Доктор повернулась к нему и стала объяснять:
– Мы беспокоились, как бы у нее не развилось малокровие, потому что анализы показывали недостаток красных кровяных телец. Теперь же по всему видно, что дело идет на поправку.
Торнберг прекрасно разбирался в людях и сразу сообразил, что доктор Шепард знает что-то еще, но не очень-то расположена об этом рассказывать, поэтому предложил напрямую:
– Давайте выкладывайте все до конца, доктор. Я приехал сюда не для того, чтобы меня тут обхаживали или вешали мне лапшу на уши.
– Разумеется, не для этого, – согласилась она. – В последнее время количество белых кровяных телец в крови вашей супруги несколько повысилось. Но, само по себе, из-за этого не следует слишком волноваться.
"А что, все врачи должны напускать туману и стараться помягче разъяснять свои же диагнозы?" – подумалось ему.
– По сути дела, – продолжала она, – мы надеемся, что это свидетельствует всего лишь о какой-то незначительной инфекции.
– Но определенно вам пока ничего не известно?
– Нет, мистер Конрад, не известно. Вы, должно быть, знаете, что это пока для всех нас... э-э... как бы сказать... неисследованная территория. А учитывая конечные результаты предыдущих экспериментов...
Торнберг шагнул к ней и бесцеремонно перебил:
– Вам бы следовало знать, что самое важное здесь – время.
– Да, да, я понимаю.
– Понимаете? – насмешливо хмыкнул Торнберг. – Пудрите мне мозги всякими тут медицинскими паллиативами. Наговорили разной чепухи. Доктор, я уже давно вынашиваю мечту найти такой эликсир, который подействовал бы на меня так, будто я хлебнул вина из святого Грааля. А чего по сей день мы добились? Только такого вина, которое, как в той легенде, дает жизнь и тут же отбирает ее. Мертвого тупика – вот чего! – Он подумал о Тиффани, прекрасная смуглая загорелая кожа которой отсвечивала под тонким слоем лосьона. – И все же я еще не опустил руки. В моем возрасте человеку нужно заразиться какой-нибудь великолепной идеей, – он пристально посмотрел на доктора Шепард. – Я хоть и старею, но с ума еще не спятил. У вас достаточно мудрости, чтобы всегда помнить об этом.
– Я помню, сэр. – Глубоко вздохнув, она снова повернулась к экрану компьютера. – Мне хотелось бы обратить ваше внимание вот на эту диаграмму.
Торнберг знал более или менее хорошо, что ему нужно. Он лично распорядился, чтобы сотрудники клиники приступили к разработке рациональных лекарств. Это означало, что вместо лабораторных методов проб и ошибок они должны создавать новые лекарства, прежде всего определить молекулярную структуру болезни или непонятного явления, которое нужно излечить, а затем на специально сконструированном для этого компьютере воссоздать эту структуру, причем полностью, со всеми особенностями и характерными чертами. Такой подход позволяет построить на экране специфический ингибитор, предназначенный для исследований изучаемых молекул и позволяющий проводить такие исследования без вредных последствий.
В данном случае научные сотрудники клиники бились над созданием вещества, которое оказывало бы на человеческий организм особое воздействие. Отчасти они уже достигли кое-чего, разработав искусственный инсулиновый заменитель "фактор-!". Поскольку молекулярное строение вещества невозможно разглядеть даже в самый мощный электронный микроскоп, исследователи клиники разработали метод выращивания гормонов в кристаллизованной форме. Бомбардируя их концентрированными рентгеновскими лучами, они смогли получить преломленную увеличенную модель молекулярной структуры и заложили ее в программу компьютера.
Результат их просто ошеломил. Оказалось, что в гормонах имеются "пустые места", расположенные на определенных расстояниях друг от друга, где, как убеждены ученые, ранее находились другие, пока неизвестные элементы. Иначе говоря, они полагают, что инсулиноподобный искусственный фермент "фактор-1", взятый у отдельных людей, неполноценен. По истечении времени гормоны каким-то образом видоизменяются, как изменяется и сам человек. Теперь перед исследователями стоит задача найти выпавшее из структуры звено.
– Вот так выглядит фермент, который, как мы полагаем, обладает наибольшей потенцией. Именно его вводили вашей супруге.
Пальцы доктора Шепард быстро пробежали по кнопкам клавиатуры, и Торнберг увидел на экране желтоватую ромбовидную фигуру, которая должна входить в "пустое место" в фиолетовой, красной и зеленой сетке, показывающей структуру искусственного гормона "фактор-1".
