— Хорошо, что еще утро.
— Хорошо, — вздохнул Жак не без иронии.
— А что произойдет, если Грейвс все-таки приведет в действие свое взрывное устройство в Габоне? — осторожно спросил Хойл.
Воцарилась тишина, нарушаемая ровным гулом двигателей, работающих на полных оборотах. Две пары глаз с напряженным ожиданием смотрели на ученого, Луи не отрывал взгляда от дороги, но вся его поза выражала внимание к гласу судьбы.
— Катастрофа в Африке, активизация всех сейсмических зон и вулканических цепей планеты, разрушительные землетрясения в глобальном масштабе, гибель многих тысяч городов и сотен миллионов людей, — после долгой паузы негромко проговорил Шайе.
— Как вы допустили? — нервно спросил Жак.
— Никто не знает, где находится кодовая радиостанция, хотя Вильям не раз говорил, что может подать сигнал в любой момент. Я жил рядом с Грейвсом не только потому, что он мой друг, но и потому, что хотел предупредить катастрофу. Я много раз пытался выяснить местонахождение радиостанции, но и мне не повезло, — сухо ответил ученый.
— А может быть, Грейвс ошибся в расчетах и никакой катастрофы не будет? — предположил Луи.
— Может быть. Но вам легче от этого «может быть»? — ядовито спросил Шайе.
Луи промолчал, а Жак ответил:
— Легче, но не очень. Что скажете вы, Рене?
— Надо надеяться на лучшее. На то, что Грейвс еще пьет свой утренний чай.
— Верно, ведь Грейвс — сова.
— Никогда не любил сов, — буркнул Луи, — а теперь преисполняюсь к ним уважением. Как хорошо, что они поздно встают!
— Помолчите, Бога ради! — взорвался Шайе.
— Молчу. Куда теперь?
— Налево. Уже близко.
— Вы верите в Бога? — с нервным смехом спросил Жак у Рене. — Может быть, стоит помолиться?
— Не верю.
— А я верю, — зло сказал Шайе, — но молиться бесполезно. Надо надеяться на то, что Вильям еще пьет свой утренний чай.
Рене начал терять нить реальности происходящего. А, впрочем, действительно, сон или сказка — не все ли равно? Надо ждать, терпеть и надеяться.
А надеяться было не на что. Вильям Грейвс в этот день проснулся необычно рано, успел покончить с утренним чаем и теперь в глубоком раздумье сидел за пультом кодовой радиостанции.
Глава 17
Вильям Грейвс проснулся сразу, как будто ангел-хранитель коснулся его своей нежной рукой. Проснулся с ощущением особой чистоты, особенной ясности сознания. Грейвс знал, что в такие благословенные минуты мощь его мозга беспредельна. Одним могучим усилием воли он мог представить и понять все, что происходит во Вселенной от почти мгновенных суматошных процессов в недрах крошек-атомов до неторопливых, грандиозных актов отделения новых звезд от чудовищной массы центрального галактического ядра. Грейвс верил, что вместе со вздохами ветра, чуть волнующего оконную занавеску, в комнату проникают отголоски вздохов страждущей, мучающейся Земли. В шуме пролетевшего самолета угадывался грозный отзвук далеких землетрясений, актов творения небесных гор и адских провалов. Струи солнечных лучей, рассыпающиеся брызгами света на хрустальной вазе, несли с собой незримый другим людям, но чувствительный для Грейвса груз трепетных и неистовых ядерных реакций, рождающихся в тучно-раскаленной утробе великого Солнца. А разве, если легонько напрячь воображение, в переливчатом щебете птиц нельзя различить голоса далеких инозвездных цивилизаций? Их восторги и радости, их стоны и жалобы, их отчаянные безответные призывы о помощи, их угрозы и проклятия в адрес агрессивных соперников! Грейвс любил это вдохновенное состояние ясности мышления и верил в его сокрушительную мощь. Он не знал, а если бы и знал, то никогда бы не поверил, что это божественное состояние с гораздо большим основанием можно было бы назвать ясностью безумия…
В этот памятный день озарение Грейвса недолго носило созерцательный характер. Через открытое окно донесся пронзительный звук стыда и скорби, Грейвс не знал даже, что это было: крик человека, визг собаки или надсадный скрип тормозов. Дело было не в источнике, а в самом характере звука, и Грейвс вдруг понял, что сегодняшний день — это день страшного суда, день светопреставления. С этого момента мысль о светопреставлении уже не оставляла его. Грейвс думал об этом во время своего обычного утреннего туалета, думал, когда надевал просторный домашний костюм. Во внутреннем кармане куртки, как и всегда, лежал маленький и надежный пистолет восьмимиллиметрового калибра. Пуля, выпущенная из такого пистолета, делает свыше двух тысяч оборотов в секунду! Она пострашнее разрывной: действует как раскаленное добела сверло, оставляя рваные раны с переломанными и сожженными тканями. Дьявольская игрушка дьявольского мира! Зачем она ему теперь? Взвесив пистолет на ладони, Грейвс все-таки вернул его в карман: надо быть предусмотрительным до самого взрыва, который накажет заблудшее в грехах человечество.
