Или, скажем, моряки от нечего делать просто затеяли такую игру, и бьются между собой об заклад на то, как далеко Джим успеет уйти со своими силками от лагеря, прежде чем его подстрелит с вышки японский часовой. Джима они по-своему любили, но при этом вполне могли поставить его жизнь на карту. Это был такой особый, не всякому понятный американский юмор.
Джима качнуло от усталости, и единственное желание было — прикорнуть сейчас в изножье кровати. Бейси смотрел на него выжидающе. Он наверняка видел в окошко, как Джим работал в больничном огороде, и ждал теперь, что Джим отдаст ему, как обычно, несколько фасолин или помидоров. Такого рода приношения были непременным атрибутом их встреч, хотя и Бейси тоже по-своему умел быть щедрым. Когда Джим был помладше, Бейси часами мастерил для него игрушки из медной проволоки и пустых катушек или шил изысканных воздушных змеев в форме рыбы, которые крепились к легким коробчатым конструкциям. И только Бейси помнил, когда у Джима день рождения, и неизменно делал ему подарки.
— Бейси, я тут тебе кое-что принес…
Джим вынул из кармана пару презервативов. Бейси вытащил из-под кровати ржавую жестянку от печенья. Когда он снял с нее крышку, Джим заметил, что «предохранителей», как называли их американцы, там сотни. Эти резинки в замусоленных оболочках давно уже стали основной денежной единицей лагеря Лунхуа — с тех пор как истощились привезенные арестантами с собой запасы сигарет. Число их в обращении за три года практически не сократилось, и вовсе не оттого, что в Лунхуа никто не занимался сексом: просто презервативы были слишком ценным средством обмена для того, чтобы тратить их на всякие глупости. Когда американцы садились играть в покер, ставками служили стопки кондомов. Особую пикантность ситуации, как заметил однажды (а Джим услышал) доктор Рэнсом, придавало то обстоятельство, что обменный курс продолжал медленно, но неуклонно расти, хотя большая часть мужчин в лагере давно уже заработала импотенцию, а большая часть женщин была не способна к деторождению.
Бейси придирчиво осмотрел презервативы, явно сомневаясь в их девственности.
— Откуда ты это взял, а, Джим?
— Они хорошие, Бейси. Самой лучшей марки.
— Правда, что ли? — Бейси часто полагался на мнение Джима в вопросах, в которых Джим, казалось бы, не должен был понимать ни аза. — Сдается мне, кто-то наведался в медицинский шкафчик к доктору Рэнсому, а?
— Помидоров все равно никаких не было, Бейси. Все пропали — из-за налета.
— Ох уж мне эти филиппинцы… Ну ладно. Расскажи-ка мне лучше о шкафчике доктора Рэнсома. У меня такое впечатление, что там должны быть лекарства.
— Там была куча всяких лекарств, Бейси. Йод, зеленка… — По правде говоря, шкафчик был совершенно пуст. Джим попытался припомнить содержимое отцовского сундучка с медикаментами, стоявшего в ванной комнате на Амхерст-авеню, и тамошние странные названия, один из ключиков к таинственному миру взрослого человеческого тела. — …Пессарии, микстуры, суппозитории…
— Суппозитории? Давай-ка, Джим, привались ко мне. А то вид у тебя какой-то усталый. — Бейси обнял Джима за плечи. И они вместе стали смотреть в окно, как толпа заключенных у лагерных ворот дожидается сильно запоздавшего грузовика с продовольствием из Шанхая. — Ты, главное, не переживай, Джим. Скоро еды будет — хоть завались. И не обращай внимания на все эти сплетни про то, что японцы собираются урезать паек.
— Они и правда могут это сделать, Бейси. Мы теперь для них — как кость в горле.
