- Зрительные нервы у этого паренька скорее всего начнут выходить из
строя месяцев через шесть. Ты знаешь про это, Рикки? Эти Сендай почти
всюду запрещены - в Англии, в Дании... Свои нервы ничем не заменишь.
- Эй, Джек, может обойдемся без лекций? - Она стащила одну из моих
французских булочек, которые я заказал перед этим, и сидела, посасывая ее
островерхий край.
- Малыш, а ведь я считал, что могу быть твоим советчиком.
- Можешь-можешь. А что касается Тигра, он и вправду сейчас не слишком
быстр на глаза, зато о Сендай знают все. Просто других он себе пока не
может позволить. Пойми ты - это его попытка выкарабкаться. Если он получит
работу, то найдет, чем их заменить.
- Этими? - я постучал пальцами по брошюре с рекламой Цейсса. - Каких
они стоят денег, Рикки? Впрочем, разве тебя убедишь? Тебе же нравятся
всякие рискованные затеи.
Она кивнула.
- Я очень хочу такие.
- Если ты идешь к Бобби, скажи ему, чтобы он сидел тихо, пока не
услышит вестей от меня.
- Хорошо. Это что, бизнес?
- Бизнес, - сказал я. Хотя это было обыкновенное сумасшествие.
Я допил кофе, она прикончила обе моих французских булочки. После
этого я проводил ее до квартиры Бобби. А потом сделал пятнадцать
телефонных звонков, меняя после каждого таксофоны.
Бизнес. Это куда страшнее, чем сумасшествие.
На то, чтобы подготовить сожжение, у нас ушло шесть недель. И все эти
шесть недель Бобби не уставал повторять, как сильно он ее любит.
Приходилось выкладываться в работе, чтобы как-то с этим справляться.
В основном я проводил время на телефонах. Из тех первых пятнадцати
звонков, с которых я начинал прощупывать почву, в свою очередь каждый
породил еще не меньше пятнадцати. Я искал определенную службу, которая,
как мы с Бобби считали, должна, во-первых, быть неотделима от мировой
экономики в целом. И, второе, чтобы она обслуживала не более пяти клиентов
одновременно. То есть, служба должна быть из тех, которые предпочитают
держаться в тени.
Одним словом, мы занимались поисками перекупщика краденого с крепко
налаженными контактами по всему миру. Чтобы это была не просто отмывка
денег, а полное перераспределение многомиллиардодолларового банкового
капитала, причем об этом не должен был догадываться никто.
Все мои звонки оказались пустой тратой времени, и вот тут-то опять
подвернулся Финн, который и подсказал мне путь, по которому следовало
идти. Я отправился в Нью-Йорк для покупки устройства типа черного ящика,
потому что с оплатой всей этой прорвы телефонных звонков мы могли запросто
разориться.
Я как можно туманней обрисовал ему нашу задачу.
- Макао, - предложил он.
- Макао?
- Семья Лонг Хам. Биржевые маклеры.
У него даже оказался их телефонный номер. Правильно говорят: если
хочешь найти одного перекупщика краденого - спрашивай у другого.
Эти ребята Лонг Хама оказались такими тертыми, что даже мои робкие
попытки сближения воспринимали, как нечто вроде тактического ядерного
удара. Бобби пришлось дважды слетать в Гонконг, чтобы все четко с ними
обговорить. Наши денежки таяли, и довольно быстрыми темпами. Я по-прежнему
сам не знал, почему сразу не отказался от участия в этом предприятии. Хром
я боялся, а к богатству был всегда равнодушен.
Я пытался себя убедить, что сжечь Дом Голубых Огней, не такая уж и
плохая идея. Место было уж больно гнилое, как вспомнишь - прямо мороз по
коже. И все-таки принять это, как что-то само собой разумеющееся, я не
мог. Я не любил Голубые Огни, потому что в один из тамошних вечеров довел
себя до полной потери сил. Но это не было причиной охоты на Хром.
По-совести говоря, уже где-то на половине пути, когда мы к ней
подбирались, я решил, что эта попытка закончится нашей гибелью. Даже
обладая программой-убийцей, шансов на выигрыш у нас не было практически
никаких.
Бобби ушел с головой в составление меню команд, которые мы
рассчитывали ввести в сердцевину компьютера Хром. Вся эта возня со вводом
целиком лежала на мне, потому что, когда дело завертится, руки у Бобби
будут полностью заняты тем, чтобы не дать русской программе перейти к
прямому разрушению системы. Переписать мы ее не могли, слишком она была
для этого сложной. И поэтому он собирался попробовать удержать ее хотя бы
в течение двух секунд, которые мне понадобятся для ввода.
