Вырубленная в лесу просека выглядела так, словно ее проломила сама база. Невольно я перевела взгляд на огромные зубчатые колеса тракторов. Они едва заметно вращались. База действительно двигалась – тяжело, грузно, не быстрее, чем стрелки часов; она пятилась назад по своим следам с той же скоростью, с какой наступало чаго.
Маленькое Яичко взяла меня за руку. Думаю, некоторое время я стояла разинув рот.
– Идем, – сказал офицер. Он больше не сердился. – Ведь вы хотели увидеть чаго.
И он подвел нас к высокому американцу, у которого были рыжие волосы, рыжая борода и голубые глаза. Его звали Байрон, и говорил он на таком скверном суахили, что даже не понял, когда Яичко довольно громко шепнула мне: «Он похож на вампира».
– Я умею говорить по-английски, – сказала я, и Байрон, с облегчением улыбнувшись, повел нас между тягачами к центральной, самой высокой башне. Как и все в городе, она была выкрашена белой краской, и на ее боку большими голубыми буквами было написано: ЮНЕКТА, и ниже, буквами помельче: «Станция „Ньяндаруа“. Здесь мы вошли в небольшую металлическую клетку. Байрон закрыл дверцу, нажал кнопку, и клетка стала подниматься вверх вдоль стены башни. Должна сказать, что этот грузовой лифт показался мне куда более страшным, чем любые рассказы о бандах мародеров. Вцепившись в металлический поручень, я крепко зажмурилась, но это не помогло: я ясно чувствовала, как башня – и вся база – раскачивается подо мной.
– Можешь открыть глаза, – сказал Байрон. – Иначе ничего не увидишь, и получится, что весь путь ты проделала зря.
Лифт поднялся уже выше макушек деревьев, и передо мной открылась панорама окружающей местности. Я увидела, что станция «Ньяндаруа» двигалась вниз по восточному склону Абердарского хребта. Чаго расстилалось передо мной, как разложенное на кровати свадебное покрывало-канга.
Выглядело оно так, словно кто-то нарезал из цветной бумаги кружочков и рассыпал по горам. Чаго повторяло все изгибы и складки местности, но это было, пожалуй, единственной его особенностью, которая казалась естественной. Во всем остальном оно было совершенно чужим. Цвета этих кругов были ошеломляюще яркими, и я едва не рассмеялась, глядя на апельсиново-рыжие, вишнево-алые, ядовито-розовые и темно-красные пятна, словно венами пронизанные ярко-желтыми полосами. Мне не верилось, что это – настоящее. Ничто живое, реальное такой расцветки иметь не могло, и оттого мне на мгновение почудилось, будто передо мной созданная в Голливуде киношка, сверх меры напичканная компьютерными спецэффектами.
Я прикинула, что от нас до чаго примерно километр. Это было совсем небольшое чаго – куда меньше килиманджарского, которое уже поглотило Моши, Арушу и другие танзанийские города и находилось теперь на полпути к Найроби. Когда я сказала это вслух, Байрон ответил, что новое чаго имеет в диаметре пять километров и начинает приобретать классическую форму скопления разноцветных кружков.
Я вгляделась пристальнее, стараясь рассмотреть детали. Мне казалось, если я сумею это сделать, чаго станет для меня реальным. Вдали я увидела путаницу отростков-ветвей цвета медной проволоки, и впрямь похожих на кораллы, увидела стену темно-малиновых деревьев, вздымавшихся на невероятную высоту. Их стволы были прямыми и гладкими, как копья, а листья смыкались наподобие зонтиков. За деревьями громоздилось что-то похожее на покосившиеся ледяные горы, на молитвенно воздетые к небу руки, на пористые, как старые грибы, колонны, на веера из перьев, на груды футбольных мячей, купола, гигантские мозги или ядра грецких орехов. Были там и совсем уж непонятные образования, похожие только друг на друга и ни на что больше. Чего там не было, так это того, что принято называть предметами в общепринятом смысле слова. И весь этот невообразимый хаос тянулся ко мне, но я почему-то сразу поняла – чаго не схватит меня до тех пор, пока я нахожусь здесь, на белой башне, которая медленно пятится назад вниз по отрогам Абердарской гряды со скоростью пятьдесят метров в день.
