Не надо топтать обычаи народа, особенно тем, кто пользуется его гостеприимством, но упрямо лезет на хозяйское место. Обычаи – это вековой опыт жизни. Только мерзавцы, поставившие своей целью разрушение народа и уничтожение его государства, могут так бесцеремонно относиться к обычаям…
– Мы любим друг друга, – шепотом запел Сальваторе, целуя руки Марии. – Не правда ли, очень любим? Нас пытаются разлучить всякие отсталые типы, не знающие высокого состояния любви, когда наплевать на все и на всех – и на друзей, и на родителей, и на так называемые «перспективы», и на так называемое отечество… У влюбленных нет отечества, мы не ханжи, не пуритане, не малокультурные старые девы… Никаких искусственных барьеров, никаких лишних ожиданий и ложной скромности… Нас пугают, что мы не готовы физически, или нравственно, или материально. Но откуда они знают? Мы готовы, учимся мы или шляемся по улицам без определенных занятий, владеем какой-либо профессией или не владеем, чувствуем в себе потребность развлечься или отомстить… Не надо думать ни о любви, ни о семье. Сексуальный опыт – важнее культурного и классового. Смелее вперед! Мы дети мира, нам тесно в рамках выдуманных законов… Болтают о неодолимых преградах в виде возраста, внешнего вида или психологической совместимости… Чепуха, все это чепуха и бюрократический маразм, ты слышишь меня, Мария? Законы природы существуют не для того, чтобы их соблюдать, а для того, чтобы их умно и ловко обходить… Скажем, холодно. А мы раз – и строим дом…
– Это вовсе не обход закона, а подчинение ему, – глухо сказал Педро. – И что ты за человек, Сальваторе Какер?
Но Сальваторе только взглянул наглыми, выпученными глазами и продолжал как ни в чем не бывало:
– Не бойся последствий, детка. Помни, ради любимого нужно идти на все жертвы, а кто не идет, тот неполноценный…
– Ну, и демагог же ты, Сальваторе, – вскипел Педро, чувствуя, как у него чешутся руки. – Кожу с другого снимешь, лишь бы тебе под зонтик… Довольно нести вздор, мне это уже совсем не нравится!
Но Сальваторе, казалось, не расслышал и этих слов.
– Кое-кто утверждает, будто любовь вредна для здоровья. Опять чепуха. Все на свете вредно. Вредно даже жить и жрать, но мы живем и жрем. И поверь, прекрасная Елена… Пардон, поверь, прекрасная Мария, что это безнравственно – отказывать своему избраннику. Это недоверие, а недоверие чревато разлукой… Вот я сейчас встану и уйду. Уйду навсегда в голубую туманную даль, как сказал один поэт. И буду тосковать о чем-то и, может быть, даже умру от своей тоски…
– Не вставайте, – прошептала Мария. – Умоляю вас, вы совсем больны! У вас температура!
– О нет, о нет, я совершенно здоров. И я в своей тарелке… Зрелость личности – чтобы распоряжаться собой. Все мое – мое. Все твое – тоже мое… Когда мы соединим уста, я покажу тебе одну американскую книжку. Хотя она предназначена для пятилетних, она волнует больше стихов Байрона или сцен в комедиях Лопе де Вега. Нарисованы голая мама и голый папа…
Педро взорвался.
– Эй, ты, осел, – закричал он, – я спас тебя от верной смерти не для того, чтобы ты издевался над моей душой! Сейчас же оставь в покое мой мир и мою сестру! Я добрый человек, но я никогда не уступлю морали своего народа!
И он подошел вплотную к кровати, на которой лежал Сальваторе.
– Если бы ты не был или не считался больным, я бы смазал тебя сейчас по физиономии: ты не уважаешь людей, которые дали тебе кров и пищу, стало быть, не уважаешь никого на свете!
Мария, словно очнувшись, вскочила со стула, расплакалась и убежала прочь.
– Мужчина не должен мешать мужчине получать свою долю удовольствия, – с усмешкой сказал Сальваторе, глядя прямо в глаза Педро. – Если он, конечно, мужчина.
Педро не выдержал наглого взгляда, отвернулся.
– Я человек, а не ловец удовольствий, – сказал он. – И мужчина для меня означает прежде всего благородство и правду. Козел для меня еще не мужчина.
И Педро возмущенно вышел из комнаты.
Едва увидев его, Алеша понял, что случилась какая-то неприятность.
– Кто-то наплевал тебе в душу? Скажи, нужна ли моя помощь?
– Нет, – Педро попытался уйти, но подошедший к ребятам Антонио удержал его за руку.
