А какие были обязанности у меня, у твоей жены? Защищать твое самолюбие? Делать вид, что твой брат — такой же, как все? По крайней мере я никогда его не стыдилась. Это ты сгорал от стыда.
Ф е л и к с. Я?
Ж е н е в ь е в а. Тебя узнать нельзя было, как только он появлялся. Ты же умирал со стыда. Думаешь, он не заметил? Думаешь, он не заметил, что у нас всегда все готово к приему гостей, только мы почему-то никогда никого не зовем?
Ф е л и к с. Я его оберегал.
Ж е н е в ь е в а. Его? Ты себя оберегал! А из-за чего мы поругались — ведь не из-за того же, что я ему сказала. Уж он-то на меня не может пожаловаться. Нет, ты разозлился из-за того, чтб я тебе сказала.
Ф е л и к с. Да, при людях — так, что сто человек слышали.
Ж е н е в ь е в а. Кроме нас в приемной было ровно пять человек. И никто ничего не слыхал — я тебе сказала шепотом. Но ты так на меня заорал, что даже в Чикаго было слышно. А я сегодня утром была такая счастливая — я вдруг по-настоящему поняла, что я замужем, но только это продолжалось всего несколько секунд, потому что тут-то ты на меня и заорал. А мне казалось, что я так чудесно выгляжу, и все мною любуются, и ты так меня любишь… Если помнишь, мы сегодня с утра пораньше целовались и так далее. Сожги заодно и простыню вместе с портьерами. А в приемной было пятеро посетителей, и они, наверное, думали: «Вот счастливица! Какая же у нее жизнь, какой любовник, если она с самого утра так и светится!» И тут в приемную входит молодой человек, одет с иголочки, такой светский, такой мужественный! Так вот, он любовник! Наклонился, поцеловал, а она что-то шепчет ему на ухо. Видать, эта парочка со Среднего Запада шикарно устроилась в Старом Готаме!
Ф е л и к с. А зачем ты мне на ухо сказала гадость?
Ж е н е в ь е в а. И повторю: «Скажи своему братцу, чтобы он принял ванну!»
Ф е л и к с. Нашла время говорить такое!
Ж е н е в ь е в а. У него сегодня премьера, а он воняет, как поросенок. Ни разу не мылся с тех пор, как приехал.
Ф е л и к с. По-твоему, это очень романтично?
Ж е н е в ь е в а. По-моему, это семейная жизнь. Оборотная сторона семейной жизни. Ну, с меня хватит. (Вытаскивает чемодан из шкафа, открывает, швыряет раскрытый чемодан на кушетку.) Смотри, чемодан уже разинул пасть — есть просит.
Ф е л и к с. Прости меня, пожалуйста, за то, что я сказал.
Ж е н е в ь е в а. Сказал? Ты на меня орал! Ты орал: «Заткнись, так тебя растак!» Ты орал: «Если тебе не нравятся мои родные, убирайся к чертям!»
Ф е л и к с. Но я сразу же спохватился.
Ж е н е в ь е в а. Еще бы! Заткнулся как миленький. А я ушла из приемной — навсегда. Все, друг сердечный. Зачем только ты за мной потащился, чучело деревенское!
8 шкафу груда спортивной одежды, лыжные штормовки, непромокаемые комбинезоны, меховые куртки и так далее. Женевьева роется в шкафу, вытаскивает то, что ей надо, бросает на диван рядом с открытым чемоданом. Феликс совсем сник. Его мужская самоуверенность исчезает на глазах. Характер у него слабоват, он из тех позеров, которые не выносят, когда на них не обращают внимания. И чтобы Женевьева обратила на него внимание, он пытается разжалобить ее своей откровенностью.
Феликс (громко, униженно). Ты права, ты права! Права!
Женевьева (не слушая). И нырять ты меня так и не научил!
Ф е л и к с. Мне стыдно за свою семью! Ты права! Я виноват!
Руди на все это никак не реагирует. Он сидит и молчит.
