.. Ты гово-
ришь: отнять машину? Нет ничего проще, отгоню на станцию техобслужива-
ния, и дело с концом. А дальше что?.. Сейчас он хоть среди ночи, хоть
под утро, но все-таки возвращается, а тогда он может просто исчезнуть в
городе... У него наверняка есть girl-friend, и, может быть, даже не од-
на...
Татьяна. И ты так спокойно говоришь об этом...
Андрей Николаевич (усмехается). Давай без ханжества. Антон живет в
грубом и жестоком мире. Может быть, в этом есть и моя вина, может быть,
я был недостаточно внимателен к нему...
Татьяна хочет что-то возразить, но Андрей Николаевич делает предупре-
дительный жест и продолжает говорить.
Андрей Николаевич. Молчи, я все знаю, и ты не скажешь мне ничего но-
вого!.. Да, иногда мне следовало быть жестче, тверже, решительнее, но я
боялся подавить человека... Это ведь так просто: нельзя и все - ша!.. А
что получается? Робкое забитое существо, раб, да-да, именно так! Он
только с виду похож на человека, а внутри он весь сморщенный, скрюченный
в три погибели - тело выросло, а душа так и не родилась, зачахла в утро-
бе...
Татьяна. Ну зачем ты так говоришь, зачем?..
Андрей Николаевич (продолжает). А все эти секты: свидетели Иеговы,
кришнаиты, адвентисты, мунисты - кого только нет!.. Почему? Они же так
хотели свободы, проклинали коммунистов, Сталина, Советскую власть - ну
так живите! Кто вам теперь мешает?..
Татьяна. Ты у меня спрашиваешь?
Андрей Николаевич. Гениальный Достоевский: и будут искать, кому пок-
лониться, кому отдать свой хлеб, чтобы вновь, изголодавшись, получить
его из этих же самых рук!.. Но кто сейчас читает Достоевского?..
Татьяна. Антон читал.
Андрей Николаевич. Что? "Подростка"?.. Или, может быть, "Игрока"?.. У
Достоевского много соблазнов. Он весь - сплошной соблазн, и к черту все
десять заповедей!..
Татьяна (сдерживаясь). Андрей, прекрати, я прошу тебя!
Андрей Николаевич (громко смеется). Все дозволено, все!.. Бог умер -
человек может вздохнуть свободно и творить все, что ему вздумается!.. А
как же загробная жизнь? Карма? А это все имеется! (Хохочет.) Астральное
тело, эдакая туманность, которая иногда через дисплей общается с
родственниками, друзьями и преданными соратниками!.. (Хохочет громко,
заразительно, но в смехе его порой проскакивают злые, жесткие нотки.
Резко обрывает смех и после короткой паузы почти спокойно продолжает.)
Жаловались: не дают сказать, запрещают, не пускают... Я как-то сказал
одному такому: я разрешаю - говори... В ресторане Союза, тихо, шепотом,
в самое ухо: я разрешаю - говори!..
Татьяна. Кому?
Андрей Николаевич (отмахиваясь). Неважно. Не помню... Какая разни-
ца?.. Ты все равно не знаешь... Двести сорок тысяч только партийных
взносов... Из Парижа прикатил на такси... Менял машину на каждой грани-
це: ему, понимаешь, Европу захотелось увидеть поближе, из окна дорожной
коляски!.. Русский путешественник!
Гоголь! Карамзин!.. Потом говорил: осуществилась мечта - я ехал и
ощущал прикосновение к историческим корням отечественной словесности!
(Саркастически хохочет.) Татьяна. Я, кажется, знаю, о ком ты говоришь...
Андрей Николаевич. Ну, разумеется... Он еще пьесу написал про де-
тей-узников фашистских концлагерей, о том, как они рвались домой из аме-
риканской зоны оккупации: обходительный дядя Сэм в форме майора уговари-
вает мальчика уехать в Америку, а мальчик ни в какую - хочу домой, и ка-
тись ты, майор, к такой-то матери!.. Ха-ха-ха!
Татьяна. Я вспомнила: один мой знакомый работал тогда завлитом в
детском театре, и когда к нему попала эта пьеса, он ужаснулся... Пытался
как-то воспрепятствовать, но ему говорили, что все так и было, а он
просто мальчишка, ничего не знает. И тогда он попросил меня дать пьесу
тебе на рецензию...