— Кость в горле? Доктор Рэнсом зря пугает тебя всеми этими словечками — фразами… Ты уж поверь мне, Джим, у япошек сейчас и помимо нас хватает костей в горле — Он сунул руку под подушку и вынул маленькую сладкую картофелину. — На-ка вот, съешь пока, а я подумаю над нашими делами. А когда закончишь, я дам тебе «Ридерз дайджест», и можешь забрать его к себе в блок G.
— Бейси, вот спасибо! — Джим впился зубами в картофелину. Ему нравилась выгородка Бейси. Переизбыток предметов, пусть даже совершенно бесполезных, отчего-то успокаивал, как успокаивал переизбыток новых слов вокруг доктора Рэнсома. Латинская лексика и алгебраические термины тоже не имели никакого практического смысла, но с их помощью легче было поддерживать в мире цельность. И уверенность Бейси в будущем также обнадеживала.
И точно, не успел он облизать с пальцев последние крупицы картофельной мякоти и припрятать шкурку на вечер, как из Шанхая прибыл военный грузовик с дневным пайком на весь лагерь.
27
Казнь
Позади кабины в кузове стояли два японских солдата с примкнутыми к винтовкам штыками, выше колена заваленные мешками с дробленкой и со сладким картофелем. Однако, высунувшись из окошка Бейси, Джим тут же заметил, что паек урезали вполовину. Он был рад, что привезли хоть какую-то еду, но в то же время чувствовал едва ли не разочарование. Толпа в несколько сот заключенных, грохоча деревянными башмаками, засунув руки в карманы драных шортов, побрела следом за грузовиком к кухне. Интересно, а как бы они себя повели, приди грузовик пустым? Было такое впечатление, что никто из арестантов, даже доктор Рэнсом, не в состоянии собраться, чтобы пережить эти последние месяцы войны. И Джим уже почти с нетерпением ждал голода, настоящего, такого, чтобы снова увидеть странный свет, который несут с собой «мустанги»…
Вокруг него из отгородок выходили американцы и выглядывали из окон. Демарест указал на столбы дыма, поднявшиеся над портовым районом в северной части Шанхая. До порта было десять с лишним миль, но Джим слышал, как перекатывается над пустынными рисовыми полями густой металлический грохот, заплутавшее эхо грома, которое реверберировало над открытой местностью еще долгое время после того, как взорвались бомбы. Гром отдавался в оконных проемах, — смутным приговором утратившим волю к жизни узникам Лунхуа.
Джим шарил глазами в облаках дыма, пытаясь уцепить силуэты американских самолетов. На аэродроме Лунхуа стояла дюжина боеспособных «Зеро», но ни один из них не поднялся в воздух, чтобы хотя бы попытаться отбить американцев.
— Б двадцать девятые, да, Бейси?
— В самую точку, Джим. «Сверхкрепости», стратегическое оружие защиты западного полушария, как у нас говорят. Летели сюда от самого Гуама.
— С Гуама, Бейси?…
Мысль о том, что эти четырехмоторные бомбардировщики проделали гигантский путь через весь Тихий океан, чтобы сбросить бомбы на шанхайские доки, где он когда-то чуть не целыми днями играл в прятки, произвела на Джима глубочайшее впечатление. Б-29 вообще вызывали в нем чувство, похожее на священный ужас. Огромные, с изящными обводами бомбардировщики воплощали в себе всю мощь и всю красоту Америки. Обычно Б-29 шли на большой высоте, вне зоны досягаемости японских зениток, но два дня назад Джим видел, как над рисовыми полями к западу от лагеря пролетела одинокая «сверхкрепость», всего-то навсего в пятистах футах над землей. Два из четырех моторов у нее горели, но самый вид гигантского бомбардировщика с высокой, плавно закругленной лопастью хвоста окончательно убедил Джима в том, что японцы войну проиграли. Ему приходилось видеть американских летчиков, целые экипажи, которые на несколько часов застревали в караулке лагеря Лунхуа. Что его впечатлило сильнее всего, так это что сложнейшими машинами управляли люди такие же, как Коэн, или Типтри, или Дейнти. Америка — что тут еще скажешь!
