К тому же он почти остыл за время нашей болтовни!
Касильда звонко расхохоталась, взбежала по лестнице и, звякнув чашками на подносе, скрылась за дверью, украшенной изображением усатого конкистадора в лиловом шлеме и нефритовом камзоле с золотыми блестками. Вскоре с галереи второго этажа послышался смех, стук кофейных ложечек о фарфоровые стенки чашек и негромкая непринужденная болтовня, звуки которой привели судебного исполнителя в такое недоумение, как если бы молодая девушка действительно вошла в клетку с тиграми и они, вместо того чтобы растерзать ее, стали урчать и тыкаться усатыми мордами в подол ее платья.
— Н-да, красота, однако, страшная сила, — пробормотал стряпчий, сворачивая свиток в тугую трубку и крепко обвязывая ее шелковым шнурком, — пострашнее, быть может, ножа и револьвера, но… вблизи, только вблизи…
Остин закатал концы шнурка в темный восковой шарик, крепко придавил его шестиугольной агатовой печаткой, сунул свиток под мышку и тонким батистовым платком снял с перстня остатки прилипшего воска. Надо сказать, что с того момента, как дон Росендо и его сестра сошли по корабельному трапу и направились к нанятому Остином дилижансу, судебный исполнитель начал неприметно преображаться; движения его сделались более раскованными и уверенными, в голосе стали порой проскакивать властные нотки, а когда он, стоя перед воротами, подавал дону Росендо револьвер и пристально вглядывался в кудрявые переплетения виноградных лоз между столбиками галереи, в его глазах вспыхивали злые дерзкие огоньки. Вот и сейчас, отставив в сторону шкатулку, он чутко, как ночной грабитель, прислушался к звукам за стенами дома и, уловив едва различимый стук приближающихся копыт, бросился к входной двери и выглянул во двор. Здесь все было по-прежнему, если не считать трех винтовочных прикладов, торчащих из узких вертикальных щелей, проделанных в воротах на случай появления непрошеных гостей из-за ближайшего поворота дороги, скрывавшейся за пологим песчаным холмом футах в трехстах от ограды.
Двое слуг развешивали на перекладине пропыленные ковры, а дон Росендо, успевший сменить свой пропотевший цилиндр на мягкую широкополую панаму, неспешно прогуливался перед своим оборонительным сооружением, почесывая за ухом уже вполне прирученного Бальтазара. Порой он останавливался перед каким-либо из прикладов, прижимался щекой к винтовочному цевью и, скорректировав направление выстрела, удовлетворенно присвистывал и сухо щелкал в воздухе полированными ногтями. Слуги, успевшие покончить с развешиванием ковров, приняли эти звуки за знаки хозяйского нетерпения и принялись с таким усердием лупить бамбуковыми скалками по замысловатым ковровым узорам, что выбитая ими пыль в сочетании с грохотом издали могла вполне сойти за дым от залпов пушечной батареи, установленной во дворе ранчо. Дон Росендо обернулся и, по-видимому, удовлетворенный произведенным эффектом, бросил выбивальщикам пару мелких монет, подхваченных теми с ловкостью карманников скорее, нежели дворовых.
И тут молодой человек остановил свой взор на стряпчем, неспешно идущем через двор с торчащим из-под локтя свитком.
— Как?! Ты еще здесь? — воскликнул дон Росендо, глубоко запуская пальцы в огненный загривок Бальтазара. — Ты же сам говорил, что после полудня здесь будет жарковато!
— Все верно, сеньор, — вздохнул Остин, снимая шляпу и обмахивая ею бледное, но совершенно сухое лицо, — солнце печет без всякого снисхождения! Но недолго ему осталось торжествовать, вот-вот начнется сезон дождей, и сие немилосердное светило в свой черед будет поглощено всепожирающими тучами! О, боги! О, природа!..
— Но мне сдается, что, говоря о жаре, ты имел в виду вовсе не природу! — заметил дон Росендо, прислушиваясь к теперь уже довольно явственному стуку множества конских копыт.
