Она растерялась. Инквизитор тотчас же воспользовался замешательством послушницы.
– Ты что-то скрываешь от нас! – грозно крикнул он, наклоняясь к лицу оторопевшей Маргариты. – Говори, ведьма! Ты уже была однажды обвинена в колдовстве!
По лицу коварной помощницы аббатисы потекли горькие слезы. Ей почему-то вспомнилась детская присказка «Коготок увяз – всей птичке пропасть». Маргарита и не подозревала, сколь серьезно обернутся ее шалости в борьбе за власть в монастыре. Правда, она еще лелеяла надежду, что инквизитора надобно только лишь подтолкнуть в нужном направлении, а там она как-нибудь сумеет либо ублажить старого монаха, чье лицо лучилось благодушной улыбкой, либо еще как-то увернуться от сурового наказания. Поэтому когда брат Бернар подошел к плачущей француженке и, похлопав ее по плечу, сказал, чтобы она ничего не скрывала, что он желает ей только добра, Маргарита тут же уткнулась лицом в сутану монаха и начала говорить, судорожно всхлипывая и поминутно поднимая вверх голову, чтобы заглянуть в добрые глаза компаньона инквизитора:
– Это все мать-настоятельница. Да какая она мать, прости меня Господи! Ей меньше лет, чем мне, а уж святости в ней и подавно не более. Только корчит из себя святую беату, а на самом деле все послушницы ей потворствуют, говорят, что во время всеобщей молитвы видят над ее головой нимб. Нету там никакого нимба, и быть его не может. У аббатисы постоянно случаются приступы влечения. Особенно после проповеди. Тогда она готова хоть самого черта оседлать. Совокуплялась со всеми нами без разбора, лишь бы ласк было побольше да побесстыдней. Бедняжку Урсулу довела до истерики, а потом еще и изнасиловала. И меня заставляла над бедняжкой глумиться. Говорила, что пытается изгнать из нее демона инкубуса, только по-своему, не так, как это делали экзорцисты.
Инквизитор и его советник переглянулись.
– Скажи-ка, а не заставляла ли мать-настоятельница тебя что-нибудь глотать? – спросил брат Бернар, к коему Маргарита испытывала большую симпатию, нежели к страшному дону Хуану, одетому во все черное. – Какие-нибудь странные овощи или фрукты? Вспомни, дитя мое, не торопись с ответом, – предостерег послушницу компаньон, видя, что та собирается отрицательно покачать головой.
Хитрая француженка напряглась. Внутренне она поздравила себя с победою, решив, что направила-таки основной удар на свою тайную соперницу – Анну. Изобразив раздумье, она некоторое время хмурилась, а затем внезапно хлопнула себя ладонью по лбу:
– А как же! Было! От вас, падре, ничего не утаишь. Давала мать-настоятельница нам как-то съесть пряники, испеченные в странной форме.
– В какой именно форме? – тут же спросил брат Бернар.
– В форме козла! – полушепотом воскликнула Маргарита.
– Кто еще ел эти богомерзкие пряники? – крикнул на нее инквизитор. – Отвечай сейчас же!
– Я, Урсула и Жануария.
– Молодец, дитя мое, – похвалил послушницу брат Бернар, делая рукою жест, как бы желая защитить ее от страшного дона Хуана. – А теперь тебя отведут в пыточную, – неожиданно добавил он.
– Зачем, падре? Я ведь все вам сказала, – пискнула Маргарита.
– Не бойся, дитя мое, не бойся. Просто там ты еще раз перескажешь секретарю все, что только что рассказала нам. Он запишет твои слова на официальную бумагу. В этом нет ничего страшного, поверь мне. Кстати, может, в подвале ты еще что-нибудь вспомнишь, – сказал брат Бернар, подзывая стражника, дежурившего у двери и приказывая ему отвести Маргариту к Просперо.
Когда француженка удалилась, инквизитор приказал привести в залу следующую задержанную.