Джим напряженно думал о Б-29. Ему хотелось обнять их серебристые фюзеляжи, погладить обтекатели мощных двигателей, «мустанг», конечно, красивый самолет, но «сверхкрепость» относится совсем к другому разряду красоты…
— Не переживай так, паренек… — Бейси обнял его поперек ходившей ходуном груди. — Они далеко от Лунхуа. А то, того и гляди, обделаешься со страху.
— Да нет, я не боюсь, Бейси. Война ведь совсем уже почти закончилась, да?
— Да, конечно. Но ты и так успел чуток лишнего захватить. Вот ты мне скажи, ты видел этих, где-ты-моя-крыша, в Шанхае?
— Конечно, видел! Я видел, как они врезались прямо в стену, а стена вся в огне!
— Вот и ладно. Давай-ка немного успокоимся и займемся нашими неотложными делами.
Весь следующий час Джим выполнял отданные ему Бейси поручения. Сперва нужно было набрать из пруда за караулкой воды. Оттащив ведро в блок Е, Джим занялся сбором топлива для печки. Бейси по-прежнему не желал пить некипяченую воду, но из-за недостатка топлива обеспечить его кипяченой становилось все сложнее. Отыскав несколько палочек и кусков расползшихся от старости циновок, Джим стал прочесывать шлаковые дорожки между бараками в поисках затесавшихся среди золы кусочков угля. Даже шлак, если его как следует разогреть, давал на удивление много тепла.
Джим развел огонь и стал дуть на лениво разгорающиеся язычки пламени. Кусочки угля он сложил у самой горловины глиняной трубки Вентури, где, как объяснил доктор Рэнсом, воздух двигался активнее всего. Вскипятив воду, он отлил часть мутноватой жидкости в котелок и отнес наверх, остывать у Бейси на подоконнике. Потом собрал грязные рубашки Бейси и замочил их в оставшейся воде. К ним можно будет вернуться где-нибудь через часок, а пока сходить на кухню и получить за Бейси паек. Чисто мужской блок Е неизменно получал пищу позже всех, и очередь у кухни выстраивалась тоже сугубо мужская. Джиму нравилось это долгое ожидание тарелки с вареной дробленкой и сладким картофелем, которую нужно будет отнести Бейси, ибо он чувствовал себя взрослым мужчиной в компании взрослых мужчин. От выстроившихся в несколько цепочек, покрытых язвами и следами комариных укусов заключенных шел пьянящий запах агрессии, и Джим прекрасно понимал японских охранников, которые к концу раздачи начинали вести себя куда более настороженно. Большую часть царившей над очередью матерщины он пропускал мимо ушей нескончаемый поток скабрезнейшего рода разговоров о женщинах и о женских гениталиях; эти изможденные самцы словно бы пытались возбудить себя и сотоварищей, описывая те действия, на которые были уже давно не способны. Но здесь всегда можно было выхватить фразу-другую, чтобы внести в каталог и потом покатать в голове, когда он останется один в своем углу.
К тому времени, как Джим вернулся в блок Е с выстиранными рубашками и пайкой Бейси, он уже чувствовал себя вправе отпихнуть Бейси и самовольно усесться в изножье койки. Он сидел и смотрел, как Бейси ест дробленку, щелчками, как лавочник-китаец на своем абаке, разбрасывая по сторонам долгоносиков.
— Мы с тобой славно потрудились сегодня, Джим. Твой отец — он бы нами гордился. Кстати, в каком, ты сказал, лагере он сидит?
— В Сучжоу, в Центральном. И мама там же. Теперь уже недолго осталось ждать, и я обязательно тебя с ними познакомлю. — Джиму на самом деле хотелось, чтобы Бейси присутствовал при сцене воссоединения; он сможет подтвердить личность Джима в том случае, если родители его не узнают.
