Простояв немалое время за ее стулом во время обедов и ланчей, он лучше всего присмотрелся к ее затылку. Это был далеко не худший затылок, даже по-своему привлекательный, но лорд Аффенхем не горел желанием навсегда ввести его в свой обиход. По долгу службы он слышал большую часть ее разговоров, и это были не те разговоры, которые он мечтал слышать до конца дней. Нелишним будет отметить и то, что он считал Клариссу Корк буйнопомешанной и только порадовался бы, если б ее поместили в соответствующую палату.
Пять минут спустя мысли его стали настолько мрачны, что он повеселел, когда дверь отворилась. Он ждал Джефа, но вошла Энн. Щеки ее раскраснелись, глаза горели. Лорд Аффенхем с надеждой подумал, что Джеф встретил ее в коридоре и поцеловал снова.
Однако румянец и блеск в глазах объяснялись другой причиной, которую Энн без промедления и выложила.
— Дядя Джордж.
— Да, дорогая.
— Я разорвала помолвку.
— Э?
— Я не выйду за Лайонела. Думаю, ты доволен.
Ничто, даже самая бурная радость не заставила бы человека его комплекции подпрыгнуть в кресле, однако лорд Аффенхем приподнялся, что в его случае было почти равносильно, и раскрыл объятия, словно добрый старый отец в старинной мелодраме.
— Доволен? Я вне себя от радости. Лопни кочерыжка! Когда это случилось?
— Только что.
— Ты правда дала ему от ворот поворот? Образумилась-таки? Ну, ну, ну, ну, ну, — сказал лорд Аффенхем. — Отлично. Великолепно. Превосходно. Джеф! — завопил он, когда дверь снова открылась. — Потрясающая новость, друг мой. Сейчас вы будете плясать и петь. Она порвала помолвку с этим малохольным обойщиком.
— Не может быть!
— Только что сама мне сказала. Здорово, а?
— Потрясающе.
— Как насчет совета, который я вам дал?
— Забираю назад всю критику.
— Разве я вам не говорил?
— Конечно, говорили.
— Я всегда прав насчет женщин.
— Вы их изучали.
— С детства.
— Теперь мы знаем, зачем была ниспослана трагическая история с мисс Джефферсон. Чтобы вы на склоне лет…
— Как это на склоне лет?
— Я должен был сказать, в расцвете дней. Чтобы вы в расцвете дней направляли и утешали достойных юношей. Как говорят ирландцы, мы в песне поем, что в страданье познали.
— Джеф!
— Э?
— Вы опять слишком много говорите.
— Прошу прощения.
— Боритесь с этим, мой мальчик. Это ваш единственный недостаток.
— Вы так считаете?
— Считаю. Если отбросить обыкновение стягивать разговор на себя, не давая никому вставить словечко, вы — отличный молодой человек, и я не желал бы моей племяннице никого другого. Мысль, что она погубит себя за человеком, который ходит руки в боки и говорит, уберите из гостиной этот стол, он не гармонирует с обоями, доводила меня до исступления. Теперь у нее все будет хорошо.
— Вы очень добры.
— Пустяки.
— Я постараюсь сделать ее счастливой.
— Она будет купаться в счастье.
— Не могу выразить, как я вам благодарен. Если бы не вы…
Энн с напряженным, заносчивым лицом слушала заседание общества взаимного восхваления. Она еще ничего не сказала, поскольку просто не смогла бы вклиниться в этот поток, но при слове «вы» Джеф сделал паузу и взглянул на друга и помощника восторженным взглядом, словно подыскивал форму для кипящих в груди чувств. Энн воспользовалась затишьем.
— Можно мне кое-что сказать?
— Давай, — благодушно разрешил лорд Аффенхем.
— Давайте, — еще благодушнее поддержал Джеф.
— Я хочу сказать только одно, — произнесла Энн, не глядя на него и обращаясь исключительно к дяде. — Я не выйду за мистера Миллера, хоть бы он был последний мужчина в мире!
На этой фразе бессчетные героини бессчетных пьес с истерическим хохотом удаляются за кулисы. Энн не расхохоталась, но из комнаты вышла и хлопнула за собой дверью.
Глава двадцать четвертая
Наступившее молчание нарушил лорд Аффенхем. Он довольно долго сидел, нахмурив чело, с задумчивым видом, означавшим, что его великий мозг нашел себе пищу.
— «Будь», правда?
Джеф встряхнулся. Подобно многим молодым людям, услышавшим из любимых уст жестокие слова, он чувствовал себя так, будто ему в темечко ударила молния.
— Будь?
— Не «был бы». «Я не выйду за мистера Миллера, будь он последний мужчина в мире». Черт побери, это условное наклонение.
