По крайней мере в том, что касается действительно важных вещей.
Она ответила не раздумывая:
— Появляется умение ценить момент. Я теперь больше радуюсь самым, на первый взгляд, обыденным вещам. Моим детям, когда они рядом. Или посидеть с Гектором в баре, где пахнет плесенью и старьем… всякие такие вещи. Когда мы были детьми, я как-то и внимания не обращала на запахи, понимаешь? Слишком была занята тем, как я выгляжу или что произойдет в ближайшее время. Теперь я просто радуюсь каждой спокойной, нормально прожитой минуте. Когда все вокруг дышит покоем и когда мне не хочется оказаться в каком-нибудь другом месте. А раньше мне все время хотелось перенестись куда-нибудь подальше — даже когда меня все вполне устраивало. Я всегда была уверена, что в других местах лучше.
Мы взглянули друг на друга и словно по команде медленно покачали головами.
— А тебе никогда не хотелось вернуться в прошлое и рассказать себе тогдашней все, что ты теперь знаешь? Сказать: «Зоуи, нигде тебе не будет лучше, чем здесь и сейчас, так что наслаждайся моментом, ради всего святого».
— Я тогдашняя не поверила бы. Я все время твержу это своим детям, а они смотрят на меня как на чокнутую.
Покончив с макияжем, мы придирчиво оглядели друг друга с ног до головы.
— Почему это нас так волнует, как мы выглядим? — спросила она. — Увидишь, все парни будут одеты в клетчатые брюки и белые замшевые туфли.
Подражая низкому голосу Лорен Бэколл, я возразила:
— Джеймс Стилман никогда бы не надел — белые туфли. — И добавила: — Уж мне-то не о чем беспокоиться — не в старшем же классе!
— Черт побери! — Мы рассмеялись. — Пошли!
Машина Зоуи весь день простояла под палящим солнцем и, хотя уже наступил вечер, в ней было жарко, как в духовке. В дороге мы почти не разговаривали, мысленно настраивая себя на любые неожиданности.
На стоянке у клуба было много машин, но и свободных мест оставалось предостаточно. У меня по спине пробежал холодок.
— Что, если кроме нас никого не будет?
— Исключено. Посмотри, сколько машин.
— Но их же совсем немного, Зоуи! Вдруг кроме нас явились только Боб Цартелл и Стефани Олинка?
Произнеся вслух имена этих двух самых жутких личностей нашего класса, я рассмеялась. Это было ужасно, но я ничего с собой не могла поделать.
— У Боба Цартелла теперь денег куры не клюют.
— Иди ты!
— Нет, правда! Он владелец огромной компании по производству презервативов.
— Презервативов? Надо же! Выходит, недаром его в школе дразнили «резиновой башкой».
Мы припарковались и вышли из машины. Я так вспотела, что платье прилипло к спине, пришлось, перекособочившись, отдирать его.
Промокшее от пота платье — вот то, чего мне как раз не хватает для торжественного появления среди собравшихся. Ну почему я в предвидении этого события не обзавелась загаром? Или сногсшибательным нарядом, который без слов говорил бы о деньгах и успехе?
Прежде чем я успела углубиться в эти счастливые мысли, Зоуи взяла меня под руку.
— Пошли.
До этого мне лишь однажды случилось побывать в загородном клубе Спенс-Хилл; я тогда училась в десятом классе, и знакомая девушка пригласила меня провести здесь летний вечер. Лицо у нее было цвета мокрого цемента, да и характер под стать. Несколько часов кряду я терпела ее нытье и наконец, досыта наслушавшись, как она ненавидит все на свете, извинилась и поспешила домой. Помню, в тот день я была так счастлива очутиться у себя дома, что уселась в кухне и говорила с матерью до самого ужина.
— Нам сюда, Миранда.
— Где здесь туалет? Мне надо привести себя в порядок.
— Зоуи? Зоуи Холланд?
Мы оглянулись. К нам спешил Генри Баллард, самый славный парень в нашем классе, и выглядел он совершенно так же, как пятнадцать лет назад.
