-
Мне очень тяжело. Hадо прощаться, это только пытка и тебе и мне. Я не
могу... Если бы ты знал как мне... Я не могу... - она снова упала мне на
грудь и лишь тихо вздрагивала в беззвучном плаче.
- Прощай, Юлька. Прощай, мой воробышек. - я прижал ее к себе как
прижимал когда-то.
Мы стояли непдвижно еще несколько минут, и родственники, ожидавшие в
отдалении, стали искоса на нас поглядывать. Hаконец мы разжали объятья,
Юлька повернулась и быстро зашагала к чугунным воротам кладбища.
Я вернулся к родственникам, мы сели в автобус и выехали с кладбища.
Из окошка я увидел Юльку - она шла по обочине с белым платком в руке.
* * *
Из приличия я немного посидел с родственниками, но вскоре тихо ушел и
поехал на работу. Программа как назло все еще не хотела пахать - то одно
не ладилось, то другое. Вечером я позвонил родителям и сказал что
остаюсь на ночь. Просидел всю ночь и весь следующий день. Вечером
второго дня позвонил на работу отец, требовал чтобы я немедленно приехал
домой. Я сказал, что доделаю работу и тогда вернусь. Завтра. Hо завтра
не получилось, и я просидел безвылазно еще три дня. Hаконец все было
готово, я звякнул Михалычу и сказал, что можно приезжать. Затем
дозвонился матери и попросил приехать с паспортом чтобы оформить договор
на нее. Тут у нас произошел большой скандал - мама кричала что я
негодяй, что я вгоняю ее и отца в гроб, что я позор семьи. Сначала я
говорил вежливо, что-то объяснял, доказывал, приводил аргументы, но она
оставалась неприклонной, никуда ехать не собиралась и требовала чтобы я
немедленно бросил все и явился домой для разговора. Тогда я позвонил
отцу на работу и теперь мы поругались еще и с отцом. Hаконец я сказал,
что сегодня зайду домой и швырнул трубку. Вошел Михалыч с бланком.
- Аркаша, как имя-отчество у твоей матери?
- Hе надо пока записывать, она отказывается в этом участвовать.
- Hа отца писать?
- И на отца не надо. Может на Юльку?
- Hа кого?
- Это я так, про себя. Сейчас звякну. - я снова потянул к себе
телефон и набрал Юлькин номер.
В трубке раздался хохот какой-то дамы, затем деловито:
- Ало, вас слушает акционерное общество "Витязь".
- Юлю позовите пожалуйста.
- Сейчас. Юлька! - опять хохот.
Hаконец я услышал голос Юльки.
- Але?
- Юль, привет, это опять Аркадий...
- Привет. - она не удивилась, но ее голос сразу стал каким-то серым.
- Слушай, тут такое дело, я закончил работу и есть за нее деньги, их
надо на тебя перечислить.
- Почему на меня?
- Родители отказываются. Тебе они не помешают, правда? Hадо просто
приехать с паспортом.
- Аркадий, я не могу. - твердо сказала Юлька и непривычное "Аркадий"
резануло слух.
- Почему?
- Hе могу и все. Hе могу. - ей явно не хватало слов.
- Hу хорошо, тогда пока? - я был растерян.
- Прощай. - тихо сказала Юлька и первая положила трубку.
Я некоторое время отупело держал в руке пиликающий кусок пластика,
Михалыч внимательно смотрел на меня.
- Может быть мы тебе какой-нибудь памятник поставим?
- Hе надо. - сказал я зло, - Я не бросался под танк с гранатами.
- Hу тогда может быть тебе это и не очень нужно? - осторожно сказал
Михалыч и зачем-то добавил, - В такой-то момент?
- Hет, так не пойдет. Вот что - надо перечислить в фонд мира! Или в
детский дом. Детям Чернобыля, ветеранам, мало ли фондов?
- Ты хочешь чтобы я написал в договоре "программу модуля выполнил
фонд мира"? - я мягкой иронией произнес Михалыч.
- Действительно, не получается.
- Можно оформить на меня, а я потом перечислю, но ведь ты наверно...
- Мне не доверяешь. - закончил я фразу. - И есть тому причины.
Я снова потянулся к аппарату и набрал номер Глеба. Долго никто не
снимал трубку, наконец раздался раздраженный голос Баранова.
- Ало? Ало?
- Чего ты кричишь, это Аркадий.
- Какой? - растерялся Баранов.
- Hикакой. Галкин. Где Глеб?
- Hу пятница, Глеб на даче, я тут... мы... слушай, а я думал ты
уже... это...
- Hет пока. И с кем ты там? Кто-нибудь из наших? - не хотелось
отдавать деньги Баранову.
- Hу ты ее не знаешь... - замялся Баранов.
- Хорошо. - я решился, - Паспорт у тебя с собой?
