Она училась в выпускном классе, как и мой брат, и Феликс пригласил ее на бал выпускников. Вероятно, это было весной 1943 года — ровно за год до того, как я стал убийцей, точнее, дважды убийцей.
Шла вторая мировая война.
Феликс был председателем совета своего класса — и все потому, что у него был красивый бас. Сам Всевышний говорил его голосом — где устроить бал, нужно ли в классном ежегоднике писать под фотографиями не только фамилии, но и прозвища — и так далее. Кроме того, мой брат переживал любовную драму и делился со мной этими своими переживаниями,
1 Христианская ассоциация молодых людей.
40
хотя мне было всего одиннадцать лет. Он окончательно порвал с Салли Фримен, девочкой, в которую был влюблен, и Салли, чтобы утешиться, влюбилась в Стива Адамса, капитана бейсбольной команды.
Председатель совета класса оказался без девушки перед самым балом, когда все девушки из хороших семей были уже
приглашены.
И Феликс нашел блистательный выход. Он пригласил девушку, чьи родители принадлежали к самым низшим слоям общества, были неграмотные, безработные, а два ее брата сидели в тюрьме; сама она училась из рук вон плохо и ни в какой общественной жизни не принимала участия, но другой такой красавицы никто еще не видал.
Ее родители были белые, но такие нищие, что им приходилось жить в негритянском квартале. Да, еще вот что: немногие молодые люди, которые пытались за ней ухаживать, несмотря на ее положение в обществе, пустили слух, что хороша-то она хороша, только холодна как ледышка.
Вот какой была эта С е л и я Гилдрет.
Она даже не надеялась, что ее пригласят на бал. Но чудеса, несомненно, случаются. Золушки рождаются ежеминутно. И вот один из самых красивых, самых богатых, самых интересных мальчиков нашего города и к тому же председатель совета выпускного класса пригласил ее на бал.
Уже за несколько недель до бала Феликс без конца рассказывал, какая красавица С е л и я Гилдрет и какое неотразимое впечатление она произведет на всех, когда он войдет с ней, ведя ее под руку, как кинозвезду. Наверное, все почувствуют себя дураками — как можно было до сих пор не замечать Селию!
Отец, слыша все это разговоры, решительно потребовал, чтобы Феликс перед балом привел Селию к нему в студию. Надо же ему взглянуть — он как-никак художник, — вправду ли эта С е л и я такая красавица, как утверждает Ф е л и к с. Мы с Феликсом к этому времени совсем перестали водить домой наших друзей. Но на этот раз отец нашел средство заставить Феликса познакомить его с Селией. Если Феликс не приведет ее, отец не даст ему машину. Пусть отправляется со своей Селией на бал в автобусе.
Рецепт гаитянского бананового супа. Взять два фунта козлятины или цыпленка, добавить полчашки мелко нарублен-
41
ного лука, чайную ложку соли, пол-ложки черного перца и щепотку молотого красного перца. Залить двумя квартами воды. Тушить час.
Затем добавить три очищенных клубня ямса и три очищенных банана, нарезанных кружочками. Тушить на малом огне, пока мясо не станет мягким. Вынуть мясо.
Получается восемь тарелок гаитянского бананового супа.
Bon appetit!
Отцу делать было нечего, как всегда, но он волновался перед этим балом, как самый безмозглый школяр. И все время декламировал:
Кто эта С е л и я? Чем хороша.
Что все ее так превозносят?
Или ни с того ни с сего, во время ужина, когда все молча ели, он вдруг заявлял:
— Нет, таких красавиц на свете не бывает! Не верю, что эта девушка прекраснее всех!
Напрасно Феликс говорил, что С е л и я вовсе не первая красавица мира. Феликс повторял сто раз: «Да она просто самая хорошенькая девушка в классе, папа, и все». Но отец представлял себе более серьезную противницу. Он, главный знаток и ценитель женской красоты в городе, должен был встретиться с несравненной красавицей, каких еще свет не видал.
Конечно, он в те дни не только руководил сбором утиля, но еще был уполномоченным противовоздушной обороны. И послал в военное министерство характеристику личности Гитлера, которого он теперь уже называл «феноменальным убийцей-маньяком». Но все же он чувствовал себя отсталым, бесцветным и так далее, особенно когда читал в газетах и слушал по радио сообщения о боевых победах или встречал на улицах людей в военной форме. Ему необходимо было подбодрить себя, чтобы совсем не пасть духом.
Это и была его тайна. Если бы Феликс догадался, он и на милю не подпустил бы Селию к нашему дому. Он отвез бы ее на бал в автобусе.
