— А я и не заметил…
Голос дона Диего показался дону Росендо несколько необычным; его звук был глухим и шел как будто не из уст говорящего, а со стороны, из-под козырька над крыльцом. При этом взгляд дона Диего был совершенно неподвижен, глаза смотрели в одну точку, а в глубине зрачков мелькали золотистые червячки.
— Проходите в дом, сеньор, — растерянно пробормотал дон Росендо, не вполне уверенный в том, что его слова доходят до сознания дона Диего.
— Да-да, конечно, благодарю вас, — отрешенным голосом отозвался тот, подняв голову и пристально вглядываясь в непроглядную мглу, изливающую на его лицо потоки прозрачной влаги.
— Так идемте же! — настойчиво повторил дон Росендо, спустившись с крыльца и взяв дона Диего под локоть.
— О, глядите! Глядите! — вдруг вскрикнул тот, вскидывая в небо свободную руку и указывая на некую точку в сплошном дождливом мраке.
— Где? Что? О чем вы? — недоуменно воскликнул дон Росендо, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-либо в непроглядной шелестящей тьме.
И вдруг тучи разорвала ослепительная белая вспышка, так ярко осветившая все вокруг, как если бы невидимый фотограф подвесил свою камеру-обскуру под самыми небесами и, желая запечатлеть на серебряной пластинке всю Землю, ткнул горящим трутом в подножие горы из мельчайшего магниевого порошка. В какой-то миг дону Росендо даже показалось, что силой взрыва его самого оторвало от земли и подбросило под рыхлый чернильный испод грозового неба, открыв перед его взором совершенно необычайное, фантастическое видение: ранчо в окружении каменных исполинов, богато украшенных золотом и драгоценными камнями. Но вспышка погасла, и видение исчезло, уступив место янтарным сумеркам галереи, озаренной шипящим пламенем догорающего факела. Исчезли и золотые червячки в глубине зрачков дона Диего, и теперь он покорно переставлял ноги, идя рядом с доном Росендо и даже не пытаясь высвободить свой локоть из крепко сжатых пальцев друга.
Впрочем, когда они по скрипучим половицам добрели до двери свободной спальни, взгляд дона Диего вновь обрел некую осмысленность, а речь достаточно окрепла для того, чтобы он смог не только извиниться перед хозяином за непрошеное ночное вторжение, но и поблагодарить за оказанное гостеприимство. В ответ дон Росендо, разумеется, не преминул напомнить своему гостю, что если бы не его фокус с голубем, то ни о каком гостеприимстве не могло бы быть и речи.
— Трах-бах, сеньор, — и груда тлеющих углей!.. Какое тут гостеприимство? Разве что погреться да испечь пару бананов на ужин! — усмехнулся дон Росендо.
Но дон Диего лишь рассеянно улыбнулся в ответ на эту шутку, и глаза его вновь подернулись дымчатой поволокой. Он даже пожал плечами, словно подчеркивая, что не совсем понимает, о чем идет речь.
Дон Росендо недоверчиво отшатнулся, но едва он открыл рот, чтобы еще раз подробно описать все, что случилось с ними нынешней ночью, как за его спиной в глубине галереи послышались чьи-то легкие шаги. Он обернулся, думая, что это Касильда, которая всегда отличалась чутким сном и теперь вышла из своей спальни на звук шагов и голосов, но силуэт в конце коридора был выше, нежели фигура его сестры. «Предчувствую я, что умереть спокойно мне здесь не дадут», — вздохнул про себя дон Росендо, открывая перед своим гостем дверь спальни и привычным движением опуская ладонь на прохладную рукоятку револьвера.
