Но помощнику до этого нет никакого дела, и он настаивает. А президент к телефону подойти не может, хотя откуда-то — издалека — слышится его голос, будто бы повторяющий приказ. Что остается, по-твоему, делать человеку, командующему операцией?
— Понятия не имею. Сбрасывать бомбы в какое-нибудь пустынное место.
— Молодец. Он думает так же. И лихорадочно изучает карту прилегающих к Чечне пустынных калмыцких степей, и находит пятачок. И отдает приказ.
— Кирсану звонить будем? — интересуется кто-то из офицеров.
— Обойдется, — решает тот, кто принимает решения, будто срывая зло на всю нынешнюю власть на одном-единственном президенте. А может, располагая каким-то своими соображениями на этот счет. И будто бы все обошлось. Перегорело.
Но когда летчики докладывают о том, что груз сброшен, он с нечеловеческой силой бьет кулаком по столу — и тяжелый литой браслет от часов разлетается как дешевый браслетик из бисера. Такие вот шли в то время игры. Такие вот перетягивания каната. До выборов — 1996 года — того времени, когда новая поросль была бы уже вполне в состоянии претендовать и взять власть в стране в свои руки — оставалось два года. Эти ближайшие два года Ельцин устраивал всех.
— Потому что была цель.
— Разумеется.
— И эта цель называлась — нефть. Ну, или углеводороды в целом. За ширмами войн и политических переворотов некоторые люди должны были стать собственниками. Не так ли? С тем, чтобы потом — на определенных условиях поделиться и бла… бла… бла…
— Совершенно так.
— Но зачем такие сложности? 1993-й. Нефть — что-то около 7 долларов за баррель, месторождения просто не на что разрабатывать. Слушайте, я не нефтяник, но я хорошо помню, в каком состоянии тогда была отрасль. Еще лучше я знаю — так уж случилось, для вас это, верно, не секрет — людей, которых якобы готовили в те самые национальные промышленные и финансовые элиты. Чтобы потом — уже полюбовно договорившись с ними, получить желаемое. Так далеко они не считали, поверьте. Модным словечком тогда было «тема» — что означало возможность быстро и без особых затрат поднять приличные деньги. Чтобы немедленно забыть про тему, переключившись на другую.
— Это прекрасно, что вы так хорошо помните те времена и особенности национального бизнеса.
— Помню ли я? Хотите — к примеру — короткую и очень смешную историю, наглядно иллюстрирующую эти самые особенности?
— Ну, разумеется, хочу.
— Ну, так вот, в ту пору именно — было дело — мы боролись за лицензию на организацию мобильной связи на территории одной из бывших советских республик. Кроме нас там присутствовали еще турки, и, по-моему, французы. И, разумеется, предполагалась взятка.
Мы рассчитывали на миллион. То есть — мы готовы были ассигновать миллион. В действительности лицензия «тянула» на все десять. Притом — мы были абсолютно честны. В столицу республики я прилетела за месяц до официального тендера. И сразу же вступила в конфиденциальные переговоры с доверенным лицом тамошнего президента — вице-спикером местного парламента. Надо сказать, он был большой оригинал — встречи назначал в тенистом парке, окружавшем отель, неизменно — в половине восьмого утра. Два дня подряд, едва проснувшись и наскоро проглотив чашку кофе, я отправлялась на свидание. Косые лучи утреннего солнца насквозь пронизывали тенистые аллеи, пустынные в эти ранние часы. Доверенное лицо бережно поддерживало меня под руку — и так, будто счастливые любовники, которые никак не могут расстаться после бурной ночи, бродили мы под сенью раскидистых лип и пятнистых платанов. И говорили, близко сдвинув головы, почти шепотом. Не о любви, разумеется, совсем не о любви. Отнюдь. В первый же день я предложила «лицу» популярную в те годы схему цивилизованного получения взятки. В любой указанной им офшорной зоне — хоть в экзотическом Гибралтаре, хоть в неприметном Джерси, крохотном городишке на побережье Атлантики — двадцать минут полета из Лондона на маленьком самолете внутренних линий ВА — открывается счет. На чье угодно имя. На счет поступают деньги, однако банковское соглашение составлено таким образом, что воспользоваться ими новый клиент может только тогда, когда банк получит сообщение от лица, сделавшего вклад. Сообщение — понятно — поступает в тот момент, когда получатель полностью выполнит свои обязательства. Если же по истечении оговоренного срока сообщение не поступает — вклад навсегда остается в банке. Обман, таким образом, не выгоден никому. Все было просто, понятно даже школьнику — и безотказно работало на всей территории постсоветского пространства. И даже за его пределами. «Лицо» слушало внимательно, беззвучно шевелило губами, пытаясь в точности запомнить каждое слово, донести суть хозяину, ничего не напутав. На следующий день все повторилось с точностью до наоборот. «Лицо» старательно, как школьник, вызубривший вчерашний урок, пересказало мой вчерашний спич, сверяя каждый пункт схемы: «Я правильно понял? Вы это имели в виду? Все произойдет именно так?» Я терпеливо кивала — все так. И никак иначе. Через час, уставший, но, похоже, удовлетворенный вполне, он проводил меня до порога гостиницы, многозначительно обронив на прощание: «Это очень интересная схема. Очень. Думаю, наше сотрудничество будет плодотворным». Я позвонила Антону, в полной уверенности, что дело сладилось, велела предупредить банкира о предстоящей транзакции. И с удовольствием завалилась спать: утренние прогулки — признаться — изрядно выматывали. Поздним вечером «лицо» назначило новую встречу. Хронический недосып притупил внимание — явившись в треклятые семь тридцать на «наше» место, я не сразу заметила: он был явно не в своей тарелке.