— Ваша проницательность делает вам честь, сеньор! — усмехнулся Остин. — Но я остался здесь, дабы выполнить свой долг, обязывающий служителей Фемиды скорее предупреждать преступления, нежели с запоздалым сожалением созерцать их печальные последствия…
С этими словами Остин достал свиток и указал на двух всадников, отчетливо видимых на вершине одного из песчаных бугров по ту сторону ограды. Затем он приложил один конец свитка к глазу и, глядя в него, как в подзорную трубу, с досадой прикусил нижнюю губу:
— Нет, это не шериф… А жаль, я хотел сразу представить ему и вас, и ваши бумаги, с тем чтобы сразу поставить точку в этой неразберихе… Вот что я нашел в одном из ваших сундуков!
Он сорвал печать и, не выпуская из виду всадников, развернул свиток перед глазами дона Росендо.
— О, моя родословная! — рассмеялся тот, едва глянув на развернутый пергамент. — Приколотите ее над входом в это родовое поместье, а я постараюсь сделать все, чтобы семнадцать или сколько их там (дон Росендо пальцем прочертил по мелко исписанному свитку быстрый, как молния, зигзаг) поколений моих доблестных предков не перевернулись в своих гробах от стыда, глядя на мои подвиги!
— Слушаю и повинуюсь! — сказал Остин и, согнувшись в почтительном поклоне, стал пятиться к крыльцу.
— А если здесь, как ты утверждаешь, торжествует закон грубой силы, — крикнул ему вслед дон Росендо, — то я решил не на словах, не на бумаге, а на деле доказать свои права на этот занятный, но несколько одряхлевший от старости замок!
— Все это весьма похвально, сеньор, — пробормотал стряпчий, поднимаясь на крыльцо и отыскивая на столбике торчащий заржавленный гвоздь, — но несколько, я бы сказал, опрометчиво…
— Тебя не спрашивают! — резко оборвал его дон Росендо. — И вообще можешь отправляться восвояси! Ты честно сделал свое дело, получил задаток, а пуля в лоб, кажется, не входит в условия нашего контракта.
Сказав это, молодой человек вновь вернулся к воротам и еще раз обошел все три винтовки, поочередно припадая к прикладам и поправляя сбившиеся прицелы.
— Все так, сеньор, — нарочито громко вздохнул Остин, накручивая на гвоздь шнурок от пергамента, — но если вас здесь прикончат, мне придется ограничиться той единственной гинеей, которую вы вручили мне, когда дилижанс остановился перед этими воротами… Мне нужны, э… как бы вам сказать, гарантии…
— А ты не боишься, что тебя прикончат здесь вместе со всеми нами? — перебил дон Росендо, с любопытством глядя на стряпчего, неторопливо укладывающего в кожаный футлярчик тонкие круглые очки.
— А вы, сударь, все еще принимаете меня за судейского крючка и канцелярскую крысу? — усмехнулся Остин, сверкнув на дона Росендо неожиданно твердым и даже как будто угрожающим взглядом.
— Ну и дела… — пробормотал дон Росендо.
— Перед вами бывший кайеннский каторжник, угодивший в эти проклятые самим дьяволом места за морской разбой! — сухо отрекомендовался судебный исполнитель. — Моего отца звали Гуго ван дер Флаас!
С этими словами Остин прижал к груди перепачканные чернилами пальцы, отвесил быстрый поклон и тут же бросился к одной из винтовок. Дон Росендо не успел опомниться, как стряпчий прижал к плечу приклад, приложился к прицелу и почти в тот же миг спустил курок. Раздался выстрел, дон Росендо кинулся к смотровой щели и увидел лошадь, уносящуюся за поворот. Посреди дороги стоял столб серой пыли, и в нем виднелось темное пятно, постепенно принимающее очертания сброшенного всадника, стоящего на четвереньках и в пространных, но весьма грубых выражениях изливающего свою ярость по поводу происшедшего.
