4
«1 СЕРЫЕ БРЮКИ: УДАЛИТЬ ПЯТНО КРОВИ СВЕРХУ НА ПРАВ. ШТАНИНЕ…»
Если вы этого еще не поняли, путь пешком через Восточный район занимает два с лишним часа. Меня это начало утомлять. А может быть, и нет. Я мог бы телепортироваться туда за три секунды, но затем меня минут пятнадцать – двадцать выворачивало бы наизнанку. Так что неплохо было пройтись и подумать. Но тогда я, помню, думал о том, что потратил в сумме слишком много времени лишь на хождение туда и обратно между районом Круга Малак и Южной Адриланкой.
Так или иначе, я туда пришел. Вошел в дом и остановился перед дверным проемом, который на этот раз был занавешен. У меня не было желания колотить в стену, так что я просто крикнул:
– Есть кто-нибудь?
Послышался звук шагов, занавеска отодвинулась, и передо мной предстал мой друг Грегори. Позади него стояла Шерил, глядя на меня. Я не мог понять, есть ли кто-нибудь еще в комнате. Я просто отодвинул Грегори в сторону и спросил:
– Келли дома?
– Заходи, – сказала Шерил. Я слегка смутился. В комнате никого больше не было. В одном из углов лежала большая пачка газет – тот же выпуск, который читала Коти.
– Зачем он тебе? – спросил Грегори.
– Я намерен оставить все свое состояние самому большому идиоту, какого только найду, и хотел с ним побеседовать, чтобы выяснить, подходит ли он на эту роль. Но теперь, встретив тебя, я вижу, что дальше искать незачем.
Он уставился на меня. Шерил коротко рассмеялась, и Грегори покраснел.
Затем из-за занавески появился Келли. Я посмотрел на него более пристально, чем в прошлый раз. Он действительно был невысоким и толстым, но я бы назвал его скорее очень полным, нежели жирным. Что-то хитрое проглядывало во всей его внешности. Из-за плоского лба создавалось впечатление, что у него большая голова. Его волосы были очень коротко подстрижены, примерно на полдюйма, и растительность на лице полностью отсутствовала. У него были узкие, чуть раскосые глаза и очень выразительный рот, вероятно, из-за окружавшего его жира. Он произвел на меня впечатление человека, который может в одно мгновение сменить дружеское расположение на ярость, – скажем, как Сверкающий Псих.
– Проходи, – сказал он. Потом повернулся и направился в заднюю часть помещения, молчаливо предлагая мне следовать за ним.
Задняя комната была узкой, захламленной и воняла табачным дымом, хотя, судя по зубам, Келли вряд ли курил. Рели подумать, то у него, вероятно, вообще не было дурных привычек. Кроме склонности к перееданию. К несчастью, он был выходцем с Востока. Драгейриане могут воспользоваться магией, чтобы избавиться от лишнего жира; для человек с Востока такие попытки опасны. По всем стенам стояли ряды книг в черных и коричневых переплетах. Я не смог прочитать ни одного заглавия, но автором одной из книг был Падраик Келли.
Он кивнул в сторону жесткого деревянного стула и сам сел на другой. Я показал на книгу и спросил:
– Это ты написал?
Он проследил взглядом за моим пальцем:
– Да.
– Что это?
– Это история восстания в двести двадцать первом.
– Где это было?
Он пристально посмотрел на меня, словно желая удостовериться, что я не шучу, затем сказал:
– Здесь, в Южной Адриланке.
– О, – сказал я и откашлялся. – Поэзию ты тоже читаешь?
– Да, – ответил он.
Я вздохнул. Мне вовсе не хотелось задавать эти дурацкие вопросы, но, похоже, говорить было не о чем.
– Коти мне кое-что рассказывала о том, чем вы занимаетесь, – сказал я.
Он выжидающе кивнул.
– Мне это не нравится, – продолжил я, и глаза его сузились. – Меня вовсе не радует, что Коти в это ввязалась. Он продолжал молча пристально смотреть на меня. Я откинулся на спинку стула, скрестив ноги.
– Но, так или иначе, я не вмешиваюсь в ее жизнь. Если ей хочется тратить свое время подобным образом, то я ничего не могу поделать. – Я сделал паузу, ожидая от него ответной реплики. Не получив ответа, я продолжал: – Что меня беспокоит, так это ваши уроки чтения. Этим занимался Франц, верно?
– Да, и не только этим, – сказал он, почти не разжимая губ.
– Так вот, я предлагаю тебе сделку. Я выясню, кто убил Франца и почему, если вы прекратите эти уроки или найдете кого-нибудь другого на роль учителя.
Он не отрывал от меня взгляда.
– А если нет?
