И все же заставить себя уйти она не могла.
В этот час станция «Юнион-сквер» была почти пуста, моя музыка эхом отражалась от стен. Красный бархат гитарного футляра усеивало серебро, и еще больше монет лежало на бетонном полу. Люди бросали свои четвертаки издалека и шли дальше. Даже сквозь темные очки они видели энергию, излучаемую моими глазами. Чувствовали запах моего голода.
Но эта женщина остановилась, зачарованная.
Мне всегда было интересно: харизма — это что-то в генах, типа карих глаз или больших ног? Или, может, ты обретаешь ее от звуков аплодисментов и щелканья камер. Или знаменитые люди излучают ее, потому что я видел так много их подретушированных портретов, что их красота врезалась в мое сознание, как рекламные слоганы.
Однако оказалось, что харизма — это болезнь, инфекция, полученная через поцелуй с надлежащим человеком, зверь, который живет в твоей крови. Установив связь с этой женщиной, и притягивая ее все ближе, я чувствовал, насколько силен мой магнетизм.
Она сделала шаг вперед, щелкнула застежкой сумочки, и та открылась.
Я не осмеливался смотреть в ее зачарованные глаза. Полиции больше здесь, внизу, не было — по крайней мере, так поздно. Никто не остановил бы меня, если бы я уступил порыву.
Она рылась в сумочке, ни на мгновение не отрывая от меня взгляда. Подошла еще ближе, и пятидолларовая банкнота спланировала на пол, где уже лежали монеты. На ее лице возникло умоляющее выражение, и я понял, что она платит за возможность сбежать.
Я перестал играть и достал из кармана пластиковый пакетик с чесноком. Колдовство разрушилось, женщина повернулась и направилась к лестнице; эхо последних аккордов «Страта» угасало в тишине. Женщина не оглядывалась, ее шаги становились все быстрее.
Что-то заворочалось внутри, злясь на меня за то, что я позволил ей уйти. Я чувствовал, как оно обвивается вокруг моего позвоночника, с каждым днем становясь все сильнее. Его щупальца протянулись и в рот, изменяя вкус всего, что я ел, вызывая зуд в зубах. Желание последовать за женщиной было так сильно…
Я поднес мешочек к лицу и вдохнул запах свежего чеснока. Он заглушал шум в голове, успокаивал стремительный поток крови.
Мин дала мне его на всякий пожарный случай, но теперь я прибегал к нему практически все время. Я даже пытался сварить из мандрагоры отвратительный чай Лус, отчего, по словам мамы, провоняла вся квартира. Однако лучше всего успокаивает зверя мясо, и ничто — даже Мин — не имеет такого замечательного вкуса. Сырое мясо лучше всего, но оно сейчас в дефиците, цена все время возрастает, и простой гамбургер, только что вынутый из пластика и все еще сохраняющий прохладу холодильника, почти так же хорош.
Я стоял, вдыхая запах чеснока и прислушиваясь.
Мин была права — здесь, внизу, можно многое понять. Секреты таились в ритмах Нью-Йорка, в смене его настроений, в кровотоках его водных магистралей. В шипящих паропроводах, в активности крыс и бродячих котов — и те и другие были поражены инфекцией; все в целом походило на огромную версию болезни внутри моего тела.
Сейчас мой слух с каждым днем становился все острее, я мог слышать даже то, что происходит за углом, и все эти звуки эхом отдавались в голове. Я также гораздо лучше слышал нашу музыку и почти видел зверя, которого Минерва вызывала своим пением.
И я знал: он где-то здесь, внизу… готов научить меня всему.
Немного позже одиннадцати тридцати его запах нашел меня.
Запах поднимался снизу, переносимый затхлым, мягким ветром от проходящих поездов. Я помнил его с той первой ночи, когда поехал в Бруклин, а потом Минерва повела меня на рельсы и втолкнула в разрушенный участок туннеля; запах, который делал меня сердитым, сексуально озабоченным и голодным — все сразу.