Едва Жануария вошла в залу, брат Бернар тотчас же подхватил ее под руку и усадил на табурет напротив инквизитора. Дон Хуан смерил высокомерным взором огромные груди ключницы, торчащие из-под рясы, и тут же прикинул, что с послушницей сделает изверг Санчес, которому чрезвычайно нравились крупные девицы.
– Только что перед тобой, дщерь, здесь сидела Маргарита Лабе, которая сказала, что ты ела вместе с аббатисой некие колдовские пряники, изготовленные в богомерзкой форме козлов, – без всякого предисловия заявил Великий инквизитор Кастилии.
Жануария мелко задрожала.
– Неправда это! – воскликнула она и сложила руки, словно хотела вымолить себе прощение. – Не ела я никаких пряников в виде богомерзких козлов. Господь свидетель, этс все выдумки этой проклятой французской потаскухи.
– Так, так. А ты знала, что Маргарита Лабе, твоя подруга, является беглой еретичкой, осужденной Святой службой за колдовство? – набросился на ключницу брат Бернар.
– Нет. Вот вам крест – не знала. – Жануария размашисто перекрестилась. – Да если бы я знала, то…
– То что бы ты сделала тогда? – спросил дон Хуан.
Ключница обвела взглядом присутствующих в зале мужчин и торжественно произнесла, словно клятву:
– То тогда бы я тотчас же донесла о ней инквизиции.
Так, за какие-то пару минут ключница продала свою лучшую подругу, в которой до сей поры души не чаяла, считая оную покровительницею за те услуги, что Маргарита Лабе оказывала ей. Точно так же быстро и без всякого сожаления сама Маргарита оговорила гордячку Анну, стараясь отмести от себя неминуемое наказание.
– О, я многое знаю об этой потаскухе Маргарите Лабе, – заявила Жануария. – Она склоняла меня к богомерзкому сожительству. И аббатиса тоже. А еще Маргарита любила петь богомерзкие песенки. Да, вспомнила, конечно, как же я забыла ранее. Я однажды видела, как Маргарита ела эти богомерзкие пирожки, сиречь пряники. – Видимо, ключница считала, что чем больше она скажет слово «богомерзкий», тем сильнее инквизиторы поверят ее рассказам.
– Скажи-ка, дщерь, а кто еще блудил в монастыре? – спросил ключницу брат Бернар.
– Да все вокруг! – воскликнула Жануария.
Поняв, что тема была выбрана неудачно, советник дона Хуана тут же поправился:
– То есть меня интересует, кто еще занимался колдовскими обрядами?
Обладательница огромного бюста сразу назвала имена нескольких послушниц. Она и глазом не моргнула, когда Великий инквизитор Кастилии строгим тоном спросил ее, готова ли она поклясться на Библии в том, что только что сообщила Святой службе.
– Точно так, мессир.
Дон Хуан вызвал стражника и велел ему отвести ключницу в подвал, где ее ожидал секретарь, только что закончивший записывать показания первой помощницы аббатисы. А брат Бернар приказал привести следующую послушницу, ту, кого только что оговорила глупая Жануария. До самого вечера шло следствие. Все послушницы одна за другой оговаривали друг друга, и в первую очередь мать-настоятельницу, которая, не догадываясь о сгущающихся над ее хорошенькой головкой тучах, сидела в библиотеке и ожидала прибытия своего отца. Когда солнце огромным багровым шаром, знаменующим кровавые события, коснулось своим краем каменной монастырской стены и уставший секретарь привычным жестом стал разминать затекшую руку, только тогда Анна стала догадываться, что случилось нечто, помешавшее герцогу Инфантадскому получить послание.
– Может, не смог приехать сегодня, – говорила она сама себе, расхаживая по библиотеке. – Завтра приедет. Обязательно приедет.