Андрей Николаевич. На рецензию?.. Не помню.
Татьяна. А я очень хорошо помню: я привезла тебе экземпляр, ты про-
чел, сказал, что все это чистейшей воды конъюнктура, то есть попросту
вранье, но давать какой бы то ни было письменный отзыв отказался - это,
мол, все равно ничего не изменит. Странно, что ты это забыл...
Андрей Николаевич. Да-да, припоминаю... Впрочем, сейчас это уже все
равно. Он умер два года назад.
Татьяна. Тогда, конечно, все равно.
Андрей Николаевич (набивая трубку). Последний роман так и не дописал.
Не успел.
Роман о писателе, который пишет роман о писателе, пишушем роман о се-
бе самом...
Капуста. Сплошная фальшь, ни одной искренней живой строчки... И ведь
напечатали.
Посмертно. Дань памяти и уважения к заслугам. Каким? Перед кем?.. А
ведь не дурак был, вовсе не дурак, знал свое место, свое настоящее место
там, где не берут в расчет премии, звания, правительственные награды...
Страшно мучался, пил в одиночку, в своем особняке на берегу Ладоги, где
стены первого этажа были инкрустированы перламутром. Я ему как-то ска-
зал: тебе, говорю, одной только вещи надо бояться... Забеспокоился, за-
суетился: какой, Андрюша? какой еще такой вещи мне надо бояться?! Рево-
люции, говорю... Посмеялись. (Невесело усмехаясь, раскуривает трубку,
выходит на галерею.) Умирал хорошо, спокойно, без истерик, как римлянин.
По крайней мере, внешне... Знал от чего, знал когда... Примерно,
плюс-минус две недели. Хотя, казалось бы, что такое две недели?
Пауза.
Андрей Николаевич. Как-то на встрече со студентами филфака один начи-
танный молодой человек спросил его: а вот как так получилось, что на
протяжении своей жизни вы так часто менялись? (Полуобернувшись в сторону
веранды.) И знаешь, что он ответил?
Татьяна (медленно). Поживите с мое, юноша, и я посмотрю, как вы изме-
нитесь.
Андрей Николаевич (легкое удивление). Верно. Но откуда...
Татьяна (перебивает). Я была на этой встрече. И было это не в универ-
ситете, а в нашей библиотеке... Встреча с читателями. И вопрос этот за-
дал мой бывший муж Виктор Чирвинский...
Андрей Николаевич. Как интересно. Я не знал... Впрочем, теперь это
уже не важно.
Татьяна (невесело усмехается). А тогда было важно, и еще как важно.
Ночами сидели на кухнях, пили кофе, обсуждали, спорили до хрипоты - о
чем?.. Господи, если бы мы тогда знали!..
Андрей Николаевич. Что - знали?..
Татьяна. Что все так изменится... Библиотека работает три дня в неде-
лю, половину сотрудников сократили, за последние три года два пожара,
четыре кражи, одно наводнение... А читатели?.. Голодные, в обносках,
глаза сумасшедшие... А чем занимаются? Один ищет снежного человека, дру-
гой доказывает, что земной шар представляет собой две сферы и что все
извержения вулканов, землетрясения, дрейф островов происходят оттого,
что внутренняя сфера в своем вращении отстает от земной коры, задевает
ее, и вот в местах этих столкновений происходят всякие стихийные
бедствия...
Андрей Николаевич. Н-да, скверная физика, но какая смелая поэзия!
Татьяна. Кандидаты наук, доктора, академики нашей новой отечественной
Академии...
Андрей Николаевич. Русская наука!.. (Смеется.) Татьяна. Ты смеешься,
а мне их жалко.
Андрей Николаевич (жестко). А мне нет... Я понимаю, они ни в чем не
виноваты, они честно делали свое дело, а главное: они были послушны! Им
было сказано: не лезьте в наши дела, играйте в свои игрушки - и мы вас
прокормим! Но пришли новые люди и сказали: ничего не знаем! ни о чем та-
ком мы с вами не договаривались!..