Ж е н е в ь е в а. Обещал научить нырять с аквалангом… Ф е л и к с. Отец в тюрьме сидел, если хочешь знать! Жен евьева (удивленно, с любопытством). Да что ты говоришь!
Ф е л и к с. То, что ты слышишь. Ж е н е в ь е в а. А за что?
Пауза.
Ф е л и к с. За убийство.
Женевьева (волнуясь). Господи, какой ужас! Ф е л и к с. Теперь ты все знаешь. На радио бы такую новость с руками оторвали.
Ж е н е в ь е в а. Черт с ним, с радио. О, как твоему брату досталось! И тебе, наверное, тоже плохо пришлось.
Ф е л и к с. Нет, я в порядке.
Ж е н е в ь е в а. С чего бы это, интересно? А твой брат, бедняжка — теперь понятно, почему он такой. А я-то думала, что он дефективный. Знаешь, иногда при родах младенцев душит пуповина или еще что. Я думала, что он слабоумный гений!
Ф е л и к с. Это еще что такое?
Ж е н е в ь е в а. Так бывает: дурак дураком, а что-нибудь одно делает блестяще — например, играет на рояле.
Ф е л и к с. Нет, он на рояле не играет.
Ж е н е в ь е в а. Ну, зато пьесу написал, ее даже в театре поставили. Может, он мыться не любит. Может, у него друзей нет. Может быть, он вообще боится людей — ни с кем не разговаривает. Но пьесу-то он написал. И запас слов у него огромный. Мы с тобой вместе меньше знаем слов, чем он один, а иногда он такое скажет — и умно и остроумно.
Ф е л и к с. Он дипломированный фармацевт.
Ж е н е в ь е в а. Потому-то я и подумала, что он слабоумный гений. Такое сочетание тоже ненормально: он и драматург, он же и фармацевт. Но ведь он же и сын убийцы. Неудивительно, что он стал таким. Хочет, чтоб его никто не замечал, будто он невидимка. В воскресенье я видела, как он шел по Кристофер-стрит, такой высокий, красивый, вылитый Гэри Купер, но больше никто его не замечал. Зашел в кафе, сел за столик, а его даже не обслуживают — потому что его там и нет. Ничего удивительного.
Ф е л и к с. Только не расспрашивай его про убийство.
Пауза.
Ж е н е в ь е в а. Можешь быть спокоен. А что, твой отец и сейчас в тюрьме?
Ф е л и к с. Нет, но мог бы там быть. А мог бы уже умереть.
Ж е н е в ь е в а. — Теперь все прошло — как только я поняла.
Ф е л и к с. Жен, пожалуйста, не уходи. Не хочу я быть одним из этих типов, которые только и делают, что женятся и разводятся, опять женятся и опять разводятся. Они, наверное, какие-то больные.
Ж е н е в ь е в а. А мне даже нельзя вернуться на радио — после этого скандала. Так неудобно вышло!
Ф е л и к с. Аяне хочу, чтобы ты работала.
Ж е н е в ь е в а. Но я люблю работать. Люблю, чтобы у меня были свои деньги. А что мне делать — сидеть дома целыми днями?
Ф е л и к с. Заведи ребеночка.
Ж е н е в ь е в а. Да что ты? Господи боже!
Ф е л и к с. А почему бы и нет?
Ж е н е в ь е в а. Ты и вправду считаешь, что я была бы хорошей матерью?
Ф е л и к с. Самой лучшей!
Жен евьева. А кого бы ты хотел? Мальчика или девочку?
Ф е л и к с. Все равно. Я и мальчика и девочку буду любить одинаково.
Ж е н е в ь е в а. О господи! Я сейчас разревусь.
Ф е л и к с. Только не бросай меня. Я так тебя люблю!
Ж е н е в ь е в а. Не брошу.
Ф е л и к с. Веришь, что я люблю тебя?
Ж е н е в ь е в а. Придется поверить.
