И все, что требуется, чтобы вызвать его к жизни, – это набрать на клавиатуре волшебное слово.
Бедевер расплылся в восхищенной улыбке.
– И что это за слово?
– Ага, – Туркин крутнулся на вращающемся стуле. – Здесь ты меня поймал. Но мы все же можем что-нибудь попробовать.
Бедевер слегка приуныл, но тут же воспрянул духом.
– Ну конечно! – сказал он. – Дай-ка я.
Он мягко спихнул Туркина со стула, сел сам и потер руки.
– Так всегда делают в офисах, – пояснил он, – когда чертова железяка начинает упрямиться, и из нее ничего не удается достать. Ну, ты, разумеется, не можешь этого… Ага, вот она!
Он нашел кнопку, которую искал, и нажал ее. Экран опустел; из щели сбоку выскочила дискета. Он вставил ее обратно, еще раз нажал кнопку и плашмя саданул ладонью по системному блоку.
Прошло некоторое время, в течение которого машина честила его на все корки своим машинным кодом; затем с экрана исчезли все знаки. Бедевер уже начал чувствовать себя полным идиотом, когда посреди экрана появилась одна-единственная строчка:
ЧЕРТ С ТОБОЙ, ТЫ ВЫИГРАЛ
– Есть! – воскликнул Бедевер. – Ну что ж, посмотрим.
Он одним пальцем набрал команду, и экран опять опустел.
– Что это ты… – начал Туркин, но Бедевер нетерпеливым движением прервал его.
ГОТОВ К ПЕРЕСЫЛКЕ
– Соберись с духом, – шепнул Бедевер. – Это может быть немного неприятно.
– Что значит – соберись с духом? Что там, черт побери, такое?
– Тс-с!
ПЕРЕСЫЛКА
Мир начал исчезать…
Вопрос «как люди раньше обходились без факсов?», к счастью, является чисто академическим.
Факсы были всегда; просто они назывались по-другому, и некоторые из экспериментальных моделей так же напоминали современные аппараты, как, скажем, пара жестянок из-под какао, связанных веревочкой, напоминает сотовый телефон.
В качестве примера можно упомянуть «пиролекс-IV турбо», который был в моде на Ближнем Востоке во времена египетского фараона Рамзеса II; он работал с помощью древнего прообраза оптоволокна, посредством которого собранные в пучок световые лучи передавались через верхние слои атмосферы в виде радиоволн, затем собирались с помощью примитивного преобразователя – каковым служили листья одной редкой разновидности пальмы, к настоящему времени давно уже вымершей, – и фокусировались в принимающем устройстве с помощью органической линзы, которая представляла собой цветок той же пальмы.
Факсы были, без сомнения, известны также римлянам, которые использовали их для связи с богами. Модель «лектор луциус», наиболее часто применявшаяся для этой цели, была надежной, но медленной: послание встраивалось в ДНК выводка священных цыплят, и для того, чтобы прочесть его, требовалось разрезать одного из этих цыплят, взятого наугад, и взглянуть на его внутренности.
В Альбионе использовались факсы, по принципу действия весьма близкие к современным; но после падения альбионского королевства страна вошла в период, известный историкам информационных технологий как «долгая темная зима почтовых открыток», в течение которого пользователям были доступны лишь рудиментарные виды факсов.
Исключением, разумеется, являлась Атлантида, где факсы были известны с самой глубокой древности; так что даже один из апокрифов Атлантической Апостолической Церкви, а именно «Евангелие от св. Невиля», начинается словами:
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и к тому времени, когда оно дошло до того конца линии, Слово было Брдг»,
благодаря чему можно предположить, что к тому времени, когда Евангелие было впервые сведено к записи, атланты уже использовали «марк IV-с».
Но в чем атланты переплюнули все остальные нации, использующие факсы, так это, разумеется, в способности пересылать нечто большее, чем просто факсимиле написанного слова…
– Беддерс?