Мы были почти на самом верху, и наша клетка раскачивалась на ветру. Я почувствовала тошноту и страх и снова с силой вцепилась в ограждение. Именно тогда чаго стало для меня реальностью. Я почувствовала его запах, который принес ветер. Иллюзии не пахнут, а от чаго пахло корицей, потом и свежевспаханной землей. Еще от него пахло гнилыми фруктами, соляркой и мокрым после дождя асфальтом. От него пахло свернувшимся молоком, которое отрыгивают грудные младенцы, телевизором, той штукой, которой мастер из нашей сельской цирюльни «Под деревом» смазывал волосы отцу, и женским святилищем на шамбе. Каждый из этих запахов будил во мне воспоминания о Гичичи, о наших соседях, о моей жизни, а все вместе они вновь всколыхнули во мне чувства, которые я испытала совсем недавно, когда вступила в Возраст. Так чаго стало для меня реальностью, и каким-то шестым чувством я поняла, что оно поглотит мой мир.
Пока я стояла, стараясь как-то вместить в себя все, что было или могло быть внутри этих цветных кругов, в стене башни отворилась дверь, и в клеть лифта вошел белый мужчина в вылинявших джинсах и превосходных ботинках «Тимберленд».
– Привет, Байрон, – сказал он и только потом заметил двух кенийских девочек. – А это кто такие?
– Меня зовут Тенделео, а это – моя сестра, – объяснила я. – Мы зовем ее Маленькое Яичко. Мы пришли сюда, чтобы посмотреть чаго.
Кажется, мой ответ ему понравился.
– Меня зовут Шепард, и я исполнительный директор ЮНЕКТА, – представился он, пожимая нам руки (судя по акценту, Шепард тоже был американцем). – Это значит, что я мотаюсь по всему миру и ищу ответы на вопросы о чаго. Что это такое, откуда оно взялось и что нам теперь с ним делать…
– Ну и как, нашли хоть один? – спросила я. Шепард, казалось, слегка растерялся, и я почувствовала себя нахалкой и грубиянкой, но он сказал:
– Пойдем, я покажу вам одну штуку.
– Может, не стоит, Шеп?.. – сказал вампир-Байрон, но Шепард все равно повел нас в башню.
В комнате, куда мы попали, было столько белых (большинство – бородаты и одеты только в шорты), сколько я не видела за всю свою жизнь. На каждом столе стояло по компьютеру, но за ними никто не работал. Вазунгу в основном сидели друг у друга на столах, очень быстро и много говорили и еще больше жестикулировали.
– Разве нам сюда можно? – спросила я на всякий случай.
Шепард рассмеялся. На протяжении всей экскурсии он относился к каждому моему слову так, словно оно слетело с уст старого мудрого м'зи, а не тринадцатилетней девчонки.
– Почему бы нет? – спросил он и повел нас в комнату, где компьютеры рисовали на круглых столах планы чаго: чаго сейчас, чаго через пять лет, чаго, когда оно встретится со своим братом с юга и они оба начнут поглощать Найроби сразу с двух сторон, точно два старика, повздоривших из-за стебля сахарного тростника.
– А что будет, когда и Найроби исчезнет? – спросила я.
На картах я видела названия всех городов и поселков, уже проглоченных чаго, но это меня не удивило. Как же иначе? Ведь названия не меняются! И я потянулась к тому месту на карте, где, по моим расчетам, должно было находиться Гичичи.
– Мы не можем заглядывать так далеко, – сказал Шепард.
Но я все думала о Найроби – огромном городе, который исчезнет под яркими красками чаго, словно втоптанная в ковер грязь. Человеческие жизни вместе с их прошлым превратятся в воспоминание, в ничто… И я поняла, что некоторые названия все же могут исчезать – даже названия таких больших вещей, как города и народы.
Потом мы спустились по крутым металлическим лестницам на другой этаж. Здесь в закупоренных контейнерах хранились образцы, добытые из самого чаго. В пробирках топорщились колонии изящных грибов, в стеклянной реторте лежало несколько голубоватых губчатых пальцев, цилиндрический резервуар размером с двухсотлитровую бочку сплошь зарос изнутри похожей на тесто зеленоватой массой. Некоторые контейнеры были настолько большими, что внутри мог свободно поместиться человек. Я увидела несколько таких исследователей – они были одеты в мешковатые белые костюмы, которые скрывали их целиком и соединялись со стенами шлангами и гибкими трубками. Глядя на них, трудно было сразу сказать, где люди, а где – чаго. Запертые за стеклом полосатые, странной формы листья диковинных растений выглядели едва ли не более естественно, чем специалисты ЮНЕКТА в своих странных костюмах. Чаго в своей прозрачной темнице было по крайней мере на своем месте, чего нельзя сказать о людях.