– Я слышал ваш разговор. К сожалению, Педро, сегодня мы не имеем права на только личные чувства. Все мы связаны одной судьбой. Так что потрудись объясниться.
– Противно это, очень противно…
И Педро рассказал обо всем увиденном и услышанном.
– Подонок, – заключил Антонио. – Ненавижу подонков. Всякий народ считает величайшим позором даже рассуждать о наготе отца и матери… Сальваторе злоупотребил нашей добротой. Он хочет испортить девчонке жизнь. Я поговорю с ним.
– Говорить – пустое дело, – возразил Алеша. – Этот тип намеренно развращает людей. Я не знаю, с какой целью, но, конечно, не с целью добра.
– Пожалуй, – хмуро кивнул Антонио. – Я нагляделся на эту свободу покупать молодость и красоту… Где полыхает разврат, там повсюду нищета, трущобы, неизлечимые болезни. Там пьянь и наркоманы. Там нет друзей, нет принципов, там измена, унижения и дебильность… Разврат насаждается так же, как нищета, как невежество, как ложь. О, развращая народы, боссы ловят большую рыбу. Большую рыбу, ребята. А люди остаются слепыми, слабыми, не знающими, как помочь себе, как изменить жизнь, такую бесчестную, несправедливую, жестокую… Пожалуй, для начала я все-таки проглажу скулы этому Сальваторе. В чужом храме он должен уважать чужие молитвы.
– Не трогай его, Антонио, – со вздохом сказал Педро. – Вдруг я не так все понял, а он дурачился, потому что ему понравилась Мария?
– Странная деликатность, – пожал плечами Алеша. – Уверен, что ты все понял и понял правильно. Отчего же ты прячешь свое возмущение? Имеешь ли ты право прощать издевательство над своим нравственным чувством?..
УЛЬТИМАТУМ
Напуганный покушением, Босс сам предложил выход из создавшегося положения. Посовещавшись, все нашли, что план Босса можно принять.
Итак, Босс выразил готовность предоставить для отплытия на Кубу свою моторную яхту с необходимым запасом продовольствия и воды, механиком и штурманом, которые должны были привести яхту обратно.
– Но мы имеем все основания опасаться погони, – сказал дядюшка Хосе. – Вы, господин Гудмэн, проявили уже столько коварства, что мы не можем полагаться на одни обещания. Я предлагаю: всех, кто остается на острове, на сутки, по крайней мере, запереть здесь, в вашем доме.
– Кто же будет выполнять эту часть договоренности? – спросил лукавый Босс. – Для этого вам потребовалось бы оставить своего человека.
– Мы подумаем, – сказал дядюшка Хосе.
– И еще одно условие, – добавил Антонио. – Чтобы исключить возможность нарушения соглашения, нужно слить горючее из баков вертолета.
– И это принимается, – нахмурившись, кивнул Босс, – при условии, конечно, что вы немедленно уничтожите договор о продаже острова и оставите здесь все захваченные золотые слитки и все оружие.
– За исключением двух автоматов и тяжелого пулемета, который имеется на яхте, – сказал Антонио.
– Это оружие будет отправлено к вам обратно, едва мы ступим на кубинский берег, – уточнил дядюшка Хосе.
– Будь по-вашему, если вы согласитесь на последнее условие: передать мне тотчас радиостанцию.
– Это для чего? – насторожился Педро.
– Чтобы восстановить прерванные связи. Мои клиенты, конечно, сильно озабочены молчанием и могут предпринять действия, нежелательные как для меня, так и для вас.
– Передавать радиостанцию? Ни в коем случае, – сказал Антонио. – Максимум: провести радиосвязь в нашем присутствии сейчас… Через сутки после нашего отплытия можете связываться с кем угодно…
– И я так считаю, – согласился дядюшка Хосе.
Босс попытался спорить, но натолкнулся на такой отпор, что вынужден был согласиться.
– Ладно, ладно, джентльмены не мелочатся. Принимаю ваш ультиматум.
Вскоре Босс вышел на балкон, вызвал охранников и объявил о своем решении. Они встретили известие молча, без энтузиазма: уже знали или догадывались, что песенка Босса спета и с ним будет покончено, едва минуют установленные сутки. И не в том был просчет, что Босс сажал под суточный арест и команду вертолета, над которой был не властен, а в том, что допустил всю заварушку, рассекретил то, что ни в коем случае не предназначалось для посторонних глаз.
ПОСЛЕДНИЙ СОВЕТ
Ночью еще раз совещались. Антонио и Алеша категорически воспротивились участию в совещании Сальваторе, ссылаясь на то, что он человек совершенно другой социальной среды и не испытан в деле.
