Его прямой гладкий член дивно коричневого цвета не расслаблялся с того момента, как она сняла с него трусы. Она уже не знала, сколько оргазмов он испытал. Впрочем, не знала этого и о себе. Едва она прикоснулась к его члену с легкостью вспорхнувшей на ветку птицы, как он задрожал всем телом, застонал и вошел в нее. Мощь и внезапность его семяизвержения ошеломила ее. Настоящий водопад. Острый запах пота и спермы заполнил комнату.
Она чувствует, как плывет, несется по волнам, утопает в энергии своего малыша-легионера. Наклоняется, чтобы поцеловать его в живот, прежде чем закурить сигарету.
– Ты говорил о письме?
С огромной порцией риса и телятины он расправился почти мгновенно, в три приема.
– В заднем кармане брюк.
Она встает и подходит к черной одежде, разбросанной на полу. Сперма стекает по ее бедрам. Она никогда не предохраняется. Наказав ее бесплодием, природа сама позаботилась о контрацепции, однако всегда есть риск подхватить СПИД или какую-нибудь венерическую болезнь. Ощущение опасности вкупе с отчаянным напором юных легионеров придает ее объятиям необыкновенную страстность. Подумать только, ведь муж считает ее фригидной, лишенной интереса к сексу. С ним любовный акт сводится к судорожному проталкиванию, за которым почти сразу следует крысиный оргазм. Ей часто хочется поразить Шарлотту, которая воображает, будто шокирует ее рассказами об изощренных любовных играх с мужем, постоянным любовником и любовником временным. Она подавляет это желание: нет ничего слаще тайных удовольствий, на краю пропасти.
Она поглаживает рукоять пистолета в кожаной кобуре, затем достает сложенное вдвое письмо из заднего кармана брюк.
– Можно прочесть?
Он кивает с набитым ртом. Она разворачивает бумагу. Почерк поставленный, можно сказать, изысканный.
Дружище фаршированный индюк,
когда ты прочтешь эти строки, я буду мертв. Умру я не от скотской БПЗ, болезни, разрывающей мне легкие, а от пули в зад и другой в сердце, символов того, что погубило мою жизнь. Я приношу их в жертву на алтарь легиона, еще одного символа нашей эпохи, куда более мерзопакостного. Меня никто не любит, я сам себя не люблю, мне нечего делать среди индюков. Но тебя, хоть ты упрямая тупая деревенщина, я очень люблю, ибо в тебе что-то есть такое, сам не знаю что, но это меня трогает… изящество, невинность, внутренняя красота, в общем, это светится в тебе сквозь все, чем тебя напичкали.
Я ухожу без радости. Кто может с легким сердцем покинуть этот чудесный Эдем, нашу землю? (Нет, я не шучу, я любил ее гораздо больше, чем другие.) Я не верю ни в Бога, ни в небо, надеюсь только, что по ту сторону обрету спокойствие. Забвение? Мои родители забудут меня, тем более что я не подарил им героического конца (ладно, признаю, что сделал это нарочно), сестры забудут, потому что в их возрасте память недолговечна. Я обожаю их, этих безмозглых овечек.
Как ты уже понял, я только что попросил тебя иногда думать обо мне. Ты, конечно, будешь единственным, но мне этого достаточно. Мне немного страшно, не скрою, сейчас, когда я пишу эти строки. Мне кажется, я полюбил тебя, старый дружище фаршированный индюк, полюбил больше, чем нужно, любовью полюбил. Ты спал как раз надо мной, милый. Настоящая пытка. Береги себя на Восточном фронте. Ты не обязан идти за мной по ту сторону, которая притягивает и пугает меня. Хватай оставшуюся жизнь полными горстями, ибо ты здоров – черт, знал бы ты, чего мне стоило угнаться за тобой на плацу, – красив и полон жизни.
Максимилиан, ощипанный индюк
Она складывает письмо. Малыш-легионер смотрит на нее. Смутно стыдясь своей наготы, бесстыдства, неверности, дрожи от наслаждения, полученного в этом жалком отеле десятого округа Парижа, она машинально смахивает слезы, которые текут по ее щекам. Ей нравилось думать, что она дарит немного тепла и нежности этим мальчишкам в слишком больших для них мундирах. На самом деле она использовала их, пила из их источника, черпала в их юной силе желание жить.
– Какая грязь, – шепчет она.