— И Миранда. Обе пришли. Вот здорово!
Вечер начинался наилучшим образом. Генри и Зоуи были всеобщими любимчиками. Мы втроем остановились у входа, и другим людям приходилось протискиваться в дверь мимо нас. Некоторые с нами здоровались, другие просто улыбались, кое-кого мы даже узнали. Впервые за весь этот день я смогла расслабиться. Может быть, все будет нормально.
— Может, лучше пойдем внутрь?
Он кивнул, но не тронулся с места, а повернул голову, ища кого-то глазами.
— Сейчас, я жду… А-а, вот и он!
Какой-то парень в нарядном синем костюме помахал рукой и заторопился к нам. Мы с Зоуи недоуменно посмотрели друг на дружку.
— Извини, задержался. Выронил ключи от машины, они отскочили от коленки — и прямо под машину. — Парень улыбнулся, и по взгляду, которым они обменялись, мы поняли все.
Почему это так меня расстроило? Потому что в школе Генри играл в футбол и встречался с сексапильной Эммой Бриджес? Потому что я однажды сходила с ним в кино и до сих пор помню, как нежно он меня целовал? Или потому, что какая-то гадкая часть меня не могла смириться с тем, что он живет жизнью, в которой научился любить мужчин и теперь целуется с ними так же нежно, как когда-то со мной?
— Зоуи, Миранда, это Расселл Лоури.
Зоуи и я пожали ему руку, и все вчетвером стали неторопливо продвигаться к двери, ведя на ходу разговор. Генри все норовил дотронуться до Расселла, как это бывает, когда новизна отношений еще не прошла и от каждого прикосновения мурашки пробегают по всему телу. Никогда не могла понять, для чего новоиспеченные любовники постоянно дотрагиваются друг до друга — чтобы убедиться, что другой или другая все еще здесь или просто из удовольствия, которое доставляет сам факт близости, позволяющий в любое время прикоснуться к любимому человеку.
— Генри мне о вас рассказывал. Он меня подготовил, чтоб я не допустил серьезной faux pasnote 2.
Я остановилась.
— Что же он сказал вам обо мне?
Расселл прищурился, сделав вид, что просматривает некий умственный файл.
— Миранда Романак. Умна, скорее привлекательна, чем смазлива. Серьезно ею увлекался в десятом и одиннадцатом классах. Несколько раз встречались после школы. А главное, Генри сказал, вы были самой первой девушкой, с которой ему нравилось бывать вместе.
— Ух ты! Вот это комплимент!
— Именно так он и сказал.
Внезапно я оказалась окружена знакомыми лицами, и на меня волной нахлынули воспоминания пятнадцатилетней давности. Я старалась отыскать среди собравшихся Джеймса, но его нигде не было видно.
Кое-кто выглядел просто великолепно, некоторые — ужасно, а были и такие, кого мне никак не удавалось узнать, пока они не называли себя или их не представляли. Войдя в танцевальный зал, мы все четверо прямиком направились к бару. Мы стояли с бокалами в руках, улыбаясь неестественными, вымученными улыбками — точь-в-точь как северокорейские дипломаты.
Прежде чем куда-либо идти и с кем-либо общаться, я решила провести визуальную разведку местности. Неторопливо скользя глазами по лицам собравшихся, я вспоминала, как много значили когда-то для меня иные из этих людей. Вот красавица Мелинда Шеп, которая спасла мне жизнь на алгебре, дав списать свою контрольную. А Линда Олсон однажды вечером — мы тогда учились в десятом классе — проявила необыкновенную доброту, ответив на все мои вопросы и объяснив, что в действительности происходит, когда ты оказываешься в постели с мужчиной. Это стало для меня своего рода поворотным пунктом, так как после ее слов я расслабилась и перестала бояться. А Стив Соломон был первым человеком на земле, дотронувшимся до меня ниже спины.