Слово на мгновение повисло в пустоте, подобно тлеющему угольку, и затем угасло. Потом не было ничего, кроме слабого завывания ветра, дующего в межзвездных пространствах.
– Это ты, Тур?
Тот же эффект, разве что слово на этот раз полыхнуло бледно-голубым пламенем, потрескивая в разреженном воздухе, как бенгальский огонь.
– Ты где?
– Где-то здесь.
– Где это – «здесь», во имя всего святого?
– Откуда мне знать? Тур, что происходит?
И тут они оба ощутили послание, – ощутили, но не услышали или увидели. Послание гласило:
Не существует «здесь» или «там». Есть только информация.
Два бесплотных голоса принялись говорить в одно и то же время. Это было немного похоже на Ночь Гая Фокса с ее фейерверками и шутихами.
Заткнитесь оба и слушайте, – пришло послание. – Не существует «здесь» или «там», «верха» или «низа», «тебя», «меня», «их», «его», «ее», «теперь», «тогда», «истинного», «ложного», «толстого», «тонкого», «черного», «белого», «желтого», «зеленого», «живого», «мертвого». Существует только информация. Пересылаемая и пересылающая.
– Ну хорошо, – раздраженно промерцал голубой огонек, – пересылающая что?
– Вас.
Последовали несколько вспышек разгорающегося оранжевого пламени, и затем – взрыв практически нечленораздельной пиротехники. Из того, что большинство использованных выражений были чрезвычайно вульгарными, можно было вывести предположение, что здесь присутствует некая часть сэра Туркина.
– Посмотрите на это так, – предложило послание. – Вы же знаете, сколько весит золото, так? А любые деньги – это, грубо говоря, золото. Но вы ведь можете пересылать деньги телеграфом, не так ли? Ну вот.
Оранжевые огоньки вспыльчиво затрепетали было, но не пошли дальше недовольного мерцания. Затем все стало черно.
Два исполинских катка, выжевывающих из себя рулон бумаги; вот только это не бумага. Она имеет на одно измерение больше.
Сэр Туркин и сэр Бедевер возникли между катков в виде двухмерных силуэтов, шлепнулись снаружи и стали постепенно обретать форму, подобно надуваемым воздушным шарикам. Не раньше, чем процесс надувания был завершен, начали они оживать; но когда эта часть была завершена, Туркин, по крайней мере, выглядел более чем оживленным.
– Черт побери, – сказал он мрачно. – Никто еще не совал меня головой вперед в компьютерную сеть и уходил живым после этого. – Он закатал рукава и начал оглядываться в поисках кого-нибудь, с кем можно было бы разобраться на этот счет.
– Тур, – настойчиво прошептал Бедевер, стоявший сбоку.
– Чего тебе? – спросил Туркин не оборачиваясь. – Только не пытайся отговорить меня, Беддерс. Кто-то сегодня получит по голове за эти штучки, и…
– Тур!
– Чего тебе?
– Посмотри-ка вниз.
Туркин неохотно повиновался. Он увидел, что они стоят на чем-то вроде вспаханного поля. Почва была светло-красного цвета, как глина. Очень светлого. Почти розового.
– Тур, – сказал Бедевер. – Тур, мы стоим на чьем-то пальце!
Очень сложно приучить себя к действительно гигантским масштабам. Глаз может воспринять лишь определенное количество информации, а мозг может обработать лишь определенное количество того, что воспринято глазом. Вы должны быть способны дополнить эти данные изрядной долей воображения, если вам необходимо, к примеру, распознать в полосе земли двадцати пяти футов шириной чей-то палец.
– Ох, – тихо сказал Туркин, – и действительно.
– Добро пожаловать в Атлантиду, – промурлыкало послание. – Вы хотите, чтобы вас увеличили?
– Да, думаю, хотим, – сказал Бедевер, – правда ведь, Тур? Думается мне, это было бы чертовски неплохо, если для вас это не составит…
– В таком случае мы восстановим вас в немного меньшем масштабе – в особенности его. Согласны?
