Вход из коридора был открыт, хотя на лестнице по-прежнему никого не было. Мне нужны были несколько спокойных минут, всего несколько минут. Я втащил карабин в комнату, бросился к двери и залил лестницу голубым огнем. Это удержит черного от самоубийственного подъема вверх. Впрочем, он мог позволить себе ждать.
Комната содрогнулась от взрыва, я пошатнулся, пытаясь добраться до пульта, но пол накренился под моими ногами. Чтобы не упасть, я схватился за спинку стула и подтянулся к пульту. Мне не хватало глаз, не хватало рук. Мерзавец из Собора бросил еще одну бомбу, маленькую, но невероятной разрушительной силы.
Я отправил карабин обратно в Собор и попытался найти стрелка. Единственным результатом была потеря зарядов и времени. Тогда я вновь занялся безголовым трупом. Белое тело сияло в темноте, взгляд мой метался от экрана к зеркалу и обратно. Я хотел стянуть с трупа брюки, проклинал их, мертвое тело и моду на слишком узкую одежду. Наконец я крепко ухватился за пояс и поднял труп. Что-то упало.
Голубой огонь лизнул стену над моей головой. Выпустив брюки, я с ужасом посмотрел в зеркало — отразившиеся в нем рука и карабин спрятались за углом. Таким образом он ничего со мной не сделает. Опасность была в другом: слишком увлекшись другими проблемами, я мог дать ему шанс взбежать по лестнице. Тогда мне конец.
Человек в Соборе поднял руку! Я промахнулся по ней, но он быстро убрал ее. Глядя в зеркало, я возился с брюками. Наконец они подались, я стащил их, как кожицу с апельсина, и положил рядом с собой. Теперь одежда у меня была, оставалось только выбраться.
Я прицелился в голого убийцу. Белую кожу пересекала темная полоса — широкий пояс. Одним движением расстегнув его, я выстрелил. Труп подскочил и превратился в черную, бесформенную массу. С большим трудом удалось мне сдержать рвотный позыв.
Вспышка застала врасплох последнего бандита, и он неосторожно высунулся из-за скамей, чтобы взглянуть на огонь и удушливый дым. Мой карабин передвинулся, плюнул огнем, и человек тяжело рухнул между скамьями. С меня было достаточно… достаточно убийств, достаточно крови, достаточно смерти и почти достаточно жизни.
Голубой огонь вновь лизнул стену над моей головой и вернул мне присутствие духа. Я поднял голову — на месте зеркала был белый прямоугольник, окруженный копотью. Вот когда я понял, насколько сильна жажда жизни. Я хотел жить, а это зависело от того, даст мне смуглый несколько минут или нет. Не на лестнице ли он? Нельзя забывать, что борьба еще не закончилась. Я вернул карабин из Собора — там он был уже не нужен — и встал, держа оружие высоко над головой, направляя ствол на лестницу. Подойдя к ней, я нажал на спуск, и карабин вздрогнул в моих руках. На ступенях не было ничего, кроме пламени.
Времени раздумывать не было, и я бросился к одежде, лежавшей на полу. Скинул рясу, поднял пояс, обернул его вокруг себя, соединил концы. Он свисал свободно, но времени на подгонку не было. Брюки тоже оказались велики. Впрочем, оно и к лучшему.
Прежде чем взяться за рубашку и куртку, я дважды выстрелил в сторону лестницы. Рубашка оказалась в обтяжку, куртка тоже. Кстати, куртка была бы еще теснее, если бы я сунул оружие во внутренний карман, но я держал его в руке.
Еще раз я залил огнем лестницу, потом подбежал к пульту и торопливо заработал рукоятками. Нужно было установить все очень точно. Идеально точно. Через машину должна была пройти максимальная энергия в минимально короткое время. Так, автоматическое управление. Последняя проверка заняла довольно много времени. Я определил место на полу, сунул оружие в карман и вытянул руку, чтобы нажать кнопку.
И тут услышал, как кто-то бежит по лестнице.
