Финнерти кивнул в знак согласия.
— Это уж точно. Пол, убью. Придется.
Пол снова опустился в кресло. Он вдруг понял, что его ничуть не поразил предложенный ему сейчас выбор между жизнью и смертью. Ему было сделано совершенно недвусмысленное предложение, и оно очень резко отличалось от всего, с чем ему приходилось сталкиваться ранее. Тут перед ним все было четко окрашено в черную и белую краски, и это никак не походило на те пастельные тона, в которые были окрашены его отношения с окружающей действительностью в прошлом. И это предложение, такая именно постановка вопроса «делай, как тебе сказано, или будешь убит» — произвела на него освобождающее действие, как и наркотик, который он проглотил несколько часов назад. Он был лишен возможности принимать самостоятельные решения по причинам, которые ясны любому.
И Пол откинулся в своем кресле и начал с подлинным интересом присматриваться к происходящему вокруг него.
Люк Люббок закончил чтение докладной записки Д-72, посвященной вопросам вербовки по всей стране. Задача — иметь по меньшей мере по два влиятельных члена Общества Заколдованных Рубашек в каждой значительной политической организации, в каждом значительном индустриальном городе — была выполнена приблизительно на шестьдесят процентов.
— С-1, что вы можете сказать о своих делах? — сказал Лэшер.
— Мы пустили слух о том, кто является вождем, — сказал Финнерти. — Теперь нужно переждать несколько дней, чтобы поглядеть, какое это произведет действие.
— Никак не могу понять, что это нам может принести, кроме пользы, — сказал Лэшер.
— Вербовка теперь должна быть окончательно перенесена в город, — сказал Финнерти.
— А что за осечка произошла с этим телевизионным типом? — спросил заводской охранник. — Разве не вы лично ходили за ним?
— Элфи Туччи? — спросил Финнерти.
— Без имен!
— Это имя вы можете называть сколько вам угодно, — мрачно сказал Лэшер. — Он не наш человек.
— Это уж точно, — сказал Финнерти. — Он ничей и никогда не будет чьим-то. Он никогда ни к чему не присоединяется, его отец никогда и ни к чему не присоединялся, и его дед никогда ни к чему не присоединялся, а если, паче чаяния, у него появится сынок, то и тот тоже никогда ни к чему не присоединится.
— А почему? — спросил Пол.
— Он говорит, что это единственное, что он может сделать ради того, чтобы определить, что же именно представляет собой он сам, не пытаясь при этом представлять тысячи других людей, — сказал Финнерти.
— А имеется ли какое-нибудь условие, на котором он все-таки согласился бы присоединиться к нам? — спросил человек, которого, видимо, волновали небрежные методы вербовки.
— Одно-единственное, — сказал Финнерти. — Если все будут мыслить точно так, как мыслит сам Элфи Туччи.
Лэшер грустно улыбнулся.
— Великая американская индивидуальность, — сказал он. — Он полагает, что является воплощением либеральной мысли, накопленной веками. Он стоит на своих собственных ногах перед лицом господа бога, одинокий и неизменный. Он был бы великолепным фонарным столбом, если бы только мог терпеть любую погоду да еще обходиться без пищи. Ну ладно, так на чем мы остановились?
— Мы еще не назначили даты? — вежливо осведомился Хейкокс.
— Дата станет известна не ранее чем за два дня до начала! — сказал Лэшер.
— Могу я задать вопрос? — сказал Пол.
— А почему бы нет? Я пока никого не ограничиваю.
— А что, собственно, подразумевается под этой датой?
— Особое собрание каждого ордена, каждой крупной общественной организации страны, исключая инженеров и управляющих. На этих собраниях наши товарищи, имеющие большой вес в организации, объявят остальным членам, что по всей стране люди выходят на улицы, для того, чтобы разрушить автоматические заводы и фабрики и снова вернуть Америку ее народу. Затем они наденут свои заколдованные рубашки и поведут тех, кто за ними последует, присоединив к своим рядам в первую очередь тех членов нашей организации, которые окажутся поближе.
