре часа, когда министр подъехал к министерству.
– Господин граф, вас уже давно ожидает начальник Особого отдела.
– Гони его в шею! Начальник Особого отдела, который берет пример с… Вон!..
– Но он…
– Вон! Не желаю!..
– Он сказал, что опасный заговор…
– Что?… Как ты сказал?…
– Опасный заговор, который…
– Проси. Немедленно проси. Заговор! Какое счастье для империи!
4
– Однако, Жан, ты высоко забрался! Отсюда виден весь Париж.
– Ну, когда в животе пусто, не до того, когда кажется, что даже воздух пахнет сытным обедом…
– Ничего… Нужно немного потерпеть… Придет время – весь Париж будет нашим.
– Это легко говорить, Влад, а трудно сделать… Я знавал молодчиков, говаривавших вначале то же самое, а кончавших тем, что становились владельцами домов, магазинов или петли на шее. Ждать уж очень долго.
– У Батиста сильные руки и храброе сердце, но он не мастер, а солдат. Его время еще не пришло… Помнишь, Жан, когда мы познакомились в кабачке у дядюшки Парпиньоля, я говорил, что сейчас нужны мастера, которые бы терпеливо, день за днем, не обращая внимания на неудачи, вели подкоп под трон Бонапарта… Солдаты пригодятся потом, когда придется защищаться и нападать, когда придется не щадить никого и ничего… Жан, не правда ли, кулаками и сердцем революцию делать нельзя! Это будет бунт, озорство пьяных студентов, мятеж Латинского квартала, а не то, о чем думаем мы.
– Кто это мы?
– Мы, Батист, те, кто говорит, что в мире должна существовать только одна власть – власть мозолистых рук.
– Вот это здорово! Ты прав, Влад! Да, да! Ты прав! Я понял тебя… Знаешь, мы нашу партию назовем «Партия мозолистых рук»!
5
Первый велосипед, выпущенный имперским механическим заводом, торжественно преподнесли императору…
Наполеону подарок очень понравился, но… но на парадах и народных празднествах он продолжал появляться на белой лошади; Наполеон искренне верил, что она приносит счастье.
Зато Париж в продолжение трех месяцев бредил диковинной новинкой… Всюду – на улицах, в кабачках, в театрах, в гостиных – говорили только о ней. Два человека, никому не известные, вдруг сделались самыми популярными личностями в столице: куплетист Фуранже, автор двусмысленной песенки «Колесная лошадка», и портной Такэн, гениальный создатель «велокостюма».
Каждая витрина украшалась портретами новых любимцев легкомысленной столицы; хозяйки салонов наперебой приглашали знаменитостей, а знаменитости, одурманенные все увеличивающейся славой и суммой заработка, добросовестно исполняли незамысловатую роль героев Парижа.
Так шли дни…
Но правительству нужны новые деньги. Проект постройки паровых дорог утвержден императором, предстоит колоссальная заготовка леса и рельс, а министр финансов на каждом заседании Военно-Промышленного Совета, жонглируя цифрами, демонстрирует фокус с пустой кассой.
Налоги… Нет, это вызовет серьезное недовольство, а может быть даже… Члены совета отрицательно качают многодумными головами.
Тут необходимо придумать что-нибудь новое. Что-нибудь…
– Вы должны ошеломить, замучить и победить. Хватайте каждого за шиворот, залезайте в квартиры, не останавливайтесь даже перед спальней; все, что можно, призовите на помощь: художников, артистов, журналистов, поэтов и проституток… Это все народ полезный… Без них империя долго бы не просуществовала…
– Честь, которой ваше сиятельство меня удостоили, предложив руководить таким…
– Пустяки. Просто я уверен, что вы лучше других справитесь с этой, повторяю, трудной работой.
– О, ваше сиятельство!..
– Итак, любезный Фуранже…
6
Роман с удовольствием корректировал первый оттиск нового императорского указа «О религии, церковном имуществе, церковной земле и прочем».