Потом я услышал что-то, низкий, дрожащий звук, почти неуловимый на фоне содрогания почвы под ногами при прохождении поездов. Типа как во время репетиций Минерва заставляла пол под нами дрожать.
Я сгреб рассыпанные деньги, рассовал их по карманам, положил «Страт» в футляр и взял маленький усилитель на батарейках. К этому моменту запах стал слабее, унесенный прихотливыми ветрами подземки, и я на мгновение замер в неуверенности. Вокруг раскинулась станция «Юнион-сквер» со своими турникетами, автоматами по выдаче жетонов и лестницами вниз, к подземным магистралям города.
Я наполовину прикрыл глаза и медленно пошел через станцию, ловя слабый душок парфюмерии и мочи, острый металлический привкус дезинфекции и запах ржавчины, отдающий кровью. В конце концов, еще один головокружительный порыв ветра ударил с лестницы, ведущей вниз, к поезду.
Платформа внизу была пуста, если не считать снующих на рельсах крыс. Дующий то туда, то обратно ветер от далеких поездов шевелил брошенные клочки бумаги и заставлял тот запах вращаться вокруг меня — примерно так, как мир вращается, когда переберешь пива. Я снял темные очки и заглянул в глубину туннеля.
Ничего, кроме темноты.
Однако с южной стороны туннеля донесся еле слышный звук.
Когда я дошел до этого конца платформы, на меня обрушилась новая волна запахов: дезодоранта от пота, недавно выкуренных сигарет, крема для обуви, одежды после химчистки…
Кто-то прятался за последней металлической колонной на платформе, осознавая мое присутствие и нервно дыша. Еще один запоздалый странник, которому страшно здесь.
Однако из-за туннеля позади него взывал другой запах.
Я сделал еще шаг вперед, и мужчина увидел меня. На нем была форма работника подземки, глаза широко распахнуты, рука с такой силой сжимала электрический фонарик, что побелели костяшки пальцев. Интересно, он тоже слышал зверя?
— Извините, — сказал я. — Я просто… — Я мысленно прикинул вес своей гитары и усилителя. — Пытаюсь добраться домой.
Он не отрывал от меня остекленевшего взгляда, в котором застыл ужас.
— Ты один из них.
Только тут я вспомнил, что снял очки; теперь он мог видеть в моих глазах то, что скрывалось внутри.
— Простите, я не собирался…
Он вскинул руку и перекрестился; мой взгляд привлек висящий у него на шее серебряный крестик. Человек выглядел так, словно хотел убежать, но моя болезнь удерживала его на месте — то, как я двигался, сияние глаз.
Зуд пробежал по коже — типа того, что я чувствовал, когда поднимался по лестнице в комнату Минервы. Я истекал слюной.
Мужчина обильно потел, и запах его страха был так же непреодолим, как запах жарящегося бекона, просачивающийся под дверь спальни по утрам.
— Держись от меня подальше, — умоляюще сказал он.
— Я стараюсь.
Положив на пол гитару и усилитель, я порылся в кармане, нащупал пластиковый мешочек, вытащил зубок чеснока и принялся очищать от тонкой кожицы, разрывая ее ногтями. Наконец обнажилась жемчужно-белая плоть, гладкая и маслянистая на ощупь. Я сунул зубок в рот, даже не очистив до конца, и надкусил.
Острый, горячий сок, похожий на соус «Табаско», потек в горло. Я вдохнул его пары и почувствовал, как тварь внутри меня немного ослабела.
Я облегченно выдохнул — конечно, с запахом чеснока.
Человек прищурился. Столбняк, удерживающий его на месте, отступил. Он покачал головой при виде моей рваной футболки и грязных джинсов; для него я снова стал просто семнадцатилетним парнишкой, усталым, нагруженным музыкальным снаряжением. И совершенно не опасным.
— Не нужно мусорить. — Он кивнул на кожуру от чеснока, которую я уронил. — Кому-то придется убирать за тобой, знаешь ли.
Потом он повернулся и быстро пошел прочь, унося с собой страх.