Ф е л и к с. Иду на работу. Уберу все в ящиках. Извинюсь перед всеми за эту дурацкую сцену. Я один во всем виноват. Брат у меня вонючий грязнуля. Ему надо принять ванну, спасибо, что ты об этом сказала. Обещай, что будешь тут, когда я вернусь.
Ж е н е в ь е в а. Обещаю.
Феликс уходит. Женевьева убирает вещи в шкаф.
Руд и (кашляет). Кхе-кхе…
Женевьева (испуганно). Кто там?
Р у д и (встает во весь рост). Это я.
Ж е н е в ь е в а. Господи!
Р у д и. Я не хотел вас пугать.
Ж е н е в ь е в а. Вы все слышали…
Р у д и. Не хотел вмешиваться.
Ж е н е в ь е в а. Да мы сами не верим в то, что мы тут наболтали.
Р у д и. Ничего. Я все равно хотел принять ванну.
Ж е н е в ь е в а. Не обязательно.
Р у д и. Дома у нас зимой так холодно. Отвыкаешь принимать ванну. Мы даже не обращаем внимания, притерпелись, что от нас пахнет.
Ж е н е в ь е в а. Мне так неприятно, что вы все слышали.
Р у д и. Да нет, не волнуйтесь. Я бесчувственный, как резиновый мячик. Вы сказали, что меня никто не замечает, что меня даже не обслуживают…
Ж е н е в ь е в а. Вы и это слышали?
Р у д и. Все оттого, что я бесполый, нейтро. У меня нет пола. Меня вся эта сексуальная возня даже не интересует. Никто не знает, сколько таких бесполых людей, потому что они — невидимки. А я вам вот что скажу — их здесь миллион. Им бы устроить парад с плакатами:
РАЗОК ПОПРОБОВАЛ — С МЕНЯ ХВАТИТ; ЖИЛ ОДИН ДЕСЯТЬ ЛЕТ, САМОЧУВСТВИЕ ОТЛИЧНОЕ; ХОТЬ РАЗ В ЖИЗНИ ПОДУМАЙ О ЧЕМ-НИБУДЬ, КРОМЕ СЕКСА.
Ж е н ев ь е в а. А вы, оказывается, остроумный.
Р у д и. Слабоумный гений. В жизни ни на что не гожусь, зато подмечаю самое забавное.
Ж е н е в ь е в а. Мне жаль вашего отца.
Р у д и. Да он никого не убивал.
Ж е н е в ь е в а. Правда?
Р у д и. Он и мухи не обидит. Но отцом он был плохим. Мы с Феликсом стеснялись приглашать товарищей к нам домой, нам было за него так неловко. Ничего он не умел, ничего не делал, но воображал, что на нем вся земля держится. Его в детстве, по-моему, избаловали до безобразия. Иногда мы его просили помочь нам делать уроки, а потом нам в школе говорили, что он все объяснял неверно. Знаете, что бывает, когда еноту дают кусок сахару?
Ж е н е в ь е в а. Не знаю.
Р у д и. Еноты всегда «полощут» еду, прежде чем съесть.
Ж е н е в ь е в а. Да, я об этом как будто слышала. У нас в Висконсине водятся еноты.
Р у д и. Енот возьмет сахар, окунет его в воду и начинает мыть, мыть, мыть — без конца.
Пауза.
Ж е н е в ь е в а. Ну да! Пока весь сахар не растает.
Р у д и. Вот так мы с Феликсом росли. В конце концов мы обнаружили, что отца у нас фактически нет. Только мама до сих пор считает его самым великим человеком на свете.
Ж е н е в ь е в а. Но вы же все равно любите своих родителей.
Р у д и. Нейтро никого не любят. Зато и ненависти ни к кому не питают.
Ж е н е в ь е в а. Но вы же годами вели все хозяйство в доме, правда? Или нет?
Р у д и. Нейтро — чудесные слуги. Они не претендуют на особое внимание, а готовят почти всегда прекрасно.