Едва поздоровавшись, мой утренний собеседник начал мелко перебирать ногами, выписывая вокруг меня загадочные круги. Не взял — привычно — под локоток, не двинулся чинно вдоль прохладной аллеи. Что-то было не так. «Конкуренты!» — мысленно всполошилась я. И ошиблась.
— Мы с большим интересом изучили вашу схему, — он замолчал надолго, продолжая при этом странное движение по кругу.
— Вас что-то не устраивает?
— Нет, отчего же. Устраивает вполне… Вот только…
— Сумма?
— Да, — немедленно отозвался он.
Я вздохнула с облегчением. Слава богу, не конкуренты. А сумма — вопрос обсуждаемый. Мы готовы были удвоить, и даже утроить. К счастью, ничего этого я не сказала. Он заговорил первым.
— Понимаете, у нас выборы, — он заходил издалека. «Пятерка» — без энтузиазма подумала я. И снова ошиблась. — Деньги понадобятся скоро, причем — здесь и сейчас, как говорят психологи. Вы меня понимаете?
— Пока — не очень.
— Ваша схема, конечно, очень привлекательна. Но ситуация у нас, откровенно говоря, довольно сложная.
— А конкретнее?
— Сто тысяч. Наличными. И — вопрос решен. А? — он наконец остановился и просительно заглянул мне в глаза.
— Чего — сто? — вид у меня, надо полагать, был ошалелый.
— Долларов, конечно, не наших же тугриков. Но — в ближайшие дни. Вас устроит?
Нас устроило. Этим же вечером муж прилетел в уютную столицу с аккуратным кейсом, в котором — как кащеева смерть в утином яйце — лежали десять аккуратных пачек, по десять тысяч долларов каждая. Наш пропуск в мир одной из самых высокорентабельных — тогда — отраслей предпринимательства. Он прибыл сам, желая удостовериться, что я не сошла с ума. Такая история.
Такой был бизнес. И вы полагаете, что кто-то в этих условиях стал бы всерьез вкладываться в углеводороды? Кто-то рассчитывал так далеко и тонко. Не верю.
Я знаю — теперь, впрочем, вернее будет говорить — знала их всех как облупленных, как собственные семь пальцев. Впрочем, «семибанкирщина» — скорее некая страшилка, навеянная конкурентами по аналогии с семибоярщиной. На самом деле заметных — на ту пору — персонажей в бизнесе было больше. Не существенно. Но больше.
— Вероятно. И история действительно смешная. И показательная. Кстати, намного более показательная, чем кажется вам в первом приближении. Вы что именно — не затруднит повторить — так удачно приобрели за сто тысяч долларов?
— Лицензию на организацию сотовой связи формата GSM.
— Великолепно. Иными словами — пропуск в один из самых высокорентабельных и стабильных сегментов рынка IT. По сей — кстати — день. А еще — вы уж простите, но вы сами первой заговорили о том, что многое про вас мне известно, — ваш покойный супруг в то же примерно время приватизировал — сиречь получил в собственность — предприятие, именуемое несколькими годами раньше не иначе, как «флагман социалистической индустрии». И отчего-то не поступил с обретенным, как многие — не снес до основания, чтобы затем… непонятно — что. А медленно и шатко, но все же попытался наладить производство. А кто-то — снес. А кто-то вот также же, почти случайно и потрясающе выгодно, возможно, всего-то за пятьдесят тысяч долларов, купил у чиновного жулика нечто, что вскорости не только не принесло прибыли, но и потребовало вложений, которые для «счастливчика» оказались категорически разорительными.