Тем временем таинственная фигура приблизилась настолько, что в дрожащем свете факела дон Росендо вполне ясно различил не только ее причудливое одеяние — клок звериной шкуры, переброшенный через плечо на манер пончо, — но и крест, связанный из двух бамбуковых тросточек, в ее левой руке. Правой рукой пришелец часто крестил воздух перед собой, и если бы не его лицо — лицо падре Иларио, — дон Росендо мог бы поклясться на Библии, что к нему приближается не кто иной, как призрак Иоанна Крестителя.
Дон Росендо хотел было крикнуть или даже прикоснуться к привидению, но в последний миг все его тело внезапно оцепенело, и призрак пронесся мимо, обдав его лицо влажным подземельным холодком. Дон Росендо попытался повернуть голову ему вослед, но к тому времени, когда это удалось, призрак уже исчез, оставив в желтых сумерках сдобный запашок тухлых яиц, почти до конца пригасивший и без того слабый свет догорающего факела.
— А что вы на это скажете, сеньор де ла Вега?.. — пробормотал дон Росендо, поворачивая голову в сторону спальни и с трудом шевеля онемевшими губами.
Но дон Диего молчал и лишь загадочно улыбался, отступая в глубь комнаты. Дон Росендо хотел было остановить его, но тот отклонил его протянутую руку и осторожно, стараясь не скрипеть старыми петлями, закрыл за собой тяжелую дверь. Тут только дон Росендо почувствовал, что в его ладони как будто набухает некая чужеродная тяжесть. Сперва она была бесформенна и слегка шероховата на ощупь, затем стала пульсировать, наливаться теплом, и когда дон Росендо разжал кулак и осветил его светом факела, он увидел на ладони мокрого большеголового птенца, слабо шевелящего бледными угловатыми крылышками. «А это как прикажете понимать? — вздохнул дон Росендо, стряхивая с ладони липкие яичные скорлупки. — Такой беспомощный, голый, что мне с ним делать?..» Но тут, словно в ответ на его опасения, на сероватой коже птенца то тут, то там стали показываться влажные серые ворсинки, и вскоре весь птенчик покрылся нежным бархатным пушком мышиного цвета. Теперь дон Росендо уже не мог оторвать от него глаз, наблюдая, как по зубчатому окоему крыльев прорастают и разворачиваются тугие маховые перья, как дробится и переливается янтарный свет факела на плотном перьевом покрове головы и спинки, как топорщится и трепещет широкий веер птичьего хвоста.
Следя за всеми этими метаморфозами, дон Росендо испытывал странное двойственное чувство: порой ему казалось, что он видит на собственной ладони само Время, принявшее облик почтового голубя, и что сама Вечность глядит на него из черных птичьих зрачков. Когда же голубь встал на густо опушенные лапки и с шелестом расправил широкие крылья, дон Росендо разглядел под его брюшком короткую сухую камышинку с плотно свернутой в трубочку запиской, торчащей из ее косо срезанного конца. Голубь взмахнул крыльями, перелетая на плечо человека, трубочка треснула, записка развернулась, и в заметавшемся свете факела глаза дона Росендо ясно различили слова, написанные твердым угловатым почерком: «В случае чего, сеньор, эта птица отыщет меня где угодно. Диего».
Дон Росендо вдруг почти физически ощутил нереальность всего происходящего. Ему даже показалось, что никакого выздоровления не произошло и что его бред просто принял иную, более ясную и последовательную форму, искусно вплетавшую в свою жизнеподобную ткань разного рода призрачные и фантастические детали. «Шаровая молния, взрыв под небесами, Иоанн Креститель с лицом падре Иларио, наконец, этот птенчик…» — перебирал он, шествуя по ночной галерее с воркующим голубем на плече. Дон Росендо хотел было отнести птицу на голубятню, но звуки бьющего по стеклянному куполу ливня отвратили его от этого намерения. К тому же голубь оказался на редкость понятливым; едва дон Росендо переступил порог своей спальни, как птица взмахнула крыльями и, поколебав пламя масляной коптилки, перелетела на карниз, с колец которого свисали плотные складчатые шторы. «Похоже, что это все-таки не бред, — подумал дон Росендо, подходя к распяленной на стене бычьей шкуре и проводя ладонью по жестким волоскам, — а если мне к тому же удастся заснуть…» Эту мысль он додумывал уже лежа под одеялом и прислушиваясь к затихающему шуму дождя, который в конце концов и погрузил дона Росендо в зыбкое плавное небытие.
