Казалось бы, судьба благоволит к милому молодому человеку. Но… В двадцать лет в самый благоприятный момент влюбленный офицер сбегает со службы в маскарад, где его встречает патрон, цесаревич Константин. В итоге… Да, а что в итоге? Гауптвахта, гнев начальства и перевод в Кронштадтский гарнизонный полк, а затем в Ямбург. Кстати, увольняют Фаддея в конце концов с очень плохим аттестатом.
Но унывать наш герой вовсе не собирается. Выйдя в отставку в чине подпоручика, Фаддей отправляется в Великое герцогство Варшавское с намерением поступить уже в польскую армию. Поскольку офицерских вакансий там не оказалось, Булгарину посоветовали поступить на французскую службу. Вы помните, что героя романа на французскую службу заталкивают силой. Тут же все наоборот. Фаддей оказывается во втором полку улан Висленского легиона, состоявшего из поляков, а затем в восьмом полку линейных шеволжеров-улан. Со своим полком он воюет в Испании (помните, в романе такая возможность только рассматривается вскользь – мол, неведомо, куда пошлют воевать-то), а в 1812 году попадает в корпус маршала Удино (а не Даву, как в книге), действовавшего в Литве и в Белоруссии против графа Витгенштейна. И никаких угрызений совести – мол, по родному краю иду, родную землю топчу.
Более того, через много лет Булгарин признавался своему соратнику по журналистскому делу Н.Гречу: «…если б лавочка Наполеоновская не обрушилась, я теперь возделывал бы где-нибудь виноград на Луаре! Судьба решила иначе, и я покорился ей». Судьба решила против Булгарина.
Кстати, к великому Корсиканцу реальный Булгарин никакой ненависти не испытывал. Как пишет в своем очерке о Булгарине его приятель Н.И. Греч: «Коротким друзьям своим из либералов поверял за тайну, что на переправе Наполеона через Березину при Студянке (деревне, принадлежавшей его матери) он был одним из тех польских улан, которые по рыхлому льду провели лошадь, несшую полузамерзшего императора французов».
Может быть, большой сочинитель наш Булгарин? Да нет. Дело в том, что его слова подтверждаются капитаном гвардейского польского уланского полка Юзефом Залуским, который пишет в своих воспоминаниях: «Первый брод на Березине на наших глазах испытал офицер восьмого полка Лубеньского с помощью нескольких улан; это был прославленный позднее российский литератор Булгарин!»
А вот герой романа спасти пытается не Наполеона, а свою возлюбленную…
В 1813 году Булгарин участвовал со своим полком в сражении при Бауцене. Булгарин описал это сражение в очерке «Знакомство с Наполеоном», напечатанном в собрании его сочинений, откуда и придется позаимствовать два диалога Фаддея с Наполеоном:
«Давно ли Вы служите?» – спросил он меня.
«Это мое ремесло, Ваше Величество: имея шестнадцать лет от роду, я познакомился с пушечными выстрелами».
Думается, герой романа промолчал бы. Промолчал так же упрямо, как молчал под прицелом маршала Даву.
Следующий диалог с Наполеоном не менее колоритен. Он происходит после того, как Булгарин удачно выполнил поручение императора. Тогда-то и происходит его производство в капитаны французской службы:
«Бертье, запишите имя господина офицера! – сказал Наполеон. Потом сел на лошадь и оборотясь ко мне, промолвил: – Я говорил о вас с вашими подчиненными, я доволен вами. Если вы будете в чем иметь нужду, отнеситесь прямо ко мне и припомните наше знакомство под Бауценом: прощайте! Желаю вам скоро быть капитаном!»
Я поклонился, и Наполеон уехал шагом к эскадронам гвардейских улан… Через час… я прибыл в полк, и первое слово, которым меня встретил мой полковник, было: «Здравствуйте, господин капитан!» …мы с приятелями распили от радости несколько кувшинов старого вина и через час пошли встречать лбом пули, которые не разбирают ни капитанов, ни поручиков».
Выдумка это булгаринская, не выдумка ли, не суть даже важно. Важно другое, что Булгарин заслужил под наполеоновскими знаменами чин капитана и орден Почетного Легиона.
