- О, я бы тебе мог рассказать много таких историй, - мрачно произнес я. - Историй, которые рассказывают своим дочкам полицейские. Ужасные и отвратительные, от которых девушкам снятся кошмары, а их отцы только рады этому.
- Прекрати! - Она нервно засмеялась. - Ты меня пугаешь.
Теперь уже окончательно сообразив, что все идет не так, как она думала, девчушка судорожно попыталась натянуть трусики, но я все-таки сдернул их вниз, обнажив гнездышко у нее между ногами.
- Они радуются, потому что их красивые маленькие дочки будут бояться заходить в дома к незнакомым мужчинам, чтобы не наткнуться на злого тролля.
- Пожалуйста, господин, не надо, - жалобно произнесла она.
Я шлепнул ее по голому заду и оттолкнул от себя.
- Считай, что тебе повезло, принцесса: я сыщик, а не тролль, а то бы тебя превратили в кетчуп.
- Вы полицейский?! - судорожно глотнула она, и у нее из глаз чуть не брызнули слезы.
- Именно так, я - полицейский. И если ты еще раз попадешься мне и будешь изображать начинающую шлюху, я уж позабочусь, чтобы твой отец хорошенько отлупил тебя, ясно?
- Да, - прошептала она и быстро натянула трусики.
Я поднял с пола кучу старых рубашек и полотенец и сунул ей в руки.
- А теперь марш отсюда, пока я сам тебя не выставил.
Она в ужасе вылетела из моей квартиры, как будто я был самим Нибелунгом.
Я закрыл за ней дверь, но запах и ощущение этого аппетитного маленького тела и неудовлетворенное желание преследовали меня так долго, что мне пришлось выпить и принять холодную ванну.
Похоже, в этом сентябре кругом разгорались такие страсти, которые дымились, как проржавевший взрыватель, готовый рвануть в любую Минуту. Вот если бы и горячую кровь судетских немцев в Чехословакии можно было бы так же легко успокоить, как я успокоил себя!
Полицейские знают, как растет преступность в жару. В январе и феврале даже самые отчаянные преступники сидят дома в тепле. Позже, в тот же день, читая книгу профессора Берга "Садист", я удивился, как много жизней было спасено только потому, что холод и сырость помешали Кюртену выйти на улицу. Однако девять убийств, семь покушений на убийство, сорок поджогов - довольно внушительное число.
По словам Берга, Кюртен рос в семье, где насилие было привычным, он стал преступником в раннем возрасте; совершил ряд мелких краж и отсидел несколько раз в тюрьме. Затем в возрасте тридцати восьми лет женился на женщине с сильным характером. У него всегда были садистские наклонности: он мог мучить кошек и другую бессловесную тварь. Теперь же ему приходилось держать себя в узде. Но когда жены не было дома, Кюртен уже не мог сдерживать себя и шел совершать жуткие садистские преступления, за что и приобрел страшную славу.
Берт пишет, что садизм Кюртена носил сексуальный характер. Семейные обстоятельства создали благоприятную почву для сексуальных отклонений, а его предыдущий жизненный опыт только способствовал их развитию.
В течение двенадцати месяцев, отделявших арест Кюртена от казни, Берг часто общался с ним и обнаружил в нем таланты и незаурядный характер. Он был умен, обаятелен, обладал отличной памятью и острой наблюдательностью. Но Берг подчеркивал внушаемость Кюртена. Еще одна примечательная черта тщеславная гордость, которая проявлялась в заботе о своей внешности и в том, как он водил за нос дюссельдорфскую полицию - столько, сколько хотел.
В заключение Берг делал не очень приятный вывод для любого цивилизованного члена общества: Кюртен не попадает под определение сумасшедшего по статье 51, его действия были не вынужденными и не преднамеренными, а откровенно и неподдельно жестокими.
Но если это все еще можно было как-то переварить, то от чтения Бодлера я стал чувствовать себя, как бычок на скотобойне. Не требовалось особого воображения, чтобы согласиться с фрау Калау фон Хофе - этот довольно мрачный французский поэт очень верно изобразил психику таких, как Ландрю, Горман или Кюртен.
Однако в его стихах было и нечто большее. Нечто более глубокое и универсальное, чем просто ключ к психике закоренелого убийцы.
В бодлеровском интересе к насилию, в его ностальгии по прошлому, в его описании мира смерти и разврата я слышал эхо сатанинской литании, которая была вполне современной, и видел бледный облик другого преступника, того, чья злая воля имела силу закона.