Мне было приятно встретить даже тех бывших одноклассников, с которыми я почти не общалась, — их вид вызывал у меня теплые ностальгические чувства. За столиком в углу сидели Терри Уэст и Эрик Максвелл, любители развлечься, оба туповатые и добродушные, как телята. Теперь у обоих по солидному брюшку и красные, одутловатые щеки. Они были совершенно счастливы вновь оказаться в компании друг друга. Интересно, общались ли они все эти годы? Хорошо ли у них сложилась жизнь?
Танцевали всего две-три пары. Этот опасный вечер только еще начинался. Большинство, подобно нам, натянуто улыбались или старались держаться незаметнее, осваиваясь с обстановкой.
— Смотри-ка, похоже, это Майк Сесич и Кэти Ароли?
— Угу.
— Какой он старый! Неужели и мы выгладим не лучше?
— Надеюсь, нет. А она хороша. Слишком уж хороша. Я допила свой бокал и заказала еще. Неужели мы так и простоим здесь остаток вечера, с трудом или с легкостью узнавая одноклассников, завидуя одним и ужасаясь при виде других?
Генри и Расселл, извинившись, вышли, чтобы побыть наедине.
— То, что они влюблены и счастливы, не дает им права нас бросать!
— Что ты об этом думаешь? Ну, о Генри и Расселле?
— Они восхитительны, но я не могу забыть, как мы с Генри обнимались в кино. Странно.
— Что-то мой гироскоп шалит. Я в порядке, не беспокойся, но, пожалуй, загляну в дамскую комнату. Не двигайся. Оставайся на месте.
Я кивнула и проводила ее взглядом. К стойке подошел Брэндон Брайнд и заказал выпивку. Он мне всегда нравился. Несколько смущенно обменявшись короткими приветствиями, мы завели разговор о всяких пустяках. Он неплохо преуспевал. Он производил впечатление человека, довольного жизнью, здравомыслящего, с надеждой смотревшего в будущее.
Время летело незаметно. Я и не подозревала, что мы с ним так долго проговорили, пока Зоуи не вернулась из дамской комнаты с совершенно потерянным видом. Она была любезна с Брэндоном, задала ему несколько вопросов, но было ясно — ей срочно нужно что-то мне сообщить. Я извинилась, и мы поспешили к выходу.
— Надо же — мчимся с такой скоростью в туалет, чтобы посекретничать. Что такое? Что случилось?
— Ой, Миранда, ты не поверишь…
— Да в чем, наконец, дело?!
Мы уже собирались открыть дверь дамского туалета, как вдруг неведомо откуда раздался самый жуткий из человеческих голосов, какие мне доводилось слышать. При звуках такого голоса инстинктивно понимаешь, что обладатель его здорово не в себе. Голос карлика? Нет, еще выше, пронзительнее. Может, просто шутка, записанная на пленку? Голос раздавался из-за моей спины, и у меня не было ни малейшей возможности повернуться, не увидев лица Зоуи: оно сперва окаменело, а потом исказилось от ужаса.
— Что, опять приспичило? Что у тебя с мочевым пузырем?! Да что вообще с тобой такое, Зоуи? — Начал этот голос игриво, но к концу тирады уже звучал агрессивно.
Потом я услышала:
— Привет, Миранда.
Я обернулась. Первое, что я увидела, — его прическу. Хуже не придумаешь. Даже в Улан-Баторе не смогли бы подстричь хуже. Волосы у него были местами густые и не-расчесанные, а местами обкорнанные чуть не до корней. Впечатление возникало такое, будто кто-то начал выстригать у него пряди как бог на душу положит, а потом просто устал и бросил.
И только тут я узнала это лицо, в особенности глаза, потому что в них все еще светились прежние искорки. Правда, теперь в этих глазах было и кое-что другое — безумие, ярость и замешательство, как ни в одних других. В них невозможно было долго смотреть.
Да и желание такое вряд ли могло у кого-то возникнуть, потому что все в этих глазах говорило о болезни, ненормальности — их выражение, то, что они ни секунду не оставались на месте: то стреляли в сторону, то снова возвращались к вам, потом опять в сторону…
— Кевин?