А вышло вот что: когда Селию привезли знакомиться с отцом, на нем была роскошная, алая с серебром, форма майора венгерской лейб-гвардии, соболий кивер и шкура барса.
7
Слушайте: когда Феликс собрался поехать за Селией, отец еще не переоделся даже в свой костюм художника. На нем был свитер и домашние брюки, и он снова повторил Феликсу, что хочет только взглянуть на его барышню и что он вовсе не собирается наряжаться для нее. Встретятся они ненадолго, запросто. Встреча будет будничная, даже скучная.
Да, еще про автомобиль. Это был туристский «кидслер», выпущенный тут, в самом Мидлэнд-Сити, в 1932 году, когда «кидслеры» ни в чем не уступали, а иногда и превосходили немецкие «мерседесы» или английские «роллс-ройсы». Но в 1943 году он уже устарел и стал смешным музейным экспонатом. Феликс откинул верх. Перед задним сиденьем было еще одно, дополнительное стекло. Мотор был шестнадцати-цилиндровый, а два запасных колеса были закреплены в углублениях возле крыльев. Колеса походили на изогнутые шеи мчащихся вперед лошадей.
И Феликс протарах.сл до негритянского квартала в этом потрясающем драндулете. Одет он был во взятый напрокат смокинг с гарденией в петлице. На сиденье рядом с ним лежал букетик из двух орхидей — для Селии.
Отец уже стоял в одном белье, и мама принесла ему военную форму. Она знала, что он задумал разыграть Феликса. Все, что затевал отец, она считала замечательным. И пока отец облачался, она обошла весь дом, выключая электрические лампочки и зажигая свечи. Они с отцом заранее, так, чтоб никто не заметил, расставили повсюду свечи. Наверное, их было не меньше сотни.
И пока отец переодевался в свой алый с серебром мундир, она успела зажечь все свечи.
Я сам, стоя на галерее у своей комнаты, пришел в совершенный восторг, и мама с отцом, как видно, надеялись, что и С е л и я Гилдрет придет в такой же восторг. Мне казалось, что я попал в гигантский улей, где полно светлячков. А внизу стоял Король Ранних Сумерек.
Я был воспитан на старинных сказках, доставшихся мне в наследство, на мифах и легендах, рассказанных нам отцом, и все мои мысли были окрашены ими. Для меня, да и для Феликса они стали самой жизнью, и никто из ребят Мидлэнд-Сити не знал о том мире, где огоньки свечей кажутся живыми светлячками, и никто из наших сверстников не сочинял сказок про Короля Ранних Сумерек.
Но тут Король Ранних Сумерек в кивере с алым султаном отдал приказ:
— Распахните, распахните врата!
«А какие это врата?» — подумал я. Кажется, у нас всего две двери. Парадная дверь выходила на юг, а кухонная — на северо-восток. Но отец, как видно, имел в виду что-то куда более величественное.
И он проследовал к огромным воротам для карет, в створки которых была врезана наша парадная дверь. Я их никогда не воспринимал как ворота. Для меня они были частью стены моего дома, только не из камня. Но тут отец взялся за огромный засов, который не открывали тридцать лет. Засов не сразу поддался усилиям отца, но потом плавно скользнул вбок, как ему и полагалось.
До этой минуты засов казался мне просто куском древнего металла на стене. Быть может, сильные руки могли бы вырвать его и убить врага. И резные навески казались мне такими же кусками металла. Но это были не старинные финтифлюшки, вывезенные из Европы. Это были настоящие мид-лэндские навески, готовые служить в любую минуту.
Я прокрался вниз, благоговейно приближаясь к чуду.
Король Ранних Сумерек толкнул плечом сначала одну створку ворот, потом — другую. Стена моего дома исчезла. В пролете мерцали звезды и светила восходящая луна.

Я
Мама, папа и я — все мы спрятались, когда Феликс приехал с Селией Гилдрет в громоздком «кидслере». Феликс тоже был потрясен — наш дом стал таким прекрасным! И когда он выключил работающий вхолостую мотор «кидслера», казалось, что тот все еще тихонько что-то бормочет. Это Феликс рокочущим, как мотор, голосом уговаривал Селию не пугаться, хотя она сейчас увидит в доме всякие неожиданные вещи.
— Извини, пожалуйста, но мне жутко. Я хочу отсюда уйти.