Вокруг потемнело. Последнее, что я запомнил, был черный убийца, прыгающий в сторону, чтобы уйти от выстрела из карабина, удивление в его глазах и пламя, охватившее меня и поглотившее свет.
4
Мне впервые снилось бегство, темнота, и тишина, и страх перед преследующими ступнями, ужасающе легкими, и жгучая боль в руке — только теперь я чувствовал ее и на лице, — выпускание уголька и стыд, и пустота…
Начало всегда было одинаково, только окончания разнились…
Я был слеп или мертв, или и то и другое вместе. Потом в темноте родился свет, голубой свет наверху и зеленый внизу, и я заметил, что лежу на лугу. Лицо мое болело не так сильно, потому что его лизало мягким языком четвероногое животное. Несмотря на боль, я встал, чтобы посмотреть, где нахожусь, и место показалось мне знакомым. Я не помнил названия, но это мне не мешало, ибо там был покой, а покою не нужно названия.
Из-за холма вышла девушка, у которой тоже не было имени, и это тоже было хорошо. Она шла по воздуху, потому что ступней у нее не было. Девушка улыбалась и, подходя ближе, подала мне руку. Тепло протекло вдоль моей руки волнами и разошлось по телу, и я почувствовал, что жив. И когда она наконец отняла руку, в моей ладони остался кристалл — невинный, прозрачный, таинственный.
Губы ее шевельнулись, но я не услышал ни звука.
— Что это? — спросил я.
Она удивилась, нетерпеливо пожала плечами и пальцем указала на свои уши. Губы ее снова шевельнулись.
Я должен был задать вопрос, должен был узнать ответ, но никак не мог вспомнить вопроса.
— Это жизнь? — спросил я, чтобы она не ушла. — Это надежда, свобода? А может, любовь?
Ее образ начал таять, и животные исчезали, и луг исчезал, а я лихорадочно пытался задержать ее.
— Стоит ли жить для этого? Стоит ли умереть? Но она лишь печально пожала плечами, продолжая медленно истаивать.
— Вернись! — крикнул я. — Вернись.
Она покачала головой… тихо, беспомощно.
— Я не знаю этой тайны! — крикнул я. — Не знаю, что это означает. Скажи мне. Скажи!..
Губы ее произнесли какое-то слово, но девушка была уже так далеко, что я не смог его понять, и опустил голову. Кристалла не было, а я был один, всегда один, навсегда один, один и в страхе…
Я открыл глаза и почувствовал, как чьи-то осторожные пальцы натирают мою правую руку каким-то жирным болеутоляющим. Голубоватый свет был приглушен, веки у меня словно свинцом налились, затылок болел. Какое-то лицо медленно склонилось надо мной, и в первый момент я подумал, что это лицо девушки, потому что оно было светлое, красивое и окружено светлыми волосами. Но, прищурившись, я увидел, что волосы короткие, а лицо принадлежит мужчине.
— Просыпаешься? — спросил мужчина звучным и спокойным голосом. — Так я и думал.
Я попытался встать.
— Мне нужно идти… — Губы мои болели, а голос звучал хрипло.
Мужчина положил руки мне на плечи и снова уложил. Надувной матрац прогнулся подо мной, и мужчина сел на край постели. Я осмотрелся. Комната была больше моей кельи, мебель — удобная и яркая, но без роскоши: матрац, на котором я лежал, несколько кресел, полка с какими-то древними книгами, портьеры, закрывающие все стены, за исключением одной открытой двери.
— Ты никуда не пойдешь, — мягко сказал мужчина. — Во всяком случае не сейчас. И не в таком состоянии.
Я успокоился, хотя и не до конца. Этот человек показался мне хорошим. Я никак не мог собраться с мыслями, но одно вспомнил.
— Это опасно, — прошептал я ему.
Он прищурился.
— Почему?
Приложив ладонь ко лбу, я поморщился, закрыл глаза и открыл их снова.
— Не могу вспомнить. Кто-то меня ищет. Наемник в черной одежде. Он хочет меня убить. И тебя тоже убьет.
Мужчина лениво улыбнулся.
