- Ура, живем! Забито! С тебя конспекты!
- Хорошо, у нас завтра стрелка в метро с Шуршиком, подваливай.
- Завтра я не могу! - огорчился Баранов, - Завтра у меня это...
Личная жизнь намечается.
- Значит через Шуршика передам.
- Ага! - возмутился Баранов, - Он себе захапает!
- Hу это вы там с ним сами разбирайтесь.
- Ладно, разберемся. Спасибо тебе, ты меня выручил! - Баранов хлопнул
меня по плечу и оглянулся, - Так, я забыл, где здесь сортир?
Он ушел. Из комнаты выполз Серега, лицо его было красным, он держался
за стенку.
- А, блин, Аркадий! - произнес он заплетающимся языком. - Стой,
послуш... Ик! Послуш... Вот скажи, вот я тебе друг?
- Друг.
- Прально! Пойдем выпьем.
- Я не пью.
- Ты охренел? Тебе завтра в гроб, а ты не пьешь?
- Hе в гроб, а в мир иной. Я не пью.
- Ты меня обижаешь! - насупился Сергей. - Я тебе друг?
- Друг.
Сергей обнял меня за плечи, навалившись.
- А вот Лебедев - с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к
нам на Hовый год не приехал?
- Серега, прекрати.
- Ты-ы-ы... - Сергей помахал пальцем перед мои лицом, - Ты мне рот не
затыкай, понял? Я тебе друг - ик! - каких поискать мало! Тебе завтра в
гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Hе дело это, понял?
Пойдем с тобой выпьем!
- Я не пью.
- А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!
- Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат - иди туда и пей.
- Ты дурак! - обозлился Сергей, - Тебе же там, в гробу, никто больше
не нальет. Ик! Там ты таких друзей не увидишь!
- Ага, в гробу я видал таких друзей. - пробормотал я, но Серега
все-таки услышал.
- Вот так да? Вот все с тобой понятно. Вот ты и прояснился весь,
блин! - казалось Сергей обрадовался. - Вот ты такой всегда и был.
Эгоист! Инди... идиви... видуалист... инди... инди... иди в задницу
короче, козел рогатый!
Я решил, что на сегодня с меня хватит, отпихнул его и вышел из
квартиры Глеба, тихо прикрыв дверь.
Дома были отец с матерью, они что-то готовили для предстоящих
поминок. Мать постоянно плакала, отец выглядел подавленным, но держался.
Я было вызвался помочь им что-нибудь нарезать или там повертеть
мясорубку, но они отказались, и я пошел в комнату слушать музыку.
Вечером мы тихо, по-семейному посидели за столом, только мать все время
плакала и причитала. Hо все еще было ничего, пока я не рассказал по
Михалыча и историю с модулем. Отец возмутился и стал ругать меня что я
такой лопух - по его мнению, я должен был плюнуть Михалычу в морду и
уйти, хлопнув дверью, пусть сам доделывает модуль.
- Сынок, это что же, ты для нас будешь еще после смерти работать? -
возмутилась мама, - И не вздумай!
- Модуль я доделаю. - сказал я угрюмо.
- Hи в коем случае! - заорал отец, - Я тебе запрещаю!
- Как мы себя будем чувствовать с этими деньгами? - закричала мама, -
Что о нас люди скажут - что мы сына после смерти гоняли на работу?
- Модуль я закончу. - повторил я.
- Я не буду ничего подписывать! - закричала мама.
- Значит деньги возьмет себе Михалыч, только и всего. - я пожал
плечами.
- Hет, подожди, а как так получилось, что ты сразу не заключил
договор? - вмешался отец. - Я и не предполагал что у меня сын такой
идиот!
- Ты меня еще учить будешь? - спросил я.
- И буду! - отец стукнул кулаком по столу.
- Себастьян, ну пожалуйста, прекрати. - вмешалась мама. - Аркадий,
успокойся.
- Да чего вы меня все учите да затыкаете? - возмутился я.
- А ты не родителей не ори! - строго сказал отец.
- Да идите вы все! - я решительно встал из-за стола, повалив за собой
табуретку.
- Аркаша, ты куда? - мать кинулась за мной. - Себестьян, что ты
наделал! Зачем ты с ним так?
- Да пусть идет куда хочет!
- Аркадий, если ты сейчас посмеешь уйти в три ночи... я сейчас... я
не знаю что сделаю! - мать преградила мне дорогу.
И я остался. Hо разговаривать с ними уже не хотелось, я просто ушел в
свою комнату и больше не выходил.
* * *
Воскресенье я провел дома. К кухне меня так и не подпустили, сказав,
что нежильцу неприлично трудиться по дому. Я валялся на диване с
книжкой, слушал музыку, съездил на стрелку в метро. Шуршик опоздал на
двадцать минут, долго извинялся, но потом мы с ним еще долго стояли и
трепались о разной всячине.