Ж е н е в ь е в а (ей жутко). Вы такой странный человек, Руди Вальц.
Р у д и. Потому что это я — убийца.
Ж е н е в ь е в а. Что?
Р у д и. Да, у нас в семье есть убийца. Только это не отец. Это я.
Пауза.
Занавес
Тогда я помешал моему брату завести ребеночка. Женевьева тут же ушла из двухэтажной квартиры — не захотела оставаться наедине с убийцей, — и больше они с Феликсом не виделись. Теперь тому ребенку было бы двадцать два года. А ребенку, которого носила Элоиза Метцгер, когда я ее застрелил, было бы уже тридцать восемь! Только подумать…
А кто знает, что натворили бы сейчас эти взрослые люди вместо того, чтобы плавать где-то в пустоте в виде комочков аморфного небытия? У них сейчас хватило бы дел.
До сих пор я не рассказал Феликсу, что подслушал с галереи его разговор с Женевьевой и спугнул ее из роскошной квартиры — так что она уже не вернулась. Разбил семью. В то время со мной что-то случилось, как и тогда, когда я нечаянно застрелил миссис Метцгер.
Вот и все, что я могу сказать.
Мне очень захотелось сказать своей невестке, что перед ней не кто-нибудь, а настоящий убийца, что со мной надо считаться. Я тоже возжаждал славы.
20
Наутро после того, как моя пьеса «Катманду» прошла один-единственный раз и тут же была снята, мы с Феликсом летели над местностью, белой и пустынной, как наша жизнь. Феликс расстался со своей третьей женой. Я стал мишенью для шуток всего Нью-Йорка. Мы летели в шестиместном частном самолете над юго-западной окраиной штата Огайо, безжизненной, как полярная шапка на Северном полюсе. Где-то под нами лежал Мидлэнд-Сити. Электричество не работало. Телефоны молчали.
Неужели там еще кто-то остался в живых?
Небо было ясное, стояла полная тишь. Буран, наделавший столько бед, уже свирепствовал где-то за Лабрадором.
Мы с Феликсом летели на самолете, принадлежавшем компании «Бэрритрон лимитед», производившей сложные боевые системы. Там работало самое большое количество рабочих в Мидлэнд-Сити. Кроме нас в самолете были Фред Т. Бэрри — основатель и единственный хозяин «Бэрритрона», его матушка Милдред и их личный пилот.
Мистер Бэрри был холостяком, мать его вдовела, и оба они были неутомимыми путешественниками. Из их разговора мы с Феликсом поняли, что они следят за культурной жизнью во всем мире — ездят вместе на все кинофестивали, на премьеры всех балетов и опер, на вернисажи и так далее, и тому подобное. И не мне было подсмеиваться над тем, что они так легкомысленно шатаются по свету, потому что именно на мою премьеру они спешно прилетели на своем самолете в Нью-Йорк. Ни меня, ни Феликса они не знали, а с моими родителями у них тоже было только шапочное знакомство. Но они сочли своим долгом приехать на премьеру первой многоактной пьесы, написанной гражданином Мидлэнд-Сити и поставленной в профессиональном театре.
Как же я мог не любить их за это?
И это еще не все: эта пара — мама с сыном — досидели до самого конца «Катманду». До самого конца досидели человек двадцать, в том числе и мы с Феликсом. Я знаю — сам пересчитал всех зрителей. И мать, и сын аплодировали, свистели и топали ногами, когда опускался занавес. Они никого не стеснялись. А миссис Бэрри здорово умела свистеть. Она родилась в Англии и в молодости выступала в мюзик-холле, подражая голосам всяких птичек, подслушанным в разных концах Британской империи.
Мистер Бэрри почитал свою "матушку гораздо больше, чем я свою. Когда миссис Бэрри скончалась, он решил обессмертить ее имя — он подрядил братьев Маритимо построить Центр искусств на опорах посреди Сахарной речки и назвал этот Центр в ее честь.