— Но это бизнес. То самое первичное накопление, когда рискуешь и теряешь все или получаешь сторицей, и снова рискуешь.
— Верно. И мы уже говорили об этом. В России эта эпоха — случайных миллиардов — миновала стремительно, а вот уже на следующем этапе в дело включились незаметные люди. Вспомните, к примеру, разве не тогда ваш супруг заключил соглашение с крупным, британским — если я не ошибаюсь — адвокатским домом и аудиторской компанией… А кто-то этого не сделал. Или сделал, но с другими структурами и людьми.
— Но это слишком уж сильно смахивает на классическую теорию заговора. Некое мировое закулисье придирчиво выбирало — кому в России быть олигархом, а кому — кануть в пучине провального бизнеса?
— Ну, не так, разумеется. Утрируете. И утрируете сознательно. Процессы шли сами собой, объективно, согласно непреложным экономическим. И общая масса благополучно существовала и развивалась в этих процессах. Но в общей массе — были отдельные фигуры, которые представляли отдельный интерес. На будущее. Вот с ними работали — поверьте мне — более тщательно и тонко. А отбирали эти фигуры мальчики-кролики, прошедшие подготовку в лабораторных условиях. Под чутким руководством «единомышленников» — мы, кажется, сошлись на этом термине, дабы избежать шпионских страстей и пугалок.
— Они же — пока молодая поросль набирала вес и необходимые аксессуары, занимались операциями прикрытия.
— Гениально. Вам бы стоило попробовать себя на ниве шпионского романа.
— А что я — собственно — делаю?
— Вы — между прочим, с небывалым легкомыслием, практически не отдавая должного — поглощаете сейчас одно из самых искусных блюд этого заведения — «турнедо примадор» — мясо, приготовленное по усмотрению шефа. Кстати, готовьтесь: через несколько минут он выйдет в зал и устроит вам форменный допрос с пристрастием относительно самого мяса, его выбора, его искусства и кулинарных предпочтений вообще.
2003 ГОД. МОСКВА
Сначала мы подумывали о том, чтобы заказать еще бутылку вина, слишком уж занимательной становилась история. Но внезапно развеселившаяся было Лиза будто собралась и даже погрустнела.
— Давай не будем. Вернее, не сейчас. Самой хочется напиться, но приключения с мальчиком-геем уже близятся к завершению. А то, что я скажу тебе потом, требует ясных мозгов.
— Как скажешь. Но приключение-то чем-то закончилось?
— Чем-то страшно далеким от взаимоотношения полов, хотя — собственно, — не сложись этого дурацкого приключения, мы бы здесь не сидели. Ну, разумеется, я спросила его: почему? А вернее — зачем? К чему все эти ухаживания и публичные полуобъятия? И он ответил совершенно честно и прагматично, хотя и пытался изображать «страдания молодого Вертера». Не от любви ко мне, конечно, от того, что ориентация сильно осложняет его карьерное продвижение.
— Разве? Мне казалось — это теперь повсеместно и весьма способствует.
— Ну, в определенных кругах — наверное. Но педагогика. Элитарная гимназия, готовящая, ни много ни мало, будущее России. И потом Лемех — патологически консервативен. Он даже в постели устойчиво отдает предпочтение позе миссионера. А если вдруг получается иначе — кажется, чувствует себя отцом семейства, застигнутом в публичном доме. Честное слово.
— А… Девочек, ну как он их называет?
— Говядина? Уверена — то же, по тем же канонам. С тем же усердием. Ну, да бог с ним, с Лемехом. Можешь поверить — малыш меня разжалобил поначалу.
— Ну, разумеется. Столько лет в Европе — толерантность в крови.
— Нет, дело не в Европе, нам, посольским детям, в ту пору такую толерантность не прививали. Просто стало жалко — он по всему был талантлив, умен, и уж точно не собирался совращать мальчиков-гимназистов.
— И ты согласилась ему помочь.