А между тем сомнения и страх уже начали терзать душу настоятельницы «босых кармелиток». Никто не тревожил ее, никто не беспокоил в добровольном заточении. Еще днем видела Анна, как под ее окном фамильяры проводили на допрос нескольких послушниц, но обратно никто так и не вернулся. На самом деле послушниц после записи допроса Санчес лично запирал в подвальных кельях, переоборудованных в тюрьмы. Скоро в каждой из них набралось не менее десятка несчастных, которые не могли ни лечь, ни сесть, а принуждены были только стоять.
Лишь Урсула пользовалась привилегией находиться в келье одной. Она тихо лежала на мешке, набитом соломой, и смотрела сквозь зарешеченный проем в стене на багровый закат. Несчастная знала, что с таким вот закатом к ней нынешней ночью вновь придет инкубус, который будет ее мучить, терзая тело и душу. Инкубус обычно принимал обличье настоятельницы монастыря Босых кармелиток, заставлял Урсулу заниматься с ним непотребными действами, часто бил и иногда кормил собственным дерьмом, называя его святыми дарами.
Но нынешней ночью вместо страшного демона к Урсуле в келью сошел с небес святой. Этот святой был одет в простую монашескую рясу, а лицо его светилось лучезарной улыбкой, в которой читалось все понимающее прощение.
– Сколько же тебе пришлось мучиться, дитя мое, – с искренней жалостью в голосе сказал святой, кладя на горячий лоб юной послушницы тряпицу, смоченную в холодной воде.
Урсуле сразу стало легче. Боль куда-то отступила, и снизошел покой. Послушница приподнялась на локте и поцеловала руку брату Бернару.
Она увидела, что к святому, спустившемуся с небес, присоединился архангел Возмездия. Он был одет во все черное, а в руке вместо копья, поражавшего нечисть, держал чашу, от которой исходил аромат только что сваренного с травами бульона.
– Падре, – обратился архангел Возмездия к святому, подавая ему бульон, – сможешь ли ты вылечить эту несчастную или хотя бы облегчить ей страдания, как облегчил страдания в свое время моему отцу?
– Конечно, смогу. И хотя все в руках Господа, жизни этой послушницы более ничто не угрожает.
Брат Бернар подал Урсуле чашу и поддерживал ее, покуда юная послушница покорно пила питательный бульон. Затем дон Хуан самолично подхватил ее на руки и перенес из подземелья в заранее приготовленную келью, что располагалась наверху. Эту келью ранее занимала первая помощница аббатисы, ныне томившаяся вместе с остальными допрошенными в маленькой келье. Урсулу уложили на чистое белье, укрыли одеялом, и она мгновенно заснула.
Дон Хуан постоял у изголовья кровати, читая молитву, а затем со вздохом, вырвавшимся из груди, и решимостью в сердце спустился в подвальную комнату, переоборудованную под пыточную. Там его уже ждали Санчес и Просперо. Палач, даже не считая должным прикрывать рот, как это принято при дворе короля, широко зевал, а Просперо старательно чистил перья, готовясь к длительной работе. У секретаря уже ломило спину от долгого писания, но он и не думал жаловаться.
– Приведите викария, – потребовал дон Хуан, садясь в заранее принесенное из залы капитула кресло, ранее принадлежавшее Анне и столь напоминавшее трон.
Едва двое фамильяров грубо втолкнули духовного наставника монастыря Босых кармелиток в пыточную, Санчес тотчас же ловко подхватил его и сразу же, опутав руки веревками, подвесил к крюку. Коварный викарий испуганно озирался вокруг, косясь на раскаленные щипцы, лежавшие на углях жаровни.
– Здравствуй, брат Варфоломей, – тихо произнес инквизитор.
Викарий повернул голову, подслеповатые глаза его близоруко прищурились.
– Кажется, я знаю тебя. Да, да, конечно! Это же ты! – воскликнул он. – Ты тот самый юноша, что приходил свататься к дочери дона Октавио, моего ближайшего друга, между прочим. Герцогу не понравится то, что вы тут самовольничаете. Слышите. И уберите от меня этого лысого мужлана! – взвизгнул он, увидев, что Санчес, взяв с жаровни щипцы, направляется к нему. – Да, да, ты – дон Хуан. Но ведь тебя же продали в рабство!