С того памятного ноябрьского дня, когда полузащитник из соседней школы прыгнул на него и свернул ему шею в штопор, Джеф не испытывал столь сильного желания нарушить шестую заповедь. Он напомнил себе, что этот человек любит его, как сына, и желает ему только добра.
— Отодвинем урок грамматики на полминуты, — сказал он почти ласково. — Что мне теперь делать?
— Э?
— Как бы вы поступили, будь вы последний мужчина в мире, и кто-то отказался бы выйти за вас замуж?
Лорд Аффенхем отмахнулся от этого пустяка, как от докучной мухи.
— Главное, не волнуйтесь.
— Минуточку! Попробую угадать сам. Она одумается?
— Точно.
— Вы по-прежнему так считаете?
— Больше, чем когда-либо.
— Несмотря на… Вы точно слышали ее последнюю фразу? Ну да, конечно. Вы же разбирали условное наклонение. Мне она показалась несколько бесповоротной.
— Ничего подобного.
— Не бесповоротной?
— Ничуть. Девушки и на десять процентов не думают того, что говорят. Ступайте за ней.
— А она посмотрит на меня, словно на кусок падали? Мне кажется, я уже упоминал, что в последнее время она не балует меня вниманием.
— Рассмешите ее.
— Рассмешить?
— Вы сможете, если попытаетесь. У нее отличное чувство юмора. Подначивайте ее. Подкалывайте, как сказала бы миссис Моллой. Я знаю, что вы себе говорите. Вы спрашиваете себя, как бы на вашем месте поступил трубадур. Вы убеждены, что должны стенать и биться головой об стену. Прошу и умоляю вас, дорогой друг, забудьте вы эту трубадурскую чушь и ведите себя разумно. Будьте веселы. Будьте раскованы. У вас к этому дар. Я вас за него ругал, но не обращайте внимания. Воспользуйтесь им. Бога ради, не тащитесь за ней с трагическим видом. Подбородок вперед, большие пальцы в проймы жилета. Она от вас без ума, иначе с какой стати она бы разорвала помойку со своим унитазных дел мастером? Я сказал, поцелуйте ее, и все устроится. Так и вышло.
Немного запыхавшись от этого бурного выступления, лорд Аффенхем замолк и снова наполнил свою рюмку. Джеф заметно приободрился. Заключительная фраза и впрямь высветила обнадеживающую сторону дела. Что-то и впрямь заставило Энн разорвать помолвку с Лайонелом Грином. Трудно счесть простым совпадением, что это произошло сразу после его действий на рододендроновой дорожке. Куда приятнее верить, что совет лорда Аффенхема принес желаемые плоды.
Уж коли старый маэстро был прав тогда, есть все основания надеяться, что он не ошибся и в этот раз.
— Ладно, пойду, и будь — заметьте, не было бы — что будет, — сказал Джеф. — Должен сознаться, что чувствую себя коммодором Пири на подступах к Северному полюсу, но я иду и будь, что будет.
— Идите, — сказал лорд Аффенхем, ободряюще прихлебывая портвейн. — Жду. Через десять минут вы придете и скажете: все в ажуре.
— Простите?
— Еще одно выражение миссис Моллой, — объяснил лорд Аффенхем. — Премилая маленькая особа.
Если любовь Джефа еще нуждается в доказательстве, то вот оно: отправляясь за Энн, он не думал о чрезмерной дружбе лорда Аффенхема с опаснейшей из женщин. Он думал об утверждении старого мыслителя, будто девушки и на десять процентов не думают того, что говорят в пылу чувств. Может быть, их вид, скажем, только на пятьдесят процентов отражает истинные переживания. В таком случае, у него есть повод для оптимизма.
Тем не менее, когда, пройдя в обитую зеленым сукном дверь, он услышал пианино и понял, что это играет Энн, сердце его вполне определенно екнуло. Окажись рядом коммодор Пири, он пожал бы Джефу руку и сказал, что чувствовал то же самое.
Энн бросилась к пианино в надежде успокоить встрепанные нервы. Большинство девушек, обученных игре на фортепьяно, склонны музицировать в минуты душевных бурь, а чувства Энн пребывали сейчас в таком состоянии, словно их взбили венчиком для яиц. Она с облечением увидела, что теплый вечер выманил гостей в сад, и комната совершенно пуста. Знай она, что уединение вскорости перейдет в tete-a-tete, она бы так не обрадовалась. Однако Энн этого не знала, поэтому села за инструмент, и целительная музыка полилась с кончиков ее пальцев.
Может показаться странным, учитывая все ее недавние испытания, но больше всего Энн расстроили ее последние слова в буфетной. Она, как упоминал лорд Аффенхем, обладала замечательным чувством юмора, а девушке с чувством юмора неприятно сознавать, что она выдала пошлое и напыщенное клише. Если есть на свете чтонибудь банальнее, думала она, скользя пальцами по клавишам, чем сказать молодому человеку, что не выйдешь за него замуж, даже если он останется последним мужчиной в мире, то ей, Энн, это неизвестно.