— Ну, прежде всего — мерзость, которой меня напоили, кажется, продолжала действовать, но уже другим образом — мне уже не хотелось ни безудержного веселья, ни безудержного секса, — а только спокойного тихого сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Понятия не имею. Сбрасывать бомбы в какое-нибудь пустынное место.
— Молодец. Он думает так же. И лихорадочно изучает карту прилегающих к Чечне пустынных калмыцких степей, и находит пятачок. И отдает приказ.
— Кирсану звонить будем? — интересуется кто-то из офицеров.
— Обойдется, — решает тот, кто принимает решения, будто срывая зло на всю нынешнюю власть на одном-единственном президенте. А может, располагая каким-то своими соображениями на этот счет. И будто бы все обошлось. Перегорело.
Но когда летчики докладывают о том, что груз сброшен, он с нечеловеческой силой бьет кулаком по столу — и тяжелый литой браслет от часов разлетается как дешевый браслетик из бисера. Такие вот шли в то время игры. Такие вот перетягивания каната. До выборов — 1996 года — того времени, когда новая поросль была бы уже вполне в состоянии претендовать и взять власть в стране в свои руки — оставалось два года. Эти ближайшие два года Ельцин устраивал всех.
— Потому что была цель.
— Разумеется.
— И эта цель называлась — нефть. Ну, или углеводороды в целом. За ширмами войн и политических переворотов некоторые люди должны были стать собственниками. Не так ли? С тем, чтобы потом — на определенных условиях поделиться и бла… бла… бла…
— Совершенно так.
— Но зачем такие сложности? 1993-й. Нефть — что-то около 7 долларов за баррель, месторождения просто не на что разрабатывать. Слушайте, я не нефтяник, но я хорошо помню, в каком состоянии тогда была отрасль. Еще лучше я знаю — так уж случилось, для вас это, верно, не секрет — людей, которых якобы готовили в те самые национальные промышленные и финансовые элиты. Чтобы потом — уже полюбовно договорившись с ними, получить желаемое. Так далеко они не считали, поверьте. Модным словечком тогда было «тема» — что означало возможность быстро и без особых затрат поднять приличные деньги. Чтобы немедленно забыть про тему, переключившись на другую.
— Это прекрасно, что вы так хорошо помните те времена и особенности национального бизнеса.
— Помню ли я? Хотите — к примеру — короткую и очень смешную историю, наглядно иллюстрирующую эти самые особенности?
— Ну, разумеется, хочу.
— Ну, так вот, в ту пору именно — было дело — мы боролись за лицензию на организацию мобильной связи на территории одной из бывших советских республик. Кроме нас там присутствовали еще турки, и, по-моему, французы. И, разумеется, предполагалась взятка.
Мы рассчитывали на миллион. То есть — мы готовы были ассигновать миллион. В действительности лицензия «тянула» на все десять. Притом — мы были абсолютно честны. В столицу республики я прилетела за месяц до официального тендера. И сразу же вступила в конфиденциальные переговоры с доверенным лицом тамошнего президента — вице-спикером местного парламента. Надо сказать, он был большой оригинал — встречи назначал в тенистом парке, окружавшем отель, неизменно — в половине восьмого утра. Два дня подряд, едва проснувшись и наскоро проглотив чашку кофе, я отправлялась на свидание. Косые лучи утреннего солнца насквозь пронизывали тенистые аллеи, пустынные в эти ранние часы. Доверенное лицо бережно поддерживало меня под руку — и так, будто счастливые любовники, которые никак не могут расстаться после бурной ночи, бродили мы под сенью раскидистых лип и пятнистых платанов. И говорили, близко сдвинув головы, почти шепотом. Не о любви, разумеется, совсем не о любви. Отнюдь. В первый же день я предложила «лицу» популярную в те годы схему цивилизованного получения взятки. В любой указанной им офшорной зоне — хоть в экзотическом Гибралтаре, хоть в неприметном Джерси, крохотном городишке на побережье Атлантики — двадцать минут полета из Лондона на маленьком самолете внутренних линий ВА — открывается счет. На чье угодно имя. На счет поступают деньги, однако банковское соглашение составлено таким образом, что воспользоваться ими новый клиент может только тогда, когда банк получит сообщение от лица, сделавшего вклад. Сообщение — понятно — поступает в тот момент, когда получатель полностью выполнит свои обязательства. Если же по истечении оговоренного срока сообщение не поступает — вклад навсегда остается в банке. Обман, таким образом, не выгоден никому. Все было просто, понятно даже школьнику — и безотказно работало на всей территории постсоветского пространства. И даже за его пределами. «Лицо» слушало внимательно, беззвучно шевелило губами, пытаясь в точности запомнить каждое слово, донести суть хозяину, ничего не напутав. На следующий день все повторилось с точностью до наоборот. «Лицо» старательно, как школьник, вызубривший вчерашний урок, пересказало мой вчерашний спич, сверяя каждый пункт схемы: «Я правильно понял? Вы это имели в виду? Все произойдет именно так?» Я терпеливо кивала — все так. И никак иначе. Через час, уставший, но, похоже, удовлетворенный вполне, он проводил меня до порога гостиницы, многозначительно обронив на прощание: «Это очень интересная схема. Очень. Думаю, наше сотрудничество будет плодотворным». Я позвонила Антону, в полной уверенности, что дело сладилось, велела предупредить банкира о предстоящей транзакции. И с удовольствием завалилась спать: утренние прогулки — признаться — изрядно выматывали. Поздним вечером «лицо» назначило новую встречу. Хронический недосып притупил внимание — явившись в треклятые семь тридцать на «наше» место, я не сразу заметила: он был явно не в своей тарелке.