А моя мама сорвала все его планы, убедительно объяснив окружающим, что и Центр искусств, и его экспонаты — несусветное уродство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Ф е л и к с. Я?
Ж е н е в ь е в а. Тебя узнать нельзя было, как только он появлялся. Ты же умирал со стыда. Думаешь, он не заметил? Думаешь, он не заметил, что у нас всегда все готово к приему гостей, только мы почему-то никогда никого не зовем?
Ф е л и к с. Я его оберегал.
Ж е н е в ь е в а. Его? Ты себя оберегал! А из-за чего мы поругались — ведь не из-за того же, что я ему сказала. Уж он-то на меня не может пожаловаться. Нет, ты разозлился из-за того, чтб я тебе сказала.
Ф е л и к с. Да, при людях — так, что сто человек слышали.
Ж е н е в ь е в а. Кроме нас в приемной было ровно пять человек. И никто ничего не слыхал — я тебе сказала шепотом. Но ты так на меня заорал, что даже в Чикаго было слышно. А я сегодня утром была такая счастливая — я вдруг по-настоящему поняла, что я замужем, но только это продолжалось всего несколько секунд, потому что тут-то ты на меня и заорал. А мне казалось, что я так чудесно выгляжу, и все мною любуются, и ты так меня любишь… Если помнишь, мы сегодня с утра пораньше целовались и так далее. Сожги заодно и простыню вместе с портьерами. А в приемной было пятеро посетителей, и они, наверное, думали: «Вот счастливица! Какая же у нее жизнь, какой любовник, если она с самого утра так и светится!» И тут в приемную входит молодой человек, одет с иголочки, такой светский, такой мужественный! Так вот, он любовник! Наклонился, поцеловал, а она что-то шепчет ему на ухо. Видать, эта парочка со Среднего Запада шикарно устроилась в Старом Готаме!
Ф е л и к с. А зачем ты мне на ухо сказала гадость?
Ж е н е в ь е в а. И повторю: «Скажи своему братцу, чтобы он принял ванну!»
Ф е л и к с. Нашла время говорить такое!
Ж е н е в ь е в а. У него сегодня премьера, а он воняет, как поросенок. Ни разу не мылся с тех пор, как приехал.
Ф е л и к с. По-твоему, это очень романтично?
Ж е н е в ь е в а. По-моему, это семейная жизнь. Оборотная сторона семейной жизни. Ну, с меня хватит. (Вытаскивает чемодан из шкафа, открывает, швыряет раскрытый чемодан на кушетку.) Смотри, чемодан уже разинул пасть — есть просит.
Ф е л и к с. Прости меня, пожалуйста, за то, что я сказал.
Ж е н е в ь е в а. Сказал? Ты на меня орал! Ты орал: «Заткнись, так тебя растак!» Ты орал: «Если тебе не нравятся мои родные, убирайся к чертям!»
Ф е л и к с. Но я сразу же спохватился.
Ж е н е в ь е в а. Еще бы! Заткнулся как миленький. А я ушла из приемной — навсегда. Все, друг сердечный. Зачем только ты за мной потащился, чучело деревенское!
8 шкафу груда спортивной одежды, лыжные штормовки, непромокаемые комбинезоны, меховые куртки и так далее. Женевьева роется в шкафу, вытаскивает то, что ей надо, бросает на диван рядом с открытым чемоданом. Феликс совсем сник. Его мужская самоуверенность исчезает на глазах. Характер у него слабоват, он из тех позеров, которые не выносят, когда на них не обращают внимания. И чтобы Женевьева обратила на него внимание, он пытается разжалобить ее своей откровенностью.
Феликс (громко, униженно). Ты права, ты права! Права!
Женевьева (не слушая). И нырять ты меня так и не научил!
Ф е л и к с. Мне стыдно за свою семью! Ты права! Я виноват!
Руди на все это никак не реагирует. Он сидит и молчит.
