Неферт застыла на месте.
…Всего в нескольких шагах от нее, на каменном карнизе, ярко горел оставленный ею светильник.
XXX
– Но почему так вышло, Миура, почему так могло случиться?
– Почему ты не заметила этого выхода, когда шла туда?
– Да нет же!! Ты знаешь! Почему я не вышла к подземной реке?! Ведь я ничего не боялась! Я так ее искала! Я так хотела ее найти!
– Ты хотела невозможного. Переходы не могли тебя к ней вывести сейчас, потому что ты – живая.
– Потому что я – живая?!
– Ну разумеется. Глупая змейка, река, которую ты слышала, протекает в Царстве Мертвых…
Некоторое время Неферт тихо молчала.
– Миура… Так для чего я там все-таки побывала? – наконец спросила она. – Я не чувствую, что во мне что-то изменилось.
– Не чувствуешь потому, что еще не научилась этим пользоваться. Что ты увидела, когда вылезла из колодца?
– Как что? Сад.
– Какой он был? Такой, как обычно?
– Да… То есть нет. Не такой! Все было ярче, чем всегда, – и цветы, и солнце, и камни даже были ярче… И еще я никогда не замечала, какое над ним небо… Я словно другими глазами все это увидела.
– Вот ты и ответила на свой вопрос. Именно, что другими глазами. Со временем ты научишься всегда ими видеть… А еще… Ты не заметила, что снова сменила кожу. Ответь сама: от кого тебя увели эти переходы?
– От Инери.
– Да. Человеческое и нечеловеческое начала боролись в нем много яростнее, чем в тебе. Это, видишь ли, были равносильные противники. Он не выдержал испытания. Он останется человеком.
– Ты всегда непонятно говоришь? Как это – останется человеком? А я разве не человек?
– Об этом поболтаем как-нибудь в другой раз. Понимаешь ли ты хотя бы, чего он так испугался?
– Нет! Он же не трус! Он на самом деле утопился бы, я знаю! Но я не могу понять, отчего ему легче было утопиться, чем туда полезть?
– Когда-то я говорила тебе о том, как сильно люди боятся изменения. Плохо, что ты забыла. Здесь дело касалось одного из самых важных и самых необратимых изменений… Инери храбр – как человек. Но человеческой плоти недоступны пустые переходы. В нем заговорил страх перед нечеловеческим.
– Я тоже боялась.
– Но ты пошла. Не твоя заслуга, что в тебе меньше этого страха, а все же – жаль… Да, жаль… Я думала, что с тобой вместе… Теперь ему неоткуда взять силы победить этот страх.
– И теперь он никогда?..
– Да уж лучше на это не рассчитывать.
– Значит – нам не бывать вместе!
– Отчего же? Если, к примеру, ты захочешь уйти туда, куда ушел он…
– Ни за что!
– Так значит, пустые переходы дороже тебе, чем живой Инери? Инери, который окутывает тебя золотым облаком?
– Не делай мне больно! Я все равно не смогу этого объяснить!
– И не надо. Кстати, там с тобой случилась еще одна вещь. Но как раз о ней я тебе ничего не скажу.
XXXI
Носилки привычно плыли в бурном течении базарной толпы. Они казались Неферт не носилками, а ладьей, скользящей по волнам голов и плеч, выкрикивающих ртов и размахивающих рук – волны эти бурлили чуть повыше сандалий Неферт, иногда грозя опрокинуть или унести лодку…
«А все-таки ты грустишь, змейка. Я не могу тебя понять – ведь Инери за такое небольшое время не мог занять в твоей жизни столько же места, сколько занимал Нахт!»
«Но в том-то и беда, Миура!»
«Ну-ка, объясни…»
«Понимаешь, с Нахтом было очень много хорошего. А с Инери еще не успело ничего быть, как все кончилось. Я только поняла, что должно быть – как уже ничего не стало. Знаешь, Миура, потерять то, чего не было, оказывается, много больнее, чем то, что было…»
«А ты становишься не такой глупой…»
– Нильская вода, холодная нильская вода!
Неферт мельком взглянула на мальчишку с глиняным кувшином, чей звонкий голос отвлек ее от размышлений… Но мальчишку уже отвлекло в сторону, и на его месте возник высокий продавец в белом переднике, устало отирающий ладонью полное лицо. Сладкий горячий пар поднимался от его товара – ячменных, липко залитых медом лепешек… Почему простолюдинам всегда нужно что-то есть прямо на улицах? Смешно заревел осленок, не желающий куда-то идти… Ларь менялы – с разложенными по горкам серебряными и медными колечками…
– Украшения! Украшения!
Крупные гранаты, под нежной алой или розовой кожей которых таятся блестящие, темные, как кровь, зерна… Желтые большие тыквы, сложенные прямо на земле… Откуда-то доносятся флейта и удары бубна – а, это толпа обступила мимов.