Против этого мнения выступили дядюшка Хосе и – после некоторых колебаний – Педро.
– Если мы его не позовем, он никогда не поймет правды, никогда не почувствует доверия к трудовому человеку. Пусть увидит и услышит, как рассуждают граждане, преданные социализму, как ценят справедливость и отвергают дискриминацию.
– Я бы воздержался, – сказал Агостино. – Демонстрировать свое благородство перед неблагородными – наивная затея. Все знают, что мы не претендуем на чужое, даже те, которые громче всех обвиняют нас. Эксплуататор никогда не поймет эксплуатируемого. Чтобы понять, ему пришлось бы отказаться от своих претензий жить за чужой счет, но на такое отваживаются только единицы. И только под влиянием собственного опыта жизни.
– Ну и что? – возразил дядюшка Хосе. – Даже в революциях участвует немало умных и проницательных людей из привилегированного класса. Так было в России, так было на Кубе. Так повсюду.
– Это люди совсем другого сорта, – не уступал Агостино. – Интеллигенты – может быть. Но и тогда некоторые из них тянули не в ту сторону. Не все из них понимали задачи революции так, как понимал простой народ. Это доказано громадным опытом.
– Нет-нет, – горячился дядюшка Хосе. – Мы должны показать, что правду можно отстаивать широким фронтом, для этого вовсе не обязательно быть пролетарием, достаточно быть честным человеком!
Никто не пожелал оспорить категорическое суждение дядюшки, хотя Антонио явно недовольно морщился и качал головой.
– Честный человек – еще не справедливый человек, – пробормотал он.
– Надо спросить, хочет ли сам Сальваторе участвовать в наших делах и как к ним относится? – предложил Алеша.
Мануэль привел Сальваторе.
– Как себя чувствуешь, Сальваторе? – начал дядюшка Хосе. – Как твое здоровье? Все наши люди беспокоятся о тебе.
– Чувствую себя, как новорожденный, – сказал Сальваторе. – Полон благодарности к каждому из вас и хотел бы подтвердить это делом.
– Спасибо, – сказал дядюшка. – Я верю в твою искренность… Ты уже слыхал, верно, что через день мы отплываем на Кубу? К сожалению, нас вынудили отстаивать свое элементарное право с оружием в руках. Есть жертвы. Очень сожалеем о них.
– Не сожалейте, – сказал Сальваторе. – Все, что сделано или не сделано, ушло в вечность, а вечность никого не интересует. Право всегда за силой.
Алеша переглянулся с Педро и выразительно кашлянул, но не решился возразить: собрались ведь не для споров да и время было ночное…
Начали совещание. Довольно быстро обговорили все проблемы, но вдруг споткнулись на той, которой вначале не придали ни малейшего значения: кто останется на острове контролировать выполнение Боссом своих обязательств в течение суток после отплытия?
– Давайте я, – предложил Антонио. – Всем вам хочется домой, а я еще не совсем определился.
– Тебе никак нельзя, Антонио, – сказал Алеша. – Они никогда не выпустят тебя отсюда живым. Точно так же, как и Агостино.
– Можно было бы взять заложников, – сказал дядюшка Хосе и посмотрел вопросительно.
– Нет, – твердо сказал Педро. – Они бы и сейчас дали троих за одного Антонио. Антонио – живой свидетель. Так же, как и Агостино.
– Послушайте, – сказал Сальваторе. – Зачем усложнять простой вопрос? Всем вам нужно попасть на Кубу. Мне на Кубу не нужно. Эти господа, которые препятствовали вашему отъезду, не имеют никаких оснований отнестись ко мне как к своему противнику. В общем, я скорее из их лагеря, чем из вашего. Я заставлю их немедленно связаться с банком отца в Мадриде или с филиалом этого банка в Чикаго, и те люди обеспечат мой отъезд туда, куда я укажу. Если мой папенька действительно приказал долго жить, я становлюсь наследником весьма крупного состояния… И весьма скоро могу появиться на Кубе с какими-либо деловыми предложениями. Теперь это становится частью борьбы за прочность Западного мира – развитие коммерции с коммунистическими странами… Вот тогда и встретимся, и, клянусь, я угощу всех товарищей так, как они никогда не угощались в своей жизни… Правда, Мария?
Мария не подняла головы.
– Такая щедрость вовсе ни к чему, – сказал Педро.
– Да, это слишком большая жертва, – прибавил Антонио. – Встретиться всем на Кубе – прекрасная идея, но ради нее не следует задерживать человека, который ничего не знает об участи своих родственников и, естественно, очень переживает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24