Едва поздоровавшись, мой утренний собеседник начал мелко перебирать ногами, выписывая вокруг меня загадочные круги. Не взял — привычно — под локоток, не двинулся чинно вдоль прохладной аллеи. Что-то было не так. «Конкуренты!» — мысленно всполошилась я. И ошиблась.
— Мы с большим интересом изучили вашу схему, — он замолчал надолго, продолжая при этом странное движение по кругу.
— Вас что-то не устраивает?
— Нет, отчего же. Устраивает вполне… Вот только…
— Сумма?
— Да, — немедленно отозвался он.
Я вздохнула с облегчением. Слава богу, не конкуренты. А сумма — вопрос обсуждаемый. Мы готовы были удвоить, и даже утроить. К счастью, ничего этого я не сказала. Он заговорил первым.
— Понимаете, у нас выборы, — он заходил издалека. «Пятерка» — без энтузиазма подумала я. И снова ошиблась. — Деньги понадобятся скоро, причем — здесь и сейчас, как говорят психологи. Вы меня понимаете?
— Пока — не очень.
— Ваша схема, конечно, очень привлекательна. Но ситуация у нас, откровенно говоря, довольно сложная.
— А конкретнее?
— Сто тысяч. Наличными. И — вопрос решен. А? — он наконец остановился и просительно заглянул мне в глаза.
— Чего — сто? — вид у меня, надо полагать, был ошалелый.
— Долларов, конечно, не наших же тугриков. Но — в ближайшие дни. Вас устроит?
Нас устроило. Этим же вечером муж прилетел в уютную столицу с аккуратным кейсом, в котором — как кащеева смерть в утином яйце — лежали десять аккуратных пачек, по десять тысяч долларов каждая. Наш пропуск в мир одной из самых высокорентабельных — тогда — отраслей предпринимательства. Он прибыл сам, желая удостовериться, что я не сошла с ума. Такая история.
Такой был бизнес. И вы полагаете, что кто-то в этих условиях стал бы всерьез вкладываться в углеводороды? Кто-то рассчитывал так далеко и тонко. Не верю.
Я знаю — теперь, впрочем, вернее будет говорить — знала их всех как облупленных, как собственные семь пальцев. Впрочем, «семибанкирщина» — скорее некая страшилка, навеянная конкурентами по аналогии с семибоярщиной. На самом деле заметных — на ту пору — персонажей в бизнесе было больше. Не существенно. Но больше.
— Вероятно. И история действительно смешная. И показательная. Кстати, намного более показательная, чем кажется вам в первом приближении. Вы что именно — не затруднит повторить — так удачно приобрели за сто тысяч долларов?
— Лицензию на организацию сотовой связи формата GSM.
— Великолепно. Иными словами — пропуск в один из самых высокорентабельных и стабильных сегментов рынка IT. По сей — кстати — день. А еще — вы уж простите, но вы сами первой заговорили о том, что многое про вас мне известно, — ваш покойный супруг в то же примерно время приватизировал — сиречь получил в собственность — предприятие, именуемое несколькими годами раньше не иначе, как «флагман социалистической индустрии». И отчего-то не поступил с обретенным, как многие — не снес до основания, чтобы затем… непонятно — что. А медленно и шатко, но все же попытался наладить производство. А кто-то — снес. А кто-то вот также же, почти случайно и потрясающе выгодно, возможно, всего-то за пятьдесят тысяч долларов, купил у чиновного жулика нечто, что вскорости не только не принесло прибыли, но и потребовало вложений, которые для «счастливчика» оказались категорически разорительными.