— Сеньор! — крикнул дон Росендо, слегка приоткрыв калитку. — Вы не могли бы выражаться более деликатно? Среди нас находится молодая особа, чьи нежные…
В этот миг со стороны холма прогремел выстрел, пуля влепилась в створку ворот, и отлетевшая щепка чиркнула по щеке молодого человека, выжигая на ней тонкую вишневую царапину.
— Ах так! — воскликнул тот и, бросившись к ближайшей винтовке, выстрелил в толпу верховых, темной массой вылетевших из-за поворота дороги. В ответ прогрохотал недружный залп, осыпавший ограду горстью свинцового гороха, но не задевший никого из осажденных, чьи редкие, но точные выстрелы остановили кавалькаду примерно в ста футах от ворот. Потоптавшись на месте, всадники повернули обратно и скрылись за холмом, оставив в пыли лишь две шляпы и с полдюжины черных перчаток, разбросанных по дороге наподобие редких птичьих следов.
Воспользовавшись передышкой, дон Росендо и Остин перезарядили винтовки, а насмерть перепуганные слуги поскидывали с перекладин недоколоченные ковры и, скатав их в длинные толстые свертки, быстро утащили в дом. Остин, уже вполне вошедший в доверие дона Росендо, прошел следом за ними, поднялся на второй этаж, вошел в сумрачный холл и, выдернув из висящих на столбике ножен первый попавшийся клинок, толкнул дверь на подозрительно притихшую галерею. Здесь на первый взгляд все было спокойно; пленники сидели на своих стульях, а донья Касильда прогуливалась вдоль перил, посматривая на дорогу сквозь узорчатый ковер виноградных листьев. Впрочем, приглядевшись, Остин заметил, что руки пленников уже не были связаны за спинками стульев: один выколачивал трубку о сапожный каблук, другой невозмутимо цедил сквозь усы кофейную гущу со дна своей чашечки, а третий, расстегнув ремень, полировал бляху о замшевый рукав куртки. В общем, все трое вели себя так, словно перестрелка разыгралась не прямо перед ними, а где-нибудь в ста милях от ворот ранчо. Одна лишь Касильда обернулась на скрип двери и, увидев нож, зажатый в кулаке стряпчего, мгновенно направила ему в грудь револьверный ствол. Судебный исполнитель невольно вздрогнул от такого приема, но тут же оправился и, легким движением сунув клинок во внутренний карман сюртука, стрельнул глазами в сторону пленников.
— Не тревожьтесь, сеньор, — с усмешкой сказала Касильда, перехватив его обеспокоенный взгляд, — как видите, я приняла кое-какие меры предосторожности, и не думаю, что наши гости захотят еще раз испытать судьбу…
Стряпчий хотел было что-то возразить, но в этот миг со двора донесся лай Бальтазара. Остин бросился к перилам и увидел, как над дальним углом ограды осторожно приподнимается чья-то черная шляпа. Встревоженный собачьим лаем дон Росендо уже тянул из-за пояса пистолет, но тут на галерее раскатисто грохнул выстрел, шляпа провалилась за колья, а вслед за этим из-за ограды донесся глухой удар упавшего тела.
— Браво, сеньорита! — согласным хором пробасили все три пленника и, оставив свои занятия, гулко захлопали в ладоши.
«Бойкая, однако, сестрица у молодого хозяина!» — со смешанным чувством восхищения и некоторой досады подумал судебный исполнитель.
— Теперь убедились? — воскликнула Касильда, словно прочитав его мысли.
