Инферны по-прежнему не двигались, глядя на нас немигающими глазами.
Мы играли, пытаясь не думать о своей наводящей ужас публике, но к концу стали убыстрять темп — наш страх, в конце концов, прорвался в музыку. Закончили мы неистовым повторением одного и того же аккорда, внезапно оборвавшегося в молчание.
Я посмотрела во мрак.
По-моему, их стало раз в пять больше.
— Проблема налицо, — сказал Захлер.
Волнение пробежало по армии оборванцев перед нами. Один из них испустил низкий, голодный стон. У меня по спине потекли струйки пота, холодные, как ночной воздух.
— Мы не можем прекратить играть! — сказала я.
— Что? — прошипел Захлер. — По-твоему, их мало собралось? Хочешь еще больше?
Мос сделал шаг назад, руки у него дрожали.
— А что, если ни один червь не вылезет?
— Ребята, — сказала Минерва прямо в микрофон, ее голос разнесся по всему парку, — не думаю, что у нас есть выбор.
Несколько инфернов начали продвигаться вперед, блестя в лунном свете зубами, согнув пальцы как когти.
— Мин права, — пробормотала Перл.
— Пьесу номер два? — спросил Захлер и начал играть, не дожидаясь ответа.
Все тут же подключились, в очень жестком ритме.
Даже охваченная ужасом, я спрашивала себя, какой наша игра кажется инфернам, любят ли они на самом деле музыку, или просто определенный набор звуковых волн действует на них успокаивающе, как, возможно, Моцарт на растения. Они не пританцовывали, не толкались и не подпевали. Почему они слушают нас, вместо того чтобы съесть?
Я начала убыстрять темп, втягивая остальных делать то же самое, почти так же быстро, как играла «Токсоплазма», — музыка для насекомых.
Потом вступила Минерва, завыла свои бессмысленные слоги, и поле зрения передо мной замерцало; это было похоже на огни фейерверка, падающие в воздухе, словно ветки плакучей ивы.
Что-то пробежало по толпе, внезапная волна движения, и на один ужасный момент у меня мелькнула мысль; а что, если наши чары разрушились? Однако армия оборванцев не кинулась на нас; вместо этого вся их огромная масса повернулась как единое целое — словно стая птиц.
На мгновение показалось, что инферны танцуют… но это было что-то намного лучшее. Или худшее, в зависимости от того, чем все обернется. Наконец-то земля начала содрогаться.
Они были наготове. Они почувствовали запах: ненавистный червь поднимался к поверхности. В своем уме они были или нет, паразит внутри каждого узнал запах своего естественного врага.
Грохот нарастал, и я еще больше убыстрила темп.
Червь прорвался наружу ровно в тот момент, когда мы хором затянули первый припев. Он раскидывал землю и черную воду, несколько тел взлетели в воздух. Но это были инферны, а не какие-нибудь несведущие ребята из ночного клуба, и толпа не запаниковала и не побежала. Они со всех сторон набросились на монстра, разрывая его пульсирующие бока когтями и зубами.
Ангелы тоже не сидели без дела. Они выскакивали из-за деревьев, падали с крыши амфитеатра, на ходу выхватывая мечи. Врывались в толпу и сражались бок о бок с инфернами. Огромный червь вопил и извивался.
А мы все продолжали играть. Покончив с песнями, мы без остановки перешли к синглу. Пространство вокруг изменилось. Голос Минервы выглядел по-новому — как сверкающие линии силы, связывающие ангелов и инфернов в единое мощное целое. Низкие, громоподобные ноты Захлера щупальцами тянулись вниз, стягивая, закрывая под врагом разверстую землю, не давая ему возможности покинуть поверхность. Я чувствовала ход схватки всем телом, барабанные палочки мелькали, словно мечи внизу.
Прошла, казалось, целая вечность, и музыка наконец смолкла, ее мощный механизм «выпустил пар». Мы, все пятеро, были совершенно без сил.
Я перевела взгляд в парк.
Инферны разорвали червя на огромные куски и разбросали по всему развороченному бетону. Эти куски все еще подергивались, как будто пытаясь зарыться в землю.
Некоторые инферны рылись в останках, поедая их…
— И что теперь? — спросил Захлер, когда последние отзвуки музыки смолкли.
Армия инфернов намного превышала толпу на нашем первом выступлении; наверно, несколько тысяч их откликнулось на призыв нашей музыки и смертные вопли червя.
В массе своей они по-прежнему выглядели голодными.