– Чаго надежно изолировано от окружающей среды, – сказал Шепард.
– Это потому, что если оно вырвется, то сразу начнет нападать и расти? – спросила я.
– Совершенно верно, – подтвердил он.
– Но я слышала, чаго не нападает на людей и животных, – сказала я.
– От кого ты это слышала? – удивился Шепард.
– Мне папа сказал, – вежливо объяснила я. После этого вопросов он уже не задавал, а повел нас еще ниже, в отдел геодезии и картографии. Там мы увидели огромные, размером во всю стену, видеоизображения нашей планеты, передаваемые со спутников. Сейчас такие изображения знакомы буквально всем, но тогда они были в диковинку. Мы, дети, видели их только в учебниках, а среди поколения, к которому принадлежали мои родители, еще встречались люди, от души веселившиеся, когда им говорили, что Земля – шар и что она не висит ни на какой ниточке.
Я долго рассматривала изображения (на мой взгляд, это одна из тех вещей, которые становятся тем интереснее, чем дольше на них смотришь) и только потом заметила, что лицо мира сплошь покрыто точками, как у женщин из племени гириама. Под тонким слоем облаков вся Южная Америка, Южная Азия и мать Африка словно оспинами испещрены светлыми пятнышками, выделявшимися на фоне коричнево-зеленого ландшафта. Некоторые пятна были довольно большими, некоторые – крошечными, как пылинки, но все имели форму правильного круга. Глядя на один из них, разместившийся на восточном боку Африки, я поняла, что за болезнь поразила континенты. Чаго. И впервые я поняла, что это не только наша, кенийская беда. И даже не африканская. Весь мир был поражен чаго.
– Они все на юге, – заметила я. – На севере нет ни одного чаго!
– Как ни странно, над Северным полушарием действительно не отсеялся ни один из биоконтейнеров, – ответил Шепард, с уважением поглядев на меня. – Именно это дает нам основания полагать, что чаго все же можно остановить и что оно не покроет собой всю нашу Землю от полюса до полюса, а ограничится одним Южным полушарием.
– Почему вы так думаете?
– Мы не думаем. – Он пожал плечами. – Скорее надеемся.
– Надеетесь?
– Да.
– Мистер Шепард, – сказала я, – объясните, пожалуйста, почему чаго отнимает наши земли и дома и не трогает богатых людей на севере? Это несправедливо!
– Во Вселенной, детка, не существует такого понятия, как справедливость. Но ты, наверное, знаешь это лучше меня.
Потом мы перешли в отдел звездной картографии – еще одну просторную темную комнату, где на стенах мерцали тысячи и тысячи звезд. Примерно на высоте моего лица звезды сливались, образуя широкую белую полосу, которая опоясывала всю комнату.
– Я знаю, что это, – сказала я. – Это Серебряная Река. Я видела такую картинку по телику у Грейс, пока они не увезли его с собой.
– Серебряная Река? Да, это она. Хорошее название.
– А где находимся мы? Земля? – спросила я.
Шепард подошел к стене возле двери и показал пальцем на крошечную звездочку где-то на уровне его колен. Она была обведена красным кружочком. Я думаю, что если бы не это, даже Шепард не смог бы отыскать наше Солнце среди окружающих звезд. То, что оно оказалось таким маленьким и обычным, мне не понравилось.
– А откуда взялось чаго? – спросила я.
Не отрывая пальца от изображения звездного неба, Шепард двинулся вдоль стены. Он дошел до угла, повернул и остановился, лишь добравшись до середины смежной стены. Его палец уперся в небольшой радужный завиток, похожий на язычок пламени.
– Ро Змееносца. Это просто название, которое ничего не значит. Важно другое – то, что Ро находится очень, очень далеко от нас. Так далеко, что свету – а быстрее света ничто в природе двигаться не может – необходимо восемьсот лет, чтобы долететь до нас. Кроме того, Ро Змееносца не планета и даже не звезда, а огромное облако светящегося газа; мы называем подобные объекты туманностями.
– Как могут люди жить в облаке? – спросила я. – Разве они ангелы?
Это мое замечание рассмешило Шепарда.