Надо бы Феликсу ее послушаться. Он должен был сразу увезти ее. Она даже призналась через несколько минут, что ей вовсе не хотелось идти на бал, но родители велели ей не упрямиться, а она до того ненавидела свое платье, что боялась показаться в нем перед людьми, а богачей она всегда стеснялась и не хотела с ними знаться, и больше всего она любила сидеть в одиночестве, чтобы никто не пялил на нее глаза, не говорил бы ей всякие слова, чтобы не надо было в ответ сюсюкать, как воспитанной барышне, и так далее.
Фяшкс потом объяснил, почему он не увез ее сразу: хотел доказать отцу, что он держит свое слово, хотя отец своего слоьа не сдержал. Теперь-то он признается, что вообще начисто забыл про Селию. Вылез из машины и даже не подошел с другой стороны, не открыл для нее дверцу и не подал руку, чтобы помочь выйти.
Он в одиночестве пошел к новому великолепному входу, остановился, подбоченился и стал созерцать ослепительную россыпь маленьких огоньков — звездную россыпь.
Он мог бы рассердиться, но рассердится он потом. Он придет в бешенство. Но в первую минуту он только понял, что его отец после многих лет восторженной болтовни и нелепых претензий создал истинно художественное произведение.
Такой красоты в Мидлэнд-Сити еще никогда не видывали.
И тут отец вышел из-за балки-опоры — эта самая балка много лет назад размозжила ему ногу — и стал перед Феликсом. В руке он держал яблоко. С е л и я смотрела на него сквозь ветровое стекло машины. И он громко воскликнул — так, что эхо раскатилось по нашему дому.
— Пусть же Елена, царица Трои, выступит вперед и потребует яблоко, если дерзнет!
С е л и я не двинулась с места. Она окаменела.
А Феликс, который так и не успел рта раскрыть, по глупости ждал, что она все же выйдет из машины и возьмет яблоко, хотя дураку было ясно, что она вообще ничего не понимала.
Что она знала о Елене Троянской, о яблоке раздора? Кстати, отец сам ничего толком не знал. Он, как я теперь понимаю, все перепутал. Елене Троянской никто никакого яблока не давал, во всяком случае в награду.
Золотое яблоко, по греческому мифу, получила богиня Афродита — в знак того, что она прекраснейшая из богинь. Юный смертный по имени Парис отдал ей предпочтение перед соперницами — Афиной и Герой.
И хотя в весенний вечер 1943 года ничего бы от этого не изменилось, отец должен был сказать: «Пусть Афродита выступит вперед и потребует яблоко, если дерзнет!»
А еще лучше, если бы в тот вечер, когда класс Феликса устраивал бал, папочка велел бы, чтобы его связали, сунули в рот кляп и заперли на чердаке, где хранилось оружие.
Что же касается Елены Троянской, то о ней С е л и я Гилд-рет слыхом не слыхала. В мифе говорится, что Елена была прекраснейшей из смертных и Афродита отдала ее Парису в обмен на яблоко.
Одно было плохо: Елена была уже замужем за царем Спарты, так что троянцу Парису пришлось ее похитить.
Из-за этого и разгорелась Троянская война.
И С е л и я действительно вышла из машины, но никакого яблока она так и не взяла. Когда Феликс подошел к ней, она сорвала с платья и бросила свой букетик, сбросила свои золотые бальные туфельки на высоких каблуках, купленные на последние деньги, так же как ее белое платье, а может быть, и кружевное бельишко. И ее страх, и возмущение, и ножки в чулках, и ее поразительное лицо были чудом из чудес, какое только в сказках и встретишь.
В Мидлэнд-Сити оказалась своя собственная богиня раздора.
Эта богиня танцевать не умела и не хотела, и своих одноклассников она терпеть не могла. Она сказала нам, что в кровь разодрала бы себе лицо, чтобы люди, глядя на нее, не видели то, чего в ней не было и нет. Она сказала, что лучше бы ей умереть, потому что ей стыдно от того, что про нее думают взрослые мужчины и даже мальчишки и как они ее обхаживают. Она сказала, что когда после смерти попадет на небо, то первым делом постарается у кого-нибудь там дознаться, что же, в конце концов, было написано у нее на лице и зачем.
Мы с Феликсом вспоминаем все, что говорила С е л и я в тот вечер, — мы с ним сидим рядом около нашего плавательного бассейна в Гаити.
Мы оба помним, как она сказала, что чернокожие добрее и лучше понимают жизнь, чем белые. Она ненавидела богачей. Она сказала, что надо бы расстрелять всех богачей, которые, как мы, живут в свое удовольствие, когда идет война.
И вдруг, позабыв о своих туфельках и своем букетике, она со всех ног помчалась домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27