— Это не так-то просто. Там, где я вырос, у нас было больше неприятностей, чем еды. С тех пор как я попал на Бранкузи, жизнь вполовину замедлила свой темп. Если бы ты был тем, кем выглядишь, — в глазах его запрыгали веселые огоньки, — то и вовсе не доставил бы мне хлопот. Ты был бы уже мертв.
— О чем ты?
— Ты одет как Свободный Агент, но ты не из них. У тебя слишком светлая кожа, слишком нежные руки. Одежда велика тебе в поясе и узка в плечах. Держу пари, что ты монах.
— Лучше сказать, был монахом, — ответил я, машинально подражая его речи. — А что такое Свободный Агент?
— Один из тех жестоких ловких парней, высокооплачиваемых наемников. Они свободны в выборе оружия и женщины, независимы от денег, им разрешено менять хозяев, если другой платит больше.
— Похоже, я убил троих из них, — сказал я, и это воспоминание заставило меня содрогнуться.
— Медаль новичка! — воскликнул мужчина, улыбаясь, но мне показалось, что в его голосе прозвучало уважение. — Еще несколько таких подвигов, и ты станешь мастером.
Внезапно я осознал ситуацию и приподнялся на локте.
— Где я? Ведь они могут?..
— Нет, разве что следили за тобой. — Мне показалось, он прищурился. — Я нашел тебя бредущим по улице, а потом ты потерял сознание. Полежи, отдохни, наберись сил. Я принес тебя сюда, но дальше тебе придется управляться самому.
Он вынул из коробки что-то белое и длинное и сунул в рот. Едкий сладковатый дым расплылся в воздухе, глаза мужчины заблестели. Я пригляделся к нему внимательнее и понял, что поначалу принял его за девушку не только из-за светлых волос. Кожа его была нежна, хотя и слегка загорела, губы ярче, чем обычно бывают у мужчин, а когда он встал, то показался мне маленьким и худым, хотя двигался с кошачьей ловкостью и видно было, что его тело таит в себе немалую силу.
— А что касается того, где ты, — сказал он, прохаживаясь по комнате и выпуская из узких ноздрей тонкие струйки дыма, — знай — в магазине Фреда Силлера, книготорговца. — Невеселая улыбка тронула его губы. — Книги для широких масс. Дела идут хуже некуда. Скажи, откуда у тебя это?
— Что? — осторожно спросил я.
— Эти ожоги на лице и руке.
Я поднял руку — она была красной и блестела от жира. Вот почему у меня болели лицо и рука.
— Один из них выстрелил в меня.
Силлер тихо свистнул.
— Это что-то новое. Ожоги от фламмера! Обычно не остается ничего.
— Я… я как раз уходил.
— Да уж. — Силлер поднял брови. — И очень торопился. Не помнишь?
— Не знаю, — неуверенно ответил я. — Немного. Помню, что меня зовут Дэн. Уильям Дэн. Я был послушником в монастыре. Девушка вошла в Собор, когда я нес там службу, вошла, скрываясь от четверых Свободных Агентов… А когда вышла, они отсекли ей ступни…
— Дальше, — нетерпеливо бросил он.
— Ты не понимаешь? — Голова у меня кружилась и болела, но я хотел ему это объяснить: — Они отсекли ей ступни и при этом улыбались.
— Да-да, я понял. — Его глаза казались увеличенными из-за дыма, плавающего между нами. — А что случилось потом?
Я беспомощно опустился на кровать и потер лоб ладонью, не обращая внимания на боль. Никого не интересовало самое важное. Постепенно, эпизод за эпизодом я вспоминал то, что случилось, но путано, неуверенно. А когда закончил, закрыл глаза.
— Больше ничего не помню.
Когда я снова взглянул на него, он смотрел на меня сквозь дым; глаза были большие, голубые, блестящие, как у лихорадочного больного.
— Зачем она пришла в Собор?.. Что принесла?.. Почему вышла?..
Я только качал головой.
— Не знаю… Не помню… Не знаю…
Наконец глаза и голос куда-то уплыли, и я погрузился в оцепенение, из которого меня вырвал хохот, звучавший, казалось, где-то далеко.