Грейвс продолжал размышлять о неминуемо наступающем Судном Дне и за утренним чаем. Он придерживался английских обычаев и по утрам всегда пил «толстый» чай — крепкую заварку со сливками и съедал одну-две гренки со свежим маслом. Предельная, звонкая ясность мысли и убежденность в своей правоте не покидали его ни на мгновение. Бог испепелил небесным огнем Содом и Гоморру в наказание за распутство и другие тяжкие грехи. Бог! Если Бог и существует, разве он в состоянии лично вмешиваться в судьбы бесчисленного множества обитаемых миров? Нет! Властный и нетленный дух, управляющий миром, избирает отдельных лиц и вселяется в них, наделяя даром ясновидения и пророчества. Не Бог, конечно же, не Бог, а просветленный духом сын человеческий изобретенным им страшным и благородным оружием спалил погрязшие во грехе города. И это послужило суровым уроком оставшимся в живых. Горе непослушным! Имя грозного разрушителя Содома и Гоморры не сохранилось в людской памяти. Зато другой сын человеческий, которого по заблуждению называют сыном Божьим, принесший в мир любовь и милосердие, известен и славен поныне. Иисус Христос! Справедливо ли это? Разве возможна любовь без ненависти, а милосердие без насилия? Железная рука несокрушимой власти так же нужна людям, как и сладкая нега полной свободы, Жизнь — это и благо и горе, и мука и наслаждение. А счастье, как феникс из пепла, рождается из пламени схватки противоположностей. Разве справедливо, что Иисус Христос на пьедестале вечной памяти, а разрушитель Содома и Гоморры позабыт? Помнят же люди Герострата, который во имя личного бессмертия сжег храм Артемиды Эфесской! Он, Вильям Джордж Грейвс, станет Геростратом двадцатого века, а его божьим храмом, подлежащим наказанию, избрана Африка. Бедная, несчастная, истерзанная, мучительно поднимающаяся с колен Африка! Ему искренне жаль ее, как, видимо, и Герострату было жаль прекрасное творение рук человеческих. Но что поделаешь, если провидение в качестве искупительной жертвы избрало именно ее? Ведь только в Африке, в Окло, созданы Богом условия, которые позволят ему осуществить свой величественный и грозный замысел. Африка обречена! Не пройдет и часа, как она перестанет существовать, превратится в груду мертвых, пышущих огнем и дымом титанических глыб. От этого не уйти, как не мог уйти Катон-старший от своих мыслей о Карфагене. Пока рядом был Нед Шайе, единственное звено, связывающее его с грешным безумным миром, можно было ждать и надеяться. Нед исчез. Может быть, его увели силой, а может быть, он ушел и сам: неисповедимы пути не только Господни, но и пути человеческие. Нед выбрал свою судьбу, а он, Вильям Грейвс, выбрал свою.
После чая, сидя в кресле, Грейвс выкурил «гавану», может быть, последнюю в своей жизни, а затем расстегнул рубашку и достал из-под нее платиновый медальон. На верхней шейке медальона располагались одно над другим три миниатюрных колечка. С некоторым трудом — пальцы были велики и грубы для этой операции — Грейвс поставил их в определенное, одному ему известное положение. Когда он поворачивал колечки, они едва слышно стрекотали, оказывая сопротивление вращательному усилию, стрекотали, как крошечные кузнечики. Закончив эту операцию, Грейвс сильно встряхнул медальон, точно это был медицинский термометр, а он сбивал с него температуру. Внутри медальона раздался негромкий щелчок, из его нижней части выскочила изящная, хитроумно выточенная бороздка ключа. Поднявшись из кресла, Грейвс прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Откинув часть книжной полки, он получил доступ к встроенному в стену сейфу с кодово-цифровым запором. Набрав нужную группу цифр, Грейвс открыл массивную дверцу, а маленьким ключиком из медальона отпер шкатулку, вделанную в корпус сейфа. В шкатулке, снабженной термическим самоликвидатором (откроешь без ключа — так все сгорит), лежало нечто похожее на небольшой транзисторный приемник или портативный магнитофон, но на его передней панели не было обычных шкал и органов управления. В верхней части устройства тянулся ряд кнопок без каких-либо пояснительных надписей, а ниже располагались две клавиши с сигнальными лампами: слева зеленая, а справа красная. Это был дистанционный пульт управления кодовой радиостанцией, миниатюрный радиопередатчик, работающий в ультракоротковолновом диапазоне.