— О, да! — кивнул стряпчий, оглядываясь на дымящийся ствол револьвера. — Но я боюсь, что для усмирения всей банды этого маловато…
Не успел он договорить, как со стороны холмов раздался выстрел, и прилетевшая пуля вдребезги расколотила кофейную чашечку в руке одного из пленников, обдав его брызгами кофейной гущи и оставив в пальцах хрупкий завиток ручки. Не успел он выругаться, как вторая пуля пробила гущу виноградных листьев и со звоном обрушила оконное стекло за спиной судебного исполнителя. После этого пули посыпались так часто, что Остину, Касильде и трем пленникам едва удалось захлопнуть тяжелые ставни и невредимыми ускользнуть под защиту домовых стен. Остин сразу понял, что нападавшие сменили тактику, и, глянув в щель между ставнями, с тревогой убедился в своей правоте. Всадники рассыпались по всей равнине и, на мгновение показываясь над вершинами близлежащих холмов, осыпали особняк частым градом выстрелов. При этом Остин сразу обратил внимание на то, что по какой-то странной случайности ни одна из пуль не зацепила высокий стеклянный конус, сверкавший над крышей дома наподобие огромного самоцвета. Впрочем, осажденным эта пальба также не причинила особого вреда, если не считать разбитых оконных стекол и глубоких дырок со свинцовыми донышками в бревнах ограды и прочих деревянных частях строения. Нападавшие оставались практически неуязвимы; плащи всадников мелькали между холмами, окружавшими ранчо, на миг возникали на вершинах, но пока кто-либо из осажденных успевал взять силуэт на мушку, тот исчезал, взметнув в воздух облачко бурой пыли.
К тому времени, когда перестрелка вошла в полную силу, пленников заперли в одной из кладовок на первом этаже. Никто не пробовал сопротивляться, и лишь когда дверь захлопнулась и в замке повернулся ключ, все трое вдруг словно очнулись и, перебивая друг друга, стали выпрашивать у Касильды колоду карт. Колода нашлась на дне одного из дорожных сундуков, и вскоре после того, как карты оказались в кладовке, из-за ее двери стали доноситься частые азартные шлепки, перебиваемые неразборчивой приглушенной руганью.
Слуги тоже довольно быстро освоились с новыми обстоятельствами и даже стали как будто находить в них какой-то особенный вкус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Касильда звонко расхохоталась, взбежала по лестнице и, звякнув чашками на подносе, скрылась за дверью, украшенной изображением усатого конкистадора в лиловом шлеме и нефритовом камзоле с золотыми блестками. Вскоре с галереи второго этажа послышался смех, стук кофейных ложечек о фарфоровые стенки чашек и негромкая непринужденная болтовня, звуки которой привели судебного исполнителя в такое недоумение, как если бы молодая девушка действительно вошла в клетку с тиграми и они, вместо того чтобы растерзать ее, стали урчать и тыкаться усатыми мордами в подол ее платья.
— Н-да, красота, однако, страшная сила, — пробормотал стряпчий, сворачивая свиток в тугую трубку и крепко обвязывая ее шелковым шнурком, — пострашнее, быть может, ножа и револьвера, но… вблизи, только вблизи…
Остин закатал концы шнурка в темный восковой шарик, крепко придавил его шестиугольной агатовой печаткой, сунул свиток под мышку и тонким батистовым платком снял с перстня остатки прилипшего воска. Надо сказать, что с того момента, как дон Росендо и его сестра сошли по корабельному трапу и направились к нанятому Остином дилижансу, судебный исполнитель начал неприметно преображаться; движения его сделались более раскованными и уверенными, в голосе стали порой проскакивать властные нотки, а когда он, стоя перед воротами, подавал дону Росендо револьвер и пристально вглядывался в кудрявые переплетения виноградных лоз между столбиками галереи, в его глазах вспыхивали злые дерзкие огоньки. Вот и сейчас, отставив в сторону шкатулку, он чутко, как ночной грабитель, прислушался к звукам за стенами дома и, уловив едва различимый стук приближающихся копыт, бросился к входной двери и выглянул во двор. Здесь все было по-прежнему, если не считать трех винтовочных прикладов, торчащих из узких вертикальных щелей, проделанных в воротах на случай появления непрошеных гостей из-за ближайшего поворота дороги, скрывавшейся за пологим песчаным холмом футах в трехстах от ограды.