Я втянул глубоко в легкие запах чеснока.
«Мы не должны есть хороших людей», — прозвучал в голове голос Минервы.
Нет, определенно нужно предпринять новую попытку с чаем из мандрагоры. Пусть у него вкус как у скошенной травы, все равно это лучше, чем вкус…
Тьма в туннеле беспокойно смещалась, что-то огромное перекатывалось там во сне, и я забыл о своем голоде.
Оно было здесь, создание, которое грохотало под нами, когда мы играли.
Я подхватил «Страт» — а усилитель оставил — и спрыгнул на рельсы. Запах уводил дальше во тьму, гравий хрустел под ногами, и этот звук эхом отдавался от стен, словно барабанный бой Аланы Рей. Запах становился непреодолимым — типа того кайфа, который я испытывал, уткнувшись носом в шею Минервы, — и притягивал все ближе.
Земля начала кружиться, тьма под ногами внезапно стала жидкой. Когда глаза привыкли к отсутствию света, я понял, что это целая орда крыс, хлынувших, словно вода, во все стороны от моих теннисных туфель; их тут были тысячи и тысячи.
Однако это зрелище не заставило меня содрогнуться — крысы пахли знакомо и безопасно, типа теплого, спящего на груди Зомби.
Запах привел меня к зияющей неровной дыре в стене туннеля, достаточно большой, чтобы туда можно было войти, и очень похожей на ту, где мы с Минервой впервые поцеловались. Брешь уходила в угольно-черную тьму, ее стены сверкали. Крысы кружили около моих ног.
Сейчас я ощущал запах опасности, но убегать не хотел. Кровь пульсировала, все тело готовилось к схватке. Я прислушался и инстинктивно понял, что пещера пуста, хотя что-то прошло через нее.
Я прикоснулся к разломанному граниту, и мои пальцы коснулись чего-то вроде темного клея, густого, точно мед. Как и черная вода, он мгновение сверкал на коже, а потом испарился.
Но его запах оставил в моем сознании сообщение: «Враг». Прямо как всегда говорит Мин: «Своим пением я вызываю врага». Земля под ногами задрожала, крысы начали пищать.
Я побежал по туннелю подземки, хрустя подошвами по гравию, крысы за мной. Ярость волнами прокатывалась по коже. Тело призывало меня сразиться с этой тварью.
И потом я услышал его, почувствовал его запах, увидел, что оно приближается ко мне…
На фоне тьмы двигалась фигура, в целом бесформенная, если не считать щупалец, хватающихся за опорные столбы туннеля в поисках поддержки. Оно тащило себя ко мне — безногое, но зато с множеством рук.
Я остановился и нервно рыгнул чесноком; голова мгновенно очистилась. До меня дошло, насколько оно велико — типа скользящего по рельсам вагона подземки — и насколько я безоружен…
Но потом зверь внутри плотнее стиснул позвоночник, наполняя меня яростью. Я вытащил из футляра «Страт», взялся за гриф обеими руками и положил гитару на плечо, как топор. Стальные струны и золотые звукосниматели вспыхнули во мраке, и внезапно прекрасный инструмент превратился просто в оружие, в кусок дерева, которым можно крушить все подряд.
Крысы сновали вокруг меня, карабкались на стены и столбы.
Тьма так и не позволила монстру обрести форму, но сейчас он двигался ко мне быстрее, из-под его тела в обе стороны летел гравий. Он хлестал по свисающим служебным светильникам подземки, с треском разбивая их один за другим, словно накатывающее облако дыма, несущее тьму.
Потом что-то влажно блеснуло в его центре — открытая пасть с рядами похожих на кинжалы зубов. И я со своей электрогитарой. Какой-то крошечной, рациональной частью разума я понимал, что сильно, очень сильно влип…
Тварь находилась на расстоянии всего двадцати ярдов. Я вскинул «Стратокастер», зашатавшись под его тяжестью.