– Согласны.
Палец начал съеживаться, пока не превратился в часть ладони, которая тоже в свою очередь стала съеживаться, и съеживалась до тех пор, пока не получила возможность сомкнуться вокруг пальцев Бедевера в дружеском пожатии. Ладонь крепилась к руке, которая соединяла ее с кругленьким, голубоглазым, средних лет человечком в темно-сером костюме.
– Давайте сразу же проясним один вопрос, хорошо? – начал он, улыбаясь. – Здесь все делается как в цивилизованных странах. Никаких грубостей. Все санкции – сугубо экономического порядка. Это понятно? – он пристально взглянул на Туркина. Тот хрипло проворчал что-то и кивнул.
– Вот и прекрасно, – сказал кругленький человечек. – В таком случае, сэр, разрешите представиться. Меня зовут Иофон, а это, – здесь рыцари заметили еще одного точно такого же человечка, стоящего поодаль, – Паллас. Мы из службы Валютного контроля.
– Простите? – переспросил Бедевер.
Иофон улыбнулся.
– Мы находимся здесь, чтобы удостовериться, что ввозятся и вывозятся лишь дозволенные суммы в санкционированной валюте, – пояснил он. – В таких делах нельзя быть чересчур осторожным, знаете ли.
– Прошу прощения, – сказал Бедевер. Он за рукав оттащил Туркина в сторону и с минуту шептался с ним, затем вернулся к Иофону, который что-то писал на специальной дощечке, к которой крепился листок бумаги. – Мне кажется, здесь, возможно, имеет место некоторое недопонимание.
– Надеюсь, что это не так, – радостно отвечал Иофон. – Итак, теперь, если вы будете любезны сообщить мне ваши суммы, достоинство, номера и коды серий, я смогу без дальнейшего промедления выплатить вас в страну. Как видите, на вас здесь рассчитывают.
– Ну вот, – сказал Бедевер, – как я и говорил, некоторое недопонимание. Видите ли, мы не деньги, мы люди.
Иофон скорчил гримаску.
– Ничего страшного, сэр, – сказал он. – Люди принимаются более чем на двух биллионах рынков по всей галактике. Люди, простите за каламбур, хорошо идут. Просто распишитесь здесь, и мы внесем вас в дебет за считанные секунды. – Он протянул им свою дощечку. Бедевер слегка попятился.
– Мне кажется, вы не совсем поняли, – сказал он. – Мы не хотим, чтобы… чтобы нас выплачивали. Нам бы как-нибудь так… мимоходом. Нам просто нужно повидать кое-кого на предмет…
Второй человек – тот, которого назвали Палласом, – шагнул вперед. Его вид внушал какое-то чрезвычайно неуютное чувство. Как объяснял позже Бедевер, он производил впечатление человека, который может схватить вас за шиворот, засунуть вашу голову под пружину и захлопнуть на шее крышку кассы, ни разу не поколебавшись.
– Послушайте, сэр, – произнес он, – вас могут либо выплатить внутрь страны, либо… – он сделал рукой зловещий жест, – …выплатить наружу. Что вы выбираете?
К этому моменту Туркин окончательно потерял терпение. Он не был, мягко говоря, столь понятливым, как Бедевер, и по его представлениям ситуация выглядела так: им угрожали двое не очень молодых людей, более высокий из которых достигал ему лишь до нагрудного кармана. Оттолкнув Бедевера, он протиснулся вперед и схватил противника за отвороты пиджака.
Когда он пришел в себя, он лежал на полу лицом вниз. Что бы с ним ни случилось, это ему не понравилось. Бедевер, заметил он, все еще стоял на ногах, и на его лице было то самое выражение – «первый раз в жизни вижу этого человека», – которое он хорошо помнил еще со времен, когда они вместе учились в школе. Он застонал.