Грейвс вынул пульт, захлопнул щелкнувшую автоматическим замком шкатулку, хотел было закрыть сейф, но, на секунду задумавшись, пожал плечами и оставил его открытым: теперь это не имело значения. Неторопливо шагая к своему рабочему столу, Грейвс с довольной усмешкой вспоминал о том, как много разных лиц и в разное время пытались выведать у него тайну кодовой радиостанции, найти пути подхода к ней. И даже лучший из его сподвижников, товарищ и друг Нед Шайе, в последнее время все настойчивее домогался этого. Ограниченные, традиционно мыслящие люди! Им было невдомек, что добраться до кодовой радиостанции попросту невозможно: она намертво замурована в фундаменте, ее связывает с внешним миром лишь несколько маленьких штыревых антенн, выведенных в ряде внутренних помещений и снаружи дома. Имея в руках пульт, Грейвс мог управлять кодовой радиостанцией из кабинета, из комнат, даже из туалета, а равно из любой точки, удаленной от дома на расстояние до полутора километров. Замурованная радиостанция, не прибегая к использованию блока батарей, работала на подслушивание в дежурном режиме от практически вечного генератора, поставщиком энергии которого был кюрий. Точно такая же кодовая радиостанция была замурована за тысячи километров отсюда близ экватора в глубочайшей шахте оклинского месторождения урана. Связанная с поверхностью земли антеннами, она готова была принять команду Грейвса и послать ее на запальное устройство ядерного заряда.
Бережно положив пульт управления на стол, Грейвс занял кресло и устроился в нем поудобнее. Ему показалось было, что сигнальные лампы запылились, он даже достал из кармана белоснежный батистовый платок. Но нет, это лишь показалось — откуда бы взяться пыли в практически герметично закрытом сейфе? Все было обдумано, все решено, оставалось лишь действовать, и вот теперь Грейвс почувствовал легкое волнение и беспокойство. Нет, не потому, что ему предстояло как следует встряхнуть старушку-планету! Она заслужила эту кару так же, как и мерзостные людишки, жадно гложущие ее верхнюю кожицу. Грейвс беспокоился по другому поводу. Хотя весь комплекс аппаратуры был собран с максимальной надежностью и по дуплексной схеме, за долгое время пассивного дежурства какой-нибудь из блоков мог выйти из строя.
Грейвс откашлялся, как будто бы собирался произнести спич, положил пульт поудобнее и нажал крайнюю левую кнопку. Тотчас же загорелась встроенная в нее лампа, а через секунду вспыхнули и тут же погасли все сигнальные лампы пульта: автоматическая проверка его внутренней исправности и готовности прошла благополучно. Грейвс удовлетворенно хмыкнул и нажал крайнюю правую кнопку. Порядок нажатия кнопок тоже был закодирован, нарушение режима включения автоматически приводило к блокировке системы управления в целом. Встроенная в правую кнопку лампа загорелась не сразу, но Грейвс знал, что так оно и должно быть; эта команда требовала времени для реализации: кодовая передающая радиостанция переводилась с дежурного режима на боевой, подключаясь к основному блоку батарей, над крышей дома поднимались основная и дублирующая антенны дальней коротковолновой связи. Нажатием следующей кнопки Грейвс послал с этих антенн в эфир мощный импульсный кодовый сигнал, который должен был привести в боевую готовность приемную радиостанцию и запальное устройство в далеком Окло. Для компенсации эффекта непрохождения волн и разных случайных накладок коротковолновые кодовые сигналы посылались на четырех фиксированных волнах — 19, 25, 31 и 41 метр. Частоты лежали в диапазонах работы широковещательных радиостанций государственного значения, что гарантировало систему от воздействия предумышленных радиопомех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Хорошо, — вздохнул Жак не без иронии.