– Ты прав, старик, – все тем же тихим голосом произнес инквизитор. – Я – дон Хуан Карлос Мария, маркиз де Карабас, законный правитель этого селения и законный владелец этой земли, на которой ты и твой дружок построили сей богомерзкий монастырь – обитель разврата и похоти. И я пришел покарать вас всех за ваши грехи!
– Ты пришел, чтобы мстить, – констатировал викарий упавшим голосом. Он понял, что ничто и никто теперь не спасет его.
– Я пришел, чтобы карать, – поправил его дон Хуан, который в этот момент и правда походил на архангела Возмездия. – Для этого я, будучи рабом по вашей воле, стал Великим инквизитором Кастилии по воле Всевышнего. Можешь начать записывать, – обратился он к секретарю.
Просперо с готовностью взялся за перо, обмакнул его в тушь и внимательно посмотрел на дона Хуана.
– Итак, расскажи нам, брат Варфоломей, только не смей лгать, как и, главное, с чьей помощью ты попал в сей монастырь? – спросил инквизитор викария.
Коварный викарий тут же напрягся, не желая выдавать своего покровителя. Он еще надеялся на то, что герцог Инфантадский спасет его, приехав выручать Анну. А потому викарий лишь состроил презрительную гримасу в сторону дона Хуана и отказался отвечать на вопрос. Инквизитор коротко кивнул Санчесу. Пыточных дел мастер с готовностью потянул веревку, которой были связаны за спиной руки викария. Веревка, перекинутая через балку, натянулась и потянула старика вверх, задирая руки и разрывая на них связки. Викарий дико заорал. Он и не думал, что его, духовного наставника, станут пытать. Острая боль, пронзившая все его тело, заставила старика тут же пересмотреть свои надежды на спасение.
– Стойте, прекратите, – взвизгнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Ты что-то скрываешь от нас! – грозно крикнул он, наклоняясь к лицу оторопевшей Маргариты. – Говори, ведьма! Ты уже была однажды обвинена в колдовстве!
По лицу коварной помощницы аббатисы потекли горькие слезы. Ей почему-то вспомнилась детская присказка «Коготок увяз – всей птичке пропасть». Маргарита и не подозревала, сколь серьезно обернутся ее шалости в борьбе за власть в монастыре. Правда, она еще лелеяла надежду, что инквизитора надобно только лишь подтолкнуть в нужном направлении, а там она как-нибудь сумеет либо ублажить старого монаха, чье лицо лучилось благодушной улыбкой, либо еще как-то увернуться от сурового наказания. Поэтому когда брат Бернар подошел к плачущей француженке и, похлопав ее по плечу, сказал, чтобы она ничего не скрывала, что он желает ей только добра, Маргарита тут же уткнулась лицом в сутану монаха и начала говорить, судорожно всхлипывая и поминутно поднимая вверх голову, чтобы заглянуть в добрые глаза компаньона инквизитора:
– Это все мать-настоятельница. Да какая она мать, прости меня Господи! Ей меньше лет, чем мне, а уж святости в ней и подавно не более. Только корчит из себя святую беату, а на самом деле все послушницы ей потворствуют, говорят, что во время всеобщей молитвы видят над ее головой нимб. Нету там никакого нимба, и быть его не может. У аббатисы постоянно случаются приступы влечения. Особенно после проповеди. Тогда она готова хоть самого черта оседлать. Совокуплялась со всеми нами без разбора, лишь бы ласк было побольше да побесстыдней. Бедняжку Урсулу довела до истерики, а потом еще и изнасиловала. И меня заставляла над бедняжкой глумиться. Говорила, что пытается изгнать из нее демона инкубуса, только по-своему, не так, как это делали экзорцисты.
Инквизитор и его советник переглянулись.