Представлял себе взбешенные лица духовных отцов и весело смеялся, подчеркивая карандашом типографские ошибки.
А вечером голубые афиши частыми заплатами украсили облезлые стены домов…
«Его Величество, Император французский, протектор Российский, Король Итальянский, Испанский, Бельгийский и прочая, и прочая, Наполеон и Его Величество Луи Наполеон – Император Германский и Австрийский…
…Видя всю пагубную и фарисейскую политику главы католического мира папы Климента XV, а также всей ватиканской клики, до сих пор своими интригами мешающей нашей работе, попечению о благоденствии нашего народа, а также находя опасным для экономического состояния империи скопление огромнейших богатств в жадных руках духовенства, – объявляет непреклонное решение:
1) Религиозные культы и служения различного рода считаем доброй волей всякого гражданина, а не средством для политических происков, накопления богатств и уделов.
2) Для экономического возрождения империи, с коим тесно связано благосостояние всего нашего народа, нужны большие средства, а так как обременять новыми налогами население мы считаем невозможным, то и приказываем Военно-Промышленному Совету немедленно приступить к изъятию церковных ценностей, национализации монастырских земель и угодий, причем монахам разрешается учинять трудовые союзы, семьей и домом обзаводиться.
3) Постоянное местопребывание всех пап и теперешнего Климента XV, именуемое Ватиканом, превратить в музей изящных искусств и всемирную библиотеку, для какой работы назначается нами живописец Жак Луи Давид.
Все вышеизложенное в жизнь немедленно провести через Военное Министерство и Военно-Промышленный Совет.
15 января 1820 г. Фонтенбло».
7
В двенадцать часов дня Фуранже подал первый сигнал к началу атаки.
Ободранные, вертлявые мальчуганы обклеили стены разноцветными афишами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Старую вывеску, украшавшую вход в темный и сырой подвал, сорвали во время веселых дней Великой революции, когда толпа студентов, неизвестно для чего, построила в переулке огромную баррикаду; но название кабачка сохранилось – «Фригийский колпак».
Раз побывав во «Фригийском колпаке» и послушав бесконечные рассказы дядюшки Парпиньоля, невозможно было пить в каком-нибудь другом кабачке. Здесь, в этих низких, налитых табачным дымом комнатах, любил промочить горло после долгих споров в Конвенте неистовый Дантон. За одним из этих столов не раз сиживал Демулен, сочиняя легкомысленные статьи, приводившие в бешенство Марата.
О! дядюшка Парпиньоль может много рассказать о тех, кто потерял головы на том же шатком помосте, куда они послали жирного Капета отвесить поклон санкюлотам Парижа. Недаром еще и сейчас Парпиньоль особенно любимым гостям наливает вино из бочки, которую начал красавец Сен-Жюст!
* * *
Сегодня, только Парпиньоль открыл двери кабачка и зажег у входа фонарь, вошел первый посетитель.
– Эй, хозяин! Кружку бургундского.
– Анато-о-ль! Кружку бургундского, да поживей.
Кроме тонкого уменья по запаху, по едва уловимому тусклому блеску различать многочисленные сорта вин, Парпиньоль обладал еще уменьем узнавать, кто из посетителей хорошо платит. Если посетитель (студент ли, неожиданно получивший деньги из дома, или мелкий клерк, обсчитавший простодушного клиента) хвастун и враль, дядюшка сядет рядом и, вытягивая случайные медяки, будет выслушивать нелепые рассказы о прекрасных незнакомках, ночных дуэлях и ревнивых рогоносцах. Если же это поэт, шатающийся по кабачкам в погоне за музой, или мирный горожанин, Украдкой от жены заглянувший в запретное место, дядюшка будет без устали одурманивать гостя имена-ми Дантона и Демулена.