Он доел, поставил тарелки на столик у изголовья кровати, откинулся на подушку, щелкнул зажигалкой и стал курить с задумчивым видом.
– Ты часто это делаешь? – медленно спрашивает он.
– Что?
– Ну, снимаешь солдат на Восточном вокзале…
Она подходит к постели и садится на край, машинально, с благоговейной нежностью, поглаживает все еще напряженный член своего любовника на один день. Кончиками пальцев она ощущает, как приливает кровь в пещеристые части. Он потягивается, как кошка, чтобы ей было удобнее ласкать его.
– Да, довольно часто.
– Почему?
– Я женский демон-суккуб, питаюсь энергией молодых самцов.
Она сопровождает эти слова смешком, исполненным печали.
– Почему? – настаивает он.
– Я думала… мне казалось, я делаю доброе дело. По-своему поддерживаю солдат, уходящих на фронт.
– Ты не замужем?
Она берет в рот его член, несколько секунд держит между языком и запавшими щеками, затем ложится рядом с ним, страстно обнимает, наслаждаясь вкусом табака, пряностей и спермы.
– Ты же видел мое обручальное кольцо…
– А что думает об этом твой муж?
– Он не знает. Да если бы и знал, ему плевать.
– Детей у тебя нет?
Она качает головой.
– Профессии тоже?
– До появления легионов папаши Михаила я работала в сфере информатики, компьютеры, Интернет и все такое. Тогда еще верили, что наука и технология изменят мир, верили, что мужчины и женщины могут жить без ненависти, без войны, как истинно цивилизованные люди, верили во множество вещей, в музыку, искусство, любовь. Одно время я участвовала в движении неокочевников, пока его не запретили и лидеров не посадили в тюрьму, мы искренне верили в то, что все может измениться…
Приподнявшись на локте, он с подозрением вглядывается в ее лицо.
– Сколько же тебе лет?
Она улыбается и прикладывает палец к его губам.
– Таких вопросов женщинам не задают. Особенно женщинам моих лет. Я тебе противна?
Ореховые глаза малыша-легионера пробегают по ее телу. Его взгляд обжигает, она внезапно начинает нервничать и ощущает тот же страх, который испытала, когда впервые разделась – не для мужа, а друга юности, своей школьной любви. В тишину комнаты врывается внешний мир, шум города, урчание автобусов и автомобилей, свистки поездов. В этом безмолвном осмотре есть нечто от инцеста, как будто сын в волнении изучает свою мать. Он слишком молод и неопытен, чтобы сказать ей, как она прекрасна, чтобы ласкать ее словами, и тогда это говорят его руки, губы, язык.
Они расстались около 17 часов. У нее была смутная надежда, что ей удастся немного задержать его, и он опоздает на свой проклятый поезд, который отправляется в ад, на Восточный фронт. Она бы бросила мужа, плюнула на квартиру, села бы на пароход, идущий в Соединенные Штаты, в любую другую страну, где нет войны и легионов архангела Михаила, она обрела бы вкус к жизни, у нее появился бы любовник-сын.
После обеда они все время лежали обнявшись, прижавшись друг к другу, наслаждаясь теплой безмолвной дремой. Она не пошла провожать его на вокзал. Не хватило духу. Ей не составило труда уйти из жизни шестидесяти двух других, но с этим деревенским мальчиком ее за несколько часов соединили крепкие узы плоти и крови. Его уход резанул по живому, нанес рану, которая будет кровоточить до конца дней. Он ни разу не обернулся, когда уходил по бульвару пружинистым мужским шагом, закинув ранец за плечо.
Она вновь поднялась в номер, вымылась – ей случалось возвращаться домой, не приняв душ из-за перебоев с водой, и тогда ее ожидала ужасная ночь в семейной постели, поскольку она боялась выдать себя запахом беззаконной любви, но, к счастью, обоняние мужа было таким же недоразвитым, как сексуальность, – включила старый телевизор и тут же выключила, попав на очередной репортаж, восхваляющий архангела Михаила и его легионы, оделась. Уйти она смогла только через три часа. Ей пришлось унимать слезы, которые лились неиссякаемым потоком.