Кто не спрятался - я не виноват! (Смеется.) Татьяна. Зачем ты так го-
воришь, Андрей? Ты ведь так не думаешь...
Андрей Николаевич. Я по-разному думаю: сегодня так, завтра как-нибудь
иначе...
Ведь на любое явление можно смотреть с разных точек зрения - не так
ли?
Татьяна. Ты у меня спрашиваешь?
Андрей Николаевич. У тебя?.. Нет, я так, сам с собой... (Докуривает
трубку, выбивает золу о столбик галереи. Смотрит в сад.) Ты говоришь:
расскажи Антону свою жизнь! Представляю эту сцену: картинка из хрестома-
тии... Скажи-ка, дядя, ведь недаром... Да, были люди в наше время!..
Смешно. И потом в моей жизни нет ничего замечательного, ничего такого,
что могло бы составить предмет для подражания. Как я при немцах в Курске
на вокзале зажигалками торговал? Как в плен попал? Как Шуру с мамой
встретил в лагере для перемещенных лиц?..
Беременную от американского сержанта-освободителя?.. Они ведь с нами
особенно не цацкались... Шура никогда ничего не рассказывала, но я-то
немножко представляю, как это все могло случиться... И не пожалуешься:
кому? на кого?.. Мы же вас освободили, от смерти спасли, так что из-
вольте кушать, что дают!
Татьяна (тихо). Саша мне рассказывала, как это все было.
Андрей Николаевич (несколько опешив). Тебе?! Когда?.. Зачем?
Татьяна (смотрит на него). Мы женщины, Андрей, две женщины в одном
доме...
Андрей Николаевич. Я понимаю... Подруг у нее не было никогда. По
возвращении мы получили две смежные комнатки в коммуналке, где в первое
время она боялась даже выйти в туалет... Боялась, что Максима во дворе
просто затравят. Попробовали. Но Макс вырос в таких диких трущобах, что
в двенадцать лет не боялся уже ни черта:
ни кулака, ни ножа, ни кастета - так что от него быстро отстали. А
потом я напечатал свой первый роман, который начал писать еще там... И
сразу гонорар, премия, пресса, фильм!.. И тогда мы купили этот дом...
Собственный дом.
Американская мечта.
Пауза.
Андрей Николаевич (смотрит в сад). Там, на окраине Буэнос-Айреса, ра-
ботая автомехаником, я мечтал о доме на берегу Ладоги... Я не верил в
то, что мы когда-нибудь сможем вернуться, я ведь здесь видел такое... В
детстве. Голод на Украине... Не хочу вспоминать... Рассказывал тамошним
соотчичам - не верили...
Плакали, пили виски и - не верили. А ты говоришь: расскажи Антону
свою жизнь!
Смешно, ей-богу!.. (Смеется.) У него своя американская мечта, у нас у
всех это в крови...
Татьяна. Что?
Андрей Николаевич (взволнованно, меряя галерею широкими шагами). Меч-
тательность, Таня! Нас ведь на этом и поймали! И опять ловят, причем
весьма успешно - уверяю тебя!.. Вплоть до того, что я иногда ловлю себя
на мысли, что готов подписаться под самыми радикальными пунктами самых
крайних партий, точнее, одной, самой популярной, с этим припадочным кло-
уном во главе... Вольфович - Вульфович - Wolf
- волк-оборотень - человек-миф!.. Гениальный имидж!.. Свет? Музыка?
Готовы?..
Занавес!.. Маэстро, туш!.. Марш!.. Левой!.. Левой!.. Левой!.. Даже я
клюнул, Таня, как же - опять пайку дадут, опять путевки, дачки, тачки!..
Ха-ха-ха!..
(Холодный, издевательский хохот.) И это я, Таня, я, видевший фашизм в
натуре, во всех видах, в полный рост... Так что клюнуть-то я клюнул, но
тут же и выплюнул - не подсекли... Но каков зверь, Таня! Особенно в гла-
зах простого народа...
Впрочем, что народ?.. Политический фантом. Мираж. Миф...
Садится в кресло, набивает трубку, раскуривает.
Татьяна (смотрит на него из глубины веранды). Мы начали говорить об
Антоне...
Андрей Николаевич (слегка покачиваясь в кресле). Об Антоне... Об Ан-
тоне...