Вот почему, когда Анатоль принес из подвала кружку, Парпиньоль сам понес ее к столу, за которые задумчиво сидел незнакомый посетитель.
– вот… кружка.
– Спасибо.
– Простите, я знаю всех посетителей «Колпака», но вас вижу как будто в первый раз.
– Да?! Я только сегодня приехал.
– А-а, вы приезжий!.. Очень рад, что знакомство с Парижем вы начинаете с моего кабачка. Вы не пожалеете. Ах, молодой человек, теперь не ценят исторические места! Наоборот, теперь изо всех сил стараются уничтожить все напоминающее о прошлом. И только здесь, здесь, в моем кабачке, я оберегаю дорогие тени тех, кто раньше сидел за этими старыми столами… Да-с!.. Кого только я не видал в этом подвале за сорок лет моей работы! Анато-о-ль, еще кружечку сюда, да поживее!.. В наши дни такими вещами не хвастаются, но я буду до гроба помнить дружбу с Дантоном. Как же иначе… Анато-о-ль, займись!.. Как же иначе, молодой человек, когда я знаю, что, не будь моего «Колпака», Франция не имела бы Дантона. Хороший был человек… Анато-о-ль, еще кружку!.. Помню, в день его казни я единственный раз за сорок лет закрыл «Колпак» и пошел посмотреть на своего друга. Ах, что это было за зрелище! Демулен, белый, как известка, старался улыбаться, а Дантон был спокоен и весел, как всегда. Он меня узнал и кивнул, последний раз кивнул дядюшке Парпиньолю. Когда он опустился на колени и положил голову, мне показалось, что он, как часто бывало в «Колпаке», пьяный заснул за столом… Теперь его никто не вспоминает… Только вот Жан и то…
– Какой Жан?
– Да Жан Гранье, мой племянник, слесарь и опасный якобинец. И, помяните мои слова, он и его друзья плохо кончат.
– У него есть друзья?
– Такие же нищие, как и он. Студентишко Бланки, Мильер-бочар и какой-то Дюко.
– И он часто бывает здесь?
– Почти каждый день в это время. Его мать, умирая, поручила Жана моему воспитанию, но этот шалопай…
– Что скажешь, дядюшка, а? Ты опять занят чтением лекций по истории? Ха-ха! Он вам еще не надоел своей болтовней о дураке Демулене и Дантоне, который был умнее других, но не сумел остаться до конца народным вождем? Он изменил революции, а за это – смерть!
– Да, это верно… За измену – смерть.
– Он своей изменой заставил забыть, кто был творцом сентябрьской резни… А все потому, что он был влюблен в революцию, влюблен, как в красивую женщину… Так нельзя. Революцию надо любить как повседневную работу, как подчас скучную необходимость, как тяжелую службу. Вот таким был Марат.
– Да, Гранье, таким был Марат!
– И такими должны быть мы!
– Кто мы?
– Мы… Эй, дядюшка Парпиньоль, тащи-ка сюда кружку вина, но непременно из бочки, которую откупо-рил неподкупный Брут!
3
Господин Радон был удивлен не менее своих клерков, когда распахнулась неожиданно дверь и шум так некстати оборвал его беседу со старшим агентом Птифуаром .
– В чем дело?… Что за шум?…
– Господин Радон… Готовится заговор.
– Заговор?
– Да… Да… Опасный заговор.
– Постойте! Кто вы?!
– Это наш агент, господин Радон.
– Наш агент? Вы плохой агент, вы мелете вздор! Какой заговор? Почему Птифуар мне ничего не говорил?… Птифуар, вы слышите: этот молодчик где-то открыл заговор, а вы…
– Господин Радон, я этого агента в последний раз видел…
– Ладно, ладно… Ну а против кого организуется заговор?
– Против всех!
– Против всех?