Ж е н е в ь е в а. Обещал научить нырять с аквалангом… Ф е л и к с. Отец в тюрьме сидел, если хочешь знать! Жен евьева (удивленно, с любопытством). Да что ты говоришь!
Ф е л и к с. То, что ты слышишь. Ж е н е в ь е в а. А за что?
Пауза.
Ф е л и к с. За убийство.
Женевьева (волнуясь). Господи, какой ужас! Ф е л и к с. Теперь ты все знаешь. На радио бы такую новость с руками оторвали.
Ж е н е в ь е в а. Черт с ним, с радио. О, как твоему брату досталось! И тебе, наверное, тоже плохо пришлось.
Ф е л и к с. Нет, я в порядке.
Ж е н е в ь е в а. С чего бы это, интересно? А твой брат, бедняжка — теперь понятно, почему он такой. А я-то думала, что он дефективный. Знаешь, иногда при родах младенцев душит пуповина или еще что. Я думала, что он слабоумный гений!
Ф е л и к с. Это еще что такое?
Ж е н е в ь е в а. Так бывает: дурак дураком, а что-нибудь одно делает блестяще — например, играет на рояле.
Ф е л и к с. Нет, он на рояле не играет.
Ж е н е в ь е в а. Ну, зато пьесу написал, ее даже в театре поставили. Может, он мыться не любит. Может, у него друзей нет. Может быть, он вообще боится людей — ни с кем не разговаривает. Но пьесу-то он написал. И запас слов у него огромный. Мы с тобой вместе меньше знаем слов, чем он один, а иногда он такое скажет — и умно и остроумно.
Ф е л и к с. Он дипломированный фармацевт.
Ж е н е в ь е в а. Потому-то я и подумала, что он слабоумный гений. Такое сочетание тоже ненормально: он и драматург, он же и фармацевт. Но ведь он же и сын убийцы. Неудивительно, что он стал таким. Хочет, чтоб его никто не замечал, будто он невидимка. В воскресенье я видела, как он шел по Кристофер-стрит, такой высокий, красивый, вылитый Гэри Купер, но больше никто его не замечал. Зашел в кафе, сел за столик, а его даже не обслуживают — потому что его там и нет. Ничего удивительного.
Ф е л и к с. Только не расспрашивай его про убийство.
Пауза.
Ж е н е в ь е в а. Можешь быть спокоен. А что, твой отец и сейчас в тюрьме?
Ф е л и к с. Нет, но мог бы там быть. А мог бы уже умереть.
Ж е н е в ь е в а. — Теперь все прошло — как только я поняла.
Ф е л и к с. Жен, пожалуйста, не уходи. Не хочу я быть одним из этих типов, которые только и делают, что женятся и разводятся, опять женятся и опять разводятся. Они, наверное, какие-то больные.
Ж е н е в ь е в а. А мне даже нельзя вернуться на радио — после этого скандала. Так неудобно вышло!
Ф е л и к с. Аяне хочу, чтобы ты работала.
Ж е н е в ь е в а. Но я люблю работать. Люблю, чтобы у меня были свои деньги. А что мне делать — сидеть дома целыми днями?
Ф е л и к с. Заведи ребеночка.
Ж е н е в ь е в а. Да что ты? Господи боже!
Ф е л и к с. А почему бы и нет?
Ж е н е в ь е в а. Ты и вправду считаешь, что я была бы хорошей матерью?
Ф е л и к с. Самой лучшей!
Жен евьева. А кого бы ты хотел? Мальчика или девочку?
Ф е л и к с. Все равно. Я и мальчика и девочку буду любить одинаково.
Ж е н е в ь е в а. О господи! Я сейчас разревусь.
Ф е л и к с. Только не бросай меня. Я так тебя люблю!
Ж е н е в ь е в а. Не брошу.
Ф е л и к с. Веришь, что я люблю тебя?
Ж е н е в ь е в а. Придется поверить.