Ее муж, чиновник министерства финансов, никогда не возвращался раньше половины девятого, и она решила еще раз пройтись по Восточному вокзалу. Она лелеяла слегка безумную надежду, что ее прекрасный черный ангел остался на перроне, пренебрег законами легиона, чтобы снова встретиться с ней. Когда она вошла в пустое здание, завыли сирены. Воздушная тревога. Темнело, звездные гроздья мерцали в просветах между облаками. Ветра почти нет, хорошая видимость, идеальное время для вражеских бомбардировок. Испуганные люди устремлялись к метро, к туалетам в цокольном этаже, к любому подвальному помещению, где можно было укрыться. Она бегом пересекла большой зал. Стук ее каблуков по плиткам эхом отдавался в здании опустевшего вокзала.
Она подошла к стоявшим рядами турникетам. Пассажиры спешно покидали поезда, все движение было приостановлено до отбоя тревоги. Осмотрев пять или шесть перронов, она вынуждена была признать, что ее мечта испарилась, улетела на Восточный фронт. Содрогаясь от вновь подступивших рыданий, от ненависти к мужчинам, ко всем мужчинам без исключения, она шатаясь пошла к ближайшей станции метро, в то время как первые бомбардировщики с адским грохотом разорвали небо Парижа.
Днище траулера заскрежетало о каменистое дно. Потерявшее управление судно продвигалось вперед, опасно сотрясаясь и одновременно заваливаясь набок.
– Прыгайте! – крикнул Мустафа.
Забравшись на капитанский мостик, он размахивал руками, словно семафор. От берега, частично скрытого туманом, их отделяло метров сто – дистанция смехотворная и одновременно жуткая для тех, кто не умел плавать. Даже в спасательных жилетах они боялись оказаться в волнах. Кое-где виднелись острые блестящие гребни рифов.
– Прыгайте! – повторил Мустафа.
Судно устрашающе затрещало. Стеф решила подать пример. Она перелезла через поручни и нырнула в воду, через несколько секунд вновь появилась на поверхности и поплыла к берегу. Пиб прыгнул следом за ней, неистово заколотил руками и ногами, чтобы как можно скорее всплыть, преодолеть сопротивление внезапно отяжелевшей кожаной куртки, не дать онеметь телу. Один за другим беженцы покинули гибнущий корабль. Некоторые довольно быстро добрались до берега, другие запаниковали, стали бессмысленно кружить по неспокойному морю, наталкиваясь на рифы, временами исчезая в волнах и выныривая, когда их уже считали погибшими. В конце концов течением всех выбросило на песок.
Девять мужчин и четыре женщины благополучно завершили второй этап своего путешествия. Замерзшие, измученные, они нашли убежище от ветра в расщелине между скалами и стали горячо благодарить Мустафу. Он выполнил свое обещание – сумел высадить их на албанском побережье. С трудом выговаривая слова посиневшими от холода губами, он сказал, что они оказались, скорее всего, в районе Сарандё, небольшого прибрежного города на юге Албании. Теперь им нужно искать другое судно, которое доставит их в Турцию.
Стеф спросила, почему они не отправились в Северную Африку, куда, как она считала, добраться было проще, чем до Ближнего Востока. Мурад объяснил, что легионеры архангела Михаила установили плотный минный заслон между Гибралтаром и побережьем Ливана с целью предотвратить любое нападение с моря, вынудив тем самым миллионы исламских бойцов обходными путями, по суше пробираться в армию Великой Нации в Египте, Аравии, Сирии и Турции. Мины располагались в нескольких сантиметрах от поверхности воды, соединялись между собой невидимыми нитями и взрывались при малейшем прикосновении. Настоящая стена смерти.
– А через Атлантику?
– Невозможно. Минная цепь доходит до Азорских островов и даже за их пределы. Поскольку американцы полностью контролируют Атлантический океан между Азорскими островами и собственным побережьем, в Европу можно проникнуть только через восточные границы.
– А как же украинцы, белорусы, русские?
– Настолько прогнили из-за коррупции и бандитизма, что свалились в исламистскую корзину, как перезревшие фрукты.
Они болтали, пока не высохла одежда и не вернулись силы. Пересчитали деньги, уцелевшие после кораблекрушения и выбросили безнадежно испорченные банкноты: всего набралось около десяти тысяч евро, которых, как сказал Мурад, с лихвой должно было хватить, чтобы добраться до Турции. Тарик предложил отправиться туда через Болгарию и Черное море или Босфор, но эту идею все дружно отвергли. Архангел Михаил держал на левом берегу пролива и на черноморском побережье вплоть до устья Дуная сотни тысяч легионеров. Предпочтительнее выглядела Греция, где было меньше черных ангелов и где можно без труда нанять небольшое рыболовное судно. Пока они беседовали, траулер с жутким треском развалился и скрылся в бурных водах Средиземного моря.