Я почувствовал раздражение, – возможно, из-за того, что от его взгляда мне становилось не по себе, а мне это не нравится. Я стиснул зубы, подавляя желание высказать все, что я о нем думал. Потом сказал:
– Не заставляй меня угрожать тебе. Терпеть не могу угрожать людям.
Он перегнулся через стол, и глаза его сузились еще больше, а губы плотно сжались.
– Ты пришел сюда, – сказал он, – по пятам смерти человека, который стал жертвой…
– Только не надо…
– Молчи! Я сказал – жертвой, и именно это я имел в виду. Он сражался за то, во что верил, и был за это убит Какое-то мгновение он не отрываясь смотрел на меня, затем продолжал уже более мягко, но язвительно:
– Я знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь. Ты даже не понимаешь, как низко ты опустился.
Я коснулся рукоятки кинжала, но не стал его вытаскивать.
– Ты прав, – сказал я. – Я не понимаю, насколько низко опустился. Просто глупо с твоей стороны говорить мне об этом.
– Не говори мне, что глупо, а что нет. Ты не в состоянии этого понять, как и всего остального, что лежит за пределами твоего крошечного мирка. Тебе и в голову не приходило, что может быть нечто преступное в торговле смертью, словно это обычный товар на рынке.
– Нет, – сказал я. – Не приходило. И если ты закончил…
– Но дело не только в тебе. Задумайся, господин убийца: многое ли из того, что делает любой из нас, он стал бы делать добровольно, не будучи к этому принужден? Ты соглашаешься на свою «работу», даже не задумываясь и не задавая лишних вопросов, не так ли? В то время как выходцы с Востока и теклы вынуждены продавать половину детей, чтобы прокормить остальных. Ты не знаешь поэтом или просто не желаешь знать?
Он покачал головой, стиснув зубы и сузив глаза настолько, что меня удивило, как он вообще еще может видеть.
– То, чем ты занимаешься, – мерзость, ниже которой человечество никогда не опускалось. Не знаю, занимаешься ли ты этим потому, что у тебя нет выбора, или же ты такой извращенец, что тебе это нравится. Но это не имеет значения. Здесь ты найдешь мужчин и женщин, которые могут гордиться тем, что они делают, поскольку знают – тем самым они приближают лучшее будущее. А ты со своим фальшивым, циничным остроумием не только отказываешься понять нас, но пытаешься объяснять, как нам следует поступать. У нас нет времени ни на тебя, ни на твои дела. И твои угрозы нас тоже не трогают.
Он замолчал, возможно ожидая, что я скажу что-нибудь в ответ. Я не ответил.
– Убирайся отсюда, – сказал он. Я встал и ушел.
– Разница между победой и поражением заключается в том, как ты себя чувствуешь, возвращаясь после домой.
– Неплохо, босс. Так куда мы идем?
– Не знаю.
– Мы могли бы вернуться к Херту, плюнуть ему в суп и посмотреть, что он на это скажет.
Мне эта идея показалась не слишком привлекательной.
Был еще самый разгар дня, и в Восточном районе бурлила жизнь. Каждые несколько кварталов нам попадались рынки, и все разные. Один был расцвечен желтыми, оранжевыми, красными и зелеными овощами; он издавал запах свежести и низкий гул голосов продавцов и покупателей. Другой был бледно-розовым и пахнул мясом, большей частью еще свежим, и там различался шум ветра. На третьем рынке торговали в основном тканями, и он был самым шумным, поскольку никто не торгуется так, как продавцы тканей: с воплями, криками и мольбами. Похоже, они никогда от этого не устают. Я же устал. Я устал от многого. Я устал от хождения по замку Маролана, проверяя его охрану, ловушки и тревожную сигнализацию. Я устал от общения со своими сотрудниками кодовыми фразами, которые часто и сам не понимаю. Я устал от того, что меня бросает в пот каждый раз при виде формы стражников Дома Феникса. Я устал от презрительного отношения к себе со стороны других Домов за то, что я джарег, и со стороны джарегов – за то, что я выходец с Востока. И я начинал уставать каждый раз, когда думал о Коти, от напряжения, возникавшего внутри меня вместо теплого, сладостного, светлого чувства, к которому я привык.
– Ты должен найти ответ, босс.
– Знаю. Я только что попытался.
– Так попробуй еще раз.
– Ладно.
Я обнаружил, что забрел в район, где жил мой дед, что не могло быть случайностью, хотя и выглядело именно так. Я подошел к его двери и позвонил в колокольчик. Раздался веселый перезвон. Перешагнув порог, я в самом деле почувствовал себя лучше.
Он сидел за столом и что-то писал или рисовал пером на большом куске пергамента. Он был стар, но полон здоровья. Это был крупный человек. Если Келли был полным, мой дед был дородным. Голова его почти полностью облысела, и в ней отражались небольшие лампочки, освещавшие комнату. Услышав колокольчик, он поднял голову и широко улыбнулся мне оставшимися зубами.