— Тебе нужно отдохнуть, — сказал голос, — и залечить раны. Вероятно, когда он выстрелил, ты заслонил рукой глаза. К счастью для твоего зрения. Ты не в лучшей форме: брови и ресницы у тебя почти сгорели, а лицо похоже на кусок сырого мяса.
— Что мне делать? — тихо спросил я. — Вне стен монастыря я как младенец.
Он снова захохотал.
— Неплохо оснащенный младенец. Одежда. Деньги — пять тысяч имперских хроноров в сотенных банкнотах…
Я широко открыл глаза, а Силлер продолжал хохотать.
— В поясе, — объяснил он.
Я потянулся к поясу левой, здоровой рукой.
— Они там. Если бы я хотел их украсть, то не оставил бы тебя здесь, чтобы ты об этом беспокоился. Я всегда думаю, прежде чем сделать что-то. Этот наемник, которого ты раздел, был богатым человеком. Если это его доля за работу, то либо он, либо задание ценилось весьма высоко. Разве что ты ограбил сокровищницу Аббата.
Я хотел встать, но он толкнул меня обратно.
— Это неважно. Во всяком случае у тебя есть оружие, оно стоит самое малое пятьсот хроноров, солидный запас амуниции…
Он отогнул лацкан моей куртки, показав ряд тонких металлических трубок, вставленных в карманчики.
— Десять. Хватит на сотню одиночных выстрелов, десять очередей или одно настоящее извержение. Достаточно энергии, чтобы обогревать и освещать этот магазин десять лет кряду. По пятьдесят хроноров — если кому-то удастся добыть нечто подобное. Да, снаряжение у тебя превосходное.
— За деньги нельзя купить свободу, — сказал я. — И покой тоже.
— Ты бы очень удивился, если бы знал, что за них можно получить, если знать, куда пойти, как их потратить и как потом сохранить. Значит, тебе предстоит многому научиться. Немного знаний, масса жестокости и удачи, и, может, тебе удастся выжить.
«Выжить». Я содрогнулся, вспомнив лицо Агента.
— Мне не уйти от того, смуглого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Комната содрогнулась от взрыва, я пошатнулся, пытаясь добраться до пульта, но пол накренился под моими ногами. Чтобы не упасть, я схватился за спинку стула и подтянулся к пульту. Мне не хватало глаз, не хватало рук. Мерзавец из Собора бросил еще одну бомбу, маленькую, но невероятной разрушительной силы.
Я отправил карабин обратно в Собор и попытался найти стрелка. Единственным результатом была потеря зарядов и времени. Тогда я вновь занялся безголовым трупом. Белое тело сияло в темноте, взгляд мой метался от экрана к зеркалу и обратно. Я хотел стянуть с трупа брюки, проклинал их, мертвое тело и моду на слишком узкую одежду. Наконец я крепко ухватился за пояс и поднял труп. Что-то упало.
Голубой огонь лизнул стену над моей головой. Выпустив брюки, я с ужасом посмотрел в зеркало — отразившиеся в нем рука и карабин спрятались за углом. Таким образом он ничего со мной не сделает. Опасность была в другом: слишком увлекшись другими проблемами, я мог дать ему шанс взбежать по лестнице. Тогда мне конец.
Человек в Соборе поднял руку! Я промахнулся по ней, но он быстро убрал ее. Глядя в зеркало, я возился с брюками. Наконец они подались, я стащил их, как кожицу с апельсина, и положил рядом с собой. Теперь одежда у меня была, оставалось только выбраться.
Я прицелился в голого убийцу. Белую кожу пересекала темная полоса — широкий пояс. Одним движением расстегнув его, я выстрелил. Труп подскочил и превратился в черную, бесформенную массу. С большим трудом удалось мне сдержать рвотный позыв.
Вспышка застала врасплох последнего бандита, и он неосторожно высунулся из-за скамей, чтобы взглянуть на огонь и удушливый дым. Мой карабин передвинулся, плюнул огнем, и человек тяжело рухнул между скамьями. С меня было достаточно… достаточно убийств, достаточно крови, достаточно смерти и почти достаточно жизни.