– Да, против всех…
* * *
Наполеон нервно подергивал выставленной вперед ногой. Сен-Симон, читая докладную записку, изредка поглядывал на императора, видел вздрагивающую ногу и чувствовал, как подкатывает к горлу неприятным комком страх, что вот сейчас император начнет кричать визгливым голосом, брызгать слюной и ругаться.
– Довольно… Мне надоело. Третий доклад, и ни одного заговора. По вашему просвещенному мнению, все французы бесконечно преданы императору!..
– Ваше величество…
– Ваше величество… Чепуха! Полицейские агенты берут пример с вас и ни черта не делают. О! В Особом отделении прекрасно знают, сколько раз в день я читаю, когда встает князь Ватерлоо и у какой потаскушки спал Ней… Это они умеют…
– Ваше…
– Молчите, когда я говорю! В государстве должны быть заговоры! Государство без заговоров ничто! Понимаете, должны быть заговоры!.. Они заставляют быть настороже армию!.. Они озлобляют честных патриотов!.. А вы, как попугай, долбите в дурацких докладных, что нет недовольных… Умер негодяй Фуше – исчезли заговоры! Вздор!.. Я даю вам срок, граф, два дня. Если через два дня не будет раскрыт ни один заговор – подавайте в отставку. Мне такие министры не нужны. Слышите?!.
* * *
Из дворца Сен-Симон вышел в прескверном настроении.
Расстроенный министр по рассеянности сел в карету графа Вольта и приказал трогать… Только в карете Сен-Симон немного пришел в себя и тоскливо подумал, где это он за два дня успеет отыскать заговор… и Сен-Симону казалось – беспутные мальчишки уже бегут по парижским улицам и кричат, размахивая газетами:
«Отставка министра полиции графа Сен-Симона!»
– Граф, пожалуйте.
– Позвольте… А? Кто велел вам ехать в Академию? А? Мне в два дня… Тьфу!.. В два часа нужно быть в министерстве. А?
– Граф, это карета вице-президента Академии.
– Вице-президента? А? Где же моя карета?…
Граф Сен-Симон хотел нанять фиакр, но для этого ему пришлось полдороги сделать пешком, пока он нашел старенький экипаж.
Было четыре часа, когда министр подъехал к министерству.
– Господин граф, вас уже давно ожидает начальник Особого отдела.
– Гони его в шею! Начальник Особого отдела, который берет пример с… Вон!..
– Но он…
– Вон! Не желаю!..
– Он сказал, что опасный заговор…
– Что?… Как ты сказал?…
– Опасный заговор, который…
– Проси. Немедленно проси. Заговор! Какое счастье для империи!
4
– Однако, Жан, ты высоко забрался! Отсюда виден весь Париж.
– Ну, когда в животе пусто, не до того, когда кажется, что даже воздух пахнет сытным обедом…
– Ничего… Нужно немного потерпеть… Придет время – весь Париж будет нашим.
– Это легко говорить, Влад, а трудно сделать… Я знавал молодчиков, говаривавших вначале то же самое, а кончавших тем, что становились владельцами домов, магазинов или петли на шее. Ждать уж очень долго.
– У Батиста сильные руки и храброе сердце, но он не мастер, а солдат. Его время еще не пришло… Помнишь, Жан, когда мы познакомились в кабачке у дядюшки Парпиньоля, я говорил, что сейчас нужны мастера, которые бы терпеливо, день за днем, не обращая внимания на неудачи, вели подкоп под трон Бонапарта… Солдаты пригодятся потом, когда придется защищаться и нападать, когда придется не щадить никого и ничего… Жан, не правда ли, кулаками и сердцем революцию делать нельзя! Это будет бунт, озорство пьяных студентов, мятеж Латинского квартала, а не то, о чем думаем мы.
– Кто это мы?
– Мы, Батист, те, кто говорит, что в мире должна существовать только одна власть – власть мозолистых рук.
– Вот это здорово! Ты прав, Влад! Да, да! Ты прав! Я понял тебя… Знаешь, мы нашу партию назовем «Партия мозолистых рук»!