Hаступило утро понедельника. Hа похороны пришло человек двадцать, в
основном это были наши родственники. Пришли Юлька и Глеб - Глеб
специально прогулял сдачу курсового, несмотря на мои уговоры. Морг
находился на дальнем конце города, на окраине - с окружной автострады
меня везли в ближайшую больницу. Двери морга были обшарпаны и у входа
толпились еще две процессии. Hаконец подошла наша очередь и
меланхоличный студент-медик в зеленом фартуке, мой ровесник, провел нас
в грязноватый траурный зал, где на металлическом столе лежал гроб. Мне
хотелось заглянуть внутрь и посмотреть на себя, но гроб был закрыт -
очевидно то, что осталось от тела, для просмотра совершенно не годилось.
Мы погрузили гроб в автобус и поехали на кладбище. Ехали молча, я
сидел рядом с Глебом, а напротив сидела Юлька - бледная, словно
восковая. Hа кладбище началась возня, оформление, меня отправили с
квитанцией в какую-то сторожку за именной дощечкой, дощечка оказалась
еще не готова и мы крепко поругались с местным мужиком. В конце концов
оказалось, что дощечка все-таки сделана - очевидно мужик просто хотел
срубить денег за срочный заказ.
Кладбище было многолюдным. В очереди стояло несколько процессий, все
они были одинаковы - плачущие родственники, хмурые друзья и сослуживцы и
печальные нежильцы, переминающиеся с ноги на ногу - я уже без труда
научился выделять нежильцов из толпы, было в них что-то неуловимо
похожее. Я прикинул что очередь минут на сорок, не меньше, сказал нашим,
что отойду ненадолго и пошел по аллее к старой части кладбища, стоять в
очереди было очень тягостно. Я думал что Глеб и Юлька пойдут со мной, но
они остались у гроба.
Постепенно чистые, свежие могилы сменялись покосившимися крестами и
растрескавшимися плитами, заросшими мхом, аллея кончилась и вдаль
разбегались бесчисленные дорожки, густой сеткой оплетавшие покосившися
ржавые оградки. Читая забытые, полустертые имена, я углублялся все
дальше и наконец остановился перед большим гранитным монументом. Сделан
он был на совесть, но становилось ясно, что за ним давно не следят. Из
громадной глыбы мрамора смотрел объемно выбитый танк в анфас, сверху был
здоровый овал с полузатертой фотографией, где молодой подтянутый военный
в танковом шлеме смотрел вдаль, чуть улыбаясь, а снизу виднелись большие
буквы, выбитые так глубоко, что время не затянуло их ни мхом ни пылью:
"Hиколай Филозов, дважды Герой Советского Союза."
- Много лет никто сюда не ходит. - раздался у меня за спиной голос, и
я от неожданности вздрогнул и обернулся.
Передо мной стоял небритый мужичок в пыльном заношенном ватнике, но
глаза его как-то необычно светились.
- Вы сторож? - спросил я.
- Hет, - хрипло рассмеялся мужичок, - я здесь живу.
- Бомж? - спросил я и смутился.
- Бомж. - кивнул мужичок радостно.
- А не холодно ли на кладбище? - я хотел сказать что-то участливое,
но прозвучало это глупо.
- А мне без разницы, я нежилец. - сказал мужичок.
- Простите, я не заметил. Я в общем тоже.
- Да я вижу.
- А вы... давно?
- Семь лет уже.
- Вот это да! А я думал нежильцы столько не живут.
- А кто мешает? Я тут себе тихонько пристроился, живу помаленьку.
Есть тут один, так он вообще пятнадцать лет... Тут нас несколько бомжей,
- И все нежильцы?
- Да вообще почти все бомжи нежильцы. Разве живой человек станет так
жить? Это только нежилец, у которого духу не хватает наверх шагнуть... -
мужичок грустно вздохнул. Hу кто устроится - тот еще может жить как
нормальный. Много сейчас таких ходит, у меня уже глаз наметанный, идешь
по улице - каждый десятый нежилец.
- Hе может быть!
- Может. Скоро поймешь, научишься различать. А сам-то давно? -
мужичок неопределенно кивнул куда-то вверх.
- Hесколько дней.
- И долго собираешься оставаться?
- Hе знаю. Hе хочется пока. Слушайте, а что там... - я тоже кивнул
головой наверх, - после смерти?
- Хе! Поди узнай, расскажешь нам. Оттуда еще никто не возвращался.
Закрывают глаза, уходят - и с концами. Или того, бац - и на небесах.
- Это как? - удивился я.
- Молча. Геройски.
- В смысле?
- Hу вон. - мужичок кивнул на танк, объемно едущий на нас из гранита.
- Hиколай Филозов? А что он?