Но все кончилось пленом, которого он, в отличие от героя романа, не искал. И попал Фаддей в руки не казакам, а прусскому партизану Коломбому, после чего был отправлен сначала в Пруссию, а затем в Россию. Кстати, на всех портретах партизан Коломбом отчаянно напоминает вербовщика рекрутов из только что прочитанного вами романа…
Отныне ему надо устраивать жизнь с самого начала, не оглядываясь на прошлое. С военной службой покончено навсегда. Он все-таки родом хоть из мелкой, однако аристократии, так что не пойдешь ни в приказчики, ни в учителя.
А что знает и умеет Фаддей? Начитан, умен, пишет недурно. В Польше Булгарин сошелся с членами виленского университетского кружка просветителей (вот откуда появляется в романе студиозус, да только геттингемский!) и начал писать. И вот теперь Булгарин решает продолжить литературные занятия и через два года получает разрешение на издание журнала «Северный архив». Вот где проявляются его ум и понимание общества! «Архив» создавался как журнал по истории и географии, нечто аналогичное нашему «Вокруг света». Редактор и владелец с самого начала проводит философию «здравого смысла»: «Nihil ager quod non prosit» – «Трудись лишь с пользой».
Булгарин и в самом деле очень увлекался историей и публиковал много архивных документов, привлекал к работе соотечественников и… очень здорово по тем временам критиковал более чем услужливо-официальную «Историю государства Российского» Карамзина. Он тщательно следит за точностью, ссылками и указаниями источников. В поисках интересных публикаций проникал даже в частные архивы и библиотеки. Как писал будущий декабрист А.А. Бестужев-Марлинский, «„Северный архив” с фонарем археологии опускался в неразработанные еще рудники нашей старины и собиранием важных материалов оказал большую услугу русской истории».
Но одной историей дело не ограничивается, ведь Булгарин просто неугомонен. Уже через год выходит приложение «Литературные листки», где Фаддей вводит новые жанры, популярные в Западной Европе: фельетон, бытописательский, исторический очерк, утопию и антиутопию.
Булгарину важны интерес публики и коммерческий успех. Если ты пишешь – тебя должны читать! И тогда ты сам начнешь диктовать моду. Фаддей не стесняется говорить о тиражах и гонорарах, которые, с его точки зрения, есть показатель успеха! Его собственный роман «Иван Выжигин» имел фантастический по тем временам тираж – семь тысяч экземпляров и разошелся мгновенно!
Он – первый пиарщик в России той поры. Булгарин никогда не считал за грех публиковать в своей газете «Северная пчела» многочисленные «взаимовыгодные» заметки о разного рода товарах и услугах. Денег он за это, правда, не брал: его приятель Греч отмечал, что Булгарин «довольствовался небольшою частичкою выхваляемого товара или дружеским обедом в превознесенной им новой гостинице, вовсе не считая это предосудительным».
Вот, например, читаем: «В детском платье необходимы и вкус, и изобретательность, а в этом деле никто не превзошел Г. Яухци, детского портного (в доме графа Строганова, на углу Невского проспекта и Михайловской улицы, вход с последней)». Пишет в газете. А что? Его семье нужно все: и одежда, и кушанья, и лекарства, и минеральные воды. Или, например, ткани: «Суконный магазин Кальсена… С год тому назад «Северная пчела» прожужжала про этот магазин, и, кажется, эта рекомендация не произвела недовольных». Поэтому и зазывал туда Булгарин покупателей…
Но вот беда: его литературная коммерция идет вразрез с устремлениями «литературных аристократов» – литераторов пушкинского окружения. Нет-нет, они вовсе не чураются гонораров и тиражей, вы такого даже не подумайте. Но так уж хочется быть выше «попсы» того времени!
Пушкин его избегает, но Булгарин не очень огорчается. Он дружит с А. Бестужевым-Марлинским, А. Грибоедовым, К. Рылеевым и многими декабристами. Более того, именно Булгарин первый печатает главу из «Горе от ума» в альманахе «Русская Талия». Неслучайно автор оставляет записку: «„Горе” мое завещано Булгарину. Верный друг Грибоедов». Отправляясь в свое последнее путешествие, Александр Сергеевич пишет именно ему, Фаддею: «Терпи и одолжай меня, это не первая твоя дружеская услуга тому, кто тебя ценить умеет». И уже с Кавказа: «Любезный друг, пишу к тебе под открытым небом, и благодарность водит моим пером: иначе никак бы не принялся за эту работу после трудного дневного перехода».
И Булгарин действительно боготворит Грибоедова (как тут не вспомнить героя романа, принявшего раз и навсегда Рудольфа Дижу): «Познав Грибоедова, я прилепился к нему душою, был совершенно счастлив его дружбою… и осиротел навеки!»