Я договорился с одним уличным мордоворотом по фамилии Майлс. Он
должен был в ночь сожжения повсюду сопровождать Рикки и глаз с нее не
спускать, а в определенное время позвонить мне по телефону. Если бы меня
вдруг не оказалось на месте, или же мой ответ был не таким, как мы
договорились заранее, я наказал ему сразу же хватать Рикки и сажать ее в
первую попавшуюся подземку, следующую как можно дальше от района, в
котором мы жили. Я дал ему в руки конверт с деньгами и запиской с
условием, что он все это передаст ей.
Бобби даже в голову не приходило подумать о том, что может случится с
Рикки, если наша затея провалится. Как заведенный, он твердил и твердил
мне про то, как сильно он ее любит, и куда они отсюда уедут, и как бы они
там тратили деньги.
- Дружище, первым делом купи для нее пару Икон. Больше ей ничего не
надо. Для нее все это кино с симстимом, похоже, всерьез и надолго.
- Брось, - сказал он, оторвавшись от клавиатуры. - Работа ей теперь
не нужна. Мы устроим для нее это, Джек. Она - мое счастье. Ей никогда в
жизни не придется больше работать.
- Твое счастье, - повторил я чуть слышно. Сам я не был счастливым. Я
даже не мог припомнить, бывал ли я счастлив вообще. - А когда ты в
последний раз виделся со своим счастьем?
Он ее не видел давно, я тоже. Мы были слишком заняты.
Мне не доставало ее. Эта тоска напомнила мне одну ночь проведенную в
Доме Голубых Огней. Я и отправился-то туда в тот раз потому, что пребывал
в безнадежной тоске после очередной потери. Для начала, как водится, я
напился, а потом стал усиленно в себя вкачивать вазопрессиновые
ингаляторы. Если ваша постоянная женщина вдруг решает объявить забастовку,
ничего не может быть лучше приличной выпивки и порции вазопрессина - он,
пожалуй, самое убойное из всего, что придумала мазохистская фармакология.
Выпивка приводит вас в чувство, а вазопрессин - ничего не дает забыть. Вот
именно, вы помните все, что было. Это средство используют в клиниках для
борьбы со старческой амнезией. Но улица любой вещи находит собственное
применение. Потому я и выложил денежки за ускоренное, так сказать,
воспроизведение того, что случилось со мной плохого. Вся незадача в этом
деле состоит в том, что наравне получаешь и хорошее и плохое. Хочется тебе
чего-нибудь вроде звериного экстаза - пожалуйста, получи. А впридачу и то,
что она тебе на это ответила, и еще, как она ушла, так ни разу и не
оглянувшись назад.
Я не помню, что меня толкнуло податься в Голубые Огни, и как вообще я
оказался в этих тихих, заглушающих шаги коридорах. И, правда ли, я там
видел бурлящую струю водопада или это всего лишь была декорация,
наклеенная на стену, а, может быть, обыкновенная голограмма. В тот вечер у
меня не было недостатка в деньгах. Один из наших клиентов перечислил Бобби
приличную сумму за прорубку трехсекундного окна в чьем-то льду.
Я не думаю, чтобы вышибалам, которые стояли при входе, понравилось,
как я выгляжу, но с моими деньгами это не имело значения.
Когда с делом, ради которого я здесь оказался, было покончено, мне
опять захотелось выпить. После этого я, помнится, отпустил что-то вроде
остроты бармену по поводу некрофилов за стойкой, и ему это, по-моему, не
понравилось. Во всяком случае, этот приличных размеров тип стал упорно
называть меня Героем войны, что мне, естественно, не понравилось тоже. Я
думаю, мне удалось успеть показать ему несколько превращений с рукой, пока
я полностью не отключился и не проснулся двумя днями позже в каком-то
типовом спальном модуле, неизвестно где. Дешевле место и захочешь, да не
найдешь, там даже негде было повеситься. И я сидел на узком, покрытом
мыльной пеной настиле и плакал.
Одиночество - это еще не самое страшное, что бывает в жизни. Но то,
на чем они делают деньги в Доме Голубых Огней, - пользуется, не смотря ни
на что, такой популярностью, что стало почти легальным.