Глава 8
Поутру начались сборы в дорогу, а потом и сама дорога, во время которой дона Росендо никак не покидало беспокойное чувство, что он что-то забыл. Один раз он даже попросил падре придержать осла, сказав, что ему надо подтянуть подпругу, но, спрыгнув на землю, первым делом ухватился не за седельный ремень, а за кожаную покрышку, закрывавшую плетеный дорожный баул, притороченный к луке. В бауле все было на месте, но, бросив взгляд на лежащую сверху флягу с ромом, дон Росендо внезапно вспомнил: птица! Ведь не случайно дон Диего устроил весь этот фокус с птенцом, проклюнувшимся из яйца и выросшим на его ладони, с развернувшейся запиской… И в том, что к утру сам дон Диего вновь исчез, оставив нетронутой свежезастланную постель, тоже ощущался какой-то неясный, но тревожный намек на некие обстоятельства, при которых может возникнуть острая надобность как раз в голубиной почте.
Чтобы как-то унять внезапно подступившее волнение, дон Росендо отвинтил крышку фляги, сделал длинный, обжигающий нёбо глоток и протянул флягу падре. Но тот не просто отказался, а даже как будто пугливо отшатнулся от этого вполне естественного предложения, которое, впрочем, тут же приняла Касильда, промокшая под косыми струями дождя.
После этой короткой заминки дон Росендо пропустил сестру вперед, и путники тронулись дальше, сутулясь в седлах под тяжелыми от воды плащами. Тропа становилась все уже, а там, где мокрые понурые кусты обступали ее так плотно, что почти смыкались ветвями, падре Иларио выхватывал из-под сутаны мачете и с неожиданным для его сана и возраста проворством принимался рубить колючие заросли, усеянные мириадами блестящих капель. К тому времени дождь уже почти перестал и из болотистой низины, куда вела тропа, потянуло вечерней прохладой. Тучи тоже понемногу разошлись, открыв потемневшее до бирюзовой синевы небо.
Перед спуском в низину путники сделали привал, чтобы немного перекусить и свериться с картой. Все совпадало: поворот тропы на запад, горная цепь в ореоле сверкающих ледяных пиков вдали, и даже косо выпирающий из сопревшей травы валун, под которым развели костер, — и тот был помечен кружочком и крестиком, обозначавшими место старого кострища.
— Этой тропе, по-видимому, не один десяток лет, — заметил дон Росендо, увидев за валуном груды костей и черепаховых панцирей вперемешку с разложившимся до бесформенной гнили мусором.
— Вы, вероятно, хотели сказать: не одна сотня? — сказал падре, раскладывая на плоском камне маисовые лепешки.
— Считайте, что я оговорился, — согласился дон Росендо, возвращаясь к костру и принимая из рук Касильды бычий рог, наполненный горячим пуншем.
Падре Иларио пил воду из деревянного ковша с изогнутой ручкой, украдкой наблюдая за доном Росендо и Касильдой, оживленно обсуждавшими дорожные впечатления. Разговор, впрочем, протекал весьма беспорядочно, как это часто бывает между людьми, давно и хорошо знающими друг друга. Касильда могла, к примеру, после восторгов от встречи с огромным опоссумом, поднявшим на дыбы ее жилистого мула, вдруг вернуться к утренним сборам и мягко пожурить конюха, который даже не потрудился как следует вычесать репьи из конского хвоста. Дон Росендо тут же пригрозил по возвращении «накрутить хвост» самому конюху, но угроза тут же забылась, словно выветренная его же рассказом о шаровой молнии, едва не испепелившей ранчо вместе со всеми его обитателями. При этом ни падре, ни Касильда не подозревали, что рассказчик замалчивает настоящее окончание всей этой истории, подменяя его безыскусной выдумкой про то, как под его ногой внезапно провалилась половица и он рухнул вниз, пропустив над собой огненную смерть.