– Ну ладно, – произнес Паллас, – это решает дело. Возьмите их и положите на депозит.
Туркин застонал и ослабил пояс.
– Это бесчеловечно, вот что я скажу! – проговорил он. – Об этом что-то есть в Женевской Конвенции, как там – необычные или унижающие достоинство наказания?
– Кажется, это было в американской конституции, – отвечал Бедевер. Где-то в глубине камеры раздавался капающий звук. Так всегда обстоит с тюрьмами. Водопроводы здесь хуже, чем в отелях.
– Пятьдесят шесть фунтов за два дня! – разразился Туркин, показывая на свой живот, переливающийся через пояс и грозящий стечь на бедра. – Боже милосердный, – произнес он с горечью, – если это продлится еще немного, на меня даже носки перестанут налезать. А ведь, – в отчаянии добавил он, – они даже ни разу не дали нам поесть!
Бедевер печально кивнул. Сам он никогда не был особенно строен – он был из тех людей, которым достаточно лишь взглянуть на шоколадный торт, чтобы начать округляться в талии, – так что это не было для него такой уж катастрофой; но Туркин, как он знал, всегда немного фанатично относился к своей фигуре. Даже в школе, вспомнил он; хотя вряд ли там существовала серьезная угроза растолстеть на полбуханке хлеба и кружке выдохшегося меда в день. Он улыбнулся слабой – и, поскольку в камере было абсолютно темно, бесполезной – улыбкой, и попытался придумать что-нибудь вдохновляющее для своего друга. У него ничего не вышло.
В том, чтобы быть положенным на депозитный счет, нет ничего веселого. Спросите у пятифунтовой банкноты.
Бедевер слегка пошевелился на соломе, к своему беспокойству обнаружив, что его стало гораздо больше, чем он привык, и что от него требуется довольно большое усилие уже для того, чтобы передвинуть эту массу с места на место.
– Откуда нам знать, может быть, мы все же можем сделать что-нибудь толковое. Давай-ка на минутку сядем и подумаем, хорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Бедевер расплылся в восхищенной улыбке.
– И что это за слово?
– Ага, – Туркин крутнулся на вращающемся стуле. – Здесь ты меня поймал. Но мы все же можем что-нибудь попробовать.
Бедевер слегка приуныл, но тут же воспрянул духом.
– Ну конечно! – сказал он. – Дай-ка я.
Он мягко спихнул Туркина со стула, сел сам и потер руки.
– Так всегда делают в офисах, – пояснил он, – когда чертова железяка начинает упрямиться, и из нее ничего не удается достать. Ну, ты, разумеется, не можешь этого… Ага, вот она!
Он нашел кнопку, которую искал, и нажал ее. Экран опустел; из щели сбоку выскочила дискета. Он вставил ее обратно, еще раз нажал кнопку и плашмя саданул ладонью по системному блоку.
Прошло некоторое время, в течение которого машина честила его на все корки своим машинным кодом; затем с экрана исчезли все знаки. Бедевер уже начал чувствовать себя полным идиотом, когда посреди экрана появилась одна-единственная строчка:
ЧЕРТ С ТОБОЙ, ТЫ ВЫИГРАЛ
– Есть! – воскликнул Бедевер. – Ну что ж, посмотрим.
Он одним пальцем набрал команду, и экран опять опустел.
– Что это ты… – начал Туркин, но Бедевер нетерпеливым движением прервал его.
ГОТОВ К ПЕРЕСЫЛКЕ
– Соберись с духом, – шепнул Бедевер. – Это может быть немного неприятно.
– Что значит – соберись с духом? Что там, черт побери, такое?
– Тс-с!
ПЕРЕСЫЛКА
Мир начал исчезать…
Вопрос «как люди раньше обходились без факсов?», к счастью, является чисто академическим.
Факсы были всегда; просто они назывались по-другому, и некоторые из экспериментальных моделей так же напоминали современные аппараты, как, скажем, пара жестянок из-под какао, связанных веревочкой, напоминает сотовый телефон.