— Но это бизнес. То самое первичное накопление, когда рискуешь и теряешь все или получаешь сторицей, и снова рискуешь.
— Верно. И мы уже говорили об этом. В России эта эпоха — случайных миллиардов — миновала стремительно, а вот уже на следующем этапе в дело включились незаметные люди. Вспомните, к примеру, разве не тогда ваш супруг заключил соглашение с крупным, британским — если я не ошибаюсь — адвокатским домом и аудиторской компанией… А кто-то этого не сделал. Или сделал, но с другими структурами и людьми.
— Но это слишком уж сильно смахивает на классическую теорию заговора. Некое мировое закулисье придирчиво выбирало — кому в России быть олигархом, а кому — кануть в пучине провального бизнеса?
— Ну, не так, разумеется. Утрируете. И утрируете сознательно. Процессы шли сами собой, объективно, согласно непреложным экономическим. И общая масса благополучно существовала и развивалась в этих процессах. Но в общей массе — были отдельные фигуры, которые представляли отдельный интерес. На будущее. Вот с ними работали — поверьте мне — более тщательно и тонко. А отбирали эти фигуры мальчики-кролики, прошедшие подготовку в лабораторных условиях. Под чутким руководством «единомышленников» — мы, кажется, сошлись на этом термине, дабы избежать шпионских страстей и пугалок.
— Они же — пока молодая поросль набирала вес и необходимые аксессуары, занимались операциями прикрытия.
— Гениально. Вам бы стоило попробовать себя на ниве шпионского романа.
— А что я — собственно — делаю?
— Вы — между прочим, с небывалым легкомыслием, практически не отдавая должного — поглощаете сейчас одно из самых искусных блюд этого заведения — «турнедо примадор» — мясо, приготовленное по усмотрению шефа. Кстати, готовьтесь: через несколько минут он выйдет в зал и устроит вам форменный допрос с пристрастием относительно самого мяса, его выбора, его искусства и кулинарных предпочтений вообще.
2003 ГОД. МОСКВА
Сначала мы подумывали о том, чтобы заказать еще бутылку вина, слишком уж занимательной становилась история. Но внезапно развеселившаяся было Лиза будто собралась и даже погрустнела.
— Давай не будем. Вернее, не сейчас. Самой хочется напиться, но приключения с мальчиком-геем уже близятся к завершению. А то, что я скажу тебе потом, требует ясных мозгов.
— Как скажешь. Но приключение-то чем-то закончилось?
— Чем-то страшно далеким от взаимоотношения полов, хотя — собственно, — не сложись этого дурацкого приключения, мы бы здесь не сидели. Ну, разумеется, я спросила его: почему? А вернее — зачем? К чему все эти ухаживания и публичные полуобъятия? И он ответил совершенно честно и прагматично, хотя и пытался изображать «страдания молодого Вертера». Не от любви ко мне, конечно, от того, что ориентация сильно осложняет его карьерное продвижение.
— Разве? Мне казалось — это теперь повсеместно и весьма способствует.
— Ну, в определенных кругах — наверное. Но педагогика. Элитарная гимназия, готовящая, ни много ни мало, будущее России. И потом Лемех — патологически консервативен. Он даже в постели устойчиво отдает предпочтение позе миссионера. А если вдруг получается иначе — кажется, чувствует себя отцом семейства, застигнутом в публичном доме. Честное слово.
— А… Девочек, ну как он их называет?
— Говядина? Уверена — то же, по тем же канонам. С тем же усердием. Ну, да бог с ним, с Лемехом. Можешь поверить — малыш меня разжалобил поначалу.
— Ну, разумеется. Столько лет в Европе — толерантность в крови.
— Нет, дело не в Европе, нам, посольским детям, в ту пору такую толерантность не прививали. Просто стало жалко — он по всему был талантлив, умен, и уж точно не собирался совращать мальчиков-гимназистов.
— И ты согласилась ему помочь.
— Ну, прежде всего — мерзость, которой меня напоили, кажется, продолжала действовать, но уже другим образом — мне уже не хотелось ни безудержного веселья, ни безудержного секса, — а только спокойного тихого сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52