У меня не очень хорошая память на слова. Я плохо помню даже текст национального гимна. Но некоторые из стихов Бодлера запали мне в душу, как въедается запах смеси мускуса и дегтя.
Вечером я решил навестить вдову Бруно у нее дома в Целендорфе. Это был мой второй визит после смерти Бруно, и я захватил с собой часть его вещей из нашего офиса, а также письмо из страховой компании, в котором она сообщала, что признает иск, посланный мною от имени Кати.
В этот раз у нас было еще меньше тем для разговора, чем в предыдущий, однако я просидел у нее целый час, держа Катю за руку и пытаясь с помощью нескольких рюмок шнапса проглотить комок, стоявший у меня в горле.
- Как Генрих воспринял смерть отца? - неловко спросил я, услышав, что мальчик распевает в своей спальне.
- Он еще ничего не сказал об этом, - ответила Катя, в ее голосе сквозь горечь пробивалось некоторое раздражение. - Думаю, он поет, чтобы не думать о случившемся.
- Горе по-разному влияет на людей, - попытался я хоть как-то оправдать мальчишку. А про себя подумал, что это совсем не так. Когда мой отец скоропостижно скончался, я был не намного старше Генриха, но ко мне с безжалостной прямотой пришло понимание неизбежности моей собственной смерти. Естественно, реакция Генриха не оставила меня равнодушным.
- Но почему он поет именно эту песню?
- Он вбил себе в голову, что в смерти его отца замешаны евреи.
- Какая чушь! - сказал я.
Катя вздохнула и покачала головой.
- Я говорила ему об этом, но он меня не слушает.
Прежде чем уйти, я задержался у двери в комнату Генриха, слушая его сильный молодой голос:
Заряжайте ружья,
Чистите клинки.
Убьем еврейских гадов!
Прочь с нашего пути!
На какое-то мгновение я испытал непреодолимое желание открыть дверь и врезать этому молокососу. Но что бы это дало? Что тут можно сделать? Нужно оставить его в покое. Можно по-разному бороться со своим страхом, некоторые пытаются сделать это с помощью ненависти.
Глава 8
Понедельник, 12 сентября
Значок, служебное удостоверение, кабинет на четвертом этаже, и если бы повсюду не мелькали униформы СС, можно было бы подумать, что вернулись прежние времена. Одно плохо - у меня почти не осталось приятных воспоминании, но ведь никто никогда не испытывал особого удовольствия от пребывания в стенах Алекса, если вы, конечно, во имя интересов партии не бьете людей ножкой стула по почкам. Несколько раз меня останавливали в коридоре сотрудники, помнившие меня с прежних времен, чтобы сказать "Привет!" и выразить соболезнование по поводу гибели Бруно. Но в основном я ловил взгляды, которыми, наверное, встречают новичка в палате раковых больных.
Дойбель, Корш и Беккер ждали меня в моем кабинете. Дойбель подробно объяснял младшим офицерам, как надо наносить кулаком удар "сигарета".
- Вот так, - поучал он. - А когда он разинет пасть, наносишь ему удар снизу. Открытую челюсть легко сломать.
- Приятно слышать, что следователи криминальной полиции не отстают от веяний времени, - произнес я, входя в комнату. - Полагаю, Дойбель, вы научились всему этому в добровольческом полку.
Тот улыбнулся.
- Вы читали отчет о моей учебе, комиссар?
- Я много чего читал, - ответил я и сел за свой стол.
- А я вот почти ничего не читаю.
- Это меня удивляет.
- Вы прочли книги этой женщины, комиссар? - поинтересовался Корш. Исследования психики преступника?
- У нашего подопечного и изучать-то нечего, - сказал Дойбель. - Он просто придурок.
- Может быть, - согласился я, - но одними дубинками и кастетами мы его не поймаем. Вы должны забыть все свои привычные методы - удары "сигарета" и тому подобное. - Я неприязненно посмотрел на Дойбеля. - Такого убийцу трудно поймать, поскольку, вероятно, большую часть времени он ведет себя как обычный человек. А так как он не похож на преступника и мотивы его преступления не ясны, мы не можем рассчитывать на помощь осведомителей.
Криминальассистент Беккер, приданный нам на время расследования из 3-го отдела полиции нравов, покачал головой.
- Простите меня, комиссар, - возразил он. - Это не совсем так. Что касается сексуальных извращений, у нас есть несколько осведомителей. Они, конечно, не гомики, но время от времени сообщают ценную информацию.
- Это хорошо, - пробормотал Дойбель.