В качестве примера можно упомянуть «пиролекс-IV турбо», который был в моде на Ближнем Востоке во времена египетского фараона Рамзеса II; он работал с помощью древнего прообраза оптоволокна, посредством которого собранные в пучок световые лучи передавались через верхние слои атмосферы в виде радиоволн, затем собирались с помощью примитивного преобразователя – каковым служили листья одной редкой разновидности пальмы, к настоящему времени давно уже вымершей, – и фокусировались в принимающем устройстве с помощью органической линзы, которая представляла собой цветок той же пальмы.
Факсы были, без сомнения, известны также римлянам, которые использовали их для связи с богами. Модель «лектор луциус», наиболее часто применявшаяся для этой цели, была надежной, но медленной: послание встраивалось в ДНК выводка священных цыплят, и для того, чтобы прочесть его, требовалось разрезать одного из этих цыплят, взятого наугад, и взглянуть на его внутренности.
В Альбионе использовались факсы, по принципу действия весьма близкие к современным; но после падения альбионского королевства страна вошла в период, известный историкам информационных технологий как «долгая темная зима почтовых открыток», в течение которого пользователям были доступны лишь рудиментарные виды факсов.
Исключением, разумеется, являлась Атлантида, где факсы были известны с самой глубокой древности; так что даже один из апокрифов Атлантической Апостолической Церкви, а именно «Евангелие от св. Невиля», начинается словами:
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и к тому времени, когда оно дошло до того конца линии, Слово было Брдг»,
благодаря чему можно предположить, что к тому времени, когда Евангелие было впервые сведено к записи, атланты уже использовали «марк IV-с».
Но в чем атланты переплюнули все остальные нации, использующие факсы, так это, разумеется, в способности пересылать нечто большее, чем просто факсимиле написанного слова…
– Беддерс?
Слово на мгновение повисло в пустоте, подобно тлеющему угольку, и затем угасло. Потом не было ничего, кроме слабого завывания ветра, дующего в межзвездных пространствах.
– Это ты, Тур?
Тот же эффект, разве что слово на этот раз полыхнуло бледно-голубым пламенем, потрескивая в разреженном воздухе, как бенгальский огонь.
– Ты где?
– Где-то здесь.
– Где это – «здесь», во имя всего святого?
– Откуда мне знать? Тур, что происходит?
И тут они оба ощутили послание, – ощутили, но не услышали или увидели. Послание гласило:
Не существует «здесь» или «там». Есть только информация.
Два бесплотных голоса принялись говорить в одно и то же время. Это было немного похоже на Ночь Гая Фокса с ее фейерверками и шутихами.
Заткнитесь оба и слушайте, – пришло послание. – Не существует «здесь» или «там», «верха» или «низа», «тебя», «меня», «их», «его», «ее», «теперь», «тогда», «истинного», «ложного», «толстого», «тонкого», «черного», «белого», «желтого», «зеленого», «живого», «мертвого». Существует только информация. Пересылаемая и пересылающая.
– Ну хорошо, – раздраженно промерцал голубой огонек, – пересылающая что?
– Вас.
Последовали несколько вспышек разгорающегося оранжевого пламени, и затем – взрыв практически нечленораздельной пиротехники. Из того, что большинство использованных выражений были чрезвычайно вульгарными, можно было вывести предположение, что здесь присутствует некая часть сэра Туркина.
– Посмотрите на это так, – предложило послание. – Вы же знаете, сколько весит золото, так? А любые деньги – это, грубо говоря, золото. Но вы ведь можете пересылать деньги телеграфом, не так ли? Ну вот.
Оранжевые огоньки вспыльчиво затрепетали было, но не пошли дальше недовольного мерцания. Затем все стало черно.
Два исполинских катка, выжевывающих из себя рулон бумаги; вот только это не бумага. Она имеет на одно измерение больше.