Голубой огонь вновь лизнул стену над моей головой и вернул мне присутствие духа. Я поднял голову — на месте зеркала был белый прямоугольник, окруженный копотью. Вот когда я понял, насколько сильна жажда жизни. Я хотел жить, а это зависело от того, даст мне смуглый несколько минут или нет. Не на лестнице ли он? Нельзя забывать, что борьба еще не закончилась. Я вернул карабин из Собора — там он был уже не нужен — и встал, держа оружие высоко над головой, направляя ствол на лестницу. Подойдя к ней, я нажал на спуск, и карабин вздрогнул в моих руках. На ступенях не было ничего, кроме пламени.
Времени раздумывать не было, и я бросился к одежде, лежавшей на полу. Скинул рясу, поднял пояс, обернул его вокруг себя, соединил концы. Он свисал свободно, но времени на подгонку не было. Брюки тоже оказались велики. Впрочем, оно и к лучшему.
Прежде чем взяться за рубашку и куртку, я дважды выстрелил в сторону лестницы. Рубашка оказалась в обтяжку, куртка тоже. Кстати, куртка была бы еще теснее, если бы я сунул оружие во внутренний карман, но я держал его в руке.
Еще раз я залил огнем лестницу, потом подбежал к пульту и торопливо заработал рукоятками. Нужно было установить все очень точно. Идеально точно. Через машину должна была пройти максимальная энергия в минимально короткое время. Так, автоматическое управление. Последняя проверка заняла довольно много времени. Я определил место на полу, сунул оружие в карман и вытянул руку, чтобы нажать кнопку.
И тут услышал, как кто-то бежит по лестнице.
Вокруг потемнело. Последнее, что я запомнил, был черный убийца, прыгающий в сторону, чтобы уйти от выстрела из карабина, удивление в его глазах и пламя, охватившее меня и поглотившее свет.
4
Мне впервые снилось бегство, темнота, и тишина, и страх перед преследующими ступнями, ужасающе легкими, и жгучая боль в руке — только теперь я чувствовал ее и на лице, — выпускание уголька и стыд, и пустота…
Начало всегда было одинаково, только окончания разнились…
Я был слеп или мертв, или и то и другое вместе. Потом в темноте родился свет, голубой свет наверху и зеленый внизу, и я заметил, что лежу на лугу. Лицо мое болело не так сильно, потому что его лизало мягким языком четвероногое животное. Несмотря на боль, я встал, чтобы посмотреть, где нахожусь, и место показалось мне знакомым. Я не помнил названия, но это мне не мешало, ибо там был покой, а покою не нужно названия.
Из-за холма вышла девушка, у которой тоже не было имени, и это тоже было хорошо. Она шла по воздуху, потому что ступней у нее не было. Девушка улыбалась и, подходя ближе, подала мне руку. Тепло протекло вдоль моей руки волнами и разошлось по телу, и я почувствовал, что жив. И когда она наконец отняла руку, в моей ладони остался кристалл — невинный, прозрачный, таинственный.
Губы ее шевельнулись, но я не услышал ни звука.
— Что это? — спросил я.
Она удивилась, нетерпеливо пожала плечами и пальцем указала на свои уши. Губы ее снова шевельнулись.
Я должен был задать вопрос, должен был узнать ответ, но никак не мог вспомнить вопроса.
— Это жизнь? — спросил я, чтобы она не ушла. — Это надежда, свобода? А может, любовь?
Ее образ начал таять, и животные исчезали, и луг исчезал, а я лихорадочно пытался задержать ее.
— Стоит ли жить для этого? Стоит ли умереть? Но она лишь печально пожала плечами, продолжая медленно истаивать.
— Вернись! — крикнул я. — Вернись.
Она покачала головой… тихо, беспомощно.
— Я не знаю этой тайны! — крикнул я. — Не знаю, что это означает. Скажи мне. Скажи!..