– Скажи-ка, а не заставляла ли мать-настоятельница тебя что-нибудь глотать? – спросил брат Бернар, к коему Маргарита испытывала большую симпатию, нежели к страшному дону Хуану, одетому во все черное. – Какие-нибудь странные овощи или фрукты? Вспомни, дитя мое, не торопись с ответом, – предостерег послушницу компаньон, видя, что та собирается отрицательно покачать головой.
Хитрая француженка напряглась. Внутренне она поздравила себя с победою, решив, что направила-таки основной удар на свою тайную соперницу – Анну. Изобразив раздумье, она некоторое время хмурилась, а затем внезапно хлопнула себя ладонью по лбу:
– А как же! Было! От вас, падре, ничего не утаишь. Давала мать-настоятельница нам как-то съесть пряники, испеченные в странной форме.
– В какой именно форме? – тут же спросил брат Бернар.
– В форме козла! – полушепотом воскликнула Маргарита.
– Кто еще ел эти богомерзкие пряники? – крикнул на нее инквизитор. – Отвечай сейчас же!
– Я, Урсула и Жануария.
– Молодец, дитя мое, – похвалил послушницу брат Бернар, делая рукою жест, как бы желая защитить ее от страшного дона Хуана. – А теперь тебя отведут в пыточную, – неожиданно добавил он.
– Зачем, падре? Я ведь все вам сказала, – пискнула Маргарита.
– Не бойся, дитя мое, не бойся. Просто там ты еще раз перескажешь секретарю все, что только что рассказала нам. Он запишет твои слова на официальную бумагу. В этом нет ничего страшного, поверь мне. Кстати, может, в подвале ты еще что-нибудь вспомнишь, – сказал брат Бернар, подзывая стражника, дежурившего у двери и приказывая ему отвести Маргариту к Просперо.
Когда француженка удалилась, инквизитор приказал привести в залу следующую задержанную.
Едва Жануария вошла в залу, брат Бернар тотчас же подхватил ее под руку и усадил на табурет напротив инквизитора. Дон Хуан смерил высокомерным взором огромные груди ключницы, торчащие из-под рясы, и тут же прикинул, что с послушницей сделает изверг Санчес, которому чрезвычайно нравились крупные девицы.
– Только что перед тобой, дщерь, здесь сидела Маргарита Лабе, которая сказала, что ты ела вместе с аббатисой некие колдовские пряники, изготовленные в богомерзкой форме козлов, – без всякого предисловия заявил Великий инквизитор Кастилии.
Жануария мелко задрожала.
– Неправда это! – воскликнула она и сложила руки, словно хотела вымолить себе прощение. – Не ела я никаких пряников в виде богомерзких козлов. Господь свидетель, этс все выдумки этой проклятой французской потаскухи.
– Так, так. А ты знала, что Маргарита Лабе, твоя подруга, является беглой еретичкой, осужденной Святой службой за колдовство? – набросился на ключницу брат Бернар.
– Нет. Вот вам крест – не знала. – Жануария размашисто перекрестилась. – Да если бы я знала, то…
– То что бы ты сделала тогда? – спросил дон Хуан.
Ключница обвела взглядом присутствующих в зале мужчин и торжественно произнесла, словно клятву:
– То тогда бы я тотчас же донесла о ней инквизиции.
Так, за какие-то пару минут ключница продала свою лучшую подругу, в которой до сей поры души не чаяла, считая оную покровительницею за те услуги, что Маргарита Лабе оказывала ей. Точно так же быстро и без всякого сожаления сама Маргарита оговорила гордячку Анну, стараясь отмести от себя неминуемое наказание.
– О, я многое знаю об этой потаскухе Маргарите Лабе, – заявила Жануария. – Она склоняла меня к богомерзкому сожительству. И аббатиса тоже. А еще Маргарита любила петь богомерзкие песенки. Да, вспомнила, конечно, как же я забыла ранее. Я однажды видела, как Маргарита ела эти богомерзкие пирожки, сиречь пряники. – Видимо, ключница считала, что чем больше она скажет слово «богомерзкий», тем сильнее инквизиторы поверят ее рассказам.