– Не люди, – сказал он. – И не ангелы, а машины, механизмы. Не такие машины, какие мы знаем. Обитатели Ро Змееносца больше похожи на живые существа, только очень, очень маленькие. По своим размерам они меньше, чем самая маленькая клеточка твоего тела. Представь себе цепочку атомов, которые обладают способностью перемещать, компоновать окружающие атомы и таким образом копировать самих себя и все, что им захочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Маленькое Яичко взяла меня за руку. Думаю, некоторое время я стояла разинув рот.
– Идем, – сказал офицер. Он больше не сердился. – Ведь вы хотели увидеть чаго.
И он подвел нас к высокому американцу, у которого были рыжие волосы, рыжая борода и голубые глаза. Его звали Байрон, и говорил он на таком скверном суахили, что даже не понял, когда Яичко довольно громко шепнула мне: «Он похож на вампира».
– Я умею говорить по-английски, – сказала я, и Байрон, с облегчением улыбнувшись, повел нас между тягачами к центральной, самой высокой башне. Как и все в городе, она была выкрашена белой краской, и на ее боку большими голубыми буквами было написано: ЮНЕКТА, и ниже, буквами помельче: «Станция „Ньяндаруа“. Здесь мы вошли в небольшую металлическую клетку. Байрон закрыл дверцу, нажал кнопку, и клетка стала подниматься вверх вдоль стены башни. Должна сказать, что этот грузовой лифт показался мне куда более страшным, чем любые рассказы о бандах мародеров. Вцепившись в металлический поручень, я крепко зажмурилась, но это не помогло: я ясно чувствовала, как башня – и вся база – раскачивается подо мной.
– Можешь открыть глаза, – сказал Байрон. – Иначе ничего не увидишь, и получится, что весь путь ты проделала зря.
Лифт поднялся уже выше макушек деревьев, и передо мной открылась панорама окружающей местности. Я увидела, что станция «Ньяндаруа» двигалась вниз по восточному склону Абердарского хребта. Чаго расстилалось передо мной, как разложенное на кровати свадебное покрывало-канга.
Выглядело оно так, словно кто-то нарезал из цветной бумаги кружочков и рассыпал по горам. Чаго повторяло все изгибы и складки местности, но это было, пожалуй, единственной его особенностью, которая казалась естественной. Во всем остальном оно было совершенно чужим. Цвета этих кругов были ошеломляюще яркими, и я едва не рассмеялась, глядя на апельсиново-рыжие, вишнево-алые, ядовито-розовые и темно-красные пятна, словно венами пронизанные ярко-желтыми полосами. Мне не верилось, что это – настоящее. Ничто живое, реальное такой расцветки иметь не могло, и оттого мне на мгновение почудилось, будто передо мной созданная в Голливуде киношка, сверх меры напичканная компьютерными спецэффектами.
Я прикинула, что от нас до чаго примерно километр. Это было совсем небольшое чаго – куда меньше килиманджарского, которое уже поглотило Моши, Арушу и другие танзанийские города и находилось теперь на полпути к Найроби. Когда я сказала это вслух, Байрон ответил, что новое чаго имеет в диаметре пять километров и начинает приобретать классическую форму скопления разноцветных кружков.
Я вгляделась пристальнее, стараясь рассмотреть детали. Мне казалось, если я сумею это сделать, чаго станет для меня реальным. Вдали я увидела путаницу отростков-ветвей цвета медной проволоки, и впрямь похожих на кораллы, увидела стену темно-малиновых деревьев, вздымавшихся на невероятную высоту. Их стволы были прямыми и гладкими, как копья, а листья смыкались наподобие зонтиков. За деревьями громоздилось что-то похожее на покосившиеся ледяные горы, на молитвенно воздетые к небу руки, на пористые, как старые грибы, колонны, на веера из перьев, на груды футбольных мячей, купола, гигантские мозги или ядра грецких орехов. Были там и совсем уж непонятные образования, похожие только друг на друга и ни на что больше. Чего там не было, так это того, что принято называть предметами в общепринятом смысле слова. И весь этот невообразимый хаос тянулся ко мне, но я почему-то сразу поняла – чаго не схватит меня до тех пор, пока я нахожусь здесь, на белой башне, которая медленно пятится назад вниз по отрогам Абердарской гряды со скоростью пятьдесят метров в день.