Ф е л и к с. Иду на работу. Уберу все в ящиках. Извинюсь перед всеми за эту дурацкую сцену. Я один во всем виноват. Брат у меня вонючий грязнуля. Ему надо принять ванну, спасибо, что ты об этом сказала. Обещай, что будешь тут, когда я вернусь.
Ж е н е в ь е в а. Обещаю.
Феликс уходит. Женевьева убирает вещи в шкаф.
Руд и (кашляет). Кхе-кхе…
Женевьева (испуганно). Кто там?
Р у д и (встает во весь рост). Это я.
Ж е н е в ь е в а. Господи!
Р у д и. Я не хотел вас пугать.
Ж е н е в ь е в а. Вы все слышали…
Р у д и. Не хотел вмешиваться.
Ж е н е в ь е в а. Да мы сами не верим в то, что мы тут наболтали.
Р у д и. Ничего. Я все равно хотел принять ванну.
Ж е н е в ь е в а. Не обязательно.
Р у д и. Дома у нас зимой так холодно. Отвыкаешь принимать ванну. Мы даже не обращаем внимания, притерпелись, что от нас пахнет.
Ж е н е в ь е в а. Мне так неприятно, что вы все слышали.
Р у д и. Да нет, не волнуйтесь. Я бесчувственный, как резиновый мячик. Вы сказали, что меня никто не замечает, что меня даже не обслуживают…
Ж е н е в ь е в а. Вы и это слышали?
Р у д и. Все оттого, что я бесполый, нейтро. У меня нет пола. Меня вся эта сексуальная возня даже не интересует. Никто не знает, сколько таких бесполых людей, потому что они — невидимки. А я вам вот что скажу — их здесь миллион. Им бы устроить парад с плакатами:
РАЗОК ПОПРОБОВАЛ — С МЕНЯ ХВАТИТ; ЖИЛ ОДИН ДЕСЯТЬ ЛЕТ, САМОЧУВСТВИЕ ОТЛИЧНОЕ; ХОТЬ РАЗ В ЖИЗНИ ПОДУМАЙ О ЧЕМ-НИБУДЬ, КРОМЕ СЕКСА.
Ж е н ев ь е в а. А вы, оказывается, остроумный.
Р у д и. Слабоумный гений. В жизни ни на что не гожусь, зато подмечаю самое забавное.
Ж е н е в ь е в а. Мне жаль вашего отца.
Р у д и. Да он никого не убивал.
Ж е н е в ь е в а. Правда?
Р у д и. Он и мухи не обидит. Но отцом он был плохим. Мы с Феликсом стеснялись приглашать товарищей к нам домой, нам было за него так неловко. Ничего он не умел, ничего не делал, но воображал, что на нем вся земля держится. Его в детстве, по-моему, избаловали до безобразия. Иногда мы его просили помочь нам делать уроки, а потом нам в школе говорили, что он все объяснял неверно. Знаете, что бывает, когда еноту дают кусок сахару?
Ж е н е в ь е в а. Не знаю.
Р у д и. Еноты всегда «полощут» еду, прежде чем съесть.
Ж е н е в ь е в а. Да, я об этом как будто слышала. У нас в Висконсине водятся еноты.
Р у д и. Енот возьмет сахар, окунет его в воду и начинает мыть, мыть, мыть — без конца.
Пауза.
Ж е н е в ь е в а. Ну да! Пока весь сахар не растает.
Р у д и. Вот так мы с Феликсом росли. В конце концов мы обнаружили, что отца у нас фактически нет. Только мама до сих пор считает его самым великим человеком на свете.
Ж е н е в ь е в а. Но вы же все равно любите своих родителей.
Р у д и. Нейтро никого не любят. Зато и ненависти ни к кому не питают.
Ж е н е в ь е в а. Но вы же годами вели все хозяйство в доме, правда? Или нет?
Р у д и. Нейтро — чудесные слуги. Они не претендуют на особое внимание, а готовят почти всегда прекрасно.
Ж е н е в ь е в а (ей жутко). Вы такой странный человек, Руди Вальц.