Подросток. Тинейджер. Лет пять назад надо было начинать, отправить за
границу - людей посмотреть, себя показать. Ему было бы проще - не
безъязыкий.
Татьяна. Нечего было показывать.
Андрей Николаевич. Не скажи!.. В таком возрасте да еще с такими дан-
ными человек представляется в собственных глазах всемогущим!.. А это го-
раздо важнее чужого мнения. Как там у Пруткова? Мужчина долго остается
под впечатлением, производимым им на женщину! (Смеется.) Татьяна. Даже
когда работаешь в ночном баре при гостинице?
Андрей Николаевич. Я до тридцати четырех лет зарабатывал на жизнь ре-
монтом автомобилей.
Татьяна. У тебя не было другого выхода.
Андрей Николаевич. Был.
Вопросительная пауза.
Татьяна. Уехать в Америку?
Андрей Николаевич (медленно). Мы не могли уехать в Америку.
Татьяна. Извини.
Андрей Николаевич (усмехается). Чепуха... Не за что. Но объяснить это
невозможно. Это надо прожить. Этим надо пропитаться...
Татьяна. Надо ли?..
Андрей Николаевич (вздыхает). Конечно, нет. Это я так, для примера...
Пауза.
Андрей Николаевич. Да, у меня был выход... Я мечтал. После работы я
забирался в брошенную голубятню, мечтал и записывал свои мечты, положив
тетрадь на ящик из-под бананов...
Пауза.
Андрей Николаевич (негромко, сам с собой). Американская мечта... Аме-
риканская...
Может быть, для того, чтобы понять, что такое родина, полюбить ее та-
кой, какая она есть, надо покинуть ее, а потом вернуться?.. Истина одна,
и она может открыться тебе в любой точке земного шара. Или не отк-
рыться...
Татьяна. Мы говорили об Антоне...
Андрей Николаевич (глядя перед собой). Я к этому и веду.
Татьяна (чуть настороженно). Не понимаю?..
Андрей Николаевич. Иногда мне кажется, что я занимаю в его жизни не
свое место.
Татьяна молча смотрит на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
ришь: отнять машину? Нет ничего проще, отгоню на станцию техобслужива-
ния, и дело с концом. А дальше что?.. Сейчас он хоть среди ночи, хоть
под утро, но все-таки возвращается, а тогда он может просто исчезнуть в
городе... У него наверняка есть girl-friend, и, может быть, даже не од-
на...
Татьяна. И ты так спокойно говоришь об этом...
Андрей Николаевич (усмехается). Давай без ханжества. Антон живет в
грубом и жестоком мире. Может быть, в этом есть и моя вина, может быть,
я был недостаточно внимателен к нему...
Татьяна хочет что-то возразить, но Андрей Николаевич делает предупре-
дительный жест и продолжает говорить.
Андрей Николаевич. Молчи, я все знаю, и ты не скажешь мне ничего но-
вого!.. Да, иногда мне следовало быть жестче, тверже, решительнее, но я
боялся подавить человека... Это ведь так просто: нельзя и все - ша!.. А
что получается? Робкое забитое существо, раб, да-да, именно так! Он
только с виду похож на человека, а внутри он весь сморщенный, скрюченный
в три погибели - тело выросло, а душа так и не родилась, зачахла в утро-
бе...
Татьяна. Ну зачем ты так говоришь, зачем?..
Андрей Николаевич (продолжает). А все эти секты: свидетели Иеговы,
кришнаиты, адвентисты, мунисты - кого только нет!.. Почему? Они же так
хотели свободы, проклинали коммунистов, Сталина, Советскую власть - ну
так живите! Кто вам теперь мешает?..
Татьяна. Ты у меня спрашиваешь?
Андрей Николаевич. Гениальный Достоевский: и будут искать, кому пок-
лониться, кому отдать свой хлеб, чтобы вновь, изголодавшись, получить
его из этих же самых рук!.. Но кто сейчас читает Достоевского?..
Татьяна. Антон читал.
Андрей Николаевич. Что? "Подростка"?.. Или, может быть, "Игрока"?.. У
Достоевского много соблазнов. Он весь - сплошной соблазн, и к черту все
десять заповедей!..