– А вы двое куда направляетесь? – спросил Мурад.
– В Карпаты, – ответила Стеф.
– Так ведь это же логово архангела Михаила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Она чувствует, как плывет, несется по волнам, утопает в энергии своего малыша-легионера. Наклоняется, чтобы поцеловать его в живот, прежде чем закурить сигарету.
– Ты говорил о письме?
С огромной порцией риса и телятины он расправился почти мгновенно, в три приема.
– В заднем кармане брюк.
Она встает и подходит к черной одежде, разбросанной на полу. Сперма стекает по ее бедрам. Она никогда не предохраняется. Наказав ее бесплодием, природа сама позаботилась о контрацепции, однако всегда есть риск подхватить СПИД или какую-нибудь венерическую болезнь. Ощущение опасности вкупе с отчаянным напором юных легионеров придает ее объятиям необыкновенную страстность. Подумать только, ведь муж считает ее фригидной, лишенной интереса к сексу. С ним любовный акт сводится к судорожному проталкиванию, за которым почти сразу следует крысиный оргазм. Ей часто хочется поразить Шарлотту, которая воображает, будто шокирует ее рассказами об изощренных любовных играх с мужем, постоянным любовником и любовником временным. Она подавляет это желание: нет ничего слаще тайных удовольствий, на краю пропасти.
Она поглаживает рукоять пистолета в кожаной кобуре, затем достает сложенное вдвое письмо из заднего кармана брюк.
– Можно прочесть?
Он кивает с набитым ртом. Она разворачивает бумагу. Почерк поставленный, можно сказать, изысканный.
Дружище фаршированный индюк,
когда ты прочтешь эти строки, я буду мертв. Умру я не от скотской БПЗ, болезни, разрывающей мне легкие, а от пули в зад и другой в сердце, символов того, что погубило мою жизнь. Я приношу их в жертву на алтарь легиона, еще одного символа нашей эпохи, куда более мерзопакостного. Меня никто не любит, я сам себя не люблю, мне нечего делать среди индюков. Но тебя, хоть ты упрямая тупая деревенщина, я очень люблю, ибо в тебе что-то есть такое, сам не знаю что, но это меня трогает… изящество, невинность, внутренняя красота, в общем, это светится в тебе сквозь все, чем тебя напичкали.
Я ухожу без радости. Кто может с легким сердцем покинуть этот чудесный Эдем, нашу землю? (Нет, я не шучу, я любил ее гораздо больше, чем другие.) Я не верю ни в Бога, ни в небо, надеюсь только, что по ту сторону обрету спокойствие. Забвение? Мои родители забудут меня, тем более что я не подарил им героического конца (ладно, признаю, что сделал это нарочно), сестры забудут, потому что в их возрасте память недолговечна. Я обожаю их, этих безмозглых овечек.
Как ты уже понял, я только что попросил тебя иногда думать обо мне. Ты, конечно, будешь единственным, но мне этого достаточно. Мне немного страшно, не скрою, сейчас, когда я пишу эти строки. Мне кажется, я полюбил тебя, старый дружище фаршированный индюк, полюбил больше, чем нужно, любовью полюбил. Ты спал как раз надо мной, милый. Настоящая пытка. Береги себя на Восточном фронте. Ты не обязан идти за мной по ту сторону, которая притягивает и пугает меня. Хватай оставшуюся жизнь полными горстями, ибо ты здоров – черт, знал бы ты, чего мне стоило угнаться за тобой на плацу, – красив и полон жизни.
Максимилиан, ощипанный индюк
Она складывает письмо. Малыш-легионер смотрит на нее. Смутно стыдясь своей наготы, бесстыдства, неверности, дрожи от наслаждения, полученного в этом жалком отеле десятого округа Парижа, она машинально смахивает слезы, которые текут по ее щекам. Ей нравилось думать, что она дарит немного тепла и нежности этим мальчишкам в слишком больших для них мундирах. На самом деле она использовала их, пила из их источника, черпала в их юной силе желание жить.
– Какая грязь, – шепчет она.
Он доел, поставил тарелки на столик у изголовья кровати, откинулся на подушку, щелкнул зажигалкой и стал курить с задумчивым видом.
– Ты часто это делаешь? – медленно спрашивает он.
– Что?