Р у д и. Потому что это я — убийца.
Ж е н е в ь е в а. Что?
Р у д и. Да, у нас в семье есть убийца. Только это не отец. Это я.
Пауза.
Занавес
Тогда я помешал моему брату завести ребеночка. Женевьева тут же ушла из двухэтажной квартиры — не захотела оставаться наедине с убийцей, — и больше они с Феликсом не виделись. Теперь тому ребенку было бы двадцать два года. А ребенку, которого носила Элоиза Метцгер, когда я ее застрелил, было бы уже тридцать восемь! Только подумать…
А кто знает, что натворили бы сейчас эти взрослые люди вместо того, чтобы плавать где-то в пустоте в виде комочков аморфного небытия? У них сейчас хватило бы дел.
До сих пор я не рассказал Феликсу, что подслушал с галереи его разговор с Женевьевой и спугнул ее из роскошной квартиры — так что она уже не вернулась. Разбил семью. В то время со мной что-то случилось, как и тогда, когда я нечаянно застрелил миссис Метцгер.
Вот и все, что я могу сказать.
Мне очень захотелось сказать своей невестке, что перед ней не кто-нибудь, а настоящий убийца, что со мной надо считаться. Я тоже возжаждал славы.
20
Наутро после того, как моя пьеса «Катманду» прошла один-единственный раз и тут же была снята, мы с Феликсом летели над местностью, белой и пустынной, как наша жизнь. Феликс расстался со своей третьей женой. Я стал мишенью для шуток всего Нью-Йорка. Мы летели в шестиместном частном самолете над юго-западной окраиной штата Огайо, безжизненной, как полярная шапка на Северном полюсе. Где-то под нами лежал Мидлэнд-Сити. Электричество не работало. Телефоны молчали.
Неужели там еще кто-то остался в живых?
Небо было ясное, стояла полная тишь. Буран, наделавший столько бед, уже свирепствовал где-то за Лабрадором.
Мы с Феликсом летели на самолете, принадлежавшем компании «Бэрритрон лимитед», производившей сложные боевые системы. Там работало самое большое количество рабочих в Мидлэнд-Сити. Кроме нас в самолете были Фред Т. Бэрри — основатель и единственный хозяин «Бэрритрона», его матушка Милдред и их личный пилот.
Мистер Бэрри был холостяком, мать его вдовела, и оба они были неутомимыми путешественниками. Из их разговора мы с Феликсом поняли, что они следят за культурной жизнью во всем мире — ездят вместе на все кинофестивали, на премьеры всех балетов и опер, на вернисажи и так далее, и тому подобное. И не мне было подсмеиваться над тем, что они так легкомысленно шатаются по свету, потому что именно на мою премьеру они спешно прилетели на своем самолете в Нью-Йорк. Ни меня, ни Феликса они не знали, а с моими родителями у них тоже было только шапочное знакомство. Но они сочли своим долгом приехать на премьеру первой многоактной пьесы, написанной гражданином Мидлэнд-Сити и поставленной в профессиональном театре.
Как же я мог не любить их за это?
И это еще не все: эта пара — мама с сыном — досидели до самого конца «Катманду». До самого конца досидели человек двадцать, в том числе и мы с Феликсом. Я знаю — сам пересчитал всех зрителей. И мать, и сын аплодировали, свистели и топали ногами, когда опускался занавес. Они никого не стеснялись. А миссис Бэрри здорово умела свистеть. Она родилась в Англии и в молодости выступала в мюзик-холле, подражая голосам всяких птичек, подслушанным в разных концах Британской империи.
Мистер Бэрри почитал свою "матушку гораздо больше, чем я свою. Когда миссис Бэрри скончалась, он решил обессмертить ее имя — он подрядил братьев Маритимо построить Центр искусств на опорах посреди Сахарной речки и назвал этот Центр в ее честь.
А моя мама сорвала все его планы, убедительно объяснив окружающим, что и Центр искусств, и его экспонаты — несусветное уродство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27