– Видите, как ромб прекрасно подходит сюда, – пояснила доктор Шепард. – Ферменты входят в гормоны, как намагниченные. – Она встала. – И они в определенной мере срабатывают. Мы уверены, что они действуют, и вы тоже знаете, потому что видели собственными глазами разительные перемены у вашей жены. – Она сунула руки в карманы своего халата и вздохнула. – К сожалению, мы полагаем, что вернулись к той же самой проблеме, над которой бились, когда получили первые ферменты, породившие у нас столько надежд. Этот медикамент, как и все другие, недолговечен. То есть его эффективность быстро, устойчивыми темпами снижается. А поскольку такое явление неуклонно происходит, то, как мы считаем, могут неизбежно возникнуть отрицательные побочные эффекты.
– Увеличивается число белых кровяных телец?
Доктор Шепард прямо посмотрела ему в глаза.
– Мы должны проверять Тиффани каждый день, поэтому считаю, что ей лучше всего лечь в клинику сейчас же.
Торнберг смотрел, как медленно гаснет экран наисовременнейшего и, стало быть, наилучшего компьютера – совсем как живое существо.
"Вода, вода, повсюду вода, – подумал он, – и нельзя принять ни капли спиртного".
– Черт бы побрал эту проклятую старость! – пробормотал он, а затем отвернулся, чтобы докторша не заметила, как у него в уголках глаз наворачиваются слезы. "Проклятое время, – подумалось ему. – Будь проклято все!"
Повернувшись снова к доктору Шепард, он спросил:
– А что, ваши врачи разве не знают, как и что говорить в свое оправдание?
– Знают, но лишь когда речь идет о смертельном исходе, – стала объяснять доктор Шепард. – На беспредельном же сером пространстве между жизнью и смертью у нас есть лишь испытанные пути успокоения, которыми мы с успехом и следуем.
– Все равно как плавание под парусом в сплошном тумане, не так ли?
– Отчасти так, – согласилась она. – Но если вы повторите, я стану категорически отрицать, что соглашалась с вами. Не секрет, что меня и так с треском вышибли из Американской медицинской ассоциации из-за моих еретических высказываний. – Она кротко улыбнулась. – Мы делаем все, что в наших силах, мистер Конрад. Я имею в виду, что за нос никого водить не собираемся.
– Ну-ну, я и сам хорошо это знаю, – в нетерпении парировал Торнберг. Она определенно нравилась ему: такая элегантная и в то же время прямолинейная. – А теперь я хотел бы вернуться к Тиффани.
– Сейчас вернемся. Только сначала просветим вас рентгеном и возьмем кровь на анализы.
Торнберг покорно кивнул головой в знак согласия.
– Вам, конечно, известно, – начала докторша, сжимая его руку, – что мы снова получили мускульный модуль здорового сорокапятилетнего мужчины.
– И без всяких побочных эффектов?
– Ничуть не опаснее доброкачественных полипов, которые мы извлекли из вашей прямой кишки, – успокоила она. – Разумеется, мы используем и другие производные сыворотки, которые применяет ваша супруга. Но, думается, побочные явления происходят из-за отличий в вашей и ее крови.
– Вы имеете в виду, что у нее группа А, а у меня группа 0-положительная?
– Нет, не то. В вашей крови имеется какое-то количество мутаций, которые я приписала бы влиянию вашего отдаленного японского происхождения.
– Доктор, в жилах моей прабабушки – я говорю это с известной долей осторожности, – должно быть, текла японская кровь. Не надо делать скоропалительных выводов и, что еще важнее, даже не помышляйте писать что-либо об этом. Я не хотел бы предавать это гласности. Даже у детей моих нет никаких соображений на этот счет.
Доктор Шепард согласно кивнула.
– Я вас очень хорошо понимаю, мистер Конрад.
Чуть позднее, глядя на свою жену, лежащую неприкрытой и покорной на белом столе для исследований, он подумал, что она совершенна, как прекрасное произведение искусства или как несбыточная мечта. Он совсем забыл о том, насколько она на самом деле стара, и благодарил господа Бога за то, что он не наделил его ужасной способностью вспоминать прошлое.
* * *
– А может, вы предпочтете мальчика? – спросила молодая японка.
Шото Вакарэ в ответ лишь улыбнулся и слегка сжал ее милое личико в своих ладонях.