Десять ярдов…
Внезапно мимо меня из тьмы промчались человеческие фигуры, прямо навстречу твари. Вспыхнуло блестящее металлическое оружие, и пронзительный визг монстра эхом прокатился по туннелю. Кто-то толкнул меня в бок и буквально пригвоздил к стене, не давая двинуться, пока монстр проносился мимо. По всей длине из него торчали цилиндрические отростки, заканчивающиеся ртами с острыми, скрежещущими зубами. Воздух вокруг наполнился криками людей, шорохом летящего гравия и писком крыс.
И потом тварь скрылась, всасывая за собой воздух, словно поезд подземки.
Женщина, прижимавшая меня к стене, расслабила хватку, и я, пошатываясь, вернулся на рельсы. Чудовищная белесая масса удалялась во тьму, оставляя за собой след блестящей черной воды. Темные фигуры и поток крыс преследовали ее. Оружие вспыхивало, словно искры подземки.
Я стоял, тяжело дыша и держа «Страт» таким образом, словно собирался ударить кого-то. Потом монстр исчез из вида, скрылся в найденной мной дыре, точно длинный, бледный, втягивающийся в рот язык.
Охотники последовали за ним, и внезапно в туннеле остались лишь я, несколько сот раздавленных крыс и женщина.
Я удивленно смотрел на нее. Она была немного старше меня, угольно-черная челка почти прикрывала карие глаза; одета в кожаную куртку и рабочие штаны с сильно набитыми карманами.
Она смотрела на гитару в моих руках.
— Мы можем поговорить?
— Поговорить?
Я стоял в полном ошеломлении и дрожа.
— В смысле, просто побеседовать, парень. Или у тебя уже крыша поехала?
— Ммм… — Я опустил «Страт». — Не думаю.
Она фыркнула.
— Хорошо, все правильно. Итак, парень, ты, типа, хотел, чтобы тебя убили?
Она повела меня дальше по рельсам, к заброшенной станции метро, полутемной и призрачной. Лестницы были забиты досками, будка для продажи жетонов разворочена, но разрисованная граффити платформа гудела от возвращающихся после преследования охотников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
В этот час станция «Юнион-сквер» была почти пуста, моя музыка эхом отражалась от стен. Красный бархат гитарного футляра усеивало серебро, и еще больше монет лежало на бетонном полу. Люди бросали свои четвертаки издалека и шли дальше. Даже сквозь темные очки они видели энергию, излучаемую моими глазами. Чувствовали запах моего голода.
Но эта женщина остановилась, зачарованная.
Мне всегда было интересно: харизма — это что-то в генах, типа карих глаз или больших ног? Или, может, ты обретаешь ее от звуков аплодисментов и щелканья камер. Или знаменитые люди излучают ее, потому что я видел так много их подретушированных портретов, что их красота врезалась в мое сознание, как рекламные слоганы.
Однако оказалось, что харизма — это болезнь, инфекция, полученная через поцелуй с надлежащим человеком, зверь, который живет в твоей крови. Установив связь с этой женщиной, и притягивая ее все ближе, я чувствовал, насколько силен мой магнетизм.
Она сделала шаг вперед, щелкнула застежкой сумочки, и та открылась.
Я не осмеливался смотреть в ее зачарованные глаза. Полиции больше здесь, внизу, не было — по крайней мере, так поздно. Никто не остановил бы меня, если бы я уступил порыву.
Она рылась в сумочке, ни на мгновение не отрывая от меня взгляда. Подошла еще ближе, и пятидолларовая банкнота спланировала на пол, где уже лежали монеты. На ее лице возникло умоляющее выражение, и я понял, что она платит за возможность сбежать.
Я перестал играть и достал из кармана пластиковый пакетик с чесноком. Колдовство разрушилось, женщина повернулась и направилась к лестнице; эхо последних аккордов «Страта» угасало в тишине. Женщина не оглядывалась, ее шаги становились все быстрее.