5
Первый велосипед, выпущенный имперским механическим заводом, торжественно преподнесли императору…
Наполеону подарок очень понравился, но… но на парадах и народных празднествах он продолжал появляться на белой лошади; Наполеон искренне верил, что она приносит счастье.
Зато Париж в продолжение трех месяцев бредил диковинной новинкой… Всюду – на улицах, в кабачках, в театрах, в гостиных – говорили только о ней. Два человека, никому не известные, вдруг сделались самыми популярными личностями в столице: куплетист Фуранже, автор двусмысленной песенки «Колесная лошадка», и портной Такэн, гениальный создатель «велокостюма».
Каждая витрина украшалась портретами новых любимцев легкомысленной столицы; хозяйки салонов наперебой приглашали знаменитостей, а знаменитости, одурманенные все увеличивающейся славой и суммой заработка, добросовестно исполняли незамысловатую роль героев Парижа.
Так шли дни…
Но правительству нужны новые деньги. Проект постройки паровых дорог утвержден императором, предстоит колоссальная заготовка леса и рельс, а министр финансов на каждом заседании Военно-Промышленного Совета, жонглируя цифрами, демонстрирует фокус с пустой кассой.
Налоги… Нет, это вызовет серьезное недовольство, а может быть даже… Члены совета отрицательно качают многодумными головами.
Тут необходимо придумать что-нибудь новое. Что-нибудь…
– Вы должны ошеломить, замучить и победить. Хватайте каждого за шиворот, залезайте в квартиры, не останавливайтесь даже перед спальней; все, что можно, призовите на помощь: художников, артистов, журналистов, поэтов и проституток… Это все народ полезный… Без них империя долго бы не просуществовала…
– Честь, которой ваше сиятельство меня удостоили, предложив руководить таким…
– Пустяки. Просто я уверен, что вы лучше других справитесь с этой, повторяю, трудной работой.
– О, ваше сиятельство!..
– Итак, любезный Фуранже…
6
Роман с удовольствием корректировал первый оттиск нового императорского указа «О религии, церковном имуществе, церковной земле и прочем».
Представлял себе взбешенные лица духовных отцов и весело смеялся, подчеркивая карандашом типографские ошибки.
А вечером голубые афиши частыми заплатами украсили облезлые стены домов…
«Его Величество, Император французский, протектор Российский, Король Итальянский, Испанский, Бельгийский и прочая, и прочая, Наполеон и Его Величество Луи Наполеон – Император Германский и Австрийский…
…Видя всю пагубную и фарисейскую политику главы католического мира папы Климента XV, а также всей ватиканской клики, до сих пор своими интригами мешающей нашей работе, попечению о благоденствии нашего народа, а также находя опасным для экономического состояния империи скопление огромнейших богатств в жадных руках духовенства, – объявляет непреклонное решение:
1) Религиозные культы и служения различного рода считаем доброй волей всякого гражданина, а не средством для политических происков, накопления богатств и уделов.
2) Для экономического возрождения империи, с коим тесно связано благосостояние всего нашего народа, нужны большие средства, а так как обременять новыми налогами население мы считаем невозможным, то и приказываем Военно-Промышленному Совету немедленно приступить к изъятию церковных ценностей, национализации монастырских земель и угодий, причем монахам разрешается учинять трудовые союзы, семьей и домом обзаводиться.
3) Постоянное местопребывание всех пап и теперешнего Климента XV, именуемое Ватиканом, превратить в музей изящных искусств и всемирную библиотеку, для какой работы назначается нами живописец Жак Луи Давид.
Все вышеизложенное в жизнь немедленно провести через Военное Министерство и Военно-Промышленный Совет.
15 января 1820 г. Фонтенбло».
7
В двенадцать часов дня Фуранже подал первый сигнал к началу атаки.
Ободранные, вертлявые мальчуганы обклеили стены разноцветными афишами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21