Мы были почти на самом верху, и наша клетка раскачивалась на ветру. Я почувствовала тошноту и страх и снова с силой вцепилась в ограждение. Именно тогда чаго стало для меня реальностью. Я почувствовала его запах, который принес ветер. Иллюзии не пахнут, а от чаго пахло корицей, потом и свежевспаханной землей. Еще от него пахло гнилыми фруктами, соляркой и мокрым после дождя асфальтом. От него пахло свернувшимся молоком, которое отрыгивают грудные младенцы, телевизором, той штукой, которой мастер из нашей сельской цирюльни «Под деревом» смазывал волосы отцу, и женским святилищем на шамбе. Каждый из этих запахов будил во мне воспоминания о Гичичи, о наших соседях, о моей жизни, а все вместе они вновь всколыхнули во мне чувства, которые я испытала совсем недавно, когда вступила в Возраст. Так чаго стало для меня реальностью, и каким-то шестым чувством я поняла, что оно поглотит мой мир.
Пока я стояла, стараясь как-то вместить в себя все, что было или могло быть внутри этих цветных кругов, в стене башни отворилась дверь, и в клеть лифта вошел белый мужчина в вылинявших джинсах и превосходных ботинках «Тимберленд».
– Привет, Байрон, – сказал он и только потом заметил двух кенийских девочек. – А это кто такие?
– Меня зовут Тенделео, а это – моя сестра, – объяснила я. – Мы зовем ее Маленькое Яичко. Мы пришли сюда, чтобы посмотреть чаго.
Кажется, мой ответ ему понравился.
– Меня зовут Шепард, и я исполнительный директор ЮНЕКТА, – представился он, пожимая нам руки (судя по акценту, Шепард тоже был американцем). – Это значит, что я мотаюсь по всему миру и ищу ответы на вопросы о чаго. Что это такое, откуда оно взялось и что нам теперь с ним делать…
– Ну и как, нашли хоть один? – спросила я. Шепард, казалось, слегка растерялся, и я почувствовала себя нахалкой и грубиянкой, но он сказал:
– Пойдем, я покажу вам одну штуку.
– Может, не стоит, Шеп?.. – сказал вампир-Байрон, но Шепард все равно повел нас в башню.
В комнате, куда мы попали, было столько белых (большинство – бородаты и одеты только в шорты), сколько я не видела за всю свою жизнь. На каждом столе стояло по компьютеру, но за ними никто не работал. Вазунгу в основном сидели друг у друга на столах, очень быстро и много говорили и еще больше жестикулировали.
– Разве нам сюда можно? – спросила я на всякий случай.
Шепард рассмеялся. На протяжении всей экскурсии он относился к каждому моему слову так, словно оно слетело с уст старого мудрого м'зи, а не тринадцатилетней девчонки.
– Почему бы нет? – спросил он и повел нас в комнату, где компьютеры рисовали на круглых столах планы чаго: чаго сейчас, чаго через пять лет, чаго, когда оно встретится со своим братом с юга и они оба начнут поглощать Найроби сразу с двух сторон, точно два старика, повздоривших из-за стебля сахарного тростника.
– А что будет, когда и Найроби исчезнет? – спросила я.
На картах я видела названия всех городов и поселков, уже проглоченных чаго, но это меня не удивило. Как же иначе? Ведь названия не меняются! И я потянулась к тому месту на карте, где, по моим расчетам, должно было находиться Гичичи.
– Мы не можем заглядывать так далеко, – сказал Шепард.
Но я все думала о Найроби – огромном городе, который исчезнет под яркими красками чаго, словно втоптанная в ковер грязь. Человеческие жизни вместе с их прошлым превратятся в воспоминание, в ничто… И я поняла, что некоторые названия все же могут исчезать – даже названия таких больших вещей, как города и народы.
Потом мы спустились по крутым металлическим лестницам на другой этаж. Здесь в закупоренных контейнерах хранились образцы, добытые из самого чаго. В пробирках топорщились колонии изящных грибов, в стеклянной реторте лежало несколько голубоватых губчатых пальцев, цилиндрический резервуар размером с двухсотлитровую бочку сплошь зарос изнутри похожей на тесто зеленоватой массой. Некоторые контейнеры были настолько большими, что внутри мог свободно поместиться человек. Я увидела несколько таких исследователей – они были одеты в мешковатые белые костюмы, которые скрывали их целиком и соединялись со стенами шлангами и гибкими трубками. Глядя на них, трудно было сразу сказать, где люди, а где – чаго. Запертые за стеклом полосатые, странной формы листья диковинных растений выглядели едва ли не более естественно, чем специалисты ЮНЕКТА в своих странных костюмах. Чаго в своей прозрачной темнице было по крайней мере на своем месте, чего нельзя сказать о людях.
– Чаго надежно изолировано от окружающей среды, – сказал Шепард.