– Смотрите, смотрите!
«А все-таки, Миура…»
– Ибисоголовые!!!
Неферт даже вздрогнула: так громко, перекрывая гул толпы, выкрикнул это слово какой-то бритый молодой человек, проворно вскочивший на камень. С этого четырехугольного камня, Неферт не раз слышала, выкрикивались объявления или просто торговые новости. Но молодой человек не походил на глашатая: одежда его была много хуже, а лицо – много сообразительнее.
– Да чем ты это докажешь?!
– С чего ты взял, парень?
– А не стану я доказывать! Кто хочет – слушай, а меня и так «глаза и уши» ловят!
– Да тише вы, парень, похоже, правду говорит…
– За правду в Египте всегда… Слышь, сказал – глаза-то и уши…
– И пусть ловят! А я все равно скажу! Ибисоголовые нас за нос водят! А сами втихую злодействуют: фараона нашего малолетнего – да будет он жив, здрав и невредим – травят медленными ядами!
– Быть не может!!
– Эй, ты, охальник, заткни глотку!
– Ну хватил!
– Стража!!
– Кто стражу кричал?
– Люди добрые!!
– Вот этот, лопоухий…
– Промеж ушей его!
– Ушел, скотина…
– Травят!!! Возвыситься хотят при новой династии!!
– А верно, храбрец, говоришь, – похожий на азиата торговец маслом так же громко возвысил голос, обращаясь к юноше. – Я-то диву давался – как носатого ни увидишь… Больно они травками увлекаются…
– То-то и есть, добрый человек! Неужели потерпим такое?!
– Держи смутьяна!
– Парень, беги, стража!
– Справа заходи, справа!
– Что он говорил, что?
– Фараона травят!
– Жрецы Тота, носатые, злодействуют!
– Люди!!
Неферт неожиданно заметила, что шкатулка только что купленного синего бисера, соскользнув на пол, рассыпалась по всему дну носилок.
XXXII
«Куда же пропала Миура?»
Неферт медленно отщипывала маленькие кусочки от лепешки, которую держала в руке, и бросала их золотым рыбкам.
«Мало ли какие глупости кричат бездельники на базаре?»
Но у того бритого юноши было вовсе не лицо бездельника… А вмешавшийся торговец маслом – и он отнюдь не казался глупцом!
– Да подождите вы, жадины!
Рыбки так и толпились у края водоема, давая понять Неферт, что она не слишком заботлива.
«А золотые рыбки все такие же прожорливые?» – вспомнилось ей.
Нахт… С Нахтом тоже можно было бы об этом поговорить. Он бы сразу объяснил ей, что никакие жрецы Тота не могут отравлять фараона!
Ведь Нахт даже разговаривал с ним!.. Конечно, он должен знать все получше базарных крикунов!
Что же он тогда говорил о Сыне Амона? Очень важно это вспомнить…
«Он ведь сияет как солнце, да?»
«Да нет, не особенно. Смазливый такой мальчишка, но уж очень хлипкий… По-моему, они его заморили этими церемониями…»
«Они его заморили…»
Глупость, ужасная глупость! Ведь Нахт сказал, сам сказал, что Сын Амона «очень хлипкий» только оттого, что…
Нахт заметил, что ему что-то во вред… только не придал этому значения потому, что не знал слухов…
«Они его заморили…»
Рыбки толклись у берега. Кажется, Неферт поговорила с Нахтом. Только в то, что он сам сказал ей, было никак, никак невозможно поверить…
XXXIII
– Я весь день тебя ждала, Миура! – Неферт, уже причесанная и одетая на ночь, соскочила с ложа навстречу кошке.
– Право? – кошка и не подумала стать больше ростом. – Ты мне что-то хотела сказать?
– Да, Миура… Я…
– Впрочем, кажется, сюда идут… – кошка плавно уселась на сандаловый ларец и начала умываться.
У порога действительно послышались шаркающие шаги няньки… Неферт торопливо вернулась на свою постель и притворилась спящей… Поведение Миуры вызвало у нее щемящее чувство недоумения и обиды… Ведь она не могла не заметить, что Неферт очень надо с ней поговорить!
В спальню вошли Ашта и старая Хапшесут.
– И как это ты днем позабыла, – ворчливо шептала нянька, – вот погоди, будет тебе от госпожи… Да тише ты! Выгреби на лопаточку все зерна – может, и впрямь от них у ребенка вчера болела головка!
Неферт крепче зажмурила глаза: скорее бы они уходили!
– А что вместо них зажечь, Хапшесут?
– Вот, алоэ зажигай. Не разбудить бы… Ну-ка я взгляну! Спит дитятко, спит наша голубка… Да и что бы ей не спать в любви да в холе! Никто цветочек работать не заставит, никто не обидит, никто со свету не сживет, как малютку царя!..