Сэр Туркин и сэр Бедевер возникли между катков в виде двухмерных силуэтов, шлепнулись снаружи и стали постепенно обретать форму, подобно надуваемым воздушным шарикам. Не раньше, чем процесс надувания был завершен, начали они оживать; но когда эта часть была завершена, Туркин, по крайней мере, выглядел более чем оживленным.
– Черт побери, – сказал он мрачно. – Никто еще не совал меня головой вперед в компьютерную сеть и уходил живым после этого. – Он закатал рукава и начал оглядываться в поисках кого-нибудь, с кем можно было бы разобраться на этот счет.
– Тур, – настойчиво прошептал Бедевер, стоявший сбоку.
– Чего тебе? – спросил Туркин не оборачиваясь. – Только не пытайся отговорить меня, Беддерс. Кто-то сегодня получит по голове за эти штучки, и…
– Тур!
– Чего тебе?
– Посмотри-ка вниз.
Туркин неохотно повиновался. Он увидел, что они стоят на чем-то вроде вспаханного поля. Почва была светло-красного цвета, как глина. Очень светлого. Почти розового.
– Тур, – сказал Бедевер. – Тур, мы стоим на чьем-то пальце!
Очень сложно приучить себя к действительно гигантским масштабам. Глаз может воспринять лишь определенное количество информации, а мозг может обработать лишь определенное количество того, что воспринято глазом. Вы должны быть способны дополнить эти данные изрядной долей воображения, если вам необходимо, к примеру, распознать в полосе земли двадцати пяти футов шириной чей-то палец.
– Ох, – тихо сказал Туркин, – и действительно.
– Добро пожаловать в Атлантиду, – промурлыкало послание. – Вы хотите, чтобы вас увеличили?
– Да, думаю, хотим, – сказал Бедевер, – правда ведь, Тур? Думается мне, это было бы чертовски неплохо, если для вас это не составит…
– В таком случае мы восстановим вас в немного меньшем масштабе – в особенности его. Согласны?
– Согласны.
Палец начал съеживаться, пока не превратился в часть ладони, которая тоже в свою очередь стала съеживаться, и съеживалась до тех пор, пока не получила возможность сомкнуться вокруг пальцев Бедевера в дружеском пожатии. Ладонь крепилась к руке, которая соединяла ее с кругленьким, голубоглазым, средних лет человечком в темно-сером костюме.
– Давайте сразу же проясним один вопрос, хорошо? – начал он, улыбаясь. – Здесь все делается как в цивилизованных странах. Никаких грубостей. Все санкции – сугубо экономического порядка. Это понятно? – он пристально взглянул на Туркина. Тот хрипло проворчал что-то и кивнул.
– Вот и прекрасно, – сказал кругленький человечек. – В таком случае, сэр, разрешите представиться. Меня зовут Иофон, а это, – здесь рыцари заметили еще одного точно такого же человечка, стоящего поодаль, – Паллас. Мы из службы Валютного контроля.
– Простите? – переспросил Бедевер.
Иофон улыбнулся.
– Мы находимся здесь, чтобы удостовериться, что ввозятся и вывозятся лишь дозволенные суммы в санкционированной валюте, – пояснил он. – В таких делах нельзя быть чересчур осторожным, знаете ли.
– Прошу прощения, – сказал Бедевер. Он за рукав оттащил Туркина в сторону и с минуту шептался с ним, затем вернулся к Иофону, который что-то писал на специальной дощечке, к которой крепился листок бумаги. – Мне кажется, здесь, возможно, имеет место некоторое недопонимание.
– Надеюсь, что это не так, – радостно отвечал Иофон. – Итак, теперь, если вы будете любезны сообщить мне ваши суммы, достоинство, номера и коды серий, я смогу без дальнейшего промедления выплатить вас в страну. Как видите, на вас здесь рассчитывают.