— А что было дальше? — поинтересовалась Касильда, после того как дон Росендо живо изобразил и свой испуг, и радость по случаю чудесного избавления.
— Ничего, — пожал плечами тот, — шар вылетел сквозь прореху в винограднике, а я отправился спать, чтобы набраться сил перед дорогой…
«Значит, меня он ночью не видел, — с облегчением вздохнул падре. — Впрочем, не исключено, что вся эта история либо пригрезилась этим краснокожим дьяволам, либо они сами сочинили ее, чтобы поглумиться надо мной…»
Успокоив себя этой мыслью, падре запил водой последний кусок лепешки и, поднявшись с земли, направился к своему ослу.
— Куда вы собрались, сеньор? — негромко крикнул ему вслед дон Росендо. — Через полчаса станет так темно, что ваш Микеле не сможет разглядеть собственного копыта…
— А разве мы не взяли с собой факелы? — спросил падре, оглядываясь на него.
— Взять-то мы их взяли, — ответил дон Росендо, аккуратно обрезая ножичком кончик сигары, — но я плохо представляю себе, как вы будете прорубаться сквозь заросли чаппараля с факелом в одной руке и мачете в другой… К тому же это прекрасное место для ночлега, и я не вижу причин, отчего бы нам здесь не остановиться.
— Мне казалось, что вам не терпится взглянуть на каменных истуканов, — проворчал падре.
— Да, но не до такой степени, чтобы обдирать в кровь морду вашего симпатичного ослика, — рассеянно ответил дон Росендо, выпуская в потемневшее небо сизую струю сигарного дыма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Голос дона Диего показался дону Росендо несколько необычным; его звук был глухим и шел как будто не из уст говорящего, а со стороны, из-под козырька над крыльцом. При этом взгляд дона Диего был совершенно неподвижен, глаза смотрели в одну точку, а в глубине зрачков мелькали золотистые червячки.
— Проходите в дом, сеньор, — растерянно пробормотал дон Росендо, не вполне уверенный в том, что его слова доходят до сознания дона Диего.
— Да-да, конечно, благодарю вас, — отрешенным голосом отозвался тот, подняв голову и пристально вглядываясь в непроглядную мглу, изливающую на его лицо потоки прозрачной влаги.
— Так идемте же! — настойчиво повторил дон Росендо, спустившись с крыльца и взяв дона Диего под локоть.
— О, глядите! Глядите! — вдруг вскрикнул тот, вскидывая в небо свободную руку и указывая на некую точку в сплошном дождливом мраке.
— Где? Что? О чем вы? — недоуменно воскликнул дон Росендо, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-либо в непроглядной шелестящей тьме.
И вдруг тучи разорвала ослепительная белая вспышка, так ярко осветившая все вокруг, как если бы невидимый фотограф подвесил свою камеру-обскуру под самыми небесами и, желая запечатлеть на серебряной пластинке всю Землю, ткнул горящим трутом в подножие горы из мельчайшего магниевого порошка. В какой-то миг дону Росендо даже показалось, что силой взрыва его самого оторвало от земли и подбросило под рыхлый чернильный испод грозового неба, открыв перед его взором совершенно необычайное, фантастическое видение: ранчо в окружении каменных исполинов, богато украшенных золотом и драгоценными камнями. Но вспышка погасла, и видение исчезло, уступив место янтарным сумеркам галереи, озаренной шипящим пламенем догорающего факела. Исчезли и золотые червячки в глубине зрачков дона Диего, и теперь он покорно переставлял ноги, идя рядом с доном Росендо и даже не пытаясь высвободить свой локоть из крепко сжатых пальцев друга.