В сердце тьмы, в ее замершем в неподвижности центре, глитч-системы
вспарывают темноту водоворотами света. Они подобны полупрозрачным бритвам,
раскручивающимся от нас во все стороны. Мы зависаем в центре безмолвного,
словно снятого замедленной съемкой, взрыва. Осколки льда разлетаются и
падают вокруг целую вечность, и голос Бобби неожиданно прорывается сквозь
световые годы всей этой обманчивой электронной пустоты.
- Давай, жги ее, суку. Я не могу больше удерживать программу...
Русская программа, прокладывает себе дорогу наверх, пронзая насквозь
башни данных и окрашивая все, что вокруг, в цвета игровой комнаты. Я ввожу
пакет подготовленных Бобби команд прямо в центр холодного сердца Хром. В
него врезается струя передачи - импульс сконцентрированной информации, и
выстреливается прямо вверх, мимо сгущающейся стены тьмы, мимо русской
программы, в то время, как Бобби силится удержать под контролем ту
единственную секунду, которая для нас сейчас важнее, чем жизнь. Не до
конца оформившееся щупальце тьмы делает судорожную попытку набросится с
высоты мрака, но слишком поздно.
Мы сделали это.
Матрица складывается вокруг меня сама по себе с волшебной легкостью
оригами.
Чердак пропах потом и запахами горелой электроники.
В какой-то момент мне послышался резкий металлический звук, я подумал
- это визжит Хром, потом понял, что просто не мог ее слышать.

Бобби смеялся так, что слезы выступили на глазах. Цифры в углу
монитора показывали 07:24:05. Сожжение заняло чуть меньше восьми минут.
А я смотрел и не мог оторваться от русской программы, расплавившейся
в своем пазу.
Основную сумму Цюрихского счета Хром мы перечислили дюжине различных
благотворительных организаций мира. Но слишком там много было всего, что
нужно было куда-то девать. Мы знали, что ничего другого не остается, как
просто-напросто переломить ей хребет, сжечь ее полностью, без остатка.
Иначе - она непременно начнет за нами охоту. Лично себе мы взяли что-то
около десяти процентов и отправили их через организацию Лонг Хамов в
Макао. Из этого шестьдесят процентов они прибрали себе, а то, что
осталось, перекинули нам обратно через самый глухой и запутанный сектор
Гонконгской биржи. Прошел час, прежде чем наши деньги стали поступать на
счета, которые мы открыли в Цюрихе.
Я молча наблюдал, как нули горкой набирались позади ничего не
значащей цифры на мониторе. Я был богат.
Потом зазвонил телефон. Это был Майлс. Я чуть не забыл про нашу
условную фразу.
- Джек, старик, я не знаю - что там получилось с этой твоей
девчонкой. Какая-то странная штука, фиг поймешь...
- Что? Давай попонятнее.
- Я шел за ней, как договаривались, вплотную, но на глаза не
высовывался. Она двинула к Неудачнику, немного там поторчала, а после села
в метро. Она отправилась в Дом Голубых Огней...
- Она - что?
- Дверь сзади. Где только для персонала. Я не смог пробраться мимо
службы их безопасности.
- И она сейчас там?
- Да нет, старик, просто я ее потерял. Здесь внизу все как-будто с
ума посходили. Похоже, что Голубым Огням крышка. По мне так - так им и
надо. Представляешь, сработали сразу семь систем тревоги в разных местах,
все чего-то бегают, охрана в полной выкладке, будто ждут беспорядков... А
сейчас, и вообще - такое творится... Проходу нет от всех этих деятелей из
страховых контор, торговцев недвижимостью, фургонов с муниципальными
номерами...
- Майлс, куда она могла деться?
- Джек, так получилось...
- Послушай, Майлс. Оставь деньги, те, что в конверте, себе. Хорошо?
- Ты серьезно? Не думай, мне самому обидно. Я...
Я положил трубку.
- Подожди. Когда она об этом узнает... - заговорил Бобби, обтирая
себе грудь полотенцем.
- Вот ты сам ей все и расскажешь, ковбой. А я пошел прошвырнуться.
И я окунулся в ночь, в неоновые огни, позволив толпе увлечь меня за
собой, шел и ничего не видел, желая лишь одного - почувствовать себя малой
клеточкой всего этого гигантского человеческого организма. Всего лишь еще
одним чипом сознания, дрейфующим под геодезическими куполами. Я ни о чем
не думал, просто переставлял ноги, но через какое-то время мысли сами
полезли в голову.
1 2 3 4 5