– Ну вот, – сказал Бедевер, – как я и говорил, некоторое недопонимание. Видите ли, мы не деньги, мы люди.
Иофон скорчил гримаску.
– Ничего страшного, сэр, – сказал он. – Люди принимаются более чем на двух биллионах рынков по всей галактике. Люди, простите за каламбур, хорошо идут. Просто распишитесь здесь, и мы внесем вас в дебет за считанные секунды. – Он протянул им свою дощечку. Бедевер слегка попятился.
– Мне кажется, вы не совсем поняли, – сказал он. – Мы не хотим, чтобы… чтобы нас выплачивали. Нам бы как-нибудь так… мимоходом. Нам просто нужно повидать кое-кого на предмет…
Второй человек – тот, которого назвали Палласом, – шагнул вперед. Его вид внушал какое-то чрезвычайно неуютное чувство. Как объяснял позже Бедевер, он производил впечатление человека, который может схватить вас за шиворот, засунуть вашу голову под пружину и захлопнуть на шее крышку кассы, ни разу не поколебавшись.
– Послушайте, сэр, – произнес он, – вас могут либо выплатить внутрь страны, либо… – он сделал рукой зловещий жест, – …выплатить наружу. Что вы выбираете?
К этому моменту Туркин окончательно потерял терпение. Он не был, мягко говоря, столь понятливым, как Бедевер, и по его представлениям ситуация выглядела так: им угрожали двое не очень молодых людей, более высокий из которых достигал ему лишь до нагрудного кармана. Оттолкнув Бедевера, он протиснулся вперед и схватил противника за отвороты пиджака.
Когда он пришел в себя, он лежал на полу лицом вниз. Что бы с ним ни случилось, это ему не понравилось. Бедевер, заметил он, все еще стоял на ногах, и на его лице было то самое выражение – «первый раз в жизни вижу этого человека», – которое он хорошо помнил еще со времен, когда они вместе учились в школе. Он застонал.
– Ну ладно, – произнес Паллас, – это решает дело. Возьмите их и положите на депозит.
Туркин застонал и ослабил пояс.
– Это бесчеловечно, вот что я скажу! – проговорил он. – Об этом что-то есть в Женевской Конвенции, как там – необычные или унижающие достоинство наказания?
– Кажется, это было в американской конституции, – отвечал Бедевер. Где-то в глубине камеры раздавался капающий звук. Так всегда обстоит с тюрьмами. Водопроводы здесь хуже, чем в отелях.
– Пятьдесят шесть фунтов за два дня! – разразился Туркин, показывая на свой живот, переливающийся через пояс и грозящий стечь на бедра. – Боже милосердный, – произнес он с горечью, – если это продлится еще немного, на меня даже носки перестанут налезать. А ведь, – в отчаянии добавил он, – они даже ни разу не дали нам поесть!
Бедевер печально кивнул. Сам он никогда не был особенно строен – он был из тех людей, которым достаточно лишь взглянуть на шоколадный торт, чтобы начать округляться в талии, – так что это не было для него такой уж катастрофой; но Туркин, как он знал, всегда немного фанатично относился к своей фигуре. Даже в школе, вспомнил он; хотя вряд ли там существовала серьезная угроза растолстеть на полбуханке хлеба и кружке выдохшегося меда в день. Он улыбнулся слабой – и, поскольку в камере было абсолютно темно, бесполезной – улыбкой, и попытался придумать что-нибудь вдохновляющее для своего друга. У него ничего не вышло.
В том, чтобы быть положенным на депозитный счет, нет ничего веселого. Спросите у пятифунтовой банкноты.
Бедевер слегка пошевелился на соломе, к своему беспокойству обнаружив, что его стало гораздо больше, чем он привык, и что от него требуется довольно большое усилие уже для того, чтобы передвинуть эту массу с места на место.
– Откуда нам знать, может быть, мы все же можем сделать что-нибудь толковое. Давай-ка на минутку сядем и подумаем, хорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44