Он заулыбался и, мелко тряся головой, склонил ее набок, как делают озадаченные собаки. Кевин Гамильтон, Зоуи по нему с ума сходила. Капитан футбольной команды Дартмутского колледжа, воплощение здоровья. Теперь же вид у него был такой странный, что мои глаза просто отказывались верить, а мозги словно застопорились.
— Ага! Я знал, что ты придешь! Я сказал Зоуи, когда ее увидел, что Миранда Романак наверняка тоже здесь. И я был прав. Я был прав.
Я онемела. Я перевела взгляд на Зоуи. Она смотрела на него с ужасом — как загипнотизированная.
— Я приехал только ради встречи с нашим классом. Мы теперь живем в Орандже. Знаете, где это? В Нью-Джерси. Мы туда перебрались после смерти моего батюшки. Но я забыл твой номер телефона, Зоуи, поэтому не мог тебе сообщить, что я приехал. Моя сестра говорила, что и незачем звонить-то, но я ей сказал: «Слушай, мы ведь с ней столько лет встречались…»
Он говорил без умолку своим неестественно высоким, скрипучим и одновременно гнусавым голосом — о себе, о встрече выпускников, о Зоуи, о своих «исследованиях». Я была рада его болтливости: это позволило мне справиться с потрясением и пристально разглядывать его, но не казаться при этом невежливой.
С первых секунд было ясно, что он страдает психическим расстройством, но каким именно — трудно было сказать. При всей бессвязности его речи то, о чем он рассказывал, складывалось в целостную картину и звучало вполне разумно. Глядя на него теперешнего, мне приходилось все время напоминать себе, что Кевин Гамильтон был в нашем классе одним из лучших по успеваемости. Мы все были уверены, что он далеко пойдет. Я за все эти годы почти ничего о нем не слыхала. Говорили, что он окончил Дартмут и поступил в Уортонскую школу бизнеса, но чего-то в этом роде и следовало от него ожидать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Она ответила не раздумывая:
— Появляется умение ценить момент. Я теперь больше радуюсь самым, на первый взгляд, обыденным вещам. Моим детям, когда они рядом. Или посидеть с Гектором в баре, где пахнет плесенью и старьем… всякие такие вещи. Когда мы были детьми, я как-то и внимания не обращала на запахи, понимаешь? Слишком была занята тем, как я выгляжу или что произойдет в ближайшее время. Теперь я просто радуюсь каждой спокойной, нормально прожитой минуте. Когда все вокруг дышит покоем и когда мне не хочется оказаться в каком-нибудь другом месте. А раньше мне все время хотелось перенестись куда-нибудь подальше — даже когда меня все вполне устраивало. Я всегда была уверена, что в других местах лучше.
Мы взглянули друг на друга и словно по команде медленно покачали головами.
— А тебе никогда не хотелось вернуться в прошлое и рассказать себе тогдашней все, что ты теперь знаешь? Сказать: «Зоуи, нигде тебе не будет лучше, чем здесь и сейчас, так что наслаждайся моментом, ради всего святого».
— Я тогдашняя не поверила бы. Я все время твержу это своим детям, а они смотрят на меня как на чокнутую.
Покончив с макияжем, мы придирчиво оглядели друг друга с ног до головы.
— Почему это нас так волнует, как мы выглядим? — спросила она. — Увидишь, все парни будут одеты в клетчатые брюки и белые замшевые туфли.
Подражая низкому голосу Лорен Бэколл, я возразила:
— Джеймс Стилман никогда бы не надел — белые туфли. — И добавила: — Уж мне-то не о чем беспокоиться — не в старшем же классе!
— Черт побери! — Мы рассмеялись. — Пошли!
Машина Зоуи весь день простояла под палящим солнцем и, хотя уже наступил вечер, в ней было жарко, как в духовке. В дороге мы почти не разговаривали, мысленно настраивая себя на любые неожиданности.