— А что произойдет, если Грейвс все-таки приведет в действие свое взрывное устройство в Габоне? — осторожно спросил Хойл.
Воцарилась тишина, нарушаемая ровным гулом двигателей, работающих на полных оборотах. Две пары глаз с напряженным ожиданием смотрели на ученого, Луи не отрывал взгляда от дороги, но вся его поза выражала внимание к гласу судьбы.
— Катастрофа в Африке, активизация всех сейсмических зон и вулканических цепей планеты, разрушительные землетрясения в глобальном масштабе, гибель многих тысяч городов и сотен миллионов людей, — после долгой паузы негромко проговорил Шайе.
— Как вы допустили? — нервно спросил Жак.
— Никто не знает, где находится кодовая радиостанция, хотя Вильям не раз говорил, что может подать сигнал в любой момент. Я жил рядом с Грейвсом не только потому, что он мой друг, но и потому, что хотел предупредить катастрофу. Я много раз пытался выяснить местонахождение радиостанции, но и мне не повезло, — сухо ответил ученый.
— А может быть, Грейвс ошибся в расчетах и никакой катастрофы не будет? — предположил Луи.
— Может быть. Но вам легче от этого «может быть»? — ядовито спросил Шайе.
Луи промолчал, а Жак ответил:
— Легче, но не очень. Что скажете вы, Рене?
— Надо надеяться на лучшее. На то, что Грейвс еще пьет свой утренний чай.
— Верно, ведь Грейвс — сова.
— Никогда не любил сов, — буркнул Луи, — а теперь преисполняюсь к ним уважением. Как хорошо, что они поздно встают!
— Помолчите, Бога ради! — взорвался Шайе.
— Молчу. Куда теперь?
— Налево. Уже близко.
— Вы верите в Бога? — с нервным смехом спросил Жак у Рене. — Может быть, стоит помолиться?
— Не верю.
— А я верю, — зло сказал Шайе, — но молиться бесполезно. Надо надеяться на то, что Вильям еще пьет свой утренний чай.
Рене начал терять нить реальности происходящего. А, впрочем, действительно, сон или сказка — не все ли равно? Надо ждать, терпеть и надеяться.
А надеяться было не на что. Вильям Грейвс в этот день проснулся необычно рано, успел покончить с утренним чаем и теперь в глубоком раздумье сидел за пультом кодовой радиостанции.
Глава 17
Вильям Грейвс проснулся сразу, как будто ангел-хранитель коснулся его своей нежной рукой. Проснулся с ощущением особой чистоты, особенной ясности сознания. Грейвс знал, что в такие благословенные минуты мощь его мозга беспредельна. Одним могучим усилием воли он мог представить и понять все, что происходит во Вселенной от почти мгновенных суматошных процессов в недрах крошек-атомов до неторопливых, грандиозных актов отделения новых звезд от чудовищной массы центрального галактического ядра. Грейвс верил, что вместе со вздохами ветра, чуть волнующего оконную занавеску, в комнату проникают отголоски вздохов страждущей, мучающейся Земли. В шуме пролетевшего самолета угадывался грозный отзвук далеких землетрясений, актов творения небесных гор и адских провалов. Струи солнечных лучей, рассыпающиеся брызгами света на хрустальной вазе, несли с собой незримый другим людям, но чувствительный для Грейвса груз трепетных и неистовых ядерных реакций, рождающихся в тучно-раскаленной утробе великого Солнца. А разве, если легонько напрячь воображение, в переливчатом щебете птиц нельзя различить голоса далеких инозвездных цивилизаций? Их восторги и радости, их стоны и жалобы, их отчаянные безответные призывы о помощи, их угрозы и проклятия в адрес агрессивных соперников! Грейвс любил это вдохновенное состояние ясности мышления и верил в его сокрушительную мощь. Он не знал, а если бы и знал, то никогда бы не поверил, что это божественное состояние с гораздо большим основанием можно было бы назвать ясностью безумия…
В этот памятный день озарение Грейвса недолго носило созерцательный характер. Через открытое окно донесся пронзительный звук стыда и скорби, Грейвс не знал даже, что это было: крик человека, визг собаки или надсадный скрип тормозов. Дело было не в источнике, а в самом характере звука, и Грейвс вдруг понял, что сегодняшний день — это день страшного суда, день светопреставления. С этого момента мысль о светопреставлении уже не оставляла его. Грейвс думал об этом во время своего обычного утреннего туалета, думал, когда надевал просторный домашний костюм. Во внутреннем кармане куртки, как и всегда, лежал маленький и надежный пистолет восьмимиллиметрового калибра. Пуля, выпущенная из такого пистолета, делает свыше двух тысяч оборотов в секунду! Она пострашнее разрывной: действует как раскаленное добела сверло, оставляя рваные раны с переломанными и сожженными тканями. Дьявольская игрушка дьявольского мира! Зачем она ему теперь? Взвесив пистолет на ладони, Грейвс все-таки вернул его в карман: надо быть предусмотрительным до самого взрыва, который накажет заблудшее в грехах человечество.