— С удовольствием, Джим, с удовольствием. Если только их не перебросили в Центральный Китай…
Джим отследил в голосе Бейси знакомую нотку.
— В Центральный Китай?
— А что, Джим, очень даже возможно. Может быть, японцы уже эвакуируют те лагеря, что поближе к Шанхаю.
— Значит, война до нас не докатится?
— Н-да, до тебя война не докатится, можешь не переживать…
Бейси спрятал сладкую картофелину где-то между кастрюль под кроватью. Он покопался среди старых башмаков и теннисных ракеток и выудил номер «Ридерз дайджест». Потом, не спеша, перелистал засаленные страницы, прочитанные каждым из обитателей блока Е не менее десятка раз. Обложка была приклеена к разлохматившемуся корешку несколькими слоями грязного бинта, с пятнами засохшей крови и гноя.
— Джим, ты по-прежнему не прочь почитать «дайджест»? За август сорок первого, есть тут пара неплохих статей…
Бейси наслаждался каждой секундой, видя, как в Джиме нарастает предвкушение будущего счастья. Эта изощренная пытка была составной частью ритуала. Джим терпеливо ждал, прекрасно сознавая, что Бейси безбожно его эксплуатирует, заставляя работать на себя каждый день и расплачиваясь старыми журналами. Эти скучающие в неволе американские моряки давно уже поняли, что он одержим Америкой, и на свой добродушный манер посадили его на вечный крючок, время от времени с видимой неохотой выдавая по затертому номеру «Лайф» или «Кольерз», которые Джиму были нужны не меньше, чем добавочные сладкие картофелины. Его воображение захлебывалось без них, как без воздуха, и отчаянно требовало пищи.
Этот неравноправный обмен, работа на журналы, тоже был частью сознательных попыток Джима не дать лагерной жизни окончательно заглохнуть, любой ценой. Вся эта лихорадочная деятельность не оставляла ему времени на старые страхи, от которых он всеми силами пытался избавиться: что счастливым временам в Лунхуа рано или поздно придет конец и что он снова окажется на строительстве взлетно-посадочной полосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Джима качнуло от усталости, и единственное желание было — прикорнуть сейчас в изножье кровати. Бейси смотрел на него выжидающе. Он наверняка видел в окошко, как Джим работал в больничном огороде, и ждал теперь, что Джим отдаст ему, как обычно, несколько фасолин или помидоров. Такого рода приношения были непременным атрибутом их встреч, хотя и Бейси тоже по-своему умел быть щедрым. Когда Джим был помладше, Бейси часами мастерил для него игрушки из медной проволоки и пустых катушек или шил изысканных воздушных змеев в форме рыбы, которые крепились к легким коробчатым конструкциям. И только Бейси помнил, когда у Джима день рождения, и неизменно делал ему подарки.
— Бейси, я тут тебе кое-что принес…
Джим вынул из кармана пару презервативов. Бейси вытащил из-под кровати ржавую жестянку от печенья. Когда он снял с нее крышку, Джим заметил, что «предохранителей», как называли их американцы, там сотни. Эти резинки в замусоленных оболочках давно уже стали основной денежной единицей лагеря Лунхуа — с тех пор как истощились привезенные арестантами с собой запасы сигарет. Число их в обращении за три года практически не сократилось, и вовсе не оттого, что в Лунхуа никто не занимался сексом: просто презервативы были слишком ценным средством обмена для того, чтобы тратить их на всякие глупости. Когда американцы садились играть в покер, ставками служили стопки кондомов. Особую пикантность ситуации, как заметил однажды (а Джим услышал) доктор Рэнсом, придавало то обстоятельство, что обменный курс продолжал медленно, но неуклонно расти, хотя большая часть мужчин в лагере давно уже заработала импотенцию, а большая часть женщин была не способна к деторождению.