Впрочем, когда они по скрипучим половицам добрели до двери свободной спальни, взгляд дона Диего вновь обрел некую осмысленность, а речь достаточно окрепла для того, чтобы он смог не только извиниться перед хозяином за непрошеное ночное вторжение, но и поблагодарить за оказанное гостеприимство. В ответ дон Росендо, разумеется, не преминул напомнить своему гостю, что если бы не его фокус с голубем, то ни о каком гостеприимстве не могло бы быть и речи.
— Трах-бах, сеньор, — и груда тлеющих углей!.. Какое тут гостеприимство? Разве что погреться да испечь пару бананов на ужин! — усмехнулся дон Росендо.
Но дон Диего лишь рассеянно улыбнулся в ответ на эту шутку, и глаза его вновь подернулись дымчатой поволокой. Он даже пожал плечами, словно подчеркивая, что не совсем понимает, о чем идет речь.
Дон Росендо недоверчиво отшатнулся, но едва он открыл рот, чтобы еще раз подробно описать все, что случилось с ними нынешней ночью, как за его спиной в глубине галереи послышались чьи-то легкие шаги. Он обернулся, думая, что это Касильда, которая всегда отличалась чутким сном и теперь вышла из своей спальни на звук шагов и голосов, но силуэт в конце коридора был выше, нежели фигура его сестры. «Предчувствую я, что умереть спокойно мне здесь не дадут», — вздохнул про себя дон Росендо, открывая перед своим гостем дверь спальни и привычным движением опуская ладонь на прохладную рукоятку револьвера.
Тем временем таинственная фигура приблизилась настолько, что в дрожащем свете факела дон Росендо вполне ясно различил не только ее причудливое одеяние — клок звериной шкуры, переброшенный через плечо на манер пончо, — но и крест, связанный из двух бамбуковых тросточек, в ее левой руке. Правой рукой пришелец часто крестил воздух перед собой, и если бы не его лицо — лицо падре Иларио, — дон Росендо мог бы поклясться на Библии, что к нему приближается не кто иной, как призрак Иоанна Крестителя.
Дон Росендо хотел было крикнуть или даже прикоснуться к привидению, но в последний миг все его тело внезапно оцепенело, и призрак пронесся мимо, обдав его лицо влажным подземельным холодком. Дон Росендо попытался повернуть голову ему вослед, но к тому времени, когда это удалось, призрак уже исчез, оставив в желтых сумерках сдобный запашок тухлых яиц, почти до конца пригасивший и без того слабый свет догорающего факела.
— А что вы на это скажете, сеньор де ла Вега?.. — пробормотал дон Росендо, поворачивая голову в сторону спальни и с трудом шевеля онемевшими губами.
Но дон Диего молчал и лишь загадочно улыбался, отступая в глубь комнаты. Дон Росендо хотел было остановить его, но тот отклонил его протянутую руку и осторожно, стараясь не скрипеть старыми петлями, закрыл за собой тяжелую дверь. Тут только дон Росендо почувствовал, что в его ладони как будто набухает некая чужеродная тяжесть. Сперва она была бесформенна и слегка шероховата на ощупь, затем стала пульсировать, наливаться теплом, и когда дон Росендо разжал кулак и осветил его светом факела, он увидел на ладони мокрого большеголового птенца, слабо шевелящего бледными угловатыми крылышками. «А это как прикажете понимать? — вздохнул дон Росендо, стряхивая с ладони липкие яичные скорлупки. — Такой беспомощный, голый, что мне с ним делать?..» Но тут, словно в ответ на его опасения, на сероватой коже птенца то тут, то там стали показываться влажные серые ворсинки, и вскоре весь птенчик покрылся нежным бархатным пушком мышиного цвета. Теперь дон Росендо уже не мог оторвать от него глаз, наблюдая, как по зубчатому окоему крыльев прорастают и разворачиваются тугие маховые перья, как дробится и переливается янтарный свет факела на плотном перьевом покрове головы и спинки, как топорщится и трепещет широкий веер птичьего хвоста.