Грейвс продолжал размышлять о неминуемо наступающем Судном Дне и за утренним чаем. Он придерживался английских обычаев и по утрам всегда пил «толстый» чай — крепкую заварку со сливками и съедал одну-две гренки со свежим маслом. Предельная, звонкая ясность мысли и убежденность в своей правоте не покидали его ни на мгновение. Бог испепелил небесным огнем Содом и Гоморру в наказание за распутство и другие тяжкие грехи. Бог! Если Бог и существует, разве он в состоянии лично вмешиваться в судьбы бесчисленного множества обитаемых миров? Нет! Властный и нетленный дух, управляющий миром, избирает отдельных лиц и вселяется в них, наделяя даром ясновидения и пророчества. Не Бог, конечно же, не Бог, а просветленный духом сын человеческий изобретенным им страшным и благородным оружием спалил погрязшие во грехе города. И это послужило суровым уроком оставшимся в живых. Горе непослушным! Имя грозного разрушителя Содома и Гоморры не сохранилось в людской памяти. Зато другой сын человеческий, которого по заблуждению называют сыном Божьим, принесший в мир любовь и милосердие, известен и славен поныне. Иисус Христос! Справедливо ли это? Разве возможна любовь без ненависти, а милосердие без насилия? Железная рука несокрушимой власти так же нужна людям, как и сладкая нега полной свободы, Жизнь — это и благо и горе, и мука и наслаждение. А счастье, как феникс из пепла, рождается из пламени схватки противоположностей. Разве справедливо, что Иисус Христос на пьедестале вечной памяти, а разрушитель Содома и Гоморры позабыт? Помнят же люди Герострата, который во имя личного бессмертия сжег храм Артемиды Эфесской! Он, Вильям Джордж Грейвс, станет Геростратом двадцатого века, а его божьим храмом, подлежащим наказанию, избрана Африка. Бедная, несчастная, истерзанная, мучительно поднимающаяся с колен Африка! Ему искренне жаль ее, как, видимо, и Герострату было жаль прекрасное творение рук человеческих. Но что поделаешь, если провидение в качестве искупительной жертвы избрало именно ее? Ведь только в Африке, в Окло, созданы Богом условия, которые позволят ему осуществить свой величественный и грозный замысел. Африка обречена! Не пройдет и часа, как она перестанет существовать, превратится в груду мертвых, пышущих огнем и дымом титанических глыб. От этого не уйти, как не мог уйти Катон-старший от своих мыслей о Карфагене. Пока рядом был Нед Шайе, единственное звено, связывающее его с грешным безумным миром, можно было ждать и надеяться. Нед исчез. Может быть, его увели силой, а может быть, он ушел и сам: неисповедимы пути не только Господни, но и пути человеческие. Нед выбрал свою судьбу, а он, Вильям Грейвс, выбрал свою.
После чая, сидя в кресле, Грейвс выкурил «гавану», может быть, последнюю в своей жизни, а затем расстегнул рубашку и достал из-под нее платиновый медальон. На верхней шейке медальона располагались одно над другим три миниатюрных колечка. С некоторым трудом — пальцы были велики и грубы для этой операции — Грейвс поставил их в определенное, одному ему известное положение. Когда он поворачивал колечки, они едва слышно стрекотали, оказывая сопротивление вращательному усилию, стрекотали, как крошечные кузнечики. Закончив эту операцию, Грейвс сильно встряхнул медальон, точно это был медицинский термометр, а он сбивал с него температуру. Внутри медальона раздался негромкий щелчок, из его нижней части выскочила изящная, хитроумно выточенная бороздка ключа. Поднявшись из кресла, Грейвс прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Откинув часть книжной полки, он получил доступ к встроенному в стену сейфу с кодово-цифровым запором. Набрав нужную группу цифр, Грейвс открыл массивную дверцу, а маленьким ключиком из медальона отпер шкатулку, вделанную в корпус сейфа. В шкатулке, снабженной термическим самоликвидатором (откроешь без ключа — так все сгорит), лежало нечто похожее на небольшой транзисторный приемник или портативный магнитофон, но на его передней панели не было обычных шкал и органов управления. В верхней части устройства тянулся ряд кнопок без каких-либо пояснительных надписей, а ниже располагались две клавиши с сигнальными лампами: слева зеленая, а справа красная. Это был дистанционный пульт управления кодовой радиостанцией, миниатюрный радиопередатчик, работающий в ультракоротковолновом диапазоне.