Бейси придирчиво осмотрел презервативы, явно сомневаясь в их девственности.
— Откуда ты это взял, а, Джим?
— Они хорошие, Бейси. Самой лучшей марки.
— Правда, что ли? — Бейси часто полагался на мнение Джима в вопросах, в которых Джим, казалось бы, не должен был понимать ни аза. — Сдается мне, кто-то наведался в медицинский шкафчик к доктору Рэнсому, а?
— Помидоров все равно никаких не было, Бейси. Все пропали — из-за налета.
— Ох уж мне эти филиппинцы… Ну ладно. Расскажи-ка мне лучше о шкафчике доктора Рэнсома. У меня такое впечатление, что там должны быть лекарства.
— Там была куча всяких лекарств, Бейси. Йод, зеленка… — По правде говоря, шкафчик был совершенно пуст. Джим попытался припомнить содержимое отцовского сундучка с медикаментами, стоявшего в ванной комнате на Амхерст-авеню, и тамошние странные названия, один из ключиков к таинственному миру взрослого человеческого тела. — …Пессарии, микстуры, суппозитории…
— Суппозитории? Давай-ка, Джим, привались ко мне. А то вид у тебя какой-то усталый. — Бейси обнял Джима за плечи. И они вместе стали смотреть в окно, как толпа заключенных у лагерных ворот дожидается сильно запоздавшего грузовика с продовольствием из Шанхая. — Ты, главное, не переживай, Джим. Скоро еды будет — хоть завались. И не обращай внимания на все эти сплетни про то, что японцы собираются урезать паек.
— Они и правда могут это сделать, Бейси. Мы теперь для них — как кость в горле.
— Кость в горле? Доктор Рэнсом зря пугает тебя всеми этими словечками — фразами… Ты уж поверь мне, Джим, у япошек сейчас и помимо нас хватает костей в горле — Он сунул руку под подушку и вынул маленькую сладкую картофелину. — На-ка вот, съешь пока, а я подумаю над нашими делами. А когда закончишь, я дам тебе «Ридерз дайджест», и можешь забрать его к себе в блок G.
— Бейси, вот спасибо! — Джим впился зубами в картофелину. Ему нравилась выгородка Бейси. Переизбыток предметов, пусть даже совершенно бесполезных, отчего-то успокаивал, как успокаивал переизбыток новых слов вокруг доктора Рэнсома. Латинская лексика и алгебраические термины тоже не имели никакого практического смысла, но с их помощью легче было поддерживать в мире цельность. И уверенность Бейси в будущем также обнадеживала.
И точно, не успел он облизать с пальцев последние крупицы картофельной мякоти и припрятать шкурку на вечер, как из Шанхая прибыл военный грузовик с дневным пайком на весь лагерь.
27
Казнь
Позади кабины в кузове стояли два японских солдата с примкнутыми к винтовкам штыками, выше колена заваленные мешками с дробленкой и со сладким картофелем. Однако, высунувшись из окошка Бейси, Джим тут же заметил, что паек урезали вполовину. Он был рад, что привезли хоть какую-то еду, но в то же время чувствовал едва ли не разочарование. Толпа в несколько сот заключенных, грохоча деревянными башмаками, засунув руки в карманы драных шортов, побрела следом за грузовиком к кухне. Интересно, а как бы они себя повели, приди грузовик пустым? Было такое впечатление, что никто из арестантов, даже доктор Рэнсом, не в состоянии собраться, чтобы пережить эти последние месяцы войны. И Джим уже почти с нетерпением ждал голода, настоящего, такого, чтобы снова увидеть странный свет, который несут с собой «мустанги»…
Вокруг него из отгородок выходили американцы и выглядывали из окон. Демарест указал на столбы дыма, поднявшиеся над портовым районом в северной части Шанхая. До порта было десять с лишним миль, но Джим слышал, как перекатывается над пустынными рисовыми полями густой металлический грохот, заплутавшее эхо грома, которое реверберировало над открытой местностью еще долгое время после того, как взорвались бомбы. Гром отдавался в оконных проемах, — смутным приговором утратившим волю к жизни узникам Лунхуа.
