Но в одном я ошибся, и ошибки моей он не поправил. Обнаружил ее я уже в гараже, получая требуемую машину. «Броненосная и самая быстрая», – восхитился я, но дежурный механик заметил меланхолично: «Не самая. Ракета, на которых стреляют песчанок в пустыне, вдвое быстрее». Песчанок – пушных зверьков Второй Планеты – я в пустыне не видел, такой ракетой не пользовался, да и менять что-либо сейчас было уже поздно. И, получив золотистый электроль Уоррена, я ровно в двенадцать подал его к выходным шлюзам обогатительной фабрики.
Двенадцать часов одна минута. Шлюз закрыт.
Минута двадцать секунд. Я жду.
Полторы минуты. Начинаю тревожиться.
Две минуты. Входной шлюз выпускает на транспортере укороченную платформу с одним бруском и двумя сопровождающими в таких же, как и мой, зеленых скафандрах. С разговорником: я об этом уже позаботился.
– Грузи в багажник, – приказал я, открывая крышку.
Молниеносно брусок с платформы был перегружен в багажник машины. Крышка захлопнулась.
– По местам, живо!
С такой же быстротой три зеленые лягушки скрылись в пасти золотистого электроля. Указатель я поставил раньше: курс сто девятнадцать. Точно по карте. Оставался пуск. Я не замедлил ни секунды, и машина рванулась с места со свистом воздушных струй, набирая скорость.
Ничего не произошло. Ни суеты у шлюзов, ни сигнала тревоги, даже очевидцы, какие были, должно быть, не поняли, что к чему. До освобождения Уоррена из ложного плена осталось около пятидесяти минут. Значит, при скорости до пятисот километров в час мы выигрывали не менее четырехсот километров. Две тысячи километров отделяли нас от зоны Содружества – четыре часа пути. Много. Ракета при всех возможных задержках догонит нас на полдороге. Я взял карту: лиловая лента пересекала наш путь примерно на тысячном километре – «зыбучка». Надо менять курс, чтобы обойти ее где-то справа или слева – лишние триста километров пути.
– Не меняй курса, – подсказал Айк, заглянув в карту.
– «Зыбучка», видишь? – пояснил я.
– Ну и что? Я знаю.
– На «зыбучке» не может быть воздушной подушки. Лиловый песок не оказывает сопротивления воздушным струям, свободно опускаясь под их давлением. А ширина какая! Посмотри по масштабу – не менее пятидесяти километров. Никакой инерции не хватит даже при такой скорости. Не перескочишь.
– И все-таки повремени с курсом. Там кромка синюшника – я помню. И «зыбучка» суживается горловиной почти вдвое. Подойдем ближе – объясню.
Я согласился. Айк не безголовый – зря рисковать не будет. Подождем, если просит. А на обзорном экране, отражающем всю дугу горизонта позади машины, в рыжем пространстве пустыни возникла черная точка. Она двигалась, вырастая до размеров крохотного черного пятнышка. Погоня.
– Не рискуем, Айк? – обеспокоился Род.
– Они будут обходить нас справа, сокращая угол. Рассчитывают, что мы пойдем вдоль кромки синюшника. О «зыбучке» они тоже знают.
Зажужжал зуммер видео. Я откликнулся, не включая экрана:
– Кто?
– Боишься взглянуть мне в глаза, Чабби, – ответил динамик голосом Стива. – Включи экран.
– Зачем? – сказал я. – Ты мне надоел давно и достаточно.
– Не хорохорься, Чабби, – продолжал динамик, – тебе и твоим друзьям конец. Утопим в «зыбучке». Сдача на милость не поможет. Милости не будет.
«Хорек, – подумал я. – Злой и вонючий хорек. Знает, что на его стороне скорость». Динамик, всхлипнув не то от радости, не то от злости, умолк. Я включил видео.
– Будем отстреливаться? – спросил Род, перебираясь к щели скорострельного пулемета. – Я знаком с этой штукой.
– Подожди, – прервал Айк, – до «зыбучки» они нас не догонят.
Панорама впереди чуточку изменилась. Красный песок на горизонте искривился темной полоской. Приближалась «зыбучка». Она походила на лиловую реку или стоячую болотную гладь, окаймленную кустами синюшника. Приближалась она с чудовищной быстротой, пестрея косыми рыжеватыми полосами, как будто сотворивший ее создатель мазанул желтой кистью по фиолетовой грязи.
– Вышли правильно. Здесь, – удовлетворенно промолвил Айк. – У тебя сто девятнадцать на курсе? Убавь до ста восемнадцати, чуток влево. Именно здесь мы и нашли брод.
– Какой брод? – удивился я.