В стороне стояли ангелы, покрытые черной водой и кровью, и нервно поглядывали на инфернов.
— Ребята! — закричала нам Ласи. — Продолжайте играть!
Что мы и сделали.
Той ночью все вместе мы убили пять червей, играя до самого рассвета.
Свет разливался по небу, розовые облака запылали оранжевым, и, в конце концов, наша зловещая публика начала рассеиваться. Удовлетворенные битвой, насытившие свой голод, инферны исчезали за деревьями, убегали в темные проулки города.
Мы просто падали на сцене один за другим. Пальцы Захлера кровоточили, и свою последнюю песню Минерва практически прохрипела. Даже ангелы еле держались на ногах. Покрытые кровью, черной водой и ошметками студенистой плоти, они дрожащими рукам очищали свои мечи.
Я скрючилась на бетоне, дрожа от предрассветного холода. Руки болели, тело продолжало содрогаться в такт музыке, и мерцающие галлюцинации искажали все, что я видела.
И все же я улыбалась. Примерно в середине концерта мой моральный риск ускользнул во тьму.
И это ощущалось как нечто очень реальное.
Эпилог
«The Cure»

MOC
Наши гастроли оказались очень изматывающими сами по себе.
Слишком много долгих автобусных переездов, почти каждую ночь мы оказывались в новом городе, и в конце я возненавидел месяцами жить в отелях и трейлерах. В большинстве отелей почти не осталось персонала — не было даже простыней. Обслуживание номеров осталось в далеком прошлом.
Но мы делали это ради фанатов.
В каждом новом городе они приветствовали нас как героев, проделывая пешком путь во много миль или тратя последние галлоны бензина, чтобы приехать совсем уж издалека. Они привозили самодельное оружие и самодельное спиртное, готовые сражаться с врагом и поучаствовать в тусовке, попеть вместе с остальными — в общем, хорошо провести время. Местные ангелы, обычные люди, даже дикие инферны собирались по ночам — все хотели увидеть наше выступление.
В конце концов, мы все же стали знаменитыми, пусть даже все старые средства создания знаменитостей — телевидение, журналы, реклама в кино — больше не существовали. Радио, правда, еще работало, десять тысяч мелких станций, использующих солнечную энергию, так что все знали наши песни.
И знали наше название благодаря Перл, которая в конце концов предложила два слова, прекрасно описывающие нас. Пусть даже с использованием этого тупого множественного числа. Я хочу сказать, в единственном числе название вообще не имеет смысла.
«Последний день»? Бросьте. Это так же плохо, как «Стол».
Поэтому вы, скорее всего, знаете, что происходило дальше.
Мы как безумные переезжали с места на место по всему миру, из одного крупного города в другой, исполняя свое шоу снова и снова до тех пор, пока местная популяция врага не оказывалась уничтожена. Потом мы совершали свой знаменитый тур по району, играя в каждом маленьком городке, где были хотя бы в отдалении замечены признаки червя, и даже в некоторых, где ничего такого замечено не было. Для всех мы были просто популярными иностранцами. Одно хорошо в том, чтобы петь на языке, который мертв на протяжении семи столетий: никто не чувствует себя лишним.
В особенности черви.
Везде, куда приезжали мы и дюжина наших телохранителей-суперменов, появлялся враг, призываемый из недр земли своим древним голодом, неспособный воспротивиться искушению, исходящему от тысяч покачивающихся в такт песням Минервы людей, таких же вкусных и манящих, как запах жарящегося бекона по утрам.
Наши фанаты и ангелы убивали их до тех пор, пока у немногих последних выживших хватило ума уйти обратно на глубину. Кризис начал медленно спадать, обитавшие в недрах земли крысы вернулись в свои темные пещеры, унося споры паразита. Спасибо, ребята, пока, до следующего раза.
Конечно, понадобилось время, чтобы ситуация нормализовалась.
Некоторые города пришлось отстраивать заново, и Ночной Дозор долго еще разыскивал последних, не получивших лечения инфернов. Ангелы обшаривали дикие местности в поисках тех, кого проклятие заставило вести одинокое существование, находили их и исцеляли одного за другим, пока вампиры снова не стали всего лишь созданиями из легенд. И потом сам Ночной Дозор снова ушел в тень. Земля исцелялась — или, по крайней мере, так думали люди.