На стоянке у клуба было много машин, но и свободных мест оставалось предостаточно. У меня по спине пробежал холодок.
— Что, если кроме нас никого не будет?
— Исключено. Посмотри, сколько машин.
— Но их же совсем немного, Зоуи! Вдруг кроме нас явились только Боб Цартелл и Стефани Олинка?
Произнеся вслух имена этих двух самых жутких личностей нашего класса, я рассмеялась. Это было ужасно, но я ничего с собой не могла поделать.
— У Боба Цартелла теперь денег куры не клюют.
— Иди ты!
— Нет, правда! Он владелец огромной компании по производству презервативов.
— Презервативов? Надо же! Выходит, недаром его в школе дразнили «резиновой башкой».
Мы припарковались и вышли из машины. Я так вспотела, что платье прилипло к спине, пришлось, перекособочившись, отдирать его.
Промокшее от пота платье — вот то, чего мне как раз не хватает для торжественного появления среди собравшихся. Ну почему я в предвидении этого события не обзавелась загаром? Или сногсшибательным нарядом, который без слов говорил бы о деньгах и успехе?
Прежде чем я успела углубиться в эти счастливые мысли, Зоуи взяла меня под руку.
— Пошли.
До этого мне лишь однажды случилось побывать в загородном клубе Спенс-Хилл; я тогда училась в десятом классе, и знакомая девушка пригласила меня провести здесь летний вечер. Лицо у нее было цвета мокрого цемента, да и характер под стать. Несколько часов кряду я терпела ее нытье и наконец, досыта наслушавшись, как она ненавидит все на свете, извинилась и поспешила домой. Помню, в тот день я была так счастлива очутиться у себя дома, что уселась в кухне и говорила с матерью до самого ужина.
— Нам сюда, Миранда.
— Где здесь туалет? Мне надо привести себя в порядок.
— Зоуи? Зоуи Холланд?
Мы оглянулись. К нам спешил Генри Баллард, самый славный парень в нашем классе, и выглядел он совершенно так же, как пятнадцать лет назад.
— И Миранда. Обе пришли. Вот здорово!
Вечер начинался наилучшим образом. Генри и Зоуи были всеобщими любимчиками. Мы втроем остановились у входа, и другим людям приходилось протискиваться в дверь мимо нас. Некоторые с нами здоровались, другие просто улыбались, кое-кого мы даже узнали. Впервые за весь этот день я смогла расслабиться. Может быть, все будет нормально.
— Может, лучше пойдем внутрь?
Он кивнул, но не тронулся с места, а повернул голову, ища кого-то глазами.
— Сейчас, я жду… А-а, вот и он!
Какой-то парень в нарядном синем костюме помахал рукой и заторопился к нам. Мы с Зоуи недоуменно посмотрели друг на дружку.
— Извини, задержался. Выронил ключи от машины, они отскочили от коленки — и прямо под машину. — Парень улыбнулся, и по взгляду, которым они обменялись, мы поняли все.
Почему это так меня расстроило? Потому что в школе Генри играл в футбол и встречался с сексапильной Эммой Бриджес? Потому что я однажды сходила с ним в кино и до сих пор помню, как нежно он меня целовал? Или потому, что какая-то гадкая часть меня не могла смириться с тем, что он живет жизнью, в которой научился любить мужчин и теперь целуется с ними так же нежно, как когда-то со мной?
— Зоуи, Миранда, это Расселл Лоури.
Зоуи и я пожали ему руку, и все вчетвером стали неторопливо продвигаться к двери, ведя на ходу разговор. Генри все норовил дотронуться до Расселла, как это бывает, когда новизна отношений еще не прошла и от каждого прикосновения мурашки пробегают по всему телу. Никогда не могла понять, для чего новоиспеченные любовники постоянно дотрагиваются друг до друга — чтобы убедиться, что другой или другая все еще здесь или просто из удовольствия, которое доставляет сам факт близости, позволяющий в любое время прикоснуться к любимому человеку.