– Ну, снимаешь солдат на Восточном вокзале…
Она подходит к постели и садится на край, машинально, с благоговейной нежностью, поглаживает все еще напряженный член своего любовника на один день. Кончиками пальцев она ощущает, как приливает кровь в пещеристые части. Он потягивается, как кошка, чтобы ей было удобнее ласкать его.
– Да, довольно часто.
– Почему?
– Я женский демон-суккуб, питаюсь энергией молодых самцов.
Она сопровождает эти слова смешком, исполненным печали.
– Почему? – настаивает он.
– Я думала… мне казалось, я делаю доброе дело. По-своему поддерживаю солдат, уходящих на фронт.
– Ты не замужем?
Она берет в рот его член, несколько секунд держит между языком и запавшими щеками, затем ложится рядом с ним, страстно обнимает, наслаждаясь вкусом табака, пряностей и спермы.
– Ты же видел мое обручальное кольцо…
– А что думает об этом твой муж?
– Он не знает. Да если бы и знал, ему плевать.
– Детей у тебя нет?
Она качает головой.
– Профессии тоже?
– До появления легионов папаши Михаила я работала в сфере информатики, компьютеры, Интернет и все такое. Тогда еще верили, что наука и технология изменят мир, верили, что мужчины и женщины могут жить без ненависти, без войны, как истинно цивилизованные люди, верили во множество вещей, в музыку, искусство, любовь. Одно время я участвовала в движении неокочевников, пока его не запретили и лидеров не посадили в тюрьму, мы искренне верили в то, что все может измениться…
Приподнявшись на локте, он с подозрением вглядывается в ее лицо.
– Сколько же тебе лет?
Она улыбается и прикладывает палец к его губам.
– Таких вопросов женщинам не задают. Особенно женщинам моих лет. Я тебе противна?
Ореховые глаза малыша-легионера пробегают по ее телу. Его взгляд обжигает, она внезапно начинает нервничать и ощущает тот же страх, который испытала, когда впервые разделась – не для мужа, а друга юности, своей школьной любви. В тишину комнаты врывается внешний мир, шум города, урчание автобусов и автомобилей, свистки поездов. В этом безмолвном осмотре есть нечто от инцеста, как будто сын в волнении изучает свою мать. Он слишком молод и неопытен, чтобы сказать ей, как она прекрасна, чтобы ласкать ее словами, и тогда это говорят его руки, губы, язык.
Они расстались около 17 часов. У нее была смутная надежда, что ей удастся немного задержать его, и он опоздает на свой проклятый поезд, который отправляется в ад, на Восточный фронт. Она бы бросила мужа, плюнула на квартиру, села бы на пароход, идущий в Соединенные Штаты, в любую другую страну, где нет войны и легионов архангела Михаила, она обрела бы вкус к жизни, у нее появился бы любовник-сын.
После обеда они все время лежали обнявшись, прижавшись друг к другу, наслаждаясь теплой безмолвной дремой. Она не пошла провожать его на вокзал. Не хватило духу. Ей не составило труда уйти из жизни шестидесяти двух других, но с этим деревенским мальчиком ее за несколько часов соединили крепкие узы плоти и крови. Его уход резанул по живому, нанес рану, которая будет кровоточить до конца дней. Он ни разу не обернулся, когда уходил по бульвару пружинистым мужским шагом, закинув ранец за плечо.
Она вновь поднялась в номер, вымылась – ей случалось возвращаться домой, не приняв душ из-за перебоев с водой, и тогда ее ожидала ужасная ночь в семейной постели, поскольку она боялась выдать себя запахом беззаконной любви, но, к счастью, обоняние мужа было таким же недоразвитым, как сексуальность, – включила старый телевизор и тут же выключила, попав на очередной репортаж, восхваляющий архангела Михаила и его легионы, оделась. Уйти она смогла только через три часа. Ей пришлось унимать слезы, которые лились неиссякаемым потоком.
Ее муж, чиновник министерства финансов, никогда не возвращался раньше половины девятого, и она решила еще раз пройтись по Восточному вокзалу. Она лелеяла слегка безумную надежду, что ее прекрасный черный ангел остался на перроне, пренебрег законами легиона, чтобы снова встретиться с ней. Когда она вошла в пустое здание, завыли сирены. Воздушная тревога. Темнело, звездные гроздья мерцали в просветах между облаками. Ветра почти нет, хорошая видимость, идеальное время для вражеских бомбардировок. Испуганные люди устремлялись к метро, к туалетам в цокольном этаже, к любому подвальному помещению, где можно было укрыться. Она бегом пересекла большой зал. Стук ее каблуков по плиткам эхом отдавался в здании опустевшего вокзала.