Следя за всеми этими метаморфозами, дон Росендо испытывал странное двойственное чувство: порой ему казалось, что он видит на собственной ладони само Время, принявшее облик почтового голубя, и что сама Вечность глядит на него из черных птичьих зрачков. Когда же голубь встал на густо опушенные лапки и с шелестом расправил широкие крылья, дон Росендо разглядел под его брюшком короткую сухую камышинку с плотно свернутой в трубочку запиской, торчащей из ее косо срезанного конца. Голубь взмахнул крыльями, перелетая на плечо человека, трубочка треснула, записка развернулась, и в заметавшемся свете факела глаза дона Росендо ясно различили слова, написанные твердым угловатым почерком: «В случае чего, сеньор, эта птица отыщет меня где угодно. Диего».
Дон Росендо вдруг почти физически ощутил нереальность всего происходящего. Ему даже показалось, что никакого выздоровления не произошло и что его бред просто принял иную, более ясную и последовательную форму, искусно вплетавшую в свою жизнеподобную ткань разного рода призрачные и фантастические детали. «Шаровая молния, взрыв под небесами, Иоанн Креститель с лицом падре Иларио, наконец, этот птенчик…» — перебирал он, шествуя по ночной галерее с воркующим голубем на плече. Дон Росендо хотел было отнести птицу на голубятню, но звуки бьющего по стеклянному куполу ливня отвратили его от этого намерения. К тому же голубь оказался на редкость понятливым; едва дон Росендо переступил порог своей спальни, как птица взмахнула крыльями и, поколебав пламя масляной коптилки, перелетела на карниз, с колец которого свисали плотные складчатые шторы. «Похоже, что это все-таки не бред, — подумал дон Росендо, подходя к распяленной на стене бычьей шкуре и проводя ладонью по жестким волоскам, — а если мне к тому же удастся заснуть…» Эту мысль он додумывал уже лежа под одеялом и прислушиваясь к затихающему шуму дождя, который в конце концов и погрузил дона Росендо в зыбкое плавное небытие.
Глава 8
Поутру начались сборы в дорогу, а потом и сама дорога, во время которой дона Росендо никак не покидало беспокойное чувство, что он что-то забыл. Один раз он даже попросил падре придержать осла, сказав, что ему надо подтянуть подпругу, но, спрыгнув на землю, первым делом ухватился не за седельный ремень, а за кожаную покрышку, закрывавшую плетеный дорожный баул, притороченный к луке. В бауле все было на месте, но, бросив взгляд на лежащую сверху флягу с ромом, дон Росендо внезапно вспомнил: птица! Ведь не случайно дон Диего устроил весь этот фокус с птенцом, проклюнувшимся из яйца и выросшим на его ладони, с развернувшейся запиской… И в том, что к утру сам дон Диего вновь исчез, оставив нетронутой свежезастланную постель, тоже ощущался какой-то неясный, но тревожный намек на некие обстоятельства, при которых может возникнуть острая надобность как раз в голубиной почте.
Чтобы как-то унять внезапно подступившее волнение, дон Росендо отвинтил крышку фляги, сделал длинный, обжигающий нёбо глоток и протянул флягу падре. Но тот не просто отказался, а даже как будто пугливо отшатнулся от этого вполне естественного предложения, которое, впрочем, тут же приняла Касильда, промокшая под косыми струями дождя.