– Владимир!
– Привет, Нойш-па.
Мы обнялись, и он поцеловал меня в щеку. Лойош взлетел с моего плеча на полку, затем сел на руку Нойш-па, чтобы его почесали под подбородком. Его приятель, большой пушистый кот по имени Амбруш, прыгнул мне на колени, когда я сел, и ткнулся в меня носом. Мы как бы снова познакомились. Нойш-па прикрепил небольшую карточку к веревке, на которой был подвешен колокольчик, и жестом пригласил меня в заднюю комнату. Я вдохнул запах настоянного на травах чая и почувствовал себя еще лучше.
Он принес чай и прищелкнул языком, когда я добавил себе меду. Я попробовал чай. Шиповник.
– Ну как дела, внук?
– Так себе, Нойш-па.
– Только так себе? – Я кивнул.
– у тебя какие-то проблемы, – сказал он.
– Да. Все это довольно сложно.
– Простые вещи никогда не становятся проблемами, Владимир. Некоторые простые вещи могут оказаться досадными, но никогда не превращаются в проблемы.
– Да.
– Так с чего же начались твои проблемы?
– Как начались? Убили человека по имени Франц.
– Ах да. Ужасно. – Я уставился на него.
– Ты знаешь об этом?
– Об этом говорят все.
– Вот как?
– Ну эти люди, его… как это? Элвтаршок?
– Друзья? Единомышленники?
– Так вот, эти люди есть везде, и они говорят об этом.
– Понятно.
– Но ты, Владимир, ты же не один из них, верно? – Я покачал головой:
– Не я. Коти.
– Влад, Влад, Влад, – вздохнул он. – Это просто глупость. Если идет революция, естественно, ты ее поддерживаешь. Но сбиваться с пути таким образом – все равно что самому положить голову под топор.
– Когда же у нас началась революция?
– А? В двести двадцать первом.
– Ну да. Конечно.
– Да. Тогда мы сражались, поскольку эго было нашим делом, но кое-кто не может до сих пор об этом забыть и считает, что мы должны сражаться постоянно.
– Что ты знаешь об этих людях? – спросил я.
– Кое-что слышал. Этот их предводитель, Келли, как говорят, настоящий боец.
– Боец? Скорее любитель подраться!
– Нет-нет. Я имею в виду, что он никогда не сдается, как я слышал. И, ты знаешь, их ряды растут. Помню, несколько лет назад их было двадцать человек, а сейчас – тысячи.
– Почему люди идут к ним?
– Ну всегда находится кто-нибудь, кому чего-то не хватает для полного счастья. Кроме того, здесь чересчур много насилия, людей избивают и грабят, и они говорят, что имперские стражники не в силах это остановить. А некоторые землевладельцы повышают плату за землю из-за того, что некоторые дома сгорели, и людям это тоже не нравится.
– Но это никак не касается Коти. Мы даже не живем здесь.
Он покачал головой и прищелкнул языком.
– Это просто глупость, – повторил он.
– И что же мне делать? – спросил я. Он пожал плечами:
– Твоя бабушка тоже занималась тем, что мне не нравилось, Владимир. С этим ничего не поделаешь. Может быть, ей это наскучит. – Он нахмурился. – Нет, вряд ли. Коти никогда не наскучит то, чем она однажды заинтересовалась. Но, в конце концов, это ее жизнь, не твоя.
– В том-то и дело, Нойш-па. Это стало ее жизнью. Кто-то убил Франца, а теперь Коти занимается тем же, чем занимался он. Если она хочет общаться с этими людьми и вместе с ними заваривать какую-то кашу – прекрасно, но, если ее убьют, я этого не вынесу. Но я не могу остановить ее, иначе она от меня уйдет.
Он снова нахмурился и кивнул:
– Ты пробовал что-нибудь делать?
– Да. Я пытался поговорить с Келли, но из этого ничего не вышло.
– Ты знаешь, кто убил этого парня, Франца?
– Да, знаю.
– А почему его убили? – Я задумался.
– Нет, этого я в самом деле не знаю.
– Значит, ты должен выяснить. Вполне возможно, окажется, что беспокоиться вообще не о чем. Если же действительно возникнут проблемы, ты сумеешь их разрешить, не рискуя жизнью своей жены.
«Своей жены»– сказал он. На этот раз не «Коти», а «своей жены». Вот что он имел в виду. Семью. Все дело в семье, а мы были единственной семьей, которая у него осталась. Внезапно у меня возникла мысль, что он разочарован во мне; не думаю, чтобы он одобрял убийства, но я был членом его семьи, так что…
– Что ты думаешь о моей работе, Нойш-па?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28