Она подошла к стоявшим рядами турникетам. Пассажиры спешно покидали поезда, все движение было приостановлено до отбоя тревоги. Осмотрев пять или шесть перронов, она вынуждена была признать, что ее мечта испарилась, улетела на Восточный фронт. Содрогаясь от вновь подступивших рыданий, от ненависти к мужчинам, ко всем мужчинам без исключения, она шатаясь пошла к ближайшей станции метро, в то время как первые бомбардировщики с адским грохотом разорвали небо Парижа.
Днище траулера заскрежетало о каменистое дно. Потерявшее управление судно продвигалось вперед, опасно сотрясаясь и одновременно заваливаясь набок.
– Прыгайте! – крикнул Мустафа.
Забравшись на капитанский мостик, он размахивал руками, словно семафор. От берега, частично скрытого туманом, их отделяло метров сто – дистанция смехотворная и одновременно жуткая для тех, кто не умел плавать. Даже в спасательных жилетах они боялись оказаться в волнах. Кое-где виднелись острые блестящие гребни рифов.
– Прыгайте! – повторил Мустафа.
Судно устрашающе затрещало. Стеф решила подать пример. Она перелезла через поручни и нырнула в воду, через несколько секунд вновь появилась на поверхности и поплыла к берегу. Пиб прыгнул следом за ней, неистово заколотил руками и ногами, чтобы как можно скорее всплыть, преодолеть сопротивление внезапно отяжелевшей кожаной куртки, не дать онеметь телу. Один за другим беженцы покинули гибнущий корабль. Некоторые довольно быстро добрались до берега, другие запаниковали, стали бессмысленно кружить по неспокойному морю, наталкиваясь на рифы, временами исчезая в волнах и выныривая, когда их уже считали погибшими. В конце концов течением всех выбросило на песок.
Девять мужчин и четыре женщины благополучно завершили второй этап своего путешествия. Замерзшие, измученные, они нашли убежище от ветра в расщелине между скалами и стали горячо благодарить Мустафу. Он выполнил свое обещание – сумел высадить их на албанском побережье. С трудом выговаривая слова посиневшими от холода губами, он сказал, что они оказались, скорее всего, в районе Сарандё, небольшого прибрежного города на юге Албании. Теперь им нужно искать другое судно, которое доставит их в Турцию.
Стеф спросила, почему они не отправились в Северную Африку, куда, как она считала, добраться было проще, чем до Ближнего Востока. Мурад объяснил, что легионеры архангела Михаила установили плотный минный заслон между Гибралтаром и побережьем Ливана с целью предотвратить любое нападение с моря, вынудив тем самым миллионы исламских бойцов обходными путями, по суше пробираться в армию Великой Нации в Египте, Аравии, Сирии и Турции. Мины располагались в нескольких сантиметрах от поверхности воды, соединялись между собой невидимыми нитями и взрывались при малейшем прикосновении. Настоящая стена смерти.
– А через Атлантику?
– Невозможно. Минная цепь доходит до Азорских островов и даже за их пределы. Поскольку американцы полностью контролируют Атлантический океан между Азорскими островами и собственным побережьем, в Европу можно проникнуть только через восточные границы.
– А как же украинцы, белорусы, русские?
– Настолько прогнили из-за коррупции и бандитизма, что свалились в исламистскую корзину, как перезревшие фрукты.
Они болтали, пока не высохла одежда и не вернулись силы. Пересчитали деньги, уцелевшие после кораблекрушения и выбросили безнадежно испорченные банкноты: всего набралось около десяти тысяч евро, которых, как сказал Мурад, с лихвой должно было хватить, чтобы добраться до Турции. Тарик предложил отправиться туда через Болгарию и Черное море или Босфор, но эту идею все дружно отвергли. Архангел Михаил держал на левом берегу пролива и на черноморском побережье вплоть до устья Дуная сотни тысяч легионеров. Предпочтительнее выглядела Греция, где было меньше черных ангелов и где можно без труда нанять небольшое рыболовное судно. Пока они беседовали, траулер с жутким треском развалился и скрылся в бурных водах Средиземного моря.
– А вы двое куда направляетесь? – спросил Мурад.
– В Карпаты, – ответила Стеф.
– Так ведь это же логово архангела Михаила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56