– Скажи-ка, дщерь, а кто еще блудил в монастыре? – спросил ключницу брат Бернар.
– Да все вокруг! – воскликнула Жануария.
Поняв, что тема была выбрана неудачно, советник дона Хуана тут же поправился:
– То есть меня интересует, кто еще занимался колдовскими обрядами?
Обладательница огромного бюста сразу назвала имена нескольких послушниц. Она и глазом не моргнула, когда Великий инквизитор Кастилии строгим тоном спросил ее, готова ли она поклясться на Библии в том, что только что сообщила Святой службе.
– Точно так, мессир.
Дон Хуан вызвал стражника и велел ему отвести ключницу в подвал, где ее ожидал секретарь, только что закончивший записывать показания первой помощницы аббатисы. А брат Бернар приказал привести следующую послушницу, ту, кого только что оговорила глупая Жануария. До самого вечера шло следствие. Все послушницы одна за другой оговаривали друг друга, и в первую очередь мать-настоятельницу, которая, не догадываясь о сгущающихся над ее хорошенькой головкой тучах, сидела в библиотеке и ожидала прибытия своего отца. Когда солнце огромным багровым шаром, знаменующим кровавые события, коснулось своим краем каменной монастырской стены и уставший секретарь привычным жестом стал разминать затекшую руку, только тогда Анна стала догадываться, что случилось нечто, помешавшее герцогу Инфантадскому получить послание.
– Может, не смог приехать сегодня, – говорила она сама себе, расхаживая по библиотеке. – Завтра приедет. Обязательно приедет.
А между тем сомнения и страх уже начали терзать душу настоятельницы «босых кармелиток». Никто не тревожил ее, никто не беспокоил в добровольном заточении. Еще днем видела Анна, как под ее окном фамильяры проводили на допрос нескольких послушниц, но обратно никто так и не вернулся. На самом деле послушниц после записи допроса Санчес лично запирал в подвальных кельях, переоборудованных в тюрьмы. Скоро в каждой из них набралось не менее десятка несчастных, которые не могли ни лечь, ни сесть, а принуждены были только стоять.
Лишь Урсула пользовалась привилегией находиться в келье одной. Она тихо лежала на мешке, набитом соломой, и смотрела сквозь зарешеченный проем в стене на багровый закат. Несчастная знала, что с таким вот закатом к ней нынешней ночью вновь придет инкубус, который будет ее мучить, терзая тело и душу. Инкубус обычно принимал обличье настоятельницы монастыря Босых кармелиток, заставлял Урсулу заниматься с ним непотребными действами, часто бил и иногда кормил собственным дерьмом, называя его святыми дарами.
Но нынешней ночью вместо страшного демона к Урсуле в келью сошел с небес святой. Этот святой был одет в простую монашескую рясу, а лицо его светилось лучезарной улыбкой, в которой читалось все понимающее прощение.
– Сколько же тебе пришлось мучиться, дитя мое, – с искренней жалостью в голосе сказал святой, кладя на горячий лоб юной послушницы тряпицу, смоченную в холодной воде.
Урсуле сразу стало легче. Боль куда-то отступила, и снизошел покой. Послушница приподнялась на локте и поцеловала руку брату Бернару.
Она увидела, что к святому, спустившемуся с небес, присоединился архангел Возмездия. Он был одет во все черное, а в руке вместо копья, поражавшего нечисть, держал чашу, от которой исходил аромат только что сваренного с травами бульона.
– Падре, – обратился архангел Возмездия к святому, подавая ему бульон, – сможешь ли ты вылечить эту несчастную или хотя бы облегчить ей страдания, как облегчил страдания в свое время моему отцу?
– Конечно, смогу. И хотя все в руках Господа, жизни этой послушницы более ничто не угрожает.