Джим шарил глазами в облаках дыма, пытаясь уцепить силуэты американских самолетов. На аэродроме Лунхуа стояла дюжина боеспособных «Зеро», но ни один из них не поднялся в воздух, чтобы хотя бы попытаться отбить американцев.
— Б двадцать девятые, да, Бейси?
— В самую точку, Джим. «Сверхкрепости», стратегическое оружие защиты западного полушария, как у нас говорят. Летели сюда от самого Гуама.
— С Гуама, Бейси?…
Мысль о том, что эти четырехмоторные бомбардировщики проделали гигантский путь через весь Тихий океан, чтобы сбросить бомбы на шанхайские доки, где он когда-то чуть не целыми днями играл в прятки, произвела на Джима глубочайшее впечатление. Б-29 вообще вызывали в нем чувство, похожее на священный ужас. Огромные, с изящными обводами бомбардировщики воплощали в себе всю мощь и всю красоту Америки. Обычно Б-29 шли на большой высоте, вне зоны досягаемости японских зениток, но два дня назад Джим видел, как над рисовыми полями к западу от лагеря пролетела одинокая «сверхкрепость», всего-то навсего в пятистах футах над землей. Два из четырех моторов у нее горели, но самый вид гигантского бомбардировщика с высокой, плавно закругленной лопастью хвоста окончательно убедил Джима в том, что японцы войну проиграли. Ему приходилось видеть американских летчиков, целые экипажи, которые на несколько часов застревали в караулке лагеря Лунхуа. Что его впечатлило сильнее всего, так это что сложнейшими машинами управляли люди такие же, как Коэн, или Типтри, или Дейнти. Америка — что тут еще скажешь!
Джим напряженно думал о Б-29. Ему хотелось обнять их серебристые фюзеляжи, погладить обтекатели мощных двигателей, «мустанг», конечно, красивый самолет, но «сверхкрепость» относится совсем к другому разряду красоты…
— Не переживай так, паренек… — Бейси обнял его поперек ходившей ходуном груди. — Они далеко от Лунхуа. А то, того и гляди, обделаешься со страху.
— Да нет, я не боюсь, Бейси. Война ведь совсем уже почти закончилась, да?
— Да, конечно. Но ты и так успел чуток лишнего захватить. Вот ты мне скажи, ты видел этих, где-ты-моя-крыша, в Шанхае?
— Конечно, видел! Я видел, как они врезались прямо в стену, а стена вся в огне!
— Вот и ладно. Давай-ка немного успокоимся и займемся нашими неотложными делами.
Весь следующий час Джим выполнял отданные ему Бейси поручения. Сперва нужно было набрать из пруда за караулкой воды. Оттащив ведро в блок Е, Джим занялся сбором топлива для печки. Бейси по-прежнему не желал пить некипяченую воду, но из-за недостатка топлива обеспечить его кипяченой становилось все сложнее. Отыскав несколько палочек и кусков расползшихся от старости циновок, Джим стал прочесывать шлаковые дорожки между бараками в поисках затесавшихся среди золы кусочков угля. Даже шлак, если его как следует разогреть, давал на удивление много тепла.