— Генри мне о вас рассказывал. Он меня подготовил, чтоб я не допустил серьезной faux pasnote 2.
Я остановилась.
— Что же он сказал вам обо мне?
Расселл прищурился, сделав вид, что просматривает некий умственный файл.
— Миранда Романак. Умна, скорее привлекательна, чем смазлива. Серьезно ею увлекался в десятом и одиннадцатом классах. Несколько раз встречались после школы. А главное, Генри сказал, вы были самой первой девушкой, с которой ему нравилось бывать вместе.
— Ух ты! Вот это комплимент!
— Именно так он и сказал.
Внезапно я оказалась окружена знакомыми лицами, и на меня волной нахлынули воспоминания пятнадцатилетней давности. Я старалась отыскать среди собравшихся Джеймса, но его нигде не было видно.
Кое-кто выглядел просто великолепно, некоторые — ужасно, а были и такие, кого мне никак не удавалось узнать, пока они не называли себя или их не представляли. Войдя в танцевальный зал, мы все четверо прямиком направились к бару. Мы стояли с бокалами в руках, улыбаясь неестественными, вымученными улыбками — точь-в-точь как северокорейские дипломаты.
Прежде чем куда-либо идти и с кем-либо общаться, я решила провести визуальную разведку местности. Неторопливо скользя глазами по лицам собравшихся, я вспоминала, как много значили когда-то для меня иные из этих людей. Вот красавица Мелинда Шеп, которая спасла мне жизнь на алгебре, дав списать свою контрольную. А Линда Олсон однажды вечером — мы тогда учились в десятом классе — проявила необыкновенную доброту, ответив на все мои вопросы и объяснив, что в действительности происходит, когда ты оказываешься в постели с мужчиной. Это стало для меня своего рода поворотным пунктом, так как после ее слов я расслабилась и перестала бояться. А Стив Соломон был первым человеком на земле, дотронувшимся до меня ниже спины.
Мне было приятно встретить даже тех бывших одноклассников, с которыми я почти не общалась, — их вид вызывал у меня теплые ностальгические чувства. За столиком в углу сидели Терри Уэст и Эрик Максвелл, любители развлечься, оба туповатые и добродушные, как телята. Теперь у обоих по солидному брюшку и красные, одутловатые щеки. Они были совершенно счастливы вновь оказаться в компании друг друга. Интересно, общались ли они все эти годы? Хорошо ли у них сложилась жизнь?
Танцевали всего две-три пары. Этот опасный вечер только еще начинался. Большинство, подобно нам, натянуто улыбались или старались держаться незаметнее, осваиваясь с обстановкой.
— Смотри-ка, похоже, это Майк Сесич и Кэти Ароли?
— Угу.
— Какой он старый! Неужели и мы выгладим не лучше?
— Надеюсь, нет. А она хороша. Слишком уж хороша. Я допила свой бокал и заказала еще. Неужели мы так и простоим здесь остаток вечера, с трудом или с легкостью узнавая одноклассников, завидуя одним и ужасаясь при виде других?
Генри и Расселл, извинившись, вышли, чтобы побыть наедине.
— То, что они влюблены и счастливы, не дает им права нас бросать!
— Что ты об этом думаешь? Ну, о Генри и Расселле?
— Они восхитительны, но я не могу забыть, как мы с Генри обнимались в кино. Странно.
— Что-то мой гироскоп шалит. Я в порядке, не беспокойся, но, пожалуй, загляну в дамскую комнату. Не двигайся. Оставайся на месте.
Я кивнула и проводила ее взглядом. К стойке подошел Брэндон Брайнд и заказал выпивку. Он мне всегда нравился. Несколько смущенно обменявшись короткими приветствиями, мы завели разговор о всяких пустяках. Он неплохо преуспевал. Он производил впечатление человека, довольного жизнью, здравомыслящего, с надеждой смотревшего в будущее.