Что-то заворочалось внутри, злясь на меня за то, что я позволил ей уйти. Я чувствовал, как оно обвивается вокруг моего позвоночника, с каждым днем становясь все сильнее. Его щупальца протянулись и в рот, изменяя вкус всего, что я ел, вызывая зуд в зубах. Желание последовать за женщиной было так сильно…
Я поднес мешочек к лицу и вдохнул запах свежего чеснока. Он заглушал шум в голове, успокаивал стремительный поток крови.
Мин дала мне его на всякий пожарный случай, но теперь я прибегал к нему практически все время. Я даже пытался сварить из мандрагоры отвратительный чай Лус, отчего, по словам мамы, провоняла вся квартира. Однако лучше всего успокаивает зверя мясо, и ничто — даже Мин — не имеет такого замечательного вкуса. Сырое мясо лучше всего, но оно сейчас в дефиците, цена все время возрастает, и простой гамбургер, только что вынутый из пластика и все еще сохраняющий прохладу холодильника, почти так же хорош.
Я стоял, вдыхая запах чеснока и прислушиваясь.
Мин была права — здесь, внизу, можно многое понять. Секреты таились в ритмах Нью-Йорка, в смене его настроений, в кровотоках его водных магистралей. В шипящих паропроводах, в активности крыс и бродячих котов — и те и другие были поражены инфекцией; все в целом походило на огромную версию болезни внутри моего тела.
Сейчас мой слух с каждым днем становился все острее, я мог слышать даже то, что происходит за углом, и все эти звуки эхом отдавались в голове. Я также гораздо лучше слышал нашу музыку и почти видел зверя, которого Минерва вызывала своим пением.
И я знал: он где-то здесь, внизу… готов научить меня всему.
Немного позже одиннадцати тридцати его запах нашел меня.
Запах поднимался снизу, переносимый затхлым, мягким ветром от проходящих поездов. Я помнил его с той первой ночи, когда поехал в Бруклин, а потом Минерва повела меня на рельсы и втолкнула в разрушенный участок туннеля; запах, который делал меня сердитым, сексуально озабоченным и голодным — все сразу.
Потом я услышал что-то, низкий, дрожащий звук, почти неуловимый на фоне содрогания почвы под ногами при прохождении поездов. Типа как во время репетиций Минерва заставляла пол под нами дрожать.
Я сгреб рассыпанные деньги, рассовал их по карманам, положил «Страт» в футляр и взял маленький усилитель на батарейках. К этому моменту запах стал слабее, унесенный прихотливыми ветрами подземки, и я на мгновение замер в неуверенности. Вокруг раскинулась станция «Юнион-сквер» со своими турникетами, автоматами по выдаче жетонов и лестницами вниз, к подземным магистралям города.
Я наполовину прикрыл глаза и медленно пошел через станцию, ловя слабый душок парфюмерии и мочи, острый металлический привкус дезинфекции и запах ржавчины, отдающий кровью. В конце концов, еще один головокружительный порыв ветра ударил с лестницы, ведущей вниз, к поезду.
Платформа внизу была пуста, если не считать снующих на рельсах крыс. Дующий то туда, то обратно ветер от далеких поездов шевелил брошенные клочки бумаги и заставлял тот запах вращаться вокруг меня — примерно так, как мир вращается, когда переберешь пива. Я снял темные очки и заглянул в глубину туннеля.
Ничего, кроме темноты.
Однако с южной стороны туннеля донесся еле слышный звук.
Когда я дошел до этого конца платформы, на меня обрушилась новая волна запахов: дезодоранта от пота, недавно выкуренных сигарет, крема для обуви, одежды после химчистки…
Кто-то прятался за последней металлической колонной на платформе, осознавая мое присутствие и нервно дыша. Еще один запоздалый странник, которому страшно здесь.
Однако из-за туннеля позади него взывал другой запах.
Я сделал еще шаг вперед, и мужчина увидел меня. На нем была форма работника подземки, глаза широко распахнуты, рука с такой силой сжимала электрический фонарик, что побелели костяшки пальцев. Интересно, он тоже слышал зверя?
— Извините, — сказал я. — Я просто… — Я мысленно прикинул вес своей гитары и усилителя. — Пытаюсь добраться домой.