Татьяна (сдерживаясь). Андрей, прекрати, я прошу тебя!
Андрей Николаевич (громко смеется). Все дозволено, все!.. Бог умер -
человек может вздохнуть свободно и творить все, что ему вздумается!.. А
как же загробная жизнь? Карма? А это все имеется! (Хохочет.) Астральное
тело, эдакая туманность, которая иногда через дисплей общается с
родственниками, друзьями и преданными соратниками!.. (Хохочет громко,
заразительно, но в смехе его порой проскакивают злые, жесткие нотки.
Резко обрывает смех и после короткой паузы почти спокойно продолжает.)
Жаловались: не дают сказать, запрещают, не пускают... Я как-то сказал
одному такому: я разрешаю - говори... В ресторане Союза, тихо, шепотом,
в самое ухо: я разрешаю - говори!..
Татьяна. Кому?
Андрей Николаевич (отмахиваясь). Неважно. Не помню... Какая разни-
ца?.. Ты все равно не знаешь... Двести сорок тысяч только партийных
взносов... Из Парижа прикатил на такси... Менял машину на каждой грани-
це: ему, понимаешь, Европу захотелось увидеть поближе, из окна дорожной
коляски!.. Русский путешественник!
Гоголь! Карамзин!.. Потом говорил: осуществилась мечта - я ехал и
ощущал прикосновение к историческим корням отечественной словесности!
(Саркастически хохочет.) Татьяна. Я, кажется, знаю, о ком ты говоришь...
Андрей Николаевич. Ну, разумеется... Он еще пьесу написал про де-
тей-узников фашистских концлагерей, о том, как они рвались домой из аме-
риканской зоны оккупации: обходительный дядя Сэм в форме майора уговари-
вает мальчика уехать в Америку, а мальчик ни в какую - хочу домой, и ка-
тись ты, майор, к такой-то матери!.. Ха-ха-ха!
Татьяна. Я вспомнила: один мой знакомый работал тогда завлитом в
детском театре, и когда к нему попала эта пьеса, он ужаснулся... Пытался
как-то воспрепятствовать, но ему говорили, что все так и было, а он
просто мальчишка, ничего не знает. И тогда он попросил меня дать пьесу
тебе на рецензию...
Андрей Николаевич. На рецензию?.. Не помню.
Татьяна. А я очень хорошо помню: я привезла тебе экземпляр, ты про-
чел, сказал, что все это чистейшей воды конъюнктура, то есть попросту
вранье, но давать какой бы то ни было письменный отзыв отказался - это,
мол, все равно ничего не изменит. Странно, что ты это забыл...
Андрей Николаевич. Да-да, припоминаю... Впрочем, сейчас это уже все
равно. Он умер два года назад.
Татьяна. Тогда, конечно, все равно.
Андрей Николаевич (набивая трубку). Последний роман так и не дописал.
Не успел.
Роман о писателе, который пишет роман о писателе, пишушем роман о се-
бе самом...
Капуста. Сплошная фальшь, ни одной искренней живой строчки... И ведь
напечатали.
Посмертно. Дань памяти и уважения к заслугам. Каким? Перед кем?.. А
ведь не дурак был, вовсе не дурак, знал свое место, свое настоящее место
там, где не берут в расчет премии, звания, правительственные награды...
Страшно мучался, пил в одиночку, в своем особняке на берегу Ладоги, где
стены первого этажа были инкрустированы перламутром. Я ему как-то ска-
зал: тебе, говорю, одной только вещи надо бояться... Забеспокоился, за-
суетился: какой, Андрюша? какой еще такой вещи мне надо бояться?! Рево-
люции, говорю... Посмеялись. (Невесело усмехаясь, раскуривает трубку,
выходит на галерею.) Умирал хорошо, спокойно, без истерик, как римлянин.
По крайней мере, внешне... Знал от чего, знал когда... Примерно,
плюс-минус две недели. Хотя, казалось бы, что такое две недели?
Пауза.
Андрей Николаевич. Как-то на встрече со студентами филфака один начи-
танный молодой человек спросил его: а вот как так получилось, что на
протяжении своей жизни вы так часто менялись? (Полуобернувшись в сторону
веранды.) И знаешь, что он ответил?