Время летело незаметно. Я и не подозревала, что мы с ним так долго проговорили, пока Зоуи не вернулась из дамской комнаты с совершенно потерянным видом. Она была любезна с Брэндоном, задала ему несколько вопросов, но было ясно — ей срочно нужно что-то мне сообщить. Я извинилась, и мы поспешили к выходу.
— Надо же — мчимся с такой скоростью в туалет, чтобы посекретничать. Что такое? Что случилось?
— Ой, Миранда, ты не поверишь…
— Да в чем, наконец, дело?!
Мы уже собирались открыть дверь дамского туалета, как вдруг неведомо откуда раздался самый жуткий из человеческих голосов, какие мне доводилось слышать. При звуках такого голоса инстинктивно понимаешь, что обладатель его здорово не в себе. Голос карлика? Нет, еще выше, пронзительнее. Может, просто шутка, записанная на пленку? Голос раздавался из-за моей спины, и у меня не было ни малейшей возможности повернуться, не увидев лица Зоуи: оно сперва окаменело, а потом исказилось от ужаса.
— Что, опять приспичило? Что у тебя с мочевым пузырем?! Да что вообще с тобой такое, Зоуи? — Начал этот голос игриво, но к концу тирады уже звучал агрессивно.
Потом я услышала:
— Привет, Миранда.
Я обернулась. Первое, что я увидела, — его прическу. Хуже не придумаешь. Даже в Улан-Баторе не смогли бы подстричь хуже. Волосы у него были местами густые и не-расчесанные, а местами обкорнанные чуть не до корней. Впечатление возникало такое, будто кто-то начал выстригать у него пряди как бог на душу положит, а потом просто устал и бросил.
И только тут я узнала это лицо, в особенности глаза, потому что в них все еще светились прежние искорки. Правда, теперь в этих глазах было и кое-что другое — безумие, ярость и замешательство, как ни в одних других. В них невозможно было долго смотреть.
Да и желание такое вряд ли могло у кого-то возникнуть, потому что все в этих глазах говорило о болезни, ненормальности — их выражение, то, что они ни секунду не оставались на месте: то стреляли в сторону, то снова возвращались к вам, потом опять в сторону…
— Кевин?
Он заулыбался и, мелко тряся головой, склонил ее набок, как делают озадаченные собаки. Кевин Гамильтон, Зоуи по нему с ума сходила. Капитан футбольной команды Дартмутского колледжа, воплощение здоровья. Теперь же вид у него был такой странный, что мои глаза просто отказывались верить, а мозги словно застопорились.
— Ага! Я знал, что ты придешь! Я сказал Зоуи, когда ее увидел, что Миранда Романак наверняка тоже здесь. И я был прав. Я был прав.
Я онемела. Я перевела взгляд на Зоуи. Она смотрела на него с ужасом — как загипнотизированная.
— Я приехал только ради встречи с нашим классом. Мы теперь живем в Орандже. Знаете, где это? В Нью-Джерси. Мы туда перебрались после смерти моего батюшки. Но я забыл твой номер телефона, Зоуи, поэтому не мог тебе сообщить, что я приехал. Моя сестра говорила, что и незачем звонить-то, но я ей сказал: «Слушай, мы ведь с ней столько лет встречались…»
Он говорил без умолку своим неестественно высоким, скрипучим и одновременно гнусавым голосом — о себе, о встрече выпускников, о Зоуи, о своих «исследованиях». Я была рада его болтливости: это позволило мне справиться с потрясением и пристально разглядывать его, но не казаться при этом невежливой.
С первых секунд было ясно, что он страдает психическим расстройством, но каким именно — трудно было сказать. При всей бессвязности его речи то, о чем он рассказывал, складывалось в целостную картину и звучало вполне разумно. Глядя на него теперешнего, мне приходилось все время напоминать себе, что Кевин Гамильтон был в нашем классе одним из лучших по успеваемости. Мы все были уверены, что он далеко пойдет. Я за все эти годы почти ничего о нем не слыхала. Говорили, что он окончил Дартмут и поступил в Уортонскую школу бизнеса, но чего-то в этом роде и следовало от него ожидать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39