Джим развел огонь и стал дуть на лениво разгорающиеся язычки пламени. Кусочки угля он сложил у самой горловины глиняной трубки Вентури, где, как объяснил доктор Рэнсом, воздух двигался активнее всего. Вскипятив воду, он отлил часть мутноватой жидкости в котелок и отнес наверх, остывать у Бейси на подоконнике. Потом собрал грязные рубашки Бейси и замочил их в оставшейся воде. К ним можно будет вернуться где-нибудь через часок, а пока сходить на кухню и получить за Бейси паек. Чисто мужской блок Е неизменно получал пищу позже всех, и очередь у кухни выстраивалась тоже сугубо мужская. Джиму нравилось это долгое ожидание тарелки с вареной дробленкой и сладким картофелем, которую нужно будет отнести Бейси, ибо он чувствовал себя взрослым мужчиной в компании взрослых мужчин. От выстроившихся в несколько цепочек, покрытых язвами и следами комариных укусов заключенных шел пьянящий запах агрессии, и Джим прекрасно понимал японских охранников, которые к концу раздачи начинали вести себя куда более настороженно. Большую часть царившей над очередью матерщины он пропускал мимо ушей нескончаемый поток скабрезнейшего рода разговоров о женщинах и о женских гениталиях; эти изможденные самцы словно бы пытались возбудить себя и сотоварищей, описывая те действия, на которые были уже давно не способны. Но здесь всегда можно было выхватить фразу-другую, чтобы внести в каталог и потом покатать в голове, когда он останется один в своем углу.
К тому времени, как Джим вернулся в блок Е с выстиранными рубашками и пайкой Бейси, он уже чувствовал себя вправе отпихнуть Бейси и самовольно усесться в изножье койки. Он сидел и смотрел, как Бейси ест дробленку, щелчками, как лавочник-китаец на своем абаке, разбрасывая по сторонам долгоносиков.
— Мы с тобой славно потрудились сегодня, Джим. Твой отец — он бы нами гордился. Кстати, в каком, ты сказал, лагере он сидит?
— В Сучжоу, в Центральном. И мама там же. Теперь уже недолго осталось ждать, и я обязательно тебя с ними познакомлю. — Джиму на самом деле хотелось, чтобы Бейси присутствовал при сцене воссоединения; он сможет подтвердить личность Джима в том случае, если родители его не узнают.
— С удовольствием, Джим, с удовольствием. Если только их не перебросили в Центральный Китай…
Джим отследил в голосе Бейси знакомую нотку.
— В Центральный Китай?
— А что, Джим, очень даже возможно. Может быть, японцы уже эвакуируют те лагеря, что поближе к Шанхаю.
— Значит, война до нас не докатится?
— Н-да, до тебя война не докатится, можешь не переживать…
Бейси спрятал сладкую картофелину где-то между кастрюль под кроватью. Он покопался среди старых башмаков и теннисных ракеток и выудил номер «Ридерз дайджест». Потом, не спеша, перелистал засаленные страницы, прочитанные каждым из обитателей блока Е не менее десятка раз. Обложка была приклеена к разлохматившемуся корешку несколькими слоями грязного бинта, с пятнами засохшей крови и гноя.
— Джим, ты по-прежнему не прочь почитать «дайджест»? За август сорок первого, есть тут пара неплохих статей…
Бейси наслаждался каждой секундой, видя, как в Джиме нарастает предвкушение будущего счастья. Эта изощренная пытка была составной частью ритуала. Джим терпеливо ждал, прекрасно сознавая, что Бейси безбожно его эксплуатирует, заставляя работать на себя каждый день и расплачиваясь старыми журналами. Эти скучающие в неволе американские моряки давно уже поняли, что он одержим Америкой, и на свой добродушный манер посадили его на вечный крючок, время от времени с видимой неохотой выдавая по затертому номеру «Лайф» или «Кольерз», которые Джиму были нужны не меньше, чем добавочные сладкие картофелины. Его воображение захлебывалось без них, как без воздуха, и отчаянно требовало пищи.
Этот неравноправный обмен, работа на журналы, тоже был частью сознательных попыток Джима не дать лагерной жизни окончательно заглохнуть, любой ценой. Вся эта лихорадочная деятельность не оставляла ему времени на старые страхи, от которых он всеми силами пытался избавиться: что счастливым временам в Лунхуа рано или поздно придет конец и что он снова окажется на строительстве взлетно-посадочной полосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52