Никто не знал, что думали черви — и думают ли они вообще. Мы убили практически всех… за исключением самых разумных, всегда подчеркивал Кэл. Тех, кто каким-то образом догадался, что наша музыка смертельно опасна для них. Поэтому, когда черви выйдут наружу в следующий раз, все они будут потомками этих умников, которые додумались сбежать. Надо полагать, они будут умнеть с каждым новым вторжением на поверхность земли: эволюция червей в действии.
Фотлично.
Однако до следующего кризиса еще, по крайней мере, несколько столетий, и к тому времени я буду слишком стар, чтобы совершать гастрольное турне.
В конце концов, ангелы живут не вечно.
Пока все это продолжалось, мы с Мин расходились и сходились не меньше пятнадцати раз, и это не считая тех размолвок, которые длились меньше двух часов. Захлер стал фудивительным басистом, Алана Рей осталась такой, какой была: этичной, логичной, сдержанной. А Перл, как вы знаете, снова баллотируется на пост мэра Нью-Йорка, но это совсем другая история.
К настоящему времени мы дали уже миллион интервью по поводу своих гастролей. Одна из книг Кэла Томпсона освещает их лучше всего; он все время прикрывал наши спины. Большая часть рассказанного им — правда, насколько я помню.
Ко всем этим историям я на самом деле могу добавить лишь одно.
Это произошло в маленьком городке под Талсой, во время нашего очередного тура по местности. То ночное выступление прошло физумительно, мы двадцать минут молотили пьесу номер два, пока толпа убивала местного врага, на редкость огромного червя, чья смертная агония разнесла в клочья парковку «Сирз» с такой же легкостью, как бешеный пес — газету.
По окончании «тусовки» ко мне подошла одна из местных ангелов, с короткой стрижкой, вызывающим макияжем и напряженным взглядом. Ее палаш был пристегнут на спине, точно гитара.
Она просто стояла, в глазах плясало пламя костра. Воздух наполнял успокаивающий запах горящего червя.
— Эй, неплохо поработали сегодня, — сказал я и вскинул руку. — Вы, ребята из Оклахомского Дозора, были великолепны!
Я, типа, рассчитывал, что она скажет что-то вроде:
— Нет, это вы были великолепны!
Однако она не отвечала, просто пристально глядела на меня.
Спустя какое-то время я сказал:
— Крепкий старый червь попался, правда?
— Ты должен мне «Страт», — сказала она.
И тут я наконец узнал ее.
Это была та самая сумасшедшая, которая выбросила свою прежнюю жизнь в окно на Шестой улице тем вечером, когда мы с Перл встретились. Мы видели, как ангелы забрали ее, в Нью-Джерси или, может, даже в Монтану, поскольку это происходило еще очень давно. И конечно, она вылечилась и стала одной из них…
Я спрашивал себя, как ее занесло сюда. Может, она слишком сильно любила Нью-Йорк, чтобы вернуться домой; иногда проклятие по-настоящему крепко вцепляется в свою жертву. Я наблюдал, как ангелы съеживаются при виде старых друзей или вздрагивают, услышав припев любимой песни. Черт, я сам все еще стараюсь пореже глядеть в зеркало.
— Здорово! — сказал я с улыбкой. — Значит, это ты.
Ее темные глаза вспыхнули.
— Ты разбил ее, один из ваших телохранителей рассказал мне. Расколошматил на сцене, как какой-нибудь Джимми Хендрикс.
Я покачал головой.
— Вовсе не поэтому. Меня тогда как раз одолевало проклятие.
— Это был «Страт» семьдесят пятого года, с золотыми звукоснимателями и крепежными пластинками, — медленно проговорила она. — Знаешь, как трудно найти такую гитару? В особенности сейчас.
Это я знал. Я искал другой «Страт» с тех пор, как началось наше турне. Последние уцелевшие стоили столько, что даже у меня не хватало денег купить одну. Мы, понимаете ли, помогали спасать мир, а я не мог позволить себе иметь приличный топор. Ну разве это справедливо?
А тут еще она встает в позу.
— Постой-ка минуточку. Я видел собственными глазами, как ты выбросила ее из окна.
— Да, ну… я же тогда была не в себе!
— А я был не в себе, когда разбил ее!
— Эй, Мос! — К нам подходила Перл с двумя драгоценными бутылками еще докризисного пива. — Есть проблемы?
Женщина бросила на меня сердитый взгляд, расслабила пальцы, до этого согнутые, точно когти, и покачала головой.
— Никаких проблем.
В воздухе медленно таял едкий запах ангела, готового затеять кулачный бой. Я вздохнул и пробормотал:
— Она говорит, что я должен ей «Стратокастер».
Перл широко распахнула глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31