Губы ее произнесли какое-то слово, но девушка была уже так далеко, что я не смог его понять, и опустил голову. Кристалла не было, а я был один, всегда один, навсегда один, один и в страхе…
Я открыл глаза и почувствовал, как чьи-то осторожные пальцы натирают мою правую руку каким-то жирным болеутоляющим. Голубоватый свет был приглушен, веки у меня словно свинцом налились, затылок болел. Какое-то лицо медленно склонилось надо мной, и в первый момент я подумал, что это лицо девушки, потому что оно было светлое, красивое и окружено светлыми волосами. Но, прищурившись, я увидел, что волосы короткие, а лицо принадлежит мужчине.
— Просыпаешься? — спросил мужчина звучным и спокойным голосом. — Так я и думал.
Я попытался встать.
— Мне нужно идти… — Губы мои болели, а голос звучал хрипло.
Мужчина положил руки мне на плечи и снова уложил. Надувной матрац прогнулся подо мной, и мужчина сел на край постели. Я осмотрелся. Комната была больше моей кельи, мебель — удобная и яркая, но без роскоши: матрац, на котором я лежал, несколько кресел, полка с какими-то древними книгами, портьеры, закрывающие все стены, за исключением одной открытой двери.
— Ты никуда не пойдешь, — мягко сказал мужчина. — Во всяком случае не сейчас. И не в таком состоянии.
Я успокоился, хотя и не до конца. Этот человек показался мне хорошим. Я никак не мог собраться с мыслями, но одно вспомнил.
— Это опасно, — прошептал я ему.
Он прищурился.
— Почему?
Приложив ладонь ко лбу, я поморщился, закрыл глаза и открыл их снова.
— Не могу вспомнить. Кто-то меня ищет. Наемник в черной одежде. Он хочет меня убить. И тебя тоже убьет.
Мужчина лениво улыбнулся.
— Это не так-то просто. Там, где я вырос, у нас было больше неприятностей, чем еды. С тех пор как я попал на Бранкузи, жизнь вполовину замедлила свой темп. Если бы ты был тем, кем выглядишь, — в глазах его запрыгали веселые огоньки, — то и вовсе не доставил бы мне хлопот. Ты был бы уже мертв.
— О чем ты?
— Ты одет как Свободный Агент, но ты не из них. У тебя слишком светлая кожа, слишком нежные руки. Одежда велика тебе в поясе и узка в плечах. Держу пари, что ты монах.
— Лучше сказать, был монахом, — ответил я, машинально подражая его речи. — А что такое Свободный Агент?
— Один из тех жестоких ловких парней, высокооплачиваемых наемников. Они свободны в выборе оружия и женщины, независимы от денег, им разрешено менять хозяев, если другой платит больше.
— Похоже, я убил троих из них, — сказал я, и это воспоминание заставило меня содрогнуться.
— Медаль новичка! — воскликнул мужчина, улыбаясь, но мне показалось, что в его голосе прозвучало уважение. — Еще несколько таких подвигов, и ты станешь мастером.
Внезапно я осознал ситуацию и приподнялся на локте.
— Где я? Ведь они могут?..
— Нет, разве что следили за тобой. — Мне показалось, он прищурился. — Я нашел тебя бредущим по улице, а потом ты потерял сознание. Полежи, отдохни, наберись сил. Я принес тебя сюда, но дальше тебе придется управляться самому.
Он вынул из коробки что-то белое и длинное и сунул в рот. Едкий сладковатый дым расплылся в воздухе, глаза мужчины заблестели. Я пригляделся к нему внимательнее и понял, что поначалу принял его за девушку не только из-за светлых волос. Кожа его была нежна, хотя и слегка загорела, губы ярче, чем обычно бывают у мужчин, а когда он встал, то показался мне маленьким и худым, хотя двигался с кошачьей ловкостью и видно было, что его тело таит в себе немалую силу.
— А что касается того, где ты, — сказал он, прохаживаясь по комнате и выпуская из узких ноздрей тонкие струйки дыма, — знай — в магазине Фреда Силлера, книготорговца. — Невеселая улыбка тронула его губы. — Книги для широких масс. Дела идут хуже некуда. Скажи, откуда у тебя это?