То, что вы видите здесь, это штаб, но все движение в основном децентрализовано и подчинено нашим представителям на местах. Мы помогаем им консультациями по организационным вопросам, по вопросам вербовки, указываем цели, учим тактике, но, когда наступит великий день, люди на местах с успехом будут действовать по собственному почину. Конечно, нам бы хотелось иметь более крупную организацию с единым центром. Но это сделало бы нас очень уязвимыми для полиции. При создавшемся положении дел полиция так и не знает, кто мы такие и что мы намереваемся делать. На бумаге мы выглядим довольно скромно. Но фактически при правильной расстановке наших людей мы являемся грозной силой.
— А много ли народа вы полагаете увлечь за собой? — спросил Пол.
— Мы рассчитываем, что за нами пойдут те, кому до смерти надоело все это, кого мутит от существующих порядков, — сказал Лэшер.
— Все пойдут, — сказал Финнерти.
— А что потом? — сказал Пол.
— А потом мы снова вернемся к непреходящим ценностям! — сказал Финнерти. — Мужчины будут заняты мужским трудом, женщины — женским. Люди станут мыслить по-человечески.
— Кстати, это мне напомнило…— сказал Лэшер. — Кому поручено заняться ЭПИКАКом?
— Я слышал, что Д-71 говорил, будто задание это оспаривается представителями Лосей в Россуэле, — сказал Люк Люббок.
— Бросьте на выполнение его обе эти организации, — сказал Лэшер. — Г-17, имеются ли у вас какиенибудь свежие идеи относительно того, как вывести из строя ЭПИКАК?
— Самое лучшее, — сказал Бад, — это заложить какие-нибудь бомбы в автоматы по продаже кока-колы. У них есть такие штуки в каждом отсеке. Это даст нам возможность гробануть не какую-то его часть, а весь целиком. — Руки Бада описывали круги в воздухе, как бы очерчивая размеры той адской машины, которая будет заложена в автоматы по продаже кока-колы. — Понимаете? Взять бутылочку из— под кока-колы, только наполнить ее нитроглицерином. А потом…
— Хорошо. Набросайте схемку и передайте ее Д-17, чтобы он передал ее нужным людям.
— И тррррах! — сказал Бад, грохая кулаком по столу.
— Отлично, — сказал Лэшер. — Кто еще хочет высказаться?
— А как будет с Армией? — сказал Пол. — Что, если им придется…
— Обеим сторонам лучше полностью капитулировать, если у кого— нибудь хватит глупости на то, чтобы дать им настоящие винтовки и патроны, — сказал Лэшер. — Я полагаю, что обе стороны, к счастью, прекрасно это понимают.
— А каково сейчас наше положение? — спросил нервный человек.
— Ни хорошо, ни плохо, — сказал Лэшер. — Мы можем провести отличный спектакль и сейчас, если нас вынудят к этому. Но дайте нам еще два месяца, и мы будем в состоянии преподнести им настоящий сюрприз. Ну что ж, собрание можно считать закрытым, а теперь мы перейдем к обсуждению чисто рабочих вопросов. Как с транспортом?
И пошли доклады о состоянии транспорта, связи, безопасности финансов, заготовок, тактики…
Полу показалось, что он увидел, как с чистой и гладко выструганной балки сняли поверхность, и теперь внутри нее открылись тоннели и тонкие перегородки столицы термитов.
— Служба информации? — сказал Лэшер.
— Мы разослали по почте письмо с предупреждением ко всем бюрократам, инженерам и управляющим с классификационным номером ниже ста, — сказал профессор фон Нойманн. — Копии, его отосланы во все информационные агентства, на радио и телевидение.
— Отличное получилось письмо, черт побери, — сказал Финнерти.
— Остальным желательно послушать его содержание? — спросил фон Нойманн.
Все сидящие за столом закивали головами.
— «Соотечественники, — начал читать профессор, — считается общепризнанным, что между нами царят мир и согласие.
Вы чаще, чем кто-либо из нас, произносите в последнее время высокие слова о прогрессе, произносите высокие слова о той пользе, которую принесли уже происшедшие и все еще происходящие изменения в материальной жизни общества.
Это вы — инженеры, управляющие и бюрократы — почти в полном отрыве от остальных, наиболее развитых людей, продолжаете верить в то, что жизненные условия улучшаются прямо пропорционально возрастанию количества производимой обществом энергии и средств использования ее. Эта вера поддерживала вас на протяжении трех последних, самых жестоких в истории человечества войн, и войны эти послужили самым могучим подтверждением правоты этой веры.