Двое слуг развешивали на перекладине пропыленные ковры, а дон Росендо, успевший сменить свой пропотевший цилиндр на мягкую широкополую панаму, неспешно прогуливался перед своим оборонительным сооружением, почесывая за ухом уже вполне прирученного Бальтазара. Порой он останавливался перед каким-либо из прикладов, прижимался щекой к винтовочному цевью и, скорректировав направление выстрела, удовлетворенно присвистывал и сухо щелкал в воздухе полированными ногтями. Слуги, успевшие покончить с развешиванием ковров, приняли эти звуки за знаки хозяйского нетерпения и принялись с таким усердием лупить бамбуковыми скалками по замысловатым ковровым узорам, что выбитая ими пыль в сочетании с грохотом издали могла вполне сойти за дым от залпов пушечной батареи, установленной во дворе ранчо. Дон Росендо обернулся и, по-видимому, удовлетворенный произведенным эффектом, бросил выбивальщикам пару мелких монет, подхваченных теми с ловкостью карманников скорее, нежели дворовых.
И тут молодой человек остановил свой взор на стряпчем, неспешно идущем через двор с торчащим из-под локтя свитком.
— Как?! Ты еще здесь? — воскликнул дон Росендо, глубоко запуская пальцы в огненный загривок Бальтазара. — Ты же сам говорил, что после полудня здесь будет жарковато!
— Все верно, сеньор, — вздохнул Остин, снимая шляпу и обмахивая ею бледное, но совершенно сухое лицо, — солнце печет без всякого снисхождения! Но недолго ему осталось торжествовать, вот-вот начнется сезон дождей, и сие немилосердное светило в свой черед будет поглощено всепожирающими тучами! О, боги! О, природа!..
— Но мне сдается, что, говоря о жаре, ты имел в виду вовсе не природу! — заметил дон Росендо, прислушиваясь к теперь уже довольно явственному стуку множества конских копыт.
— Ваша проницательность делает вам честь, сеньор! — усмехнулся Остин. — Но я остался здесь, дабы выполнить свой долг, обязывающий служителей Фемиды скорее предупреждать преступления, нежели с запоздалым сожалением созерцать их печальные последствия…
С этими словами Остин достал свиток и указал на двух всадников, отчетливо видимых на вершине одного из песчаных бугров по ту сторону ограды. Затем он приложил один конец свитка к глазу и, глядя в него, как в подзорную трубу, с досадой прикусил нижнюю губу:
— Нет, это не шериф… А жаль, я хотел сразу представить ему и вас, и ваши бумаги, с тем чтобы сразу поставить точку в этой неразберихе… Вот что я нашел в одном из ваших сундуков!
Он сорвал печать и, не выпуская из виду всадников, развернул свиток перед глазами дона Росендо.
— О, моя родословная! — рассмеялся тот, едва глянув на развернутый пергамент. — Приколотите ее над входом в это родовое поместье, а я постараюсь сделать все, чтобы семнадцать или сколько их там (дон Росендо пальцем прочертил по мелко исписанному свитку быстрый, как молния, зигзаг) поколений моих доблестных предков не перевернулись в своих гробах от стыда, глядя на мои подвиги!
— Слушаю и повинуюсь! — сказал Остин и, согнувшись в почтительном поклоне, стал пятиться к крыльцу.
— А если здесь, как ты утверждаешь, торжествует закон грубой силы, — крикнул ему вслед дон Росендо, — то я решил не на словах, не на бумаге, а на деле доказать свои права на этот занятный, но несколько одряхлевший от старости замок!
— Все это весьма похвально, сеньор, — пробормотал стряпчий, поднимаясь на крыльцо и отыскивая на столбике торчащий заржавленный гвоздь, — но несколько, я бы сказал, опрометчиво…
— Тебя не спрашивают! — резко оборвал его дон Росендо. — И вообще можешь отправляться восвояси! Ты честно сделал свое дело, получил задаток, а пуля в лоб, кажется, не входит в условия нашего контракта.