— Что? — осторожно спросил я.
— Эти ожоги на лице и руке.
Я поднял руку — она была красной и блестела от жира. Вот почему у меня болели лицо и рука.
— Один из них выстрелил в меня.
Силлер тихо свистнул.
— Это что-то новое. Ожоги от фламмера! Обычно не остается ничего.
— Я… я как раз уходил.
— Да уж. — Силлер поднял брови. — И очень торопился. Не помнишь?
— Не знаю, — неуверенно ответил я. — Немного. Помню, что меня зовут Дэн. Уильям Дэн. Я был послушником в монастыре. Девушка вошла в Собор, когда я нес там службу, вошла, скрываясь от четверых Свободных Агентов… А когда вышла, они отсекли ей ступни…
— Дальше, — нетерпеливо бросил он.
— Ты не понимаешь? — Голова у меня кружилась и болела, но я хотел ему это объяснить: — Они отсекли ей ступни и при этом улыбались.
— Да-да, я понял. — Его глаза казались увеличенными из-за дыма, плавающего между нами. — А что случилось потом?
Я беспомощно опустился на кровать и потер лоб ладонью, не обращая внимания на боль. Никого не интересовало самое важное. Постепенно, эпизод за эпизодом я вспоминал то, что случилось, но путано, неуверенно. А когда закончил, закрыл глаза.
— Больше ничего не помню.
Когда я снова взглянул на него, он смотрел на меня сквозь дым; глаза были большие, голубые, блестящие, как у лихорадочного больного.
— Зачем она пришла в Собор?.. Что принесла?.. Почему вышла?..
Я только качал головой.
— Не знаю… Не помню… Не знаю…
Наконец глаза и голос куда-то уплыли, и я погрузился в оцепенение, из которого меня вырвал хохот, звучавший, казалось, где-то далеко.
— Тебе нужно отдохнуть, — сказал голос, — и залечить раны. Вероятно, когда он выстрелил, ты заслонил рукой глаза. К счастью для твоего зрения. Ты не в лучшей форме: брови и ресницы у тебя почти сгорели, а лицо похоже на кусок сырого мяса.
— Что мне делать? — тихо спросил я. — Вне стен монастыря я как младенец.
Он снова захохотал.
— Неплохо оснащенный младенец. Одежда. Деньги — пять тысяч имперских хроноров в сотенных банкнотах…
Я широко открыл глаза, а Силлер продолжал хохотать.
— В поясе, — объяснил он.
Я потянулся к поясу левой, здоровой рукой.
— Они там. Если бы я хотел их украсть, то не оставил бы тебя здесь, чтобы ты об этом беспокоился. Я всегда думаю, прежде чем сделать что-то. Этот наемник, которого ты раздел, был богатым человеком. Если это его доля за работу, то либо он, либо задание ценилось весьма высоко. Разве что ты ограбил сокровищницу Аббата.
Я хотел встать, но он толкнул меня обратно.
— Это неважно. Во всяком случае у тебя есть оружие, оно стоит самое малое пятьсот хроноров, солидный запас амуниции…
Он отогнул лацкан моей куртки, показав ряд тонких металлических трубок, вставленных в карманчики.
— Десять. Хватит на сотню одиночных выстрелов, десять очередей или одно настоящее извержение. Достаточно энергии, чтобы обогревать и освещать этот магазин десять лет кряду. По пятьдесят хроноров — если кому-то удастся добыть нечто подобное. Да, снаряжение у тебя превосходное.
— За деньги нельзя купить свободу, — сказал я. — И покой тоже.
— Ты бы очень удивился, если бы знал, что за них можно получить, если знать, куда пойти, как их потратить и как потом сохранить. Значит, тебе предстоит многому научиться. Немного знаний, масса жестокости и удачи, и, может, тебе удастся выжить.
«Выжить». Я содрогнулся, вспомнив лицо Агента.
— Мне не уйти от того, смуглого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26