– Я могу загримировать тебя под мальчика, и ты станешь еще более прелестной, еще более совершенной, чем любой из тех мальчиков, которых ты могла бы поставить мне. – Он поцеловал ее сначала в один висок, потом в другой, да с такой нежностью, что у нее учащенно забилось сердечко. – А еще у твоего мальчика нет твоих мозгов.
В полутемной комнате пахло, как обычно, – пивом и сигаретным дымом. Вакарэ ходил в этот "акачочин" – ночной бар – уже много лет. Домик совсем врос в землю среди "шитамачи" – старых домов Токио, которые, не будь они столь многочисленны, в других местах назвали бы нижней, или деловой, частью города. Здесь же это название означало совсем другое: дно города.
Определенного названия бар не имел. Не менее тысячи из десятка тысяч подобных баров, разбросанных по всей столице, занимались полулегальной торговлей женским телом.
По японским традициям, мужчина нуждается в том, чтобы освободиться от "животного" стресса, являющегося результатом предписаний, обычаев, чести и долга. В таких ночных увеселительных заведениях можно получить разрядку: напиться допьяна, порыдать навзрыд, посмеяться во все горло, позаниматься сексом в любой форме и проделывать все это, ничуть не опасаясь потерять свое лицо или подмочить репутацию, а поутру опять появиться в обществе во всеоружии, быть сдержанным и благовоспитанным, готовым выполнять свои обязанности.
Молодая японка, которую звали Мита (это имя ей дали, когда она стала гейшей), ласково обнимала Вакарэ. Она нежно и умело поглаживала его лоб. Если нежность девушки и была искусным притворством – этот вопрос все еще серьезно и глубоко обсуждается в среде наиболее заумных ученых, – то все равно ее невозможно отличить от настоящей. Мита обладала способностью, известной среди японцев под названием "ямашиса", то есть умение проявлять материнскую ласку, в которой нуждаются большинство мужчин. Это женское качество ценится в Японии особенно высоко.
Разумеется, между Вакарэ и Митой вспыхнула любовь. Однако они не были любовниками в обычном понимании этого слова. В конце концов, он мог бы пойти и в любое другое заведение и побыть там с женщиной. Но Мита гораздо лучше, чем другие, могла утешить его и отвлечь от размышлений.
Вакарэ только вздыхал, расслабляясь в ее объятиях. Он уже выпил шесть графинов сакэ – даже по его меркам это чудовищная доза, – но ему все еще было мало, чтобы освободиться от давления окружающего мира.
– Почему так получается, – в раздумье произнес он, – что в мире нет правды? Я хочу знать, не сошли ли мы все с ума. Если все это так, то, может, я и впрямь пойму, почему Мишима совершил харакири. Он видел приближение этого дня и не хотел столкнуться с позором.
– Мишима не мог позволить вернуться прошлым дням, – заметила Мита, разглаживая его брови медленными ритмическими движениями.
Она обычно прибегала к подобным философским перепевам.
– Ты ошибаешься, – не согласился Вакарэ. – Мишима хорошо понимал, что прошлые дни ушли безвозвратно. Но он не мог смириться с тем, что возрождение, которого он так добивался, оказалось не чем иным, как пустым призрачным видением.
– Вы имеете в виду, что это неверный поступок? – спросила она.
– Нет, нет, ни в коем случае, – запротестовал Вакарэ, облизывая губы, как бы желая выпить еще шесть графинов сакэ. – Я говорю об этом не в личном плане. Мне предложили предать друга – моего настоящего друга. И я обязан сделать это из чувства долга. Я обязан выполнить свой долг перед человеком, который попросил меня оказать ему эту услугу.
– Жизнь кажется не имеющей смысла лишь тогда, когда она становится невыносимо трудной, – заметила Мита.
Вакарэ бросил на нее быстрый взгляд.
– Интересно, а искренне ли ты веришь в это.
– Да, это же моя жизнь. Я должна верить в это или же у меня не будет никакой веры.
Вакарэ проворчал что-что и перевернулся на спину в ее объятиях. Она опять принялась поглаживать его, и глаза у него прикрылись.
– Если бы я только мог работать вместе с братом моего друга, а не с ним самим, – размышлял он вслух, – тогда бы никаких проблем не было. Хирото – он же настоящий ублюдок, жадный, продажный, завистливый. Особенно он завидует успехам Юджи. – Он тяжело вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96