Сказав это, молодой человек вновь вернулся к воротам и еще раз обошел все три винтовки, поочередно припадая к прикладам и поправляя сбившиеся прицелы.
— Все так, сеньор, — нарочито громко вздохнул Остин, накручивая на гвоздь шнурок от пергамента, — но если вас здесь прикончат, мне придется ограничиться той единственной гинеей, которую вы вручили мне, когда дилижанс остановился перед этими воротами… Мне нужны, э… как бы вам сказать, гарантии…
— А ты не боишься, что тебя прикончат здесь вместе со всеми нами? — перебил дон Росендо, с любопытством глядя на стряпчего, неторопливо укладывающего в кожаный футлярчик тонкие круглые очки.
— А вы, сударь, все еще принимаете меня за судейского крючка и канцелярскую крысу? — усмехнулся Остин, сверкнув на дона Росендо неожиданно твердым и даже как будто угрожающим взглядом.
— Ну и дела… — пробормотал дон Росендо.
— Перед вами бывший кайеннский каторжник, угодивший в эти проклятые самим дьяволом места за морской разбой! — сухо отрекомендовался судебный исполнитель. — Моего отца звали Гуго ван дер Флаас!
С этими словами Остин прижал к груди перепачканные чернилами пальцы, отвесил быстрый поклон и тут же бросился к одной из винтовок. Дон Росендо не успел опомниться, как стряпчий прижал к плечу приклад, приложился к прицелу и почти в тот же миг спустил курок. Раздался выстрел, дон Росендо кинулся к смотровой щели и увидел лошадь, уносящуюся за поворот. Посреди дороги стоял столб серой пыли, и в нем виднелось темное пятно, постепенно принимающее очертания сброшенного всадника, стоящего на четвереньках и в пространных, но весьма грубых выражениях изливающего свою ярость по поводу происшедшего.
— Сеньор! — крикнул дон Росендо, слегка приоткрыв калитку. — Вы не могли бы выражаться более деликатно? Среди нас находится молодая особа, чьи нежные…
В этот миг со стороны холма прогремел выстрел, пуля влепилась в створку ворот, и отлетевшая щепка чиркнула по щеке молодого человека, выжигая на ней тонкую вишневую царапину.
— Ах так! — воскликнул тот и, бросившись к ближайшей винтовке, выстрелил в толпу верховых, темной массой вылетевших из-за поворота дороги. В ответ прогрохотал недружный залп, осыпавший ограду горстью свинцового гороха, но не задевший никого из осажденных, чьи редкие, но точные выстрелы остановили кавалькаду примерно в ста футах от ворот. Потоптавшись на месте, всадники повернули обратно и скрылись за холмом, оставив в пыли лишь две шляпы и с полдюжины черных перчаток, разбросанных по дороге наподобие редких птичьих следов.
Воспользовавшись передышкой, дон Росендо и Остин перезарядили винтовки, а насмерть перепуганные слуги поскидывали с перекладин недоколоченные ковры и, скатав их в длинные толстые свертки, быстро утащили в дом. Остин, уже вполне вошедший в доверие дона Росендо, прошел следом за ними, поднялся на второй этаж, вошел в сумрачный холл и, выдернув из висящих на столбике ножен первый попавшийся клинок, толкнул дверь на подозрительно притихшую галерею. Здесь на первый взгляд все было спокойно; пленники сидели на своих стульях, а донья Касильда прогуливалась вдоль перил, посматривая на дорогу сквозь узорчатый ковер виноградных листьев. Впрочем, приглядевшись, Остин заметил, что руки пленников уже не были связаны за спинками стульев: один выколачивал трубку о сапожный каблук, другой невозмутимо цедил сквозь усы кофейную гущу со дна своей чашечки, а третий, расстегнув ремень, полировал бляху о замшевый рукав куртки. В общем, все трое вели себя так, словно перестрелка разыгралась не прямо перед ними, а где-нибудь в ста милях от ворот ранчо. Одна лишь Касильда обернулась на скрип двери и, увидев нож, зажатый в кулаке стряпчего, мгновенно направила ему в грудь револьверный ствол. Судебный исполнитель невольно вздрогнул от такого приема, но тут же оправился и, легким движением сунув клинок во внутренний карман сюртука, стрельнул глазами в сторону пленников.