Брат Бернар подал Урсуле чашу и поддерживал ее, покуда юная послушница покорно пила питательный бульон. Затем дон Хуан самолично подхватил ее на руки и перенес из подземелья в заранее приготовленную келью, что располагалась наверху. Эту келью ранее занимала первая помощница аббатисы, ныне томившаяся вместе с остальными допрошенными в маленькой келье. Урсулу уложили на чистое белье, укрыли одеялом, и она мгновенно заснула.
Дон Хуан постоял у изголовья кровати, читая молитву, а затем со вздохом, вырвавшимся из груди, и решимостью в сердце спустился в подвальную комнату, переоборудованную под пыточную. Там его уже ждали Санчес и Просперо. Палач, даже не считая должным прикрывать рот, как это принято при дворе короля, широко зевал, а Просперо старательно чистил перья, готовясь к длительной работе. У секретаря уже ломило спину от долгого писания, но он и не думал жаловаться.
– Приведите викария, – потребовал дон Хуан, садясь в заранее принесенное из залы капитула кресло, ранее принадлежавшее Анне и столь напоминавшее трон.
Едва двое фамильяров грубо втолкнули духовного наставника монастыря Босых кармелиток в пыточную, Санчес тотчас же ловко подхватил его и сразу же, опутав руки веревками, подвесил к крюку. Коварный викарий испуганно озирался вокруг, косясь на раскаленные щипцы, лежавшие на углях жаровни.
– Здравствуй, брат Варфоломей, – тихо произнес инквизитор.
Викарий повернул голову, подслеповатые глаза его близоруко прищурились.
– Кажется, я знаю тебя. Да, да, конечно! Это же ты! – воскликнул он. – Ты тот самый юноша, что приходил свататься к дочери дона Октавио, моего ближайшего друга, между прочим. Герцогу не понравится то, что вы тут самовольничаете. Слышите. И уберите от меня этого лысого мужлана! – взвизгнул он, увидев, что Санчес, взяв с жаровни щипцы, направляется к нему. – Да, да, ты – дон Хуан. Но ведь тебя же продали в рабство!
– Ты прав, старик, – все тем же тихим голосом произнес инквизитор. – Я – дон Хуан Карлос Мария, маркиз де Карабас, законный правитель этого селения и законный владелец этой земли, на которой ты и твой дружок построили сей богомерзкий монастырь – обитель разврата и похоти. И я пришел покарать вас всех за ваши грехи!
– Ты пришел, чтобы мстить, – констатировал викарий упавшим голосом. Он понял, что ничто и никто теперь не спасет его.
– Я пришел, чтобы карать, – поправил его дон Хуан, который в этот момент и правда походил на архангела Возмездия. – Для этого я, будучи рабом по вашей воле, стал Великим инквизитором Кастилии по воле Всевышнего. Можешь начать записывать, – обратился он к секретарю.
Просперо с готовностью взялся за перо, обмакнул его в тушь и внимательно посмотрел на дона Хуана.
– Итак, расскажи нам, брат Варфоломей, только не смей лгать, как и, главное, с чьей помощью ты попал в сей монастырь? – спросил инквизитор викария.
Коварный викарий тут же напрягся, не желая выдавать своего покровителя. Он еще надеялся на то, что герцог Инфантадский спасет его, приехав выручать Анну. А потому викарий лишь состроил презрительную гримасу в сторону дона Хуана и отказался отвечать на вопрос. Инквизитор коротко кивнул Санчесу. Пыточных дел мастер с готовностью потянул веревку, которой были связаны за спиной руки викария. Веревка, перекинутая через балку, натянулась и потянула старика вверх, задирая руки и разрывая на них связки. Викарий дико заорал. Он и не думал, что его, духовного наставника, станут пытать. Острая боль, пронзившая все его тело, заставила старика тут же пересмотреть свои надежды на спасение.
– Стойте, прекратите, – взвизгнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29