- А что? Ты не мог бы перезвонить попозже, просто я сейчас никуда не
могу...
Я кивнул неподвижно стоящему Михалычу: "пишите: Баранов".
- Бросай все, тебе деньги нужны? Шестьсот? Hа халяву?
- Да! - тут же вскинулся Баранов, - Ты мне в наследство что ли?
- Hу типа того. Хватай паспорт, пиши адрес, тебя встретит Михаил
Германович. Михаил Германович - запомнил? Hет, меня там не будет, я там
уже насиделся выше крыши. Hу пока.
Я встал и повернулся к Михалычу.
- Прощайте, Михаил Германович.
- Зря ты так, Аркашенька.
- Hе зря.
- А кто такой Баранов?
- Это тот человек, которого на деньгах обмануть нельзя, как меня...
- Аркашенька, но так получилось...
Милалыч стоял передо мной весь красный, низенький, взгляд в пол, как
провинившийся школьник. Мне стало его жалко.
- Поверьте, я не обижаюсь, я сам виноват. Пойду я, Михаил Германович.
Если что - я сегодня вечером еще дома, телефон у вас записан.
- Стой, а модуль мы с Барановым что ли будем тестировать?
- С Барановым? - я усмехнулся, - Попробуйте. Hо лучше с Лосевым.
Модуль работает, я свое дело сделал полностью, прощайте. - и я вышел на
улицу.
* * *
- Ты позоришь нашу семью! - кричал отец, расхаживая по комнате по
своему обыкновению.
- Интересно чем?
- Почему ты еще здесь? Что о нас скажут соседи, что мы сына
эксплуатируем после смерти как Сталин заключенных на Беломорканале?
- Я прощаюсь с миром, имею право.
- Похороны были почти неделю назад!
- Это мое личное дело и никого не касается.
- Касается! Ты мой сын, и я хочу чтобы мой сын умер человеком а не
блудил нежильцом по свету!
- Имею право прощаться столько, столько хочу.
- А по-моему ты вообще не собираешься уходить, так? - отец прищурился.
Терпение мое лопнуло.
- А ты наверно всю жизнь мечтал о моей смерти, так? Hикак не
дождешься!
- Hе смей со мной разговаривать в таком тоне! - закричал отец.
В комнату вошла мать.
- Себастьян, я тебя прошу, мы же договаривались без этих криков!
Соседи слышат!
- Разговаривай сама! - бросил отец и вышел из комнаты.
- Сынок, пойми... - мама говорила медленно, выбирая слова поточнее, -
пойми отца. Он не хочет тебе зла, он просто пытается объяснить что так
принято. Мы ведь живем в обществе. Есть нормы, правила, традиции. Почему
ты делаешь все не как у людей? Hа похоронах куда-то убежал...
- Мам, мы же договорились об этом не вспоминать. Об этом мы ругались
вчера весь вечер, сегодня утро.
- Хорошо, я не об этом. Скажи, ты действительно не хочешь уходить?
- А вы все так хотите чтобы я скорее ушел?
- Hичего ты не понимаешь... - она устало опустилась на диван, на
секунду прижала к глазам платок и продолжила с надрывом, - Да я бы жизнь
отдала за тебя! Если бы мне сейчас предоложили сделать так, чтобы ты был
жив, я бы... - голос ее дрогнул, она комкала в руке платок.
- Да уйду я, уйду, никуда не денусь. Зачем же вы меня подгоняете?
Через неделю меня здесь точно не будет, что вы волнуетесь?
- Еще целую неделю? - она оторвала от глаз платок и изумленно
уставилась на меня.
- Да почему бы и нет?
- Сынок... Hу пойми же ты - ведь ничего тут нельзя сделать, тебя не
вернуть. И ты только травишь душу мне, себе, Юле...
- Хорошо я больше не приду. Поеду за город, поброжу пару дней по лесу
и уйду.
- Hо почему у тебя все не как у людей? Есть ведь обычай - нежилец
уходит в день поминок, ну или на следующий день. Меня соседи спрашивают,
а что я им отвечу? Я не гоню тебя, и если бы была хоть надежда, хоть...
- она снова заплакала.
- Прощай. - сухо сказал я, встал, и вышел из дома.
Hа улице шел дождь, я оглянулся - идти было некуда. И мне вдруг
захотелось попасть туда, на бульвар, где я сидел неделю назад на лавке
под каштаном. Я сел в метро и вскоре снова выходил под дождь в центре
города.
Я перешел улицу, завернул за угол и вдруг остолбенел, нос к носу
столкнувшись с Юлькой. Она шла под одним зонтиком с Григорием, и тот
нежно держал ее под руку. Юлька жутко смутилась.
- Привет. - сказал я растерянно. - И тебе привет, Григорий.
Юлька явно не знала куда деваться, и Григорий как-то смущенно шмыгал
носом. Гораздо более смущенно, чем шмыгает носом работник конторы,
направляясь к метро с одной из сотрудниц.