— Не тревожьтесь, сеньор, — с усмешкой сказала Касильда, перехватив его обеспокоенный взгляд, — как видите, я приняла кое-какие меры предосторожности, и не думаю, что наши гости захотят еще раз испытать судьбу…
Стряпчий хотел было что-то возразить, но в этот миг со двора донесся лай Бальтазара. Остин бросился к перилам и увидел, как над дальним углом ограды осторожно приподнимается чья-то черная шляпа. Встревоженный собачьим лаем дон Росендо уже тянул из-за пояса пистолет, но тут на галерее раскатисто грохнул выстрел, шляпа провалилась за колья, а вслед за этим из-за ограды донесся глухой удар упавшего тела.
— Браво, сеньорита! — согласным хором пробасили все три пленника и, оставив свои занятия, гулко захлопали в ладоши.
«Бойкая, однако, сестрица у молодого хозяина!» — со смешанным чувством восхищения и некоторой досады подумал судебный исполнитель.
— Теперь убедились? — воскликнула Касильда, словно прочитав его мысли.
— О, да! — кивнул стряпчий, оглядываясь на дымящийся ствол револьвера. — Но я боюсь, что для усмирения всей банды этого маловато…
Не успел он договорить, как со стороны холмов раздался выстрел, и прилетевшая пуля вдребезги расколотила кофейную чашечку в руке одного из пленников, обдав его брызгами кофейной гущи и оставив в пальцах хрупкий завиток ручки. Не успел он выругаться, как вторая пуля пробила гущу виноградных листьев и со звоном обрушила оконное стекло за спиной судебного исполнителя. После этого пули посыпались так часто, что Остину, Касильде и трем пленникам едва удалось захлопнуть тяжелые ставни и невредимыми ускользнуть под защиту домовых стен. Остин сразу понял, что нападавшие сменили тактику, и, глянув в щель между ставнями, с тревогой убедился в своей правоте. Всадники рассыпались по всей равнине и, на мгновение показываясь над вершинами близлежащих холмов, осыпали особняк частым градом выстрелов. При этом Остин сразу обратил внимание на то, что по какой-то странной случайности ни одна из пуль не зацепила высокий стеклянный конус, сверкавший над крышей дома наподобие огромного самоцвета. Впрочем, осажденным эта пальба также не причинила особого вреда, если не считать разбитых оконных стекол и глубоких дырок со свинцовыми донышками в бревнах ограды и прочих деревянных частях строения. Нападавшие оставались практически неуязвимы; плащи всадников мелькали между холмами, окружавшими ранчо, на миг возникали на вершинах, но пока кто-либо из осажденных успевал взять силуэт на мушку, тот исчезал, взметнув в воздух облачко бурой пыли.
К тому времени, когда перестрелка вошла в полную силу, пленников заперли в одной из кладовок на первом этаже. Никто не пробовал сопротивляться, и лишь когда дверь захлопнулась и в замке повернулся ключ, все трое вдруг словно очнулись и, перебивая друг друга, стали выпрашивать у Касильды колоду карт. Колода нашлась на дне одного из дорожных сундуков, и вскоре после того, как карты оказались в кладовке, из-за ее двери стали доноситься частые азартные шлепки, перебиваемые неразборчивой приглушенной руганью.
Слуги тоже довольно быстро освоились с новыми обстоятельствами и даже стали как будто находить в них какой-то особенный вкус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47