То, что вы продолжаете верить в это и теперь, когда раздиравшие мир страсти окончательно подавлены, вызывает беспокойство даже у простодушных людей, а людей более просвещенных это повергает в ужас.
Человек переносил все муки ада в расчете на ожидающее его райское блаженство вечного мира, но, обретя его наконец, он обнаружил, что все то, что он рассчитывал обрести в царстве божьем — гордость, человеческое достоинство, уважение к себе, достойный труд, — все это объявлено для него запретным плодом.
Я опять-таки говорю — да воцарится между нами мир и согласие, но в отличие от вас мы, все остальные, по совершенно очевидным и основательным для нас причинам окончательно изменили свое мнение относительно божественности права машин, эффективности и организованности, точно так же, как несколько веков назад люди изменили свое мнение относительно божественного происхождения прав королей и божественного происхождения прав очень многого другого!
На протяжении трех последних войн права технологии на увеличение мощностей и масштабов считались непреложными с точки зрения жизнеспособности нации, более того — в тех условиях они были почти божественным правом. Американцы жизнью своей обязаны более высокому качеству своих машин, более высокому уровню техники и организации, мастерству своих управляющих и инженеров. И я вместе с Обществом Заколдованных Рубашек благодарю господа за то, что он дал их нам для спасения. Но завоевать для себя хо— рошую жизнь в мирное время, пользуясь теми же методами, что и во время войны, мы не можем. И вообще проблема мира требует к себе более тонкого подхода.
Я самым решительным образом протестую против того, что существует какой-либо естественный или божественный закон, согласно которому машины, их производительность и организация производства должны постоянно увеличиваться в масштабах, становиться все более мощными и сложными в мирное время, подобно тому как это было во время войны. Рост этот я склонен в настоящее время рассматривать как вопиющее беззаконие.
Наступило время положить конец этому беззаконию и произволу именно в той части нашей общей культуры, которая находится в вашем ведении.
Сейчас дело обстоит так, что независимо от человеческих стремлений машины, технические приспособления или новые формы организации вытесняют человека, приходят ему на смену каждый раз, когда такая замена оказывается выгодной в экономическом отношении. Подобная замена сама по себе вовсе не обязательно дурная вещь, но делать это без учета желания людей — произвол и беззаконие.
В действие постоянно вводятся новые машины, новые формы организации производства, новые пути повышения эффективности, без учета того, какие это может произвести изменения в жизненном укладе общества. Делать так — значит творить произвол и беззако— ние.
Я и Общество Заколдованных Рубашек решили посвятить себя целиком тому, чтобы положить конец этому произволу и беззакониям и вернуть мир в руки людей. И если никакими иными средствами нам не удастся положить конец этому беззаконию, мы готовы к тому, чтобы применить силу.
Я предлагаю вернуть рабочих, мужчин и женщин, к их роли надсмотрщиков над машинами, а контроль машин над людьми должен быть запрещен. Далее, я предлагаю, чтобы самым пристальным образом изучалось то влияние, которое изменения в технологии или организации труда могут оказать на жизненный уклад людей, и чтобы изменения эти вводились или запрещались, только исходя из этого соображения.
Предложения эти имеют радикальное значение, и их очень трудно будет провести в жизнь. Но необходимость введения их намного больше и важнее всех могущих возникнуть трудностей, и, уж во всяком случае, значение их намного важнее нужд нынешней святой троицы страны — Производительности, Экономики и Количества.
Люди по своей природе не могут, по-видимому, быть счастливыми без активного участия в предприятиях, что дает им сознание своей полезности. И поэтому их следует вновь приобщить к этим предприятиям.
Совместно с членами Общества Заколдованных Рубашек я со всей торжественностью заявляю:
Несовершенство имеет право на существование, ибо человек несовершенен, а человек — творение господа.
Слабость имеет право на существование, ибо человек слаб, а человек — творение господа.
Неспособность имеет право на существование, ибо человек неумел и неловок, а человек — творение господа.
Смена гениальных прозрений и заблуждений закономерна, ибо человек попеременно проявляет и то и другое, а человек — творение господа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51