– Это потому, что если оно вырвется, то сразу начнет нападать и расти? – спросила я.
– Совершенно верно, – подтвердил он.
– Но я слышала, чаго не нападает на людей и животных, – сказала я.
– От кого ты это слышала? – удивился Шепард.
– Мне папа сказал, – вежливо объяснила я. После этого вопросов он уже не задавал, а повел нас еще ниже, в отдел геодезии и картографии. Там мы увидели огромные, размером во всю стену, видеоизображения нашей планеты, передаваемые со спутников. Сейчас такие изображения знакомы буквально всем, но тогда они были в диковинку. Мы, дети, видели их только в учебниках, а среди поколения, к которому принадлежали мои родители, еще встречались люди, от души веселившиеся, когда им говорили, что Земля – шар и что она не висит ни на какой ниточке.
Я долго рассматривала изображения (на мой взгляд, это одна из тех вещей, которые становятся тем интереснее, чем дольше на них смотришь) и только потом заметила, что лицо мира сплошь покрыто точками, как у женщин из племени гириама. Под тонким слоем облаков вся Южная Америка, Южная Азия и мать Африка словно оспинами испещрены светлыми пятнышками, выделявшимися на фоне коричнево-зеленого ландшафта. Некоторые пятна были довольно большими, некоторые – крошечными, как пылинки, но все имели форму правильного круга. Глядя на один из них, разместившийся на восточном боку Африки, я поняла, что за болезнь поразила континенты. Чаго. И впервые я поняла, что это не только наша, кенийская беда. И даже не африканская. Весь мир был поражен чаго.
– Они все на юге, – заметила я. – На севере нет ни одного чаго!
– Как ни странно, над Северным полушарием действительно не отсеялся ни один из биоконтейнеров, – ответил Шепард, с уважением поглядев на меня. – Именно это дает нам основания полагать, что чаго все же можно остановить и что оно не покроет собой всю нашу Землю от полюса до полюса, а ограничится одним Южным полушарием.
– Почему вы так думаете?
– Мы не думаем. – Он пожал плечами. – Скорее надеемся.
– Надеетесь?
– Да.
– Мистер Шепард, – сказала я, – объясните, пожалуйста, почему чаго отнимает наши земли и дома и не трогает богатых людей на севере? Это несправедливо!
– Во Вселенной, детка, не существует такого понятия, как справедливость. Но ты, наверное, знаешь это лучше меня.
Потом мы перешли в отдел звездной картографии – еще одну просторную темную комнату, где на стенах мерцали тысячи и тысячи звезд. Примерно на высоте моего лица звезды сливались, образуя широкую белую полосу, которая опоясывала всю комнату.
– Я знаю, что это, – сказала я. – Это Серебряная Река. Я видела такую картинку по телику у Грейс, пока они не увезли его с собой.
– Серебряная Река? Да, это она. Хорошее название.
– А где находимся мы? Земля? – спросила я.
Шепард подошел к стене возле двери и показал пальцем на крошечную звездочку где-то на уровне его колен. Она была обведена красным кружочком. Я думаю, что если бы не это, даже Шепард не смог бы отыскать наше Солнце среди окружающих звезд. То, что оно оказалось таким маленьким и обычным, мне не понравилось.
– А откуда взялось чаго? – спросила я.
Не отрывая пальца от изображения звездного неба, Шепард двинулся вдоль стены. Он дошел до угла, повернул и остановился, лишь добравшись до середины смежной стены. Его палец уперся в небольшой радужный завиток, похожий на язычок пламени.
– Ро Змееносца. Это просто название, которое ничего не значит. Важно другое – то, что Ро находится очень, очень далеко от нас. Так далеко, что свету – а быстрее света ничто в природе двигаться не может – необходимо восемьсот лет, чтобы долететь до нас. Кроме того, Ро Змееносца не планета и даже не звезда, а огромное облако светящегося газа; мы называем подобные объекты туманностями.
– Как могут люди жить в облаке? – спросила я. – Разве они ангелы?
Это мое замечание рассмешило Шепарда.
– Не люди, – сказал он. – И не ангелы, а машины, механизмы. Не такие машины, какие мы знаем. Обитатели Ро Змееносца больше похожи на живые существа, только очень, очень маленькие. По своим размерам они меньше, чем самая маленькая клеточка твоего тела. Представь себе цепочку атомов, которые обладают способностью перемещать, компоновать окружающие атомы и таким образом копировать самих себя и все, что им захочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17