Он не отрывал от меня остекленевшего взгляда, в котором застыл ужас.
— Ты один из них.
Только тут я вспомнил, что снял очки; теперь он мог видеть в моих глазах то, что скрывалось внутри.
— Простите, я не собирался…
Он вскинул руку и перекрестился; мой взгляд привлек висящий у него на шее серебряный крестик. Человек выглядел так, словно хотел убежать, но моя болезнь удерживала его на месте — то, как я двигался, сияние глаз.
Зуд пробежал по коже — типа того, что я чувствовал, когда поднимался по лестнице в комнату Минервы. Я истекал слюной.
Мужчина обильно потел, и запах его страха был так же непреодолим, как запах жарящегося бекона, просачивающийся под дверь спальни по утрам.
— Держись от меня подальше, — умоляюще сказал он.
— Я стараюсь.
Положив на пол гитару и усилитель, я порылся в кармане, нащупал пластиковый мешочек, вытащил зубок чеснока и принялся очищать от тонкой кожицы, разрывая ее ногтями. Наконец обнажилась жемчужно-белая плоть, гладкая и маслянистая на ощупь. Я сунул зубок в рот, даже не очистив до конца, и надкусил.
Острый, горячий сок, похожий на соус «Табаско», потек в горло. Я вдохнул его пары и почувствовал, как тварь внутри меня немного ослабела.
Я облегченно выдохнул — конечно, с запахом чеснока.
Человек прищурился. Столбняк, удерживающий его на месте, отступил. Он покачал головой при виде моей рваной футболки и грязных джинсов; для него я снова стал просто семнадцатилетним парнишкой, усталым, нагруженным музыкальным снаряжением. И совершенно не опасным.
— Не нужно мусорить. — Он кивнул на кожуру от чеснока, которую я уронил. — Кому-то придется убирать за тобой, знаешь ли.
Потом он повернулся и быстро пошел прочь, унося с собой страх.
Я втянул глубоко в легкие запах чеснока.
«Мы не должны есть хороших людей», — прозвучал в голове голос Минервы.
Нет, определенно нужно предпринять новую попытку с чаем из мандрагоры. Пусть у него вкус как у скошенной травы, все равно это лучше, чем вкус…
Тьма в туннеле беспокойно смещалась, что-то огромное перекатывалось там во сне, и я забыл о своем голоде.
Оно было здесь, создание, которое грохотало под нами, когда мы играли.
Я подхватил «Страт» — а усилитель оставил — и спрыгнул на рельсы. Запах уводил дальше во тьму, гравий хрустел под ногами, и этот звук эхом отдавался от стен, словно барабанный бой Аланы Рей. Запах становился непреодолимым — типа того кайфа, который я испытывал, уткнувшись носом в шею Минервы, — и притягивал все ближе.
Земля начала кружиться, тьма под ногами внезапно стала жидкой. Когда глаза привыкли к отсутствию света, я понял, что это целая орда крыс, хлынувших, словно вода, во все стороны от моих теннисных туфель; их тут были тысячи и тысячи.
Однако это зрелище не заставило меня содрогнуться — крысы пахли знакомо и безопасно, типа теплого, спящего на груди Зомби.
Запах привел меня к зияющей неровной дыре в стене туннеля, достаточно большой, чтобы туда можно было войти, и очень похожей на ту, где мы с Минервой впервые поцеловались. Брешь уходила в угольно-черную тьму, ее стены сверкали. Крысы кружили около моих ног.
Сейчас я ощущал запах опасности, но убегать не хотел. Кровь пульсировала, все тело готовилось к схватке. Я прислушался и инстинктивно понял, что пещера пуста, хотя что-то прошло через нее.
Я прикоснулся к разломанному граниту, и мои пальцы коснулись чего-то вроде темного клея, густого, точно мед. Как и черная вода, он мгновение сверкал на коже, а потом испарился.