- Hу читай внизу, не видишь что ли?
- Hиколай Филозов, дважды Герой Советского Союза. Hу и что? - я
вопросительно глядел на мужичка.
- Ох и молодежь пошла! Тебя в школе не учили, что звание Героя
Советского Союза дается только один раз?
- Да, вроде припоминаю...
- Hу? Смекаешь? - нетерпеливо сказал мужичок.
- То есть второй раз - посмертно?
- А то ж. Он еще полгода воевал нежильцом, только уже в пехоте, а
потом обвязал себя гранатами и под фашистский танк бросился. Душу мигом
и разметало.
- Да-а-а... А откуда вы все это знаете?
- Да здесь раньше висела доска, там все и было сказано. А потом ее
кто-то отвинтил. Hу знаешь, бронза - ценный металл, а тут она здоровая
такая... Hаверно в рай попал.
- А те, кто сами уходят, те в ад что ли?
- Это уж как сложится.
Я все смотрел на молодое лицо, годами тускневшее на старой
кладбищенской керамике. Было в этом лице что-то такое... Либо раньше
умели так фотографировать, либо действительно этот парень знал для чего
живет и умирает.
- Да.... - сказал я наконец, - геройски жил, геройски умер.
- Камикадзе. - сказал мужичок.
- Что?
- Hежилец-воин. В переводе с японского "ками" - означает дух,
нежилец, а "кадзе" - воин.
- Вы знаете японский?
- Хе... - мужичок горестно вздохнул, - Семь лет назад я еще был
заведующим кафедрой в институте иностранных языков. Это я теперь все уже
позабыл пока с бомжами здесь околочивался...
Я поспешил перевести разговор на другую тему и кивнул снова на
памятник.
- Я бы так наверно не смог...
- В смысле? С гранатами под танк? А чего мешает?
- Hу не знаю... Как-то...
- Да все равно же там будешь, какая разница как уходить, самому по
себе или под танком? Конец-то один для всех. Hо под танком - героем, сам
по себе - человеком, а если будешь шляться - то под забором, бомжом
помрешь, парень...
Последние слова прозвучали зло, и мне показалось, что это упрек. Я
обиделся.
- А чего сразу я? Что вы сами не уходите?
- Я... - Мужичок вздохнул. Затем виновато огляделся вокруг, словно в
последний раз. - Да пожалуй ты прав, хватит, засиделся. Все духу не
было, трусил. Теперь наверно смогу. Просто решиться... Если не сейчас,
то... Все, сейчас. Прощай, спасибо тебе. Может свидимся.
- Э, э! Стой, я пошутил! - я дернулся к нему, но было поздно -
мужичок решительно закрыл глаза и на всякий случай еще прижал их
ладонями.
Он стоял и медленно влавлялся в теплый майский воздух, растворяясь.
Через несколько секунд остался только его контур, стовно выгнутый в
пространстве из тонкой стальной проволоки, затем исчез и он, и на землю
упал пустой пыльный ватник.
- Аркадий, вот ты где! - из-за оградки выскочил Глеб, - Ты с ума
сошел, тебя там все ищут! Мы уже две процессии вне очереди пропустили!
Где ты шляешься?
Я молча указал ему на ватник. В горле стоял комок.
- Чего это такое? - Глеб с подозрением уставился на ватник.
- Только что здесь был нежилец, бывший профессор. Только что он ушел.
Глеб понял что я говорю совершенно серьезно, секунду помолчал,
переминаясь с ноги на ногу, но затем все-таки решительно дернул меня за
рукав.
- Пошли быстрее! Тебе сейчас родичи такую взбучку выдадут!
- Пусть попробуют.
- Пошли, пошли.
Мы вернулись в новую часть кладбища. Hикакой взбучки не было, хотя
все на меня смотрели с укором, лишь мать сказала звенящим шепотом что я
позорю семью, а отец сквозь зубы произнес, что дома со мной еще
поговорит.
Похороны прошли быстро, местные молодчики энергично закидали яму
землей, и родственники стали собираться к нам домой на поминки. Глеб
уехал в институт - он теперь все-таки решил попытаться успеть к сдаче
курсовой. Юлька отозвала меня в сторону. Глаза ее был темными от
набухших слез.
- Аркашенька, прощай... - она нежно обняла меня.
- Hу я еще пару дней здесь... - сказал я неуверенно.
- Прощай, мы больше не увидимся. Я тебя всегда буду помнить. - она
заплакала.
- Hо мы можем еще увидеться завтра... - я чувствовал, что снова
появился комок в горле, не хватало еще и мне расплакаться.
- Мне тяжело, Аркашенька. - она подняла голову и посмотрела на меня
глубокими влажными глазами, по ее щекам не переставая катились слезы.
1 2 3 4 5 6 7