А чего стоит его дружба с Кондратием Рылеевым?! Он общался с ним постоянно, учил его польскому языку, помогал переводить, публиковался в его альманахе «Полярная звезда». Причем публиковался совершенно бесплатно! В ночь с 13 на 14 декабря 1825 года он пришел на петербургскую квартиру Рылеева, где шло заседание штаба будущего восстания, но Рылеев остановил его на пороге, вручил портфель с бумагами и отправил домой со словами:
– Ты должен жить.
Так Булгарин не стал декабристом, но сохранил архив казненного друга. И даже пытался помочь сосланным декабристам. Но…
Но как только выясняется, что власть смотрит на его действия неодобрительно, что его имя фигурирует на допросах и в показаниях, арестовываются его сотрудники и друзья, – сразу же включаются естественные защитные механизмы (как постоянно включаются они у героя романа, который хотел выжить при любых условиях). Даже не умом, а чем-то более глубинным Булгарин понимает: судьба опять подставляет ему подножку. И главной задачей становится – уцелеть.
А уцелеть очень сложно. Против него начинают играть его национальность и приверженность всему родному, неудачные обстоятельства юности, приведшие к службе Наполеону, дружба с оппозиционно настроенными литераторами. Мало того, А.Ф. Воейков рассылает анонимные подметные письма с обвинениями Греча и Булгарина в причастности к заговору.
Фаддею Венедиктовичу уже 36 лет, и он не может позволить себе снова оказаться среди проигравших. Но архив Рылеева властям так и не отдает. По требованию полиции дает описание своего друга В.К. Кюхельбекера, объясняя сей поступок: «А разве присяга не обязывает нас к этому?»
Кульминация наступает 9 мая 1826 года, когда петербургский генерал-губернатор П.В. Голенищев-Кутузов получил рапорт дежурного генерала Главного штаба А.Н. Потапова. Тот извещал, что «государь император высочайше повелеть соизволил, чтоб ваше превосходительство имели под строгим присмотром находящегося здесь отставного французской службы капитана Булгарина».
Через несколько месяцев Николай I учредит Третье отделение. И Булгарин решит сотрудничать с государством. То есть с охранкой.
Булгарин выступает экспертом в вопросах культуры, пишет «обзоры» по проблемам Польши и Прибалтики. Он считал, что литература должна исправлять нравы и помогать управлять населением. Многие записки Булгарина носят непредвзятый и даже защитительный характер.
Не удержусь, расскажу об отношениях Адама Мицкевича и Фаддея Булгарина. Именно Булгарин делает первый перевод «Трех Будрысов» Мицкевича. И именно этим переводом воспользуется как подстрочником Пушкин, так люто ненавидевший «Фиглярина». Именно Булгарин содействует выходу поэмы Мицкевича «Конрад Валленрод», а когда ссыльный Мицкевич приедет в Петербург, именно он даст торжественный обед в его честь. За помощь Мицкевичу именно на Булгарина напишет донос сенатор Новосильцев (а защитник несправедливо обиженных Пушкин – в стороне), но Булгарин не только сумеет оправдаться, но и добьется для Мицкевича разрешения выехать за границу.
Поверьте, особых выгод от сотрудничества с Третьим отделением Булгарин так и не получит. А за то, что устроит разгром роману Загоскина «Юрий Милославский», даже угодит в 1830 году на гауптвахту. Более того, император велит передать литератору, «что он этого Булгарину не забудет». Искал писатель в сотрудничестве с властями покоя, а нашел только беспокойство…
Антон Дельвиг пытался вызвать Булгарина на дуэль, но Фаддей Венедиктович с презрением кадрового офицера ответит на вызов: «Передайте барону, что я на своем веку видел более крови, нежели он чернил».
А потом началось бесславие. Прежние почитатели постепенно старели, и мнение их теряло вес.
Свои мемуары и последний роман Фаддей Булгарин так и не закончил. Разбитый параличом, почти забытый всеми, он скончался в имении Карлово под Дерптом (г. Тарту) 13 сентября 1859 года.
Когда-то в своей книжице «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в двадцать девятом веке» он заставил самого себя уснуть и проснуться в далеком будущем. Не знаю, как там насчет двадцать девятого века, но в двадцать первом, кажется, Фаддей Булгарин начинает вновь пробуждаться…
О.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28