Татьяна (медленно). Поживите с мое, юноша, и я посмотрю, как вы изме-
нитесь.
Андрей Николаевич (легкое удивление). Верно. Но откуда...
Татьяна (перебивает). Я была на этой встрече. И было это не в универ-
ситете, а в нашей библиотеке... Встреча с читателями. И вопрос этот за-
дал мой бывший муж Виктор Чирвинский...
Андрей Николаевич. Как интересно. Я не знал... Впрочем, теперь это
уже не важно.
Татьяна (невесело усмехается). А тогда было важно, и еще как важно.
Ночами сидели на кухнях, пили кофе, обсуждали, спорили до хрипоты - о
чем?.. Господи, если бы мы тогда знали!..
Андрей Николаевич. Что - знали?..
Татьяна. Что все так изменится... Библиотека работает три дня в неде-
лю, половину сотрудников сократили, за последние три года два пожара,
четыре кражи, одно наводнение... А читатели?.. Голодные, в обносках,
глаза сумасшедшие... А чем занимаются? Один ищет снежного человека, дру-
гой доказывает, что земной шар представляет собой две сферы и что все
извержения вулканов, землетрясения, дрейф островов происходят оттого,
что внутренняя сфера в своем вращении отстает от земной коры, задевает
ее, и вот в местах этих столкновений происходят всякие стихийные
бедствия...
Андрей Николаевич. Н-да, скверная физика, но какая смелая поэзия!
Татьяна. Кандидаты наук, доктора, академики нашей новой отечественной
Академии...
Андрей Николаевич. Русская наука!.. (Смеется.) Татьяна. Ты смеешься,
а мне их жалко.
Андрей Николаевич (жестко). А мне нет... Я понимаю, они ни в чем не
виноваты, они честно делали свое дело, а главное: они были послушны! Им
было сказано: не лезьте в наши дела, играйте в свои игрушки - и мы вас
прокормим! Но пришли новые люди и сказали: ничего не знаем! ни о чем та-
ком мы с вами не договаривались!..
Кто не спрятался - я не виноват! (Смеется.) Татьяна. Зачем ты так го-
воришь, Андрей? Ты ведь так не думаешь...
Андрей Николаевич. Я по-разному думаю: сегодня так, завтра как-нибудь
иначе...
Ведь на любое явление можно смотреть с разных точек зрения - не так
ли?
Татьяна. Ты у меня спрашиваешь?
Андрей Николаевич. У тебя?.. Нет, я так, сам с собой... (Докуривает
трубку, выбивает золу о столбик галереи. Смотрит в сад.) Ты говоришь:
расскажи Антону свою жизнь! Представляю эту сцену: картинка из хрестома-
тии... Скажи-ка, дядя, ведь недаром... Да, были люди в наше время!..
Смешно. И потом в моей жизни нет ничего замечательного, ничего такого,
что могло бы составить предмет для подражания. Как я при немцах в Курске
на вокзале зажигалками торговал? Как в плен попал? Как Шуру с мамой
встретил в лагере для перемещенных лиц?..
Беременную от американского сержанта-освободителя?.. Они ведь с нами
особенно не цацкались... Шура никогда ничего не рассказывала, но я-то
немножко представляю, как это все могло случиться... И не пожалуешься:
кому? на кого?.. Мы же вас освободили, от смерти спасли, так что из-
вольте кушать, что дают!
Татьяна (тихо). Саша мне рассказывала, как это все было.
Андрей Николаевич (несколько опешив). Тебе?! Когда?.. Зачем?
Татьяна (смотрит на него). Мы женщины, Андрей, две женщины в одном
доме...
Андрей Николаевич. Я понимаю... Подруг у нее не было никогда. По
возвращении мы получили две смежные комнатки в коммуналке, где в первое
время она боялась даже выйти в туалет... Боялась, что Максима во дворе
просто затравят. Попробовали. Но Макс вырос в таких диких трущобах, что
в двенадцать лет не боялся уже ни черта:
ни кулака, ни ножа, ни кастета - так что от него быстро отстали. А
потом я напечатал свой первый роман, который начал писать еще там... И
сразу гонорар, премия, пресса, фильм!.. И тогда мы купили этот дом...