Какой брод мог быть в толще зыбучих песков, не выдерживавших никакой тяжести? Айк объяснил:
– Когда меня, штрафника, сунули в похоронную команду, именно сюда мы и поехали. Взяли с напарником одного мертвяка и швырнули метра за три в песчаную топь. А он не тонет. Лежит в песке и не всасывается. Я пнул багром – есть у нас такие багры для захоронки – чую: грунт не то камень, не то глина. Положил багор, перебрался на рыженькую полоску, где мертвяк лежал, – стоять можно. Метра два шириной под ногами, будто каменная стена в песке. Прошел метров пятьдесят – то же самое. Под ногами твердь, и конца нет, а по краям «зыбучка». Потом один из наших ребят до конца прошел, должно быть, километров десять: здесь «зыбучка» горловиной суживается. Ну а мы, понятно, об этом молчок, пригодится, думали, а шефа, который с нами был, сунули мордой в «зыбучку», да еще багром помогли. Вон, видите, синюшник по краю, а дальше полоска рыженькая. Здесь и проскочим.
– Так и они проскочат, – сказал я.
– Они загодя нас обходят, под углом. А справа брода нет. Либо в «зыбучку», либо в обход, если сообразят. А вернее, не успеют. Увидят, что мы прошли, и рванут. Где на такой скорости сообразить – не те головы.
Айк предсказал точно. На той скорости, с какой мы летели над песчаной пустыней, даже рассмотреть что-либо внимательно было трудно. Лиловая матовость песка впереди, кромка синюшника, бесконечно тянувшаяся куда-то влево, желтые песчаные проплешины на фиолетовой глади, уходившие рваной полоской к горизонту. Они приближались так быстро, словно несло их навстречу ураганом пустыни. А справа в обзорном стекле уж виднелась черная ракета, превратившаяся из куриного яйца в причудливо согнутый бочонок. Она действительно обходила нас справа в расчете на то, что мы повернем вдоль синюшника и тут они нас и достанут. Конечно, пробить стенки нашего электроля нельзя было даже бронебойным снарядом, но длинный черный бочонок, вдвое больше нашего золотистого, мог пойти на таран, опрокинуть нас кверху брюхом и тогда уже пробить и дюзы, и баллоны со сжатым воздухом. В предварительной перестрелке мы и сами легко могли пробить машину Дикого; он, вероятно, допускал это и соответственно подготовился, но едва ли мог предполагать, что, не сворачивая, мы с той же скоростью пойдем над «зыбучкой». Он даже притормозил, увидев наш прыжок в лиловую песчаную муть, но раздумывал недолго. Дикий был глуп, но смел до неосторожности. «Они прошли? Прошли. Так почему бы и нам не рискнуть? Скорость у нас вдвое выше». Так, вероятно, сработала его первая и все решившая мысль.
На скорости, с какой мы шли над «бродом» в «зыбучке», можно было увидеть только черный бочонок, похожий на кота в прыжке, метнувшийся над коварной гладью и терявший скорость с каждым мгновением. Он скользнул по песку и ушел в него, как торпеда. Две – три секунды – и все было кончено. Вероятно, они и вскрикнуть не успели, хотя жили в своей песчаной могиле до тех пор, пока не достигли дна или пока не иссяк кислородный запас.
Мы шли уже не так быстро, и все внимание наше было приковано к рыжим проплешинам «брода», а гибель преследователей была столь молниеносной, что мы на нее даже не реагировали. Только Род протянул «Н?да…», но, не услышав отклика, тоже умолк. Лишь когда прошли «зыбучку» и песок привычно покраснел до самого горизонта, я, глубоко вздохнув, посмотрел на часы. Два с четвертью. Почти полтора часа осталось до цели.
– Я шел наверняка, а все-таки страшно, – задумчиво сказал Айк, – вот так, как они…
Я не ответил. Дикий, Уоррен, Жаклин и все с ними связанное стало вчерашним днем, о котором не думалось. Разведчик, как шахматист, не вспоминает уже сделанных ходов, а рассчитывает варианты дальнейших. Я и рассчитывал, уже мысленно шифруя лазерограмму Дибитцу о выполнении задания.
Но Рода, должно быть, неотступно преследовала мысль о погибших преследователях.
– Бросьте вы об этом, – прервал я его, – еще сорок минут, и мы дома.
– Ты дома, а мы? – сказал Айк.
И снова застрекотал зуммер видео. Я даже обомлел. Откуда?
– Кто говорит? – спросил я.
– Включите экран, – услышали мы чей-то приказ.
– Подожди, не включай, – шепнул Айк. – Вдруг это Лоусон?
– Лоусон далеко, а кругом пустыня. Включаю, – решил я.
На экране в незнакомом военном мундире возник человек лет тридцати у пульта с клавишами.