- Ну что ж, - сказал я, - давайте обратимся к ним. Но сначала я хочу обсудить с вами два аспекта этого дела. Первый - девушки исчезают, а затем их тела находят по всему городу. Значит, у убийцы есть машина. Второй аспект - насколько мне известно, нет никаких заявлений о том, что кто-то стал свидетелем похищения. Никто не заявлял, что видел, как какую-то девушку заталкивали в машину, а она при этом отбивалась и отчаянно кричала. Мне кажется, это свидетельствует о том, что они садились в машину убийцы по собственному желанию, что они не боялись. Вряд ли все они были знакомы с убийцей, но вполне возможно, его внешний вид вызывал у них доверие.
- Он может оказаться даже священником, - сказал Корш. - Или молодежным лидером.
- Или полицейским, - добавил я. - Вполне возможно, что он может быть кем-то из них. Или всеми тремя одновременно.
- Вы думаете, что он меняет свой облик? - спросил Корш.
Я пожал плечами.
- Думаю, не надо упускать из виду все три варианта. Корш, я хочу, чтобы вы проверили наши картотеки, не привлекался ли какой-нибудь полицейский, служитель церкви или обладатель водительских прав к уголовной ответственности за изнасилование.
Корш остолбенел.
- Я знаю, это большая работа, поэтому я переговорил с Лоббесом из руководства Крипо, и он собирается оказать нам некоторую помощь. - Я посмотрел на свои часы. - Криминальдиректор Мюллер ожидает вас в отделе ВС-1* через десять минут, поэтому вам пора идти.
______________
* Полицейский архив.
- О девушке по фамилии Ханке нет никакой информации? - спросил я Дойбеля, когда Корш ушел.
- Мои люди обыскали все. Железнодорожные насыпи, парки, пустыри. Дважды протралили канал Тельтов. Больше мы ничего не можем сделать. - Он закурил и ухмыльнулся. - Она уже мертва. Все это знают.
- Я хочу, чтобы вы расспросили всех жителей в том районе, где она пропала. Поговорите с каждым, да, именно с каждым, включая школьных подруг девушки. Может быть, кто-нибудь что-то видел. Возьмите с собой несколько фотографий, это поможет людям вспомнить.
- Разрешите заметить, комиссар, - недовольно произнес он, - что такой черной работой занимаются ребята из полиции охраны общественного порядка.
- Эти дубы могут арестовывать пьяниц и мелких хулиганов, - сказал я. А для такой работы нужны мозги. Это все.
Дойбель смял окурок в пепельнице с таким выражением, что я понял: он желал бы, чтобы вместо пепельницы там была моя физиономия, а потом с видимым нежеланием отправился выполнять мой приказ.
- Лучше не говорите ничего плохого об Орпо при Дойбеле, комиссар, предупредил Беккер. - Он дружок Думми Далюега. Она оба служили в Штеттинском добровольческом полку, это - полувоенная организация бывших солдат, созданная после войны для того, чтобы уничтожить большевизм в Германии и защитить германские границы от вторжения поляков. Курт Думми Далюег возглавляет Орпо.
- Спасибо, я читал его личное дело.
- Когда-то он был хорошим полицейским. Но сейчас он просто отбывает свое дежурство и убегает домой. Эберхард Дойбель хочет от жизни только одного - дожить до пенсии и дождаться того момента, когда его дочь вырастет и выйдет замуж за управляющего местным банком.
- В Алексе таких много, - сказал я. - У вас ведь тоже есть дети, Беккер?
- У меня сын, комиссар, - произнес он с гордостью. - Норфрид. Ему скоро два.
- Норфрид? Истинно германское имя.
- Это все моя жена, комиссар. Она поклонница идей доктора Розенберга и очень хорошо разбирается во всех арийских тонкостях.
- А как она относится к тому, что вы работаете в полиции нравов?
- Мы не часто говорим с ней о моей работе. Для нее я просто полицейский.
- Тогда расскажите мне об этих осведомителях - сексуальных извращенцах.
- Когда я работал в отделе М-2 - надзор за публичными домами, - мы использовали только одного или двух осведомителей, - объяснил он. - Но отделение Майзингера, занимающееся гомосексуалистами, постоянно обращается к ним за помощью. Он целиком зависит от осведомителей. Несколько лет назад существовала организация гомосексуалистов под названием "Лига друзей", в которой было около тридцати тысяч членов. Так вот, Майзингер сумел достать список их всех и до сих пор время от времени обращается к кому-нибудь из этого списка за нужной ему информацией. У него также имеются конфискованные подписные листы на порнографические журналы и список издателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40