Грейвс вынул пульт, захлопнул щелкнувшую автоматическим замком шкатулку, хотел было закрыть сейф, но, на секунду задумавшись, пожал плечами и оставил его открытым: теперь это не имело значения. Неторопливо шагая к своему рабочему столу, Грейвс с довольной усмешкой вспоминал о том, как много разных лиц и в разное время пытались выведать у него тайну кодовой радиостанции, найти пути подхода к ней. И даже лучший из его сподвижников, товарищ и друг Нед Шайе, в последнее время все настойчивее домогался этого. Ограниченные, традиционно мыслящие люди! Им было невдомек, что добраться до кодовой радиостанции попросту невозможно: она намертво замурована в фундаменте, ее связывает с внешним миром лишь несколько маленьких штыревых антенн, выведенных в ряде внутренних помещений и снаружи дома. Имея в руках пульт, Грейвс мог управлять кодовой радиостанцией из кабинета, из комнат, даже из туалета, а равно из любой точки, удаленной от дома на расстояние до полутора километров. Замурованная радиостанция, не прибегая к использованию блока батарей, работала на подслушивание в дежурном режиме от практически вечного генератора, поставщиком энергии которого был кюрий. Точно такая же кодовая радиостанция была замурована за тысячи километров отсюда близ экватора в глубочайшей шахте оклинского месторождения урана. Связанная с поверхностью земли антеннами, она готова была принять команду Грейвса и послать ее на запальное устройство ядерного заряда.
Бережно положив пульт управления на стол, Грейвс занял кресло и устроился в нем поудобнее. Ему показалось было, что сигнальные лампы запылились, он даже достал из кармана белоснежный батистовый платок. Но нет, это лишь показалось — откуда бы взяться пыли в практически герметично закрытом сейфе? Все было обдумано, все решено, оставалось лишь действовать, и вот теперь Грейвс почувствовал легкое волнение и беспокойство. Нет, не потому, что ему предстояло как следует встряхнуть старушку-планету! Она заслужила эту кару так же, как и мерзостные людишки, жадно гложущие ее верхнюю кожицу. Грейвс беспокоился по другому поводу. Хотя весь комплекс аппаратуры был собран с максимальной надежностью и по дуплексной схеме, за долгое время пассивного дежурства какой-нибудь из блоков мог выйти из строя.
Грейвс откашлялся, как будто бы собирался произнести спич, положил пульт поудобнее и нажал крайнюю левую кнопку. Тотчас же загорелась встроенная в нее лампа, а через секунду вспыхнули и тут же погасли все сигнальные лампы пульта: автоматическая проверка его внутренней исправности и готовности прошла благополучно. Грейвс удовлетворенно хмыкнул и нажал крайнюю правую кнопку. Порядок нажатия кнопок тоже был закодирован, нарушение режима включения автоматически приводило к блокировке системы управления в целом. Встроенная в правую кнопку лампа загорелась не сразу, но Грейвс знал, что так оно и должно быть; эта команда требовала времени для реализации: кодовая передающая радиостанция переводилась с дежурного режима на боевой, подключаясь к основному блоку батарей, над крышей дома поднимались основная и дублирующая антенны дальней коротковолновой связи. Нажатием следующей кнопки Грейвс послал с этих антенн в эфир мощный импульсный кодовый сигнал, который должен был привести в боевую готовность приемную радиостанцию и запальное устройство в далеком Окло. Для компенсации эффекта непрохождения волн и разных случайных накладок коротковолновые кодовые сигналы посылались на четырех фиксированных волнах — 19, 25, 31 и 41 метр. Частоты лежали в диапазонах работы широковещательных радиостанций государственного значения, что гарантировало систему от воздействия предумышленных радиопомех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31