– Говорит пограничная служба Свободной зоны. Сектор второй. Кто вы и откуда?
– Соедините меня с начальником службы безопасности, – потребовал я. – Уполномочен доложить только ему.
– Не вижу оснований для переключения.
– Сообщите, что говорит Даблью-си.
Человек подумал немного и сказал с плохо скрытым недовольством:
– Хорошо. Переключаю.
Начальник службы безопасности, тоже в мундире, оказался лет на десять старше передавшего вызов пограничника.
– Кто из вас Даблью-си? – спросил он с экрана.
– Я.
– А остальные двое?
– Рабочие рудников Лоусона. Поскольку оба в скафандрах, отличить их нельзя. Помогали мне в исполнении приказа Центра и просят политического убежища в нашей зоне.
– Что можете сообщить дополнительно?
– Со мной брусок «икс-металла», добываемого на рудниках Лоусона. Брусок окрашен в золотой цвет, но это не золото. Металл сильно излучает, и касаться его или находиться поблизости можно только в скафандрах с антирадиационной пропиткой. Если таковых нет, изолируйте электроль до отправки бруска на Планету. И еще одно… – Я помялся.
– Говорите. Нас никто не слушает.
– Надо срочно передать лазерограмму на Планету. Я продиктую ее сейчас в зашифрованном виде.
И я продиктовал длинный ряд колонок с пятизначными цифрами.
– Будет сделано, – сказал начальник службы безопасности. – Скафандры у нас есть, брусок выгрузим и изолируем до отправки. Если поручитесь за ваших спутников, можете передать им, что после необходимой проверки право убежища будет им предоставлено.
Когда экран отключился, Айк спросил:
– Ты говорил о нас. Что он ответил?
– Что вам обоим будет и кров и работа.
На горизонте показался сверкающий на солнце, как гигантский алмаз, прозрачный купол большого города.
– Это их город? – взволнованно спросил Айк.
– Это больше, чем город, – сказал я. – Это свобода.
Глава 25

в которой Лайк убеждается, что его профессия еще нужна
Световой сигнал на двери приглашает войти.
Я медлю, оценивая ситуацию. Вторая Планета позади, Айк и Род посланы на курсы механиков, мой брусок и документация – микрозаписи и микросъемки – ушли на Планету на два месяца раньше меня. А я вынужден был отлеживаться в госпитале, избавляясь от остаточной радиации, которая все-таки доконала меня, должно быть из-за плохой пропитки скафандра.
И вот я прибыл домой, как говорится, к шапочному разбору. Что же я узнаю, прочту или услышу? Отворяю дверь и вхожу в кабинет, в котором неоднократно бывал. За последнее время события нагромождались кучно и вразбивку, создавая мелодию суетливой, напряженной, путаной, тревожной и радостной жизни, где все служило победе, на которую «был запрограммирован хитроумный и удачливый Чабби Лайк.
За столом сидел тот же Дибитц, может быть, в той же поношенной замшевой куртке, и высокий белый лоб его так же морщился над умными глазами, которые могли заморозить или согреть. Тот же Дибитц, придумавший Чабби Лайка, вдохнувший в него жизнь и бросивший ее в океанские и космические дали, как ракету, не промахнувшуюся до цели. Только вены на руках его чуть-чуть набухли да поредели, пожалуй, прядки в каштановом хохолке на лбу.
– И ты не помолодел, мальчик, – сказал он, привстав и подвинув кресло вплотную к столу.
– Вы научились уже и мысли читать, – откликнулся я.
– Нетрудно. Ты взглянул на мои руки и волосы – они первыми свидетельствуют об утраченной молодости. Здоров?
– Уже.
– Могу поздравить тебя с возвращением и победой. Правда, пока еще подспудно, втайне, для окружающих ты по-прежнему Чабби Лайк.
– Чабби Лайк умер.
Дибитц вздохнул:
– И рад и жалею, Рад потому, что Лайк сделал невозможное, а все-таки жаль, что он уже полностью рассекречен. Портреты твои, милок, обошли все газеты мира – увы! Но кто, в сущности, помешает тебе воскреснуть?
– Так меня же каждая собака узнает.
– Собака, может быть, и узнает, а человек – нет. Есть средства, неузнаваемо меняющие внешность, есть биографии, которые ждут воплощения, и дела, требующие твоего ума и таланта. Но о будущих делах потом. Поговорим о сделанном. Ты уже знаешь результатах?
– Кое-что из газет.
– Дополню штрихами, так сказать, закулисными Твой блистон был расшифрован сразу. И нашими лаборантами, и международной комиссией физико – химиков. В СВК заартачились: лабораторные анализы, мол, проведены без их участия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21