– Скажи, Хапшесут, а правду говорят, что изводят его злодеи?
– Тише, пошли… Зря, девушка, ничего не говорится… Не нашего рабьего ума это дело, да только как не пожалеть пресветлого бога – сиротка ведь он, заступиться-то некому… Мне Бакет-прядильщица сказывала… – шаги отдалились, и больше Неферт, как ни напрягала слух, не смогла расслышать ни слова…
– Миура! – Неферт уже не помнила о недавней обиде.
На сандаловом ларце никого не было.
XXXIV
Неферт заплакала. Как это гадко со стороны кошки – оставить ее одну сейчас, когда она все равно ни за что не уснет, когда ей так нехорошо, так тревожно!
Тревога звенела, как комар, которого никак, никак нельзя было отогнать!
Об этом говорят все – это не может не быть правдой…
Все, даже Суб-Ареф, даже народ на базаре, даже служанки…
Об этом знают все!
Но почему до сих пор никто не предостерег самого фараона?
Почему об этом не знает сам фараон?!
Он об этом знает.
Эта мысль с такой четкостью прозвучала в ушах Неферт, что ей показалось – ее произнес кто-то другой…
Он знает…
Неферт приподнялась на локте: ей показалось, что темную спальню слабо озарил золотистый свет…
У изножия ее ложа в темноту опустились золотые ступени…
Неферт поднялась по ним – не покидая своей постели, и ее ничуть не удивило это странное раздвоение.
Ступени вели в чертог с полом из черного дерева и кобальтовым потолком. Потолок поддерживали восемь темно-красных резных колонн. Неферт узнала его по рассказам – это был тронный зал Большого Дома.
Сколько людей в парадных одеяниях!.. И как много среди них пожилых – на первый взгляд кажется, что молоды в этом зале только слуги и стража вдоль стены… Красивые стражники похожи на статуи – так неподвижно они стоят!
Там, в другом конце зала…
Трон слоновой кости окружила толпа придворных… Некоторые – самые важные на вид – полукругом стояли за троном, а также по правую и левую стороны… Но спереди никто не подходил к трону ближе, чем на пятнадцать шагов… Нет, какой-то человек подошел – распростерся ниц – и облобызал ступеньку рядом с сандалией сидевшего на троне мальчика…
Мальчик был сверстником Неферт.
Он сидел неподвижно и прямо, держа в руке золотой жезл, увитый похожими на змей черными полосами… Его голова была увенчана двойной – красной и белой – короной Верхнего и Нижнего пределов Та-Кемета. У него были черные прямые волосы, спадавшие на хрупкие неширокие плечи. Худое, совсем детское лицо с тонким носом и острым подбородком было бледно, как алебастр. Может быть, именно из-за бледности и впалой линии щек глаза на этом лице казались такими большими.
Это были мягко-черные, широко раскрытые глаза.
Взгляд их был неподвижен.
Обращенный к говорившему перед ним сановнику, он на самом деле проходил куда-то сквозь него.
Куда? Ни на ком, находившемся в зале, этот неподвижный взгляд не останавливался.
Он был направлен внутрь.
Неферт поняла, что мальчик прислушивается к чему-то в себе самом.
Что он слушает, этот слабый мальчик, такой отчужденный от окружающих его людей?
Он слушает ток смерти в своем теле.
Через его тело струится отравленная ядом кровь…
Белое молоко! Более года назад вкус его показался необычен, вкус холодного белого молока!..
Потом этот вкус стал знакомым – он чудился то в меде, то в воде, то в вине…
Мальчик давно угадал его значение.
Он знает, что его убивают.
Он знает и другое – свое детское бессилие перед волей многочисленных могущественных врагов, оплетающих его существование сотнями глаз и рук.
Он знает, что сопротивляться так же бессмысленно, как молить о пощаде…
Он беззащитен и слаб.
Он слаб! О, нет!
С какой силой стискивают вдруг царский жезл его хрупкие пальцы!
Какой яростный и неукротимый огонь вспыхивает вдруг в глубине его черных глаз, какой гнев раздувает тонкие ноздри!
Он – сын божественного льва, вкусившего крови!
Он сразился бы за свою жизнь с тысячами врагов, если бы – огонь в глазах гаснет – если бы не было слишком поздно, если бы эта жизнь не была уже отнята у него!..
Он снова слышит, как по жилам струится смерть…
Слишком поздно!
Нежные губы мальчика искажает недетская усмешка…
Он умрет.
– Нет!!!
…К спальне, поднятые на ноги криком Неферт, торопливо сбегались служанки.
XXXV
Неферт не замечала ничего – даже заметного отдаления Миуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15