Собственный дом.
Американская мечта.
Пауза.
Андрей Николаевич (смотрит в сад). Там, на окраине Буэнос-Айреса, ра-
ботая автомехаником, я мечтал о доме на берегу Ладоги... Я не верил в
то, что мы когда-нибудь сможем вернуться, я ведь здесь видел такое... В
детстве. Голод на Украине... Не хочу вспоминать... Рассказывал тамошним
соотчичам - не верили...
Плакали, пили виски и - не верили. А ты говоришь: расскажи Антону
свою жизнь!
Смешно, ей-богу!.. (Смеется.) У него своя американская мечта, у нас у
всех это в крови...
Татьяна. Что?
Андрей Николаевич (взволнованно, меряя галерею широкими шагами). Меч-
тательность, Таня! Нас ведь на этом и поймали! И опять ловят, причем
весьма успешно - уверяю тебя!.. Вплоть до того, что я иногда ловлю себя
на мысли, что готов подписаться под самыми радикальными пунктами самых
крайних партий, точнее, одной, самой популярной, с этим припадочным кло-
уном во главе... Вольфович - Вульфович - Wolf
- волк-оборотень - человек-миф!.. Гениальный имидж!.. Свет? Музыка?
Готовы?..
Занавес!.. Маэстро, туш!.. Марш!.. Левой!.. Левой!.. Левой!.. Даже я
клюнул, Таня, как же - опять пайку дадут, опять путевки, дачки, тачки!..
Ха-ха-ха!..
(Холодный, издевательский хохот.) И это я, Таня, я, видевший фашизм в
натуре, во всех видах, в полный рост... Так что клюнуть-то я клюнул, но
тут же и выплюнул - не подсекли... Но каков зверь, Таня! Особенно в гла-
зах простого народа...
Впрочем, что народ?.. Политический фантом. Мираж. Миф...
Садится в кресло, набивает трубку, раскуривает.
Татьяна (смотрит на него из глубины веранды). Мы начали говорить об
Антоне...
Андрей Николаевич (слегка покачиваясь в кресле). Об Антоне... Об Ан-
тоне...
Подросток. Тинейджер. Лет пять назад надо было начинать, отправить за
границу - людей посмотреть, себя показать. Ему было бы проще - не
безъязыкий.
Татьяна. Нечего было показывать.
Андрей Николаевич. Не скажи!.. В таком возрасте да еще с такими дан-
ными человек представляется в собственных глазах всемогущим!.. А это го-
раздо важнее чужого мнения. Как там у Пруткова? Мужчина долго остается
под впечатлением, производимым им на женщину! (Смеется.) Татьяна. Даже
когда работаешь в ночном баре при гостинице?
Андрей Николаевич. Я до тридцати четырех лет зарабатывал на жизнь ре-
монтом автомобилей.
Татьяна. У тебя не было другого выхода.
Андрей Николаевич. Был.
Вопросительная пауза.
Татьяна. Уехать в Америку?
Андрей Николаевич (медленно). Мы не могли уехать в Америку.
Татьяна. Извини.
Андрей Николаевич (усмехается). Чепуха... Не за что. Но объяснить это
невозможно. Это надо прожить. Этим надо пропитаться...
Татьяна. Надо ли?..
Андрей Николаевич (вздыхает). Конечно, нет. Это я так, для примера...
Пауза.
Андрей Николаевич. Да, у меня был выход... Я мечтал. После работы я
забирался в брошенную голубятню, мечтал и записывал свои мечты, положив
тетрадь на ящик из-под бананов...
Пауза.
Андрей Николаевич (негромко, сам с собой). Американская мечта... Аме-
риканская...
Может быть, для того, чтобы понять, что такое родина, полюбить ее та-
кой, какая она есть, надо покинуть ее, а потом вернуться?.. Истина одна,
и она может открыться тебе в любой точке земного шара. Или не отк-
рыться...
Татьяна. Мы говорили об Антоне...
Андрей Николаевич (глядя перед собой). Я к этому и веду.
Татьяна (чуть настороженно). Не понимаю?..
Андрей Николаевич. Иногда мне кажется, что я занимаю в его жизни не
свое место.
Татьяна молча смотрит на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12