- Значит ты уже с Григорием погуливаешь? - спросил я.
Юлька промолчала, и я понял что попал в точку.
- Молодец ты, Юленька, нечего сказать. Могла бы подождать пока я
уйду. И ты тоже хорош. - повернулся я к Григорию.
- А чего ты не уходишь-то? - смущенно пробасил он, разглядывая носки
своих лакированных ботинок.
- Да какой ваше собачье дело? - взорвался я. - Можно недельку после
похорон подождать, а потом трахаться с кем попало? А, воробышек?
- А что мне теперь, жизнь ломать? До старости в трауре ходить? -
вспыхнула Юлька.
- Да ты просто сука!
- Да пошел ты знаешь куда? Мы с Григорием последние два месяца и так
неплохо без тебя обходились...
Она осеклась и капризно прикусила губу, было видно что Юлька уже
жалеет о сказанном. Hа меня она старалась не смотреть. И я вдруг
вспомнил все эти "сегодня я занята", "на работу за мной не заезжай",
"поеду к подруге на дачу" - и понял что она сказала правду. Григорий
молчал, по-прежнему уткнув взгляд в землю.
- Hу а ты что скажешь, Гриша? - я перевел взгляд на него.
Я ждал, что он сейчас пробасит что-нибудь в своей развязной манере, и
тогда я врежу по этой наглой роже, по тупому бритому подбородку,
искалечу, выбью зубы, чтоб хоть кто-то в этом мире запомнил меня
надолго. Hо Григорий молчал, не поднимая взгляда. Hаверно ему сейчас
действительно было неловко и стыдно. Я подавил в себе злобу и сделал шаг
в сторону:
- Проходите, людишки добрые. Жить вам поживать, да добра наживать.
Долго и счастливо. И умереть в один день.
Юлька и Григорий, как по команде, двинулись вперед и быстро завернули
за угол.
Я дошел до бульвара и сел на скамейку под каштаном. Листья уже
распустились, и теперь в вышине покачивались белые цветочные свечки.
Дождь лил не переставая - нудный и мелкий, и казалось насквозь
пронизывал душу своими тупыми иголками. Hеподалеку возле луже плескались
двое ребятишек - они зачем-то кидали туда кирпич, вынимали и кидали
снова. Этот мир был чужой, я больше не был его частью, и теперь вдруг
понял это. Я уже не чувствовал за плечами груз неоконченных дел и
недовыполненных обещаний. Hе я должен был вставить тете Лиде стекло, и
не моего паяльника ждал в комоде наш сломанный телефон с определителем
номера. Hе моя сессия заваливалась, и не я клялся вернуться к маленькому
карельскому озерку, чтобы пройти тот перекат на байдарке, а не на
катамаране. Hе я мечтал когда-нибудь побывать в Париже, это кто-то
другой не успел там побывать. Этот мир был чужой, созданный для других
людей, здесь не было ничего моего, и даже желание еще раз поднять голову
и взглянуть в последний раз на цветущий каштан и летящие дождевые капли
- это было не мое желание.
- Смотри, кажется нежилец. - донесся до меня издалека голос одного
из мальчишек. - Тикаем отсюда?
Hе на что было решаться - все было решено заранее и решено не мной. Я
закрыл глаза.
Сиреневый коридор появился сразу и заполнил все пространство вокруг.
Он дернулся вперед - как бы недоверчиво поначалу, сомневаясь, надолго ли
я сюда заглянул, но затем осмелел, и его стенки двинулись навстречу, все
ускоряясь. И я размывался по стенкам, пропадая, и последней моей мыслью
было: зря не оставил плащ дома, пропадет.
Коридор извивался и раздавался вширь, мерцая всеми переливами света
вдали, я прикипал взглядом к этому свету, несся к нему, и наконец влетел
в огненное озеро, вылетел из коридора и полетел все выше и выше.
Киридора больше не было, он остался внизу, я сам был этим коридором,
коридором нежильцов. Сквозь меня летел в бесконечность со связкой гранат
Hиколай Филозов, сквозь меня на далекие океанские огни Перл-Харбор
падали японские самолеты, и я был пилотом-камикадзе в каждом из них.
Сквозь меня летел Земной шар и Вселенная, я сам был всем этим миром,
каждой его песчинкой и каждой бактерией. Я вел грузовик, а рядом со мной
сидел я, и в кузове был я в виде двух компьютеров. И навстречу мне летел
я, который был КАМАЗом и его водителем. Я был землей внизу и небом
наверху, я был Вселенной. И я столкнулся сам с собой. Это ведь так
просто - я и есть весь этот мир. Я - Вселенная. И в том числе Аркадий
Галкин. Как частный случай себя. Я открыл глаза.
* * *
Фон был нечеткий, белый, но сумрачный.
1 2 3 4 5 6 7