Но его запах оставил в моем сознании сообщение: «Враг». Прямо как всегда говорит Мин: «Своим пением я вызываю врага». Земля под ногами задрожала, крысы начали пищать.
Я побежал по туннелю подземки, хрустя подошвами по гравию, крысы за мной. Ярость волнами прокатывалась по коже. Тело призывало меня сразиться с этой тварью.
И потом я услышал его, почувствовал его запах, увидел, что оно приближается ко мне…
На фоне тьмы двигалась фигура, в целом бесформенная, если не считать щупалец, хватающихся за опорные столбы туннеля в поисках поддержки. Оно тащило себя ко мне — безногое, но зато с множеством рук.
Я остановился и нервно рыгнул чесноком; голова мгновенно очистилась. До меня дошло, насколько оно велико — типа скользящего по рельсам вагона подземки — и насколько я безоружен…
Но потом зверь внутри плотнее стиснул позвоночник, наполняя меня яростью. Я вытащил из футляра «Страт», взялся за гриф обеими руками и положил гитару на плечо, как топор. Стальные струны и золотые звукосниматели вспыхнули во мраке, и внезапно прекрасный инструмент превратился просто в оружие, в кусок дерева, которым можно крушить все подряд.
Крысы сновали вокруг меня, карабкались на стены и столбы.
Тьма так и не позволила монстру обрести форму, но сейчас он двигался ко мне быстрее, из-под его тела в обе стороны летел гравий. Он хлестал по свисающим служебным светильникам подземки, с треском разбивая их один за другим, словно накатывающее облако дыма, несущее тьму.
Потом что-то влажно блеснуло в его центре — открытая пасть с рядами похожих на кинжалы зубов. И я со своей электрогитарой. Какой-то крошечной, рациональной частью разума я понимал, что сильно, очень сильно влип…
Тварь находилась на расстоянии всего двадцати ярдов. Я вскинул «Стратокастер», зашатавшись под его тяжестью.
Десять ярдов…
Внезапно мимо меня из тьмы промчались человеческие фигуры, прямо навстречу твари. Вспыхнуло блестящее металлическое оружие, и пронзительный визг монстра эхом прокатился по туннелю. Кто-то толкнул меня в бок и буквально пригвоздил к стене, не давая двинуться, пока монстр проносился мимо. По всей длине из него торчали цилиндрические отростки, заканчивающиеся ртами с острыми, скрежещущими зубами. Воздух вокруг наполнился криками людей, шорохом летящего гравия и писком крыс.
И потом тварь скрылась, всасывая за собой воздух, словно поезд подземки.
Женщина, прижимавшая меня к стене, расслабила хватку, и я, пошатываясь, вернулся на рельсы. Чудовищная белесая масса удалялась во тьму, оставляя за собой след блестящей черной воды. Темные фигуры и поток крыс преследовали ее. Оружие вспыхивало, словно искры подземки.
Я стоял, тяжело дыша и держа «Страт» таким образом, словно собирался ударить кого-то. Потом монстр исчез из вида, скрылся в найденной мной дыре, точно длинный, бледный, втягивающийся в рот язык.
Охотники последовали за ним, и внезапно в туннеле остались лишь я, несколько сот раздавленных крыс и женщина.
Я удивленно смотрел на нее. Она была немного старше меня, угольно-черная челка почти прикрывала карие глаза; одета в кожаную куртку и рабочие штаны с сильно набитыми карманами.
Она смотрела на гитару в моих руках.
— Мы можем поговорить?
— Поговорить?
Я стоял в полном ошеломлении и дрожа.
— В смысле, просто побеседовать, парень. Или у тебя уже крыша поехала?
— Ммм… — Я опустил «Страт». — Не думаю.
Она фыркнула.
— Хорошо, все правильно. Итак, парень, ты, типа, хотел, чтобы тебя убили?
Она повела меня дальше по рельсам, к заброшенной станции метро, полутемной и призрачной. Лестницы были забиты досками, будка для продажи жетонов разворочена, но разрисованная граффити платформа гудела от возвращающихся после преследования охотников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31