После этой короткой заминки дон Росендо пропустил сестру вперед, и путники тронулись дальше, сутулясь в седлах под тяжелыми от воды плащами. Тропа становилась все уже, а там, где мокрые понурые кусты обступали ее так плотно, что почти смыкались ветвями, падре Иларио выхватывал из-под сутаны мачете и с неожиданным для его сана и возраста проворством принимался рубить колючие заросли, усеянные мириадами блестящих капель. К тому времени дождь уже почти перестал и из болотистой низины, куда вела тропа, потянуло вечерней прохладой. Тучи тоже понемногу разошлись, открыв потемневшее до бирюзовой синевы небо.
Перед спуском в низину путники сделали привал, чтобы немного перекусить и свериться с картой. Все совпадало: поворот тропы на запад, горная цепь в ореоле сверкающих ледяных пиков вдали, и даже косо выпирающий из сопревшей травы валун, под которым развели костер, — и тот был помечен кружочком и крестиком, обозначавшими место старого кострища.
— Этой тропе, по-видимому, не один десяток лет, — заметил дон Росендо, увидев за валуном груды костей и черепаховых панцирей вперемешку с разложившимся до бесформенной гнили мусором.
— Вы, вероятно, хотели сказать: не одна сотня? — сказал падре, раскладывая на плоском камне маисовые лепешки.
— Считайте, что я оговорился, — согласился дон Росендо, возвращаясь к костру и принимая из рук Касильды бычий рог, наполненный горячим пуншем.
Падре Иларио пил воду из деревянного ковша с изогнутой ручкой, украдкой наблюдая за доном Росендо и Касильдой, оживленно обсуждавшими дорожные впечатления. Разговор, впрочем, протекал весьма беспорядочно, как это часто бывает между людьми, давно и хорошо знающими друг друга. Касильда могла, к примеру, после восторгов от встречи с огромным опоссумом, поднявшим на дыбы ее жилистого мула, вдруг вернуться к утренним сборам и мягко пожурить конюха, который даже не потрудился как следует вычесать репьи из конского хвоста. Дон Росендо тут же пригрозил по возвращении «накрутить хвост» самому конюху, но угроза тут же забылась, словно выветренная его же рассказом о шаровой молнии, едва не испепелившей ранчо вместе со всеми его обитателями. При этом ни падре, ни Касильда не подозревали, что рассказчик замалчивает настоящее окончание всей этой истории, подменяя его безыскусной выдумкой про то, как под его ногой внезапно провалилась половица и он рухнул вниз, пропустив над собой огненную смерть.
— А что было дальше? — поинтересовалась Касильда, после того как дон Росендо живо изобразил и свой испуг, и радость по случаю чудесного избавления.
— Ничего, — пожал плечами тот, — шар вылетел сквозь прореху в винограднике, а я отправился спать, чтобы набраться сил перед дорогой…
«Значит, меня он ночью не видел, — с облегчением вздохнул падре. — Впрочем, не исключено, что вся эта история либо пригрезилась этим краснокожим дьяволам, либо они сами сочинили ее, чтобы поглумиться надо мной…»
Успокоив себя этой мыслью, падре запил водой последний кусок лепешки и, поднявшись с земли, направился к своему ослу.
— Куда вы собрались, сеньор? — негромко крикнул ему вслед дон Росендо. — Через полчаса станет так темно, что ваш Микеле не сможет разглядеть собственного копыта…
— А разве мы не взяли с собой факелы? — спросил падре, оглядываясь на него.
— Взять-то мы их взяли, — ответил дон Росендо, аккуратно обрезая ножичком кончик сигары, — но я плохо представляю себе, как вы будете прорубаться сквозь заросли чаппараля с факелом в одной руке и мачете в другой… К тому же это прекрасное место для ночлега, и я не вижу причин, отчего бы нам здесь не остановиться.
— Мне казалось, что вам не терпится взглянуть на каменных истуканов, — проворчал падре.
— Да, но не до такой степени, чтобы обдирать в кровь морду вашего симпатичного ослика, — рассеянно ответил дон Росендо, выпуская в потемневшее небо сизую струю сигарного дыма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47