И все же, при всей затасканности этих слов, Энн говорила себе, что они как нельзя точнее отражают ее мысли. В том, что касается самого смысла, ей было не в чем себя корить. Она лишь жалела, что не сказала чего-нибудь свежее и оригинальнее, а теперь, даже если ей придет в голову идеальная фраза, будет поздно.
Все эти размышления только усилили ее холодную враждебность, и Джеф едва ли мог выбрать менее удачную минуту, чтобы войти в гостиную. Взгляд, брошенный Энн через плечо, когда отворилась дверь, довольно ясно это показывал. Даже если списать восемьдесят пять процентов на Аффенхемовскую систему бухгалтерии, это был вовсе не приветливый взгляд, и Джеф лишь могучим усилием воли продолжил движение вперед.
Он встал рядом с Энн, глядя на нее глазами, в которых, он наделся, мешались раскаяние и любовь.
— Привет, — сказал он. — Играете на пианино? — и тут же, как перед ним Энн, понял, что ляпнул что-то не то. Фраза не была веселой, не была она и раскованной, даже умной не была. Джеф понимал, что мог бы придумать фразу получше.
На вопрос, который он задал, можно было бы ответить одним словом, но, когда вы играете на пианино, и человек, вам неприятный, спрашивает, играете ли вы на пианино, можно продолжить игру, чтобы он убедился сам. Так Энн и поступила, а Джеф еще не придумал остроумную реплику, поэтому разговор заглох сам собой.
В этот самый миг дверь отворилась и вошла миссис Корк. При виде Джефа глаза ее зажглись суровым огнем. Многие гиппопотамы и антилопы видели этот блеск за миг до того, как попасть в колонку некрологов. Она искала Джефа. И десяти минут не прошло, как Лайонел встретил ее в прихожей и поведал страшную весть.
В речи Лайонела, сбивчивой и очень возбужденной, многое осталось для миссис Корк непонятным. В частности, она так и не уразумела, почему он молчал до сих пор. Однако главная суть или посылка была совершенно ясна. Когда миссис Корк заговорила, в ее голосе слышался рык, которого не постыдился бы леопард.
— Вас зовут Дж. Дж. Миллер, — с характерной прямотой объявила она.
Манера миссис Корк подсказала Джефу, что с их последней встречи отношение к нему изменилось в худшую сторону; впрочем, ее слова не стали для него неожиданностью. Памятуя совет лорда Аффенхема, он заложил большие пальцы в проймы жилета. Еще он улыбнулся милой и, как он надеялся, обезоруживающей улыбкой.
— Верно, — отвечал он. — Дж. Дж. Миллер. Я собирался вам сказать.
— Немедленно убирайтесь, — сказала миссис Корк.
Эти слова, при всей их разящей мощи, оставили у нее легкое чувство неудовлетворенности. Этого человека она мечтала задушить голыми руками, а сейчас вынуждена ограничиться требованием немедленно убираться из ее дома. Однако табу цивилизации строги. То, что нормально и обычно в бассейне Конго, в графстве Кент будет принято неодобрительно. Для женщины, которая хочет поселиться в Кенте, есть только два пути: либо не душить людей, либо ехать в другое место.
Джеф склонил голову.
— Очень хорошо вас понимаю, — сказал он. — После моего поведения в суде вы совершенно справедливо желаете, чтобы я уехал. Думаю, бесполезно говорить, что меня терзают угрызения совести?
— Поезд через час.
— И что, знай я о вашем родстве с Лайонелом Грином, повел бы себя совершенно иначе?
— Я велела дворецкому уложить ваши вещи.
— Этого я и боялся. — Джеф обернулся к Энн. — Прощайте.
— Прощайте, — сказала Энн.
— Через полчаса я уезжаю.
— Полчаса пройдут быстро.
— Но прежде, — сказал Джеф, снова одаривая миссис Корк чарующей улыбкой, — я хотел бы попросить вас об одном одолжении. Не подпишите ли вы мой экземпляр «Женщины в дебрях»? Я купил его в день выхода и постоянно перечитываю, но с вашим автографом он станет еще дороже.
Даже у великих людей есть слабое место. У Ахиллеса была пята, у миссис Корк — «Женщина в дебрях». Подойдите к миссис Корк со словами, что прочли ее детище, и вы увидите, что выбрали верный путь. Преувеличением будет сказать, что при этих словах она обратилась в сладость и свет, но кипеть явно перестала. Если до сих пор убийственности ее взгляда